ерток,  я
вспомнил,  что  доставал  его  в  тот  день,  когда  мы  делили.   отцовское
наследство. Тогда никто из нас не знал, что  находилось  в  свертке.  "Какой
тяжелый! Может, монеты золотые?" - пошутил я и развернул газету. И тут перед
нашими изумленными взорами предстало то, чего никто не ожидал увидеть.
     Я и подумать не мог, что у отца был револьвер. Но мать сказала, что это
действительно его вещь. В молодости отец ездил в Токио за товаром к оптовому
торговцу и привез оттуда револьвер. "Смотри, что я раздобыл", -  похвастался
он. Матушка задрожала от страха - настоящее огнестрельное оружие она  видела
впервые.
     Отец сказал, что купил его для самозащиты. В то время раз  в  месяц  он
ходил через перевал в окрестные деревни собирать деньги за товары, проданные
в кредит. Ходить приходилось пешком по глухим горным дорогам, и в пути могло
случиться все что угодно. К тому же обратно он возвращался  с  туго  набитым
кошельком. Так что ничего не было странного в том,  что  он  захотел  купить
оружие.
     Матушка сразу эту вещь невзлюбила, но смирилась  с  ее  существованием,
раз уж револьвер был куплен для защиты. Однако что-то не было  заметно,  что
отец им пользуется. Револьвер ни разу  больше  не  попадался  ей  на  глаза.
"Может, убрал куда или одолжил кому-нибудь?" - думала она. Впрочем, для  нее
так было спокойнее, и она сперва делала вид, что забыла про оружие, а  потом
и впрямь забыла.
     И вот после смерти отца револьвер  вновь  попался  ей  на  глаза,  хотя
матушка считала, что его давно уже нет.  Она  восприняла  это  как  коварный
обман. Револьвер обошел всех и вернулся к ней в руки... Матушка с ненавистью
поглядела на него, потом молча завернула снова в газету и  положила  на  дно
сейфа. "Пусть он тут лежит. Понадобится - возьмешь", - сказала она мне.
     В то время мне было двадцать семь лет, мы с  женой  жили  впроголодь  в
многоквартирном доме на окраине Токио,  и  я  не  был  уверен,  что  у  меня
достанет душевных сил хранить столь опасное наследство. "Тем  лучше!  И  для
Будды так будет спокойнее", - сказал я.  С  тех  пор  я  и  не  вспоминал  о
револьвере. И не подумал бы, что теперь он так беспокоит матушку.
     Я вернулся с револьвером к очагу и стал рассматривать его,  положив  на
колени. Потом взял в руку, и  он  показался  мне  значительно  тяжелее,  чем
прежде, хотя этого и не могло быть. Револьвер заржавел,  две  строчки  букв,
вырезанных на его поверхности, невозможно было уже рассмотреть невооруженным
глазом. В коробке  лежало  пятьдесят  патронов.  Значит,  к  нему  никто  не
прикасался. Донышки патронов слегка позеленели - от масла или от пыли.
     - Была только одна коробка для патронов? - спросил я у матушки.
     Она сказала, что о других ничего не знает. А  раз  так,  следовательно,
отец ни разу  даже  из  него  не  выстрелил,  хотя  и  приобретал  револьвер
специально для себя. Ему ничего ведь  не  стоило  пару  раз  стрельнуть  для
пробы, но он не выстрелил. Зачем же тогда он до самой смерти втайне хранил и
револьвер, и патроны к нему? И  тут  мне  вспомнилось,  как,  впервые  после
смерти отца увидев эту штуку, я в тот же миг понял, в чем дело.
     Получив известие о том, что болезнь отца возобновилась, я приехал тогда
на родину и, наблюдая, как отец потихоньку угасает день ото дня,  размышлял:
что же поддерживало его  в  жизни?  Его,  сына  деревенского  самурая,  зятя
городского торговца мануфактурой,  имевшего  двух  дочерей-альбиносов,  отца
покончивших с собой дочерей и сбежавших из дому сыновей? И в тот миг,  когда
я увидел извлеченный со дна сейфа пистолет, я тут же все понял.
     Этот пистолет давал ему силы жить. Имея его, он всегда мог  умереть.  И
он смог дожить до своего возраста, потому что его поддерживала мысль, что  у
него есть верное средство уйти из жизни.
     Я выуживал из коробки патроны и, рассматривая их, вспоминал прошлое.
     - Ты что хочешь делать с ними? - спросила матушка.
     - Ничего... Просто гляжу, и все.
     - Смотри не брось в огонь.
     И матушка строго взглянула  на  меня,  будто  говорила  с  восьмилетним
ребенком.
     Утром на станции соседнего городка я сел  на  поезд,  идущий  в  Токио.
Когда я проходил на платформу, то заметил, что волнуюсь,  как  провинившийся
мальчишка. Но молодой контролер с заломленной назад фуражкой  не  знал,  что
перед ним прошел человек,  незаконно  провозящий  револьвер  с  пятьюдесятью
патронами к нему. И он лихо щелкнул компостером,  словно  танцующая  цыганка
кастаньетами.


        Пантомима

I

     Когда Мое в первый раз увидела туфли той женщины, она вытаращила  глаза
от изумления: какие огромные цветы шиповника! Не  разглядев,  что  это  были
просто красные туфли, решила: шиповник расцвел. Но потом  сразу  же  поняла,
что ошиблась.
     В этот северный городок Наори только дней пять тому назад пришла весна,
и до цветения шиповника было еще  далеко.  К  тому  же  растет  шиповник  на
песчаных дюнах, здесь же, у края бухты, стоял завод тетраподов  {Тетрапод  -
бетонная  конструкция,  применяемая  для  укрепления  морского   берега   от
размывания.} и вся земля была покрыта асфальтом. А на асфальте  шиповник  не
цветет.
     Мое было всего девять лет, но она выросла на берегу моря и, уж конечно,
знала, когда цветет шиповник.
     Однако девочка сообразила, что  видит  не  цветы  шиповника,  а  что-то
другое, вовсе не потому, что знала это. Просто она  заметила,  что  красивые
"цветы" как-то странно движутся.
     Обычно цветы качают головой, когда  подует  ветер,  а  не  скользят  по
земле, будто у них нет корней. К тому же  оба  цветка  двигались  совершенно
одинаково: сначала порознь, а потом  почему-то  вдруг  приблизились  друг  к
другу. "Таких цветов шиповника не бывает", - подумала Мое.
     Она находилась тогда на заводе в лесу тетраподов. Тетраподы -  бетонные
конструкции  о  четырех  ногах.  Изготавливают  их  очень  просто.  Собирают
железный каркас и заливают в него бетон, когда же бетон  затвердеет,  каркас
убирают.
     Больших машин такое производство не требует - бетон привозной.  Поэтому
на заводской площадке не было ни здания, ни труб. Крыша  не  помешала  бы  в
дождь или снег, но плохая погода стоит не круглый  год,  так  что  тетраподы
можно делать и под открытым небом. К тому же грузить  готовые  тетраподы  на
большие грузовики краном гораздо удобнее без крыши.
     Некоторое время тетраподы сохли на берегу под  солнцем  и  ветром.  Они
стояли тесными рядами на большой площадке на берегу. Три ноги их упирались в
бетон, одна торчала прямо в небо. И как бы их ни  поворачивали,  они  всегда
выглядели одинаково. Словно неуклюжие роботы.
     Тетраподы были трех видов: большие, средние и маленькие. Но даже  самый
маленький был значительно выше Мое, а самые большие - раза  в  три  выше.  И
поэтому, когда Мое играла среди них, ей  казалось,  что  она  заблудилась  в
чудесном сером лесу.
     Мое любила одна  играть  в  этом  странном  лесу.  Она  усаживалась  на
корточках где-нибудь в глубине его и рисовала камешком человечков на бетоне.
Детям не разрешалось играть здесь, но на Мое смотрели сквозь пальцы,  потому
что на этом заводе работала ее мать.
     Из  школы,  если  не  шел  дождь  или  снег.  Мое,  не  заходя   домой,
направлялась прямо к лесу тетраподов.  А  бывало,  и  убегала  самовольно  с
занятий. Дома сидеть одной было скучно. Отец Мое был рыбаком, но, с тех  пор
как в ближних водах перевелась рыба, он круглый год пропадал на заработках и
приезжал домой только на  Бон  или  на  Новый  год.  Мое  была  единственным
ребенком, хорошей подружки для игр поблизости не нашлось, телевизора и  книг
с картинками в доме не водилось, поэтому ей и не хотелось сидеть одной дома.
     До поступления в школу Мое обычно бегала с толпой ребятишек на  берегу,
но в школе ни с кем не сдружилась. Все считали ее дурочкой  и  смеялись  над
ней.
     Училась она плохо - не хотела  заниматься,  и  тут  уж,  конечно,  была
виновата, но в том, что волосы ее были бурыми, а лицо некрасивым  и  фигурка
коренастой, вины ее никакой не было.
     Что бы она ни делала, все получалось у нее не так,  как  у  всех.  И  в
соревнованиях она оказывалась последней, хотя старалась изо всех сил.
     Постепенно Мое отдалилась от старых приятелей - кому  интересно,  когда
над тобой потешаются, - и стала играть одна. По сравнению с берегом, где  за
каждой лодкой прятались ребятишки, которые всегда рады были  посмеяться  над
ней, пустынный лес тетраподов казался ей просто раем.
     По детской привычке Мое, как только пригревало солнышко, ходила в одной
юбке, и здесь ей было спокойнее - никто не тыкал пальцем, не смеялся,  когда
она сидела на земле без трусов.
     Тетраподы великодушно молчали, что бы она ни делала, и Мое в  последнее
время стала такой же безмолвной, как они. Но слух у нее был хороший.  В  тот
день с полудня  поднялся  небольшой  ветер,  и  шум  волн,  омывающих  пирс,
усилился. И все же Мое расслышала голоса людей. Она обернулась и  посмотрела
в ту сторону, откуда они доносились.
     И тут на бетоне между ногами тетрапода  девочка  увидела  два  красивых
овальных пятна красного цвета. "Какие большие цветы шиповника!" -  удивилась
она тогда.
     Когда Мое поняла, что это были не цветы, она не могла сразу сообразить,
что же это такое. Ей и в голову не пришло, что  это  туфли.  Такие  красивые
туфли ей и во сне не приходилось видеть. На сером фоне красный цвет  казался
таким ярким - словно живой. И, только  заметив  рядом  с  красными  бутонами
черные  мужские  ботинки,  она  догадалась,  что  видит  женские  туфли.  За
тетраподом стояли, прижавшись друг к другу, мужчина и женщина.
     И все-таки, поняв это. Мое никак не могла поверить тому, что  видит  не
цветы. "Если бы такое было нарисовано на картинке в  дорогой  книжке,  я  бы
поверила. Но в жизни таких красных туфель не бывает", - думала она.
     Мое уже до этого сбросила  старенькие  гэта  и  теперь  тихо  встала  и
крадучись обошла тетрапод.
     Как она и думала, за ним стояли обнявшись молодой  мужчина  и  женщина.
Мужчина прикасался губами к губам женщины. Однако Мое это мало интересовало.
Она хотела убедиться в том, что  на  ногах  женщины  действительно  туфли  -
удивительные,  будто  из  какого-то  другого  мира.  И   убедившись,   опять
вытаращила глаза.
     Какие красивые! Неужели такие прекрасные туфли бывают на белом свете?
     По  спине  Мое  пробежали  мурашки,  она  вздрогнула.  Очень   хотелось
подкрасться и коснуться  туфель  рукой.  "Но  тогда  мужчина  рассердится  и
обязательно меня шлепнет", - подумала она.
     Мое обеими руками погладила тетрапод и тихо вернулась на прежнее место.
Отсюда красивые туфли тоже были хорошо видны. Теперь она  уже  точно  знала,
что это туфли. "Видно, и вправду винтиков не хватает в голове, коль подумала
сначала, что это цветы", - решила девочка.
     Мое не могла оторвать взгляда от  красных  туфель.  Женщина  встала  на
цыпочки, хотя каблуки и так были высокими. Мужчина и женщина  не  двигались.
Это было хорошо, потому что можно было подольше полюбоваться туфлями, но Мое
почему-то с досадой прищелкнула языком - ох уж эти мужчины! И чего  это  они
так любят целоваться?
     С тех пор как Мое отдалилась от  товарищей  и  стала  одна  бродить  по
берегу, она не раз видела, как  молодые  мужчины,  приехавшие  из  ближайших
городков и деревень поглядеть на море, целуют своих спутниц в  тени  остовов
разбитых кораблей, вынесенных на берег бухты, или в тени скал и сосен.
     И не только молодые мужчины занимаются этим. Так же поступает  и  седой
уже хозяин завода. Раз в неделю он приходит к ее матери с рыбой, по  дешевке
купленной на базаре.
     Почему это женские губы кажутся им такими сладкими? Мое тоже женщина, и
она точно знает, что они вовсе не сладкие. На ее губах всегда песчинки.
     Наконец мужчина и женщина медленно пошли прочь. Мое тоже пошла  следом,
будто привязанная невидимой нитью к туфлям женщины, и стукнулась лбом о ногу
тетрапода. И тут она услышала женский плач. Женщина плакала чуть слышно, как
плачут взрослые. Потом туфли исчезли меж тетраподов.
     Мое почему-то вздохнула. "И этот мужчина  мучает  женщину,  -  подумала
она. - Вот ее  мама  тоже  всегда  тихонько  плачет,  закрывшись  с  головой
одеялом, когда хозяин завода уходит от них".

II

     С  красными  туфлями  Мое  встретилась  снова  на  другой  день,  когда
возвращалась из школы.
     Она была голодна и поэтому зашла в храм, где  почитали  бога  кораблей.
Она всегда заходила туда,  когда  ей  хотелось  есть.  Чтобы  не  привлекать
внимания людей, она не стала бить в колокольчик, а только хлопнула в ладошки
и,  так  держа  их  сложенными,  внимательно  оглядела   края   ящичка   для
пожертвований и землю вокруг него.  К  счастью,  и  сегодня  она  нашла  там
оброненные монетки - иен сорок.
     Слава богу!  Она  быстро  схватила  их,  сбежала  по  длинной  каменной
лестнице и в лавке сладостей у священных ворот купила две  сладкие  булочки.
Потом поднялась до середины лестницы и присела на каменную ступеньку. В  это
время внизу, у лестницы, появились вчерашние  двое.  Они  стали  подниматься
вверх к храму.
     На ногах женщины и сегодня были те же красные туфли. Они  очень  шли  к
белому короткому, до колен, платью, странному в этот  час  дня  для  молодой
женщины. Лица этих людей Мое видела впервые, но она лишь  мельком  взглянула
на них и, позабыв о булочке, уставилась на туфли.
     Женщина, опираясь на руку мужчины, прошла совсем  рядом  с  Мое.  Туфли
были такими яркими, что глаз не оторвать. Они казались влажными - коснешься,
и на кончиках пальцев останется красная как кровь краска. Мужчина и  женщина
молчали.
     Когда туфли исчезли во дворе храма, Мое глубоко  вздохнула.  Сердце  ее
громко стучало. Она принялась за булочку,  но  голод,  мучивший  ее  прежде,
куда-то исчез.
     Мое положила булочку в мешок и задумалась:
     кто такие эти двое? В их городке женщины красных туфель не носят. Да  и
здешние жители не ходят обниматься  на  склад  тетраподов  средь  бела  дня.
"Наверно, они не отсюда", - подумала Мое. Да и по лицам  она  сразу  поняла,
что чужие.
     Оба были какие-то бледные. У мужчины лицо белое, как соевый творог, а у
женщины - как вареное яйцо. Мужчина казался очень усталым - издалека, видно,
приехали. Под глазами у него были темные тени, и по лестнице он поднимался с
трудом.
     Женщина совершенно не накрашена,  хотя  туфли  и  платье  у  нее  такие
нарядные. Тонкие брови, едва заметные на лице, а губы лиловатые,  блеклые  -
наверно, мужчина замучил ее своими поцелуями.
     Мое почему-то  решила,  что  мужчина  болен,  а  женщина  -  медсестра.
Доказательств тому никаких не было. Мое предположила это просто так, по виду
незнакомцев. Больной приехал сюда, на  море,  из  большого  города  подышать
свежим воздухом, а медсестра сопровождает  его  по  просьбе  его  родителей,
подумала она.
     Однако откуда у медсестры такие красивые туфли? И стали  бы  больной  и
медсестра обниматься вдали от людских  глаз,  среди  тетраподов?  "Если  эти
двое, такие нарядные на вид и  такие  бледные,  не  богатый  больной  и  его
сиделка, то кто же они?" - растерялась Мое.
     Она думала, машинально теребя пальцами булочку в мешке,  и  тут  за  ее
спиной послышались шаги. Те двое спускались вниз. Одни  шаги  были  обычные,
другие  позвонче:  там-тарам,  там-тарам.  Это  был  стук  высоких   женских
каблучков по каменным ступеням.
     Там-тарам, там-тарам...  Оба  молча  прошли  мимо  Мое.  Туфли  женщины
блестели, будто мокрые. Мое почему-то встала.
     В тот день Мое так и не побывала на площадке с тетраподами.  До  захода
солнца она бродила за красными туфлями по берегу моря. И ей  пришлось  опять
убедиться в том, что эти двое были не те люди, за которых она их принимала.
     Они действительно  бесцельно  бродили  по  берегу  без  фотоаппарата  и
альбома для этюдов и этим были похожи на больного  и  его  сиделку.  Однако,
завидев опасное место, к которому  люди  обычно  не  приближаются,  например
отвесную скалу, обрывающуюся прямо в море,  или  зубчатый  мыс,  о  который,
поднимая  высокие  фонтаны  брызг,  непрерывно  разбивались  волны,  мужчина
предпринимал опасные действия, не свойственные больному.
     Он перелезал через заграждения, подползал на животе к обрыву и  смотрел
вниз. Или, легко прыгая  с  камня  на  камень,  добирался  до  края  мыса  и
возвращался весь мокрый от брызг. Разве такие больные бывают? И разве  может
медсестра спокойно смотреть на это?
     Что эта женщина не была похожа  на  медсестру,  Мое  поняла,  когда  та
наткнулась на труп мертвой кошки, вынесенной волной на берег. Она  завопила,
отскочила от кошки, закрыла лицо руками и, съежившись, долго плакала.
     Разве бывают такие слабонервные сестры?  Когда  Мое  еще  не  ходила  в
школу, она слышала в столовой, как медсестра из их больницы, уплетая  лапшу,
рассказывала старухе, пришедшей из деревни, какие длинные у человека кишки.
     Впрочем, Мое  было  все  равно,  медсестра  эта  женщина  или  нет.  Ее
интересовали только туфли. Ей хотелось хотя бы  прикоснуться  к  ним  разок.
Погладить их рукой. И, если можно, надеть на ноги и пройтись  шагов  десять.
Поэтому она и бродила за ними до вечера.
     Наконец туфли исчезли в дверях отеля, и солнце село.

III

     На рассвете Мое видела сон, будто на ногах у нее  были  красные  туфли.
Женщина разрешила ей  надеть  их.  Она  обула  туфли,  но  они  стали  вдруг
стеклянными и разбились.
     Мое почувствовала влагу на ступнях, пощупала рукой -  на  пальцах  была
кровь. Такая же красная, как туфли, - наверно, порезалась стеклом...
     В голове ее, видно, смешались сказка про Золушку и туфли, с которых она
весь день не спускала глаз.  Проснувшись,  Мое  увидела,  что  она  нечаянно
обмочилась в постели.
     В таких  случаях  надо  самой  убрать  постель  и  уйти  из  дома.  Мое
подождала, пока совсем рассветет, тихонько убрала постель в шкаф и вышла.  С
тех пор как хозяин завода стал ходить к маме. Мое спала в углу  кладовки,  и
это ей здорово помогало в таких случаях.
     Погода была прекрасной, на небе ни облачка. Щурясь на утреннее  солнце,
только-только поднявшееся над горизонтом, Мое решила, что в школу сегодня не
пойдет. В такую хорошую погоду женщина  в  красных  туфлях,  наверно,  будет
гулять по городу, повиснув на руке мужчины. Тогда и  Мое  сможет  весь  день
любоваться красными туфлями.
     Девочка решила подождать у бетонного мостика перед входом в отель, пока
выйдет женщина. Когда настало время идти в школу, она спряталась  в  лесу  у
храма бога кораблей, откуда был хорошо виден  отель.  Потом  решила  подойти
поближе, но в это время те двое вышли из отеля  и  направились  к  морю,  ей
навстречу.
     Мое укрылась в тени каменного забора, хотя нужды в  этом  не  было.  На
кончиках туфель женщины дрожали золотые блики утреннего солнца. Взглянув  на
лицо  женщины,  она  удивилась.  Блеклые  прежде  губы  ее  были  такими  же
ярко-красными, как туфли.
     Мое пошла следом, держась на порядочном расстоянии. Выйдя из  рыбачьего
городка, те двое тесно прижались друг к другу. И шли так  долго,  хотя  идти
прижавшись трудно. Они направлялись к Чертову Плачу.
     Чертов Плач был одной из достопримечательностей Наори. В  скале,  круто
обрывавшейся к морю, образовалась глубокая расщелина, и шум  волн  отдавался
там внизу гулким эхом. Местные жители говорили,  что  так  плачут  черти.  К
расщелине вела пологая скала, которую называли Чертовой Гостиной.
     Мужчина и женщина свернули с тропинки  и  пошли  к  Чертовой  Гостиной.
Склон этот спускался к  морю  и  хорошо  просматривался.  Мое,  пригнувшись,
поднялась на холм по другую сторону дороги. Она с  детства  играла  здесь  с
другими детьми и знала, что с вершины холма Чертова Гостиная  видна  как