динки! говядинки бы нам!
   - Ну, говядинки у меня про вас нет, господа генералы, потому что с  тех
пор, как меня бог от мужика избавил, и печка на кухне стоит нетоплена!
   Рассердились на него генералы, так что даже зубы у них застучали.
   - Да ведь жрешь же ты что-нибудь сам-то? - накинулись они на него.
   - Сырьем кой-каким питаюсь, да вот пряники еще покуда есть...
   - Однако, брат, глупый же ты помещик! - сказали генералы и, не докончив
пульки, разбрелись по домам.
   Видит помещик, что его уж в другой раз дураком чествуют, и  хотел  было
уж задуматься, но так как в это время на глаза попалась  колода  карт,  то
махнул на все рукою и начал раскладывать гранпасьянс.
   - Посмотрим, - говорит, - господа либералы, кто кого одолеет! Докажу  я
вам, что может сделать истинная твердость души!
   Раскладывает он "дамский  каприз"  и  думает:  "Ежели  сряду  три  раза
выйдет, стало быть, надо не взирать". И как назло, сколько раз ни разложит
- все у него выходит,  все  выходит!  Не  осталось  в  нем  даже  сомнения
никакого.
   - Уж если, - говорит,  -  сама  фортуна  указывает,  стало  быть,  надо
оставаться твердым  до  конца.  А  теперь,  покуда,  довольно  гранпасьянс
раскладывать, пойду, позаймусь!
   И вот ходит он, ходит по комнатам, потом сядет и посидит. И все думает.
Думает, какие он машины из Англии выпишет, чтоб  все  паром  да  паром,  а
холопского духу чтоб нисколько не было.  Думает,  какой  он  плодовый  сад
разведет: "Вот тут будут груши, сливы; вот тут - персики,  тут  -  грецкий
орех!" Посмотрит в окошко - ан там все, как он задумал, все точно так уж и
есть! Ломятся, по щучьему велению, под  грузом  плодов  деревья  грушевые,
персиковые, абрикосовые, а он только знай фрукты машинами  собирает  да  в
рот кладет! Думает, каких он коров разведет, что ни кожи, ни мяса,  а  все
одно молоко, все молоко! Думает, какой он клубники насадит, все двойной да
тройной, по пяти ягод на  фунт,  и  сколько  он  этой  клубники  в  Москве
продаст. Наконец устанет думать, пойдет к зеркалу посмотреться - ан там уж
пыли на вершок насело...
   - Сенька! - крикнет он вдруг, забывшись, но потом спохватится и скажет,
- ну, пускай себе до поры, до времени так постоит! а уж докажу же  я  этим
либералам, что может сделать твердость души!
   Промаячит таким манером, покуда стемнеет, - и спать!
   А во сне сны еще веселее, нежели наяву, снятся.  Снится  ему,  что  сам
губернатор о такой его помещичьей  непреклонности  узнал  и  спрашивает  у
исправника: "Какой такой твердый курицын сын у вас в уезде завелся?" Потом
снится, что его за эту самую непреклонность министром сделали, и ходит  он
в лентах, и пишет циркуляры: "Быть твердым и не  взирать!"  Потом  снится,
что он ходит по берегам Евфрата и Тигра... [то есть,  согласно  библейским
сказаниям, в раю]
   - Ева, мой друг! - говорит он.
   Но вот и сны все пересмотрел: надо вставать.
   - Сенька! - опять кричит он, забывшись, но вдруг вспомнит... и поникнет
головою.
   - Чем бы, однако, заняться? - спрашивает он  себя,  -  хоть  бы  лешего
какого-нибудь нелегкая принесла!
   И вот  по  этому  его  слову  вдруг  приезжает  сам  капитан-исправник.
Обрадовался ему глупый помещик  несказанно;  побежал  в  шкап,  вынул  два
печатных пряника и думает: "Ну, этот, кажется, останется доволен!"
   - Скажите, пожалуйста, господин  помещик,  каким  это  чудом  все  ваши
временнообязанные  [согласно  Положениям  19  февраля,  освобожденные   от
крепостной зависимости крестьяне были обязаны временно,  до  заключения  с
помещиком соглашения о выкупе земли, работать на него]  вдруг  исчезли?  -
спрашивает исправник.
   - А вот так и так, бог, по молитве моей, все  владения  мои  от  мужика
совершенно очистил!
   - Так-с; а не известно ли вам, господин  помещик,  кто  подати  за  них
платить будет?
   - Подати?..  это  они!  это  они  сами!  это  их  священнейший  долг  и
обязанность!
   - Так-с; а каким манером эту подать с них взыскать можно, коли они,  по
вашей молитве, по лицу земли рассеяны?
   - Уж это... не знаю... я, с своей стороны, платить не согласен!
   - А известно ли вам, господин помещик, что казначейство без  податей  и
повинностей, а тем паче без  винной  и  соляной  регалий  [государственная
монополия  на  продажу,   королевское   право   на   получение   доходов],
существовать не может?
   - Я что ж... я готов! рюмку водки... я заплачу!
   - Да вы знаете ли, что, по милости вашей, у  нас  на  базаре  ни  куска
мяса, ни фунта хлеба купить нельзя? знаете ли вы, чем это пахнет?
   - Помилуйте! я, с своей стороны,  готов  пожертвовать!  вот  целых  два
пряника!
   - Глупый же вы, господин помещик!  -  молвил  исправник,  повернулся  и
уехал, не взглянув даже на печатные пряники.
   Задумался на этот раз помещик не на шутку. Вот уж  третий  человек  его
дураком чествует, третий человек посмотрит-посмотрит  на  него,  плюнет  и
отойдет. Неужто он в самом деле дурак? неужто та  непреклонность,  которую
он так лелеял в душе своей,  в  переводе  на  обыкновенный  язык  означает
только глупость и безумие? и неужто, вследствие одной его  непреклонности,
остановились и подати, и регалии, и не стало возможности достать на базаре
ни фунта муки, ни куска мяса?
   И как был он помещик глупый, то сначала даже  фыркнул  от  удовольствия
при мысли, какую он штуку сыграл, но потом вспомнил слова  исправника:  "А
знаете ли, чем это пахнет?" - и струсил не на шутку.
   Стал он, по обыкновению, ходить  взад  да  вперед  по  комнатам  и  все
думает: "Чем же это пахнет? уж не пахнет ли водворением  каким?  например,
Чебоксарами? или, быть может, Варнавиным?"
   - Хоть бы в Чебоксары, что ли! по крайней мере, убедился  бы  мир,  что
значит твердость души! - говорит помещик, а сам  по  секрету  от  себя  уж
думает: "В Чебоксарах-то, я, может быть, мужика бы моего милого увидал!"
   Походит помещик, и посидит, и опять походит. К чему ни  подойдет,  все,
кажется, так и говорит: "А глупый ты, господин помещик!" Видит  он,  бежит
чрез комнату мышонок и крадется к картам, которыми он гранпасьянс делал  и
достаточно уже замаслил, чтоб возбудить ими мышиный аппетит.
   - Кшш... - бросился он на мышонка.
   Но мышонок был умный и понимал, что помещик без Сеньки  никакого  вреда
ему сделать не может.  Он  только  хвостом  вильнул  в  ответ  на  грозное
восклицание помещика и  чрез  мгновение  уже  выглядывал  на  него  из-под
дивана, как будто говоря: "Погоди, глупый помещик! то ли еще будет!  я  не
только карты, а и халат твой съем, как ты его позамаслишь как следует!"
   Много ли, мало ли времени прошло, только видит помещик, что  в  саду  у
него дорожки репейником поросли, в кустах змеи да гады всякие кишмя кишат,
а в парке звери дикие воют. Однажды к самой усадьбе подошел  медведь,  сел
на корточках, поглядывает в окошки на помещика и облизывается.
   - Сенька! - вскрикнул помещик, но вдруг спохватился... и заплакал.
   Однако твердость души  все  еще  не  покидала  его.  Несколько  раз  он
ослабевал,  но  как  только  почувствует,  что  сердце   у   него   начнет
растворяться, сейчас бросится к газете "Весть" и в одну минуту ожесточится
опять.
   - Нет, лучше совсем одичаю, лучше пусть буду с дикими зверьми по  лесам
скитаться,  но  да  не  скажет  никто,  что  российский  дворянин,   князь
Урус-Кучум-Кильдибаев, от принципов отступил!
   И вот он одичал. Хоть в это время наступила уже осень и морозцы  стояли
порядочные, но он не чувствовал даже холода. Весь он,  с  головы  до  ног,
оброс волосами, словно  древний  Исав,  а  ногти  у  него  сделались,  как
железные. Сморкаться  уж  он  давно  перестал,  ходил  же  все  больше  на
четвереньках и даже удивлялся, как он прежде не замечал, что такой  способ
прогулки есть самый приличный и самый удобный.  Утратил  даже  способность
произносить  членораздельные  звуки  и  усвоил  себе  какой-то   особенный
победный клик, среднее между свистом, шипеньем и рявканьем. Но хвоста  еще
не приобрел.
   Выйдет он в свой парк, в котором он когда-то нежил  свое  тело  рыхлое,
белое, рассыпчатое, как кошка, в один миг, взлезет на самую вершину дерева
и стережет  оттуда.  Прибежит,  это,  заяц,  встанет  на  задние  лапки  и
прислушивается, нет ли откуда опасности, - а он уж  тут  как  тут.  Словно
стрела соскочит с дерева, вцепится в свою добычу, разорвет ее ногтями,  да
так со всеми внутренностями, даже со шкурой, и съест.
   И сделался он силен ужасно, до того силен, что даже  счел  себя  вправе
войти  в  дружеские  сношения  с  тем  самым  медведем,  который   некогда
посматривал на него в окошко.
   - Хочешь, Михаиле Иваныч, походы  вместе  на  зайцев  будем  делать?  -
сказал он медведю.
   - Хотеть - отчего не хотеть! - отвечал  медведь,  -  только,  брат,  ты
напрасно мужика этого уничтожил!
   - А почему так?
   - А потому, что мужика этого есть не в пример  способнее  было,  нежели
вашего брата дворянина. И потому скажу тебе прямо: глупый ты помещик, хоть
мне и друг!
   Между тем капитан-исправник хоть и покровительствовал помещикам,  но  в
виду такого факта, как исчезновение  с  лица  земли  мужика,  смолчать  не
посмел. Встревожилось его донесением  и  губернское  начальство,  пишет  к
нему: "А как вы думаете, кто теперь подати будет вносить? кто  будет  вино
по кабакам пить?  кто  будет  невинными  занятиями  заниматься?"  Отвечает
капитан-исправник:   казначейство-де   теперь   упразднить   следует,    а
невинные-де  занятия  и   сами   собой   упразднились,   вместо   же   них
распространились в уезде грабежи, разбой и убийства.  На  днях-де  и  его,
исправника, какой-то медведь  не  медведь,  человек  не  человек  едва  не
задрал, в каковом человеко-медведе и подозревает он  того  самого  глупого
помещика, который всей смуте зачинщик.
   Обеспокоились начальники и собрали совет.  Решили:  мужика  изловить  и
водворить,   а   глупому   помещику,   который   всей   смуте    зачинщик,
наиделикатнейше внушить, дабы он фанфаронства свои прекратил и поступлению
в казначейство податей препятствия не чинил.
   Как нарочно, в это время чрез губернский город  летел  отроившийся  рой
мужиков и осыпал  всю  базарную  площадь.  Сейчас  эту  благодать  обрали,
посадили в плетушку и послали в уезд.
   И вдруг опять запахло в том уезде мякиной и овчинами; но в то же  время
на базаре появились и мука, и мясо, и живность всякая, а  податей  в  один
день поступило столько, что казначей, увидав  такую  груду  денег,  только
всплеснул руками от удивления и вскрикнул:
   - И откуда вы, шельмы, берете!!
   "Что же сделалось, однако, с помещиком?" - спросят  меня  читатели.  На
это я могу сказать, что хотя и  с  большим  трудом,  но  и  его  изловили.
Изловивши,  сейчас  же  высморкали,  вымыли  и  обстригли   ногти.   Затем
капитан-исправник сделал ему надлежащее внушение, отобрал  газету  "Весть"
и, поручив его надзору Сеньки, уехал.
   Он жив и доныне. Раскладывает гранпасьянс,  тоскует  по  прежней  своей
жизни в лесах, умывается лишь по принуждению и по временам мычит.

   1869



    Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин.
    Премудрый пискарь

   -----------------------------------------------------------------------
   В кн.: "М.Е.Салтыков-Щедрин. Помпадуры и помпадурши".
   М., "Правда", 1985.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 16 February 2001
   -----------------------------------------------------------------------



   Жил-был пискарь. И отец  и  мать  у  него  были  умные;  помаленьку  да
полегоньку аридовы веки в реке прожили и ни в уху, ни к щуке  в  хайло  не
попали. И сыну то же заказали. "Смотри, сынок, - говорил  старый  пискарь,
умирая, - коли хочешь жизнью жуировать, так гляди в оба!"
   А у молодого пискаря ума палата была. Начал он этим умом раскидывать  и
видит: куда ни обернется - везде ему мат. Кругом, в воде, все большие рыбы
плавают, а он всех меньше; всякая рыба его заглотать может,  а  он  никого
заглотать не может. Да и не понимает: зачем глотать? Рак может его клешней
пополам перерезать, водяная блоха - в хребет впиться и до смерти замучить.
Даже свой брат пискарь - и тот, как увидит, что он комара  изловил,  целым
стадом так и бросятся отнимать. Отнимут и начнут друг с  дружкой  драться,
только комара задаром растреплют.
   А человек? - что это за ехидное создание  такое!  каких  каверз  он  ни
выдумал, чтоб его, пискаря, напрасною смертью погублять! И невода, и сети,
и верши, и норота, и, наконец... уду! Кажется, что может быть глупее  уды?
- Нитка, на нитке крючок, на крючке -  червяк  или  муха  надеты...  Да  и
надеты-то как?.. в самом, можно сказать, неестественном положении! А между
тем именно на уду всего больше пискарь и ловится!
   Отец-старик не раз его насчет уды предостерегал. "Пуще  всего  берегись
уды! - говорил он, - потому что хоть и глупейший это  снаряд,  да  ведь  с
нами, пискарями, что глупее, то вернее. Бросят нам  муху,  словно  нас  же
приголубить хотят; ты в нее вцепишься - ан в мухе-то смерть!"
   Рассказывал также старик, как однажды он чуть-чуть  в  уху  не  угодил.
Ловили их в ту пору целою артелью, во всю ширину реки невод растянули,  да
так версты с две по дну волоком и волокли.  Страсть,  сколько  рыбы  тогда
попалось! И щуки,  и  окуни,  и  головли,  и  плотва,  и  гольцы,  -  даже
лещей-лежебоков из тины со дна поднимали! А пискарям так и счет  потеряли.
И каких страхов  он,  старый  пискарь,  натерпелся,  покуда  его  по  реке
волокли, - это ни в сказке сказать, ни пером описать. Чувствует,  что  его
везут, а куда - не знает. Видит, что у  него  с  одного  боку  -  щука,  с
другого - окунь; думает: вот-вот, сейчас, или та, или другой его съедят, а
они - не трогают... "В ту пору не до еды, брат, было!" У всех одно на уме:
смерть пришла! а как и почему она пришла  -  никто  не  понимает.  Наконец
стали крылья у невода сводить, выволокли его на берег  и  начали  рыбу  из
мотни в траву валить. Тут-то он и узнал,  что  такое  уха.  Трепещется  на
песке что-то красное; серые облака от него вверх бегут;  а  жарко  таково,
что он сразу разомлел. И без того без воды тошно,  а  тут  еще  поддают...
Слышит - "костер", говорят. А на "костре" на этом черное что-то  положено,
и в нем вода, точно в озере, во время бури, ходуном ходит. Это -  "котел",
говорят. А под конец стали говорить: вали в "котел" рыбу - будет "уха"!  И
начали туда нашего брата  валить.  Шваркнет  рыбак  рыбину  -  та  сначала
окунется, потом,  как  полоумная,  выскочит,  потом  опять  окунется  -  и
присмиреет. "Ухи", значит, отведала. Валили-валили сначала без разбора,  а
потом один старичок глянул на него и говорит: "Какой от него,  от  малыша,
прок для ухи! пущай в реке порастет!" Взял его под жабры, да  и  пустил  в
вольную воду. А он, не будь глуп, во все  лопатки  -  домой!  Прибежал,  а
пискариха его из норы ни жива ни мертва выглядывает...
   И что же! сколько ни толковал старик в ту пору, что такое уха и  в  чем
она заключается, однако и поднесь в реке редко кто здравые понятия об  ухе
имеет!
   Но он, пискарь-сын, отлично запомнил поучения пискаря-отца, да и на  ус
себе намотал. Был он пискарь просвещенный, умеренно-либеральный,  и  очень
твердо понимал, что жизнь прожить - не то, что мутовку облизать. "Надо так
прожить, чтоб никто не заметил, - сказал он  себе,  -  а  не  то  как  раз
пропадешь!" - и стал  устраиваться.  Первым  делом  нору  для  себя  такую
придумал, чтоб ему забраться в нее было  можно,  а  никому  другому  -  не
влезть! Долбил он носом эту нору целый год, и сколько страху в  это  время
принял, ночуя то в иле, то под  водяным  лопухом,  то  в  осоке.  Наконец,
однако, выдолбил  на  славу.  Чисто,  аккуратно  -  именно  только  одному
поместиться впору. Вторым делом, насчет житья  своего  решил  так:  ночью,
когда люди, звери, птицы и рыбы спят - он будет моцион делать,  а  днем  -
станет в норе сидеть и дрожать. Но так как  пить-есть  все-таки  нужно,  а
жалованья он не получает и прислуги не держит, то  будет  он  выбегать  из
норы около полден, когда вся рыба  уж  сыта,  и,  бог  даст,  может  быть,
козявку-другую и промыслит. А ежели не промыслит, так и  голодный  в  норе
заляжет, и будет опять дрожать. Ибо лучше не есть, не пить, нежели с сытым
желудком жизни лишиться.
   Так он и поступал. Ночью моцион делал, в лунном свете купался,  а  днем
забирался в нору и дрожал. Только в полдни выбежит кой-чего похватать - да
что в полдень промыслишь! В это время и комар под лист от жары прячется, и
букашка под кору хоронится. Поглотает воды - и шабаш!
   Лежит он день-деньской в норе, ночей не досыпает, куска не  доедает,  и
все-то думает: "Кажется, что я жив? ах, что-то завтра будет?"
   Задремлет, грешным делом, а во сне ему снится, что  у  него  выигрышный
билет и он на него двести  тысяч  выиграл.  Не  помня  себя  от  восторга,
перевернется на другой бок - глядь,  ан  у  него  целых  полрыла  из  норы
высунулось... Что, если б в это время щуренок поблизости был! ведь  он  бы
его из норы-то вытащил!
   Однажды проснулся он и видит: прямо против его норы  стоит  рак.  Стоит
неподвижно, словно околдованный, вытаращив на него костяные глаза.  Только
усы по течению воды пошевеливаются. Вот когда он страху набрался! И  целых
полдня, покуда совсем не  стемнело,  этот  рак  его  поджидал,  а  он  тем
временем все дрожал, все дрожал.
   В другой раз, только что успел он  перед  зорькой  в  нору  воротиться,
только что  сладко  зевнул,  в  предвкушении  сна,  -  глядит,  откуда  ни
возьмись, у самой норы щука стоит и зубами хлопает. И тоже целый день  его
стерегла, словно видом его одним сыта была. А он и щуку надул: не вышел из
коры, да и шабаш.
   И не раз, и не два это с ним случалось, а почесть что  каждый  день.  И
каждый день он, дрожа, победы и одоления одерживал, каждый день восклицал:
"Слава тебе, господи! жив!"
   Но этого мало: он не женился и детей не имел,  хотя  у  отца  его  была
большая семья. Он рассуждал так: "Отцу шутя можно было прожить! В то время
и щуки были добрее, и окуни на нас, мелюзгу, не зарились. А  хотя  однажды
он и попал было в уху, так и тут нашелся старичок, который его вызволил! А
нынче, как рыба-то в реках повывелась, и пискари в честь  попали.  Так  уж
тут не до семьи, а как бы только самому прожить!"
   И прожил премудрый пискарь таким родом с лишком сто  лет.  Все  дрожал,
все дрожал. Ни друзей у него, ни родных; ни он к кому, ни к  нему  кто.  В
карты не играет, вина не пьет, табаку не курит, за красными  девушками  не
гоняется - только дрожит да одну думу думает: "Слава богу! кажется, жив!"
   Даже щуки, под конец, и те стали его хвалить: "Вот, кабы все так жили -
то-то бы в реке тихо было!" Да только они это  нарочно  говорили;  думали,
что он на похвалу-то отрекомендуется - вот, мол, я! тут его и хлоп! Но  он
и на эту штуку не  поддался,  а  еще  раз  своею  мудростью  козни  врагов
победил.
   Сколько прошло годов после ста лет - неизвестно, только стал  премудрый
пискарь помирать. Лежит в норе и думает:  "Слава  богу,  я  своею  смертью
помираю, так же, как умерли мать и отец".  И  вспомнились  ему  тут  щучьи
слова: "Вот, кабы все так жили, как этот  премудрый  пискарь  живет..."  А
ну-тка, в самом деле, что бы тогда было?
   Стал он раскидывать умом, которого у него  была  палата,  и  вдруг  ему
словно кто шепнул: "Ведь этак, пожалуй, весь пискарий род давно  перевелся
бы!"
   Потому что, для продолжения пискарьего рода, прежде всего нужна  семья,
а у него ее нет. Но этого мало: для того, чтоб пискарья семья  укреплялась
и процветала, чтоб  члены  ее  были  здоровы  и  бодры,  нужно,  чтоб  они
воспитывались в родной стихии, а не в норе, где он почти ослеп  от  вечных
сумерек. Необходимо, чтоб пискари достаточное питание  получали,  чтоб  не
чуждались общественности, друг с другом хлеб-соль  бы  водили  и  друг  от
друга добродетелями и другими  отличными  качествами  заимствовались.  Ибо
тол