ер наружную дверь.

     "ХХХ"

     Переход  от  отчаяния -  к  грусти,  а  от  нее  к  "тихой  резиньяции"
совершился  довольно  скоро  в  фрау  Леноре;  но  и эта тихая резиньяция не
замедлила  превратиться  в  тайное  довольство,  которое,  однако,  всячески
скрывалось  и сдерживалось  ради  приличия. Санин с  первого дня  знакомства
пришелся по нутру фрау Леноре; свыкшись с мыслию, что он будет ее зятем, она
уже не  находила в ней  ничего особенно  неприятного, хотя и считала  долгом
сохранять на лице своем несколько обиженное... скорей озабоченное выражение.
К тому же все, что  произошло в последние дни, было так необычайно... Одно к
одному! Как женщина практическая и как  мать, фрау Леноре почла  также своим
долгом   подвергнуть  Санина  разнообразным   вопросам,  и  Санин,  который,
отправляясь  утром на свидание с  Джеммой,  и в помыслах  не  имел,  что  он
женится на  ней,- правда  он  ни  о чем тогда  не думал,  а только отдавался
влечению  своей страсти,- Санин с  полной готовностью  и, можно  сказать,  с
азартом  вошел  в  свою  роль,  роль  жениха,  и  на  все расспросы  отвечал
обстоятельно, подробно, охотно. Удостоверившись, что он настоящий, природный
дворянин, и даже  несколько  удивившись тому, что  он не князь, фрау  Леноре
приняла  серьезный вид и -  "предупредила  его  заранее",  что будет  с  ним
совершенно  бесцеремонно  откровенна,  потому  что  к  этому  принуждает  ее
священная обязанность матери! - на что Санин отвечал,что он от  нее иного не
ожидал, и сам ее убедительно просит не щадить его!
     Тогда фрау Леноре заметила ему, что г-н Клюбер (произнесши это имя, она
слегка  вздохнула и сжала губы и  запнулась) -  г-н  Клюбер,  бывший Джеммин
жених,  уже теперь  обладает восемью тысячами гульденов дохода - и  с каждым
годом  эта сумма  будет быстро  увеличиваться,-  а его, г-на  Санина,  каков
доход?
     - Восемь тысяч гульденов,- повторил протяжно Санин.- Это на наши деньги
- около пятнадцати тысяч рублей ассигнациями... Мой доход гораздо меньше.  У
меня есть небольшое  имение в Тульской  губернии...  При  хорошо  устроенном
хозяйстве  оно может дать  -  и  даже  непременно должно дать тысяч пять или
шесть... Да если  я поступлю на службу - я  легко могу получить  тысячи  две
жалованья.
     --  На  службу  в России? - воскликнула  фрау  Леноре.-  Я, стало быть,
должна расстаться с Джеммой!
     - Можно будет определиться по дипломатической части,- подхватил Санин,-
у меня есть некоторые связи...  Тогда служба происходит за границей.А то вот
еще что можно  будет  сделать - и  это гораздо лучше всего: продать имение и
употребить   вырученный  капитал   на  какое-нибудь   выгодное  предприятие,
например, на усовершенствование вашей кондитерской .
     Санин  и  чувствовал, что  говорит  нечто несообразное, но им  овладела
непонятная отвага! Он  глянет  на  Джемму, которая  с тех пор,  как  начался
"практический" разговор, то и дело вставала, ходила по комнате, садилась

     /v 144

     опять,- глянет он  на  нее - и  нет для  него препятствий, и  готов  он
устроить все, сейчас, самым лучшим образом, лишь бы она не тревожилась!
     -  Господин Клюбер  тоже  хотел  дать  мне  небольшую сумму на поправку
кондитерской,- промолвила, после небольшого колебания, фрау Леноре.
     - Матушка! ради бога! матушка! - воскликнула Джемма по-итальянски
     -  Об этих  вещах надо говорить заблаговременно, дочь моя,- отвечала ей
фрау Леноре на том же языке.
     Она снова  обратилась к Санину и  стала его расспрашивать о том,  какие
законы существуют в России насчет браков и нет ли препятствий для вступления
в супружество с католичками,- как в Пруссии? (В то время, в сороковом  году,
вся   Германия  еще  помнила   ссору  прусского  правительства  с  кельнским
архиепископом  из-за  смешанных браков.) Когда  же фрау Леноре услыхала,что,
выйдя  замуж  за  русского дворянина, ее  дочь  сама станет  дворянкой,- она
выказала некоторое удовольствие.
     - Но ведь вы должны сперва отправиться в Россию?
     - Зачем?
     - А как же? Получить позволение от вашего государя? Санин объяснил  ей,
что это  вовсе  не нужно...  но что,  быть может,  ему  точно придется перед
свадьбой съездить на самое короткое время в Россию (он сказал эти слова  - и
сердце в  нем  болезненно сжалось, глядевшая на него Джемма поняла, что  оно
сжалось, и покраснела и задумалась)  - и что  он постарается воспользоваться
своим  пребыванием на родине, чтобы продать  имение...  во всяком случае, он
вывезет оттуда нужные деньги.
     - Я бы также  попросила  вас привезти мне оттуда  астраханские  хорошие
мерлушки  на  мантилью,-проговорила  фрау  Леноре.-  Они   там,  по  слухам,
удивительно хороши и удивительно дешевы!
     -  Непременно, с величайшим удовольствием  привезу  и вам и Джемме !  -
воскликнул Санин.
     - А мне вышитую  серебром сафьянную шапочку,-  вмешался Эмиль, выставив
голову из соседней комнаты.
     - Хорошо, привезу и тебе... и Панталеоне туфли.
     - Ну к чему это? к  чему?  - заметила фрау Леноре.- Мы говорим теперь о
серьезных  вещах.  Но вот  еще  что,-  прибавила  практическая  дама  .-  Вы
говорите:  продать имение. Но как  же  вы это сделаете?  Вы, стало  быть,  и
крестьян тоже продадите?
     Санина  точно что в бок кольнуло. Он вспомнил, что разговаривая с г-жой
Розелли  и ее дочерью о крепостном праве, которое, по его словам, возбуждало
в нем глубокое негодование, он  неоднократно заверял их, что никогда и ни за
что  своих  крестьян  продавать  не  станет,  ибо  считает подобную  продажу
безнравственным делом.
     -  Я постараюсь продать мое имение человеку, которого  я  буду  знать с
хорошей  стороны,-  произнес  он  не  без заминки,-  или,  быть может,  сами
крестьяне захотят откупиться.
     - Это лучше  всего,  - согласилась и фрау Леноре.- А то продавать живых
людеи...
     - Ваrbаri! -  проворчал Панталеоне, который, вслед за Эмилем, показался
было у дверей, тряхнул тупеем и скрылся. "Скверно!" - подумал про себя Санин
- и украдкой поглядел на  Джемму  . Она, казалось, не  слышала его последних
слов. "Ну ничего!" - подумал он опять.
     Таким манером продолжался практический разговор почти вплоть до  самого
обеда.-Фрау  Леноре совсем  укротилась  под  конец  - и называла  уже Санина
Дмитрием, ласково  грозила ему пальцем и обещала отомстить за его коварство.
Много  и подробно  расспрашивала  она об  его  родне, потому что - "это тоже
очень важно"; потребовала также, чтобы он описал

     /v 145

     ей церемонию  брака,  как он совершается по  обряду русской церкви,-  и
заранее восхищалась Джеммой в белом платье, с золотой короной на голове.
     -  Ведь она у меня красива, как королева,- промолвила она с материнской
гордостью,- да и королев таких на свете нет!
     - Другой Джеммы на свете нет! - подхватил Санин.
     - Да; оттого-то она и -  Джемма! (Известно, что  на  итальянском  языке
Джемма значит: драгоценный камень.)
     Джемма бросилась  целовать  свою мать... Казалось,  только  теперь  она
вздохнула свободно - и удручавшая ее тяжесть опала с ее души.
     А  Санин  вдруг  почувствовал себя до  того  счастливым,  такою детскою
веселостью наполнилось его сердце при мысли, что вот сбылись же, сбылись  те
грезы, которым он недавно предавался в тех  же самых  комнатах; все существо
его  до того  взыграло,  что он  немедленно  отправился  в кондитерскую;  он
пожелал непременно,  во что бы  то ни  стало,  поторговать за прилавком, как
несколько дней тому  назад... "Я, мол,  имею полное теперь  на это право!  Я
ведь теперь домашний человек!"
     И он действительно стал за прилавок и действительно поторговал, то есть
продал  двум зашедшим девочкам фунт конфект, вместо  которого он им отпустил
целых два, взявши с них только полцены.
     За обедом он официально,  как жених, сидел рядом с Джеммой. Фрау Леноре
продолжала  свои  практические  соображения.  Эмиль  то  и  дело  смеялся  и
приставал к Санину,  чтобы  тот его взял с  собой в Россию.  Было решено,что
Санин уедет через  две  недели. Один Панталеоне являл несколько угрюмый вид,
так что даже фрау Леноре ему попеняла: "А еще секундантом был!" - Панталеоне
взглянул исподлобья.
     Джемма молчала почти все время, но никогда ее лицо не было прекраснее и
светлее.  После обеда  она отозвала Санина на минуту в  сад и, остановившись
около той самой скамейки, где она третьего дня отбирала вишни, сказала ему:
     - Димитрий, не сердись на меня; но я еще раз  хочу напомнить  тебе, что
ты не должен почитать себя связанным...
     Он не дал ей договорить...
     Джемма отклонила свое лицо.
     - А насчет того, что мама упомянула - помнишь? - о различии нашей веры,
то вот!..
     Она схватила  гранатовый  крестик, висевший  у  ней  на  шее на  тонком
шнурке, сильно дернула и оборвала шнурок - и подала ему крестик.
     - Если я твоя, так и вера твоя - моя вера!
     Глаза Санина были еще влажны, когда он вместе с Джеммой вернулся в дом.
     К вечеру все пришло в обычную колею. Даже в тресетте поиграли.

     "ХХХI"

     Санин проснулся  очень рано на следующий  день. Он  находился на высшей
степени человеческого благополучия;  но  не это  мешало  ему спать;  вопрос,
жизненный, роковой  вопрос: каким образом он продаст  свое имение  как можно
скорее и как можно выгоднее -  тревожил его покой. В голове его скрещивались
различнейшие планы, но ничего  пока  еще не выяснилось.  Он вышел  из  дому,
чтобы  проветриться,  освежиться. С готовым проектом - не  иначе  - хотел он
предстать перед Джеммой.
     Что это за фигура,  достаточно грузная и толстоногая, впрочем, прилично
одетая,  идет перед  ним, слегка переваливаясь  и ковыляя? Где видел он этот
затылок, поросший белобрысыми  вихрами,  эту голову, как бы насаженную прямо
на плечи, эту мягкую, жирную спину, эти пухлые

     /v 146 отвислые руки? Неужели это -  Полозов, его старинный пансионский
товарищ, которого он уже вот  пять лет, как потерял  из виду? Санин  обогнал
шедшую перед  ним фигуру,  обернулся...  Широкое желтоватое лицо,  маленькие
свиные  глазки с белыми ресницами и бровями, короткий, плоский нос, крупные,
словно склеенные губы,  круглый,  безволосый подбородок -  и  это  выражение
всего лица, кислое, ленивое и  недоверчивое - да точно: это  он, это Ипполит
Полозов!
     "Уж не опять ли моя звезда действует?" - мелькнуло в мыслях Санина.
     - Полозов! Ипполит Сидорыч! Это ты?
     Фигура остановилась, подняла свои  крохотные глаза, подождала немного -
и, расклеив, наконец, свои губы, проговорила сиповатой фистулой:
     - Дмитрий Санин?
     - Он самый и есть!  - воскликнул  Санин  и  пожал одну из рук Полозова;
облеченные в тесные лайковые перчатки серо-пепельного цвета, они по-прежнему
безжизненно  висели  вдоль его  выпуклых ляжек.- Давно  ли  ты здесь? Откуда
приехал? Где остановился?
     - Я приехал  вчера  из  Висбадена,-  отвечал,  не  спеша,  Полозов,- за
покупками для жены и сегодня же возвращаюсь в Висбаден.
     - Ах, да! Ведь ты женат - и, говорят, на такой красавице!
     Полозов повел в сторону глазами.
     - Да, говорят.
     Санин засмеялся.
     - Я вижу, ты все такой же... флегматик, каким ты был в пансионе.
     - На что я буду меняться?
     - И говорят,- прибавил  Санин  с особым ударением на слово "говорят", -
что твоя жена очень богата.
     - Говорят и это.
     - А тебе самому, Ипполит Сидорыч, разве это неизвестно?
     -  Я,  брат, Дмитрий...  Павлович?  -  да, Павлович!  в женины  дела не
мешаюсь.
     - Не мешаешься? Ни в какие дела?
     Полозов опять повел глазами.
     - Ни в какие, брат. Она - сама по себе... ну и я - сам по себе.
     - Куда же ты теперь идешь? - спросил Санин.
     - Теперь я никуда не иду; стою на улице и с тобой беседую; а вот как мы
с тобой покончим, отправлюсь к себе в гостиницу и буду завтракать .
     - Меня в товарищи - хочешь?
     - То есть это ты насчет завтрака?
     - Да.
     - Сделай одолжение, есть вдвоем гораздо веселее. Ты ведь не говорун?
     - Не думаю.
     - Ну и ладно.
     Полозов  двинулся вперед,  Санин  отправился  с ним  рядом. И  думалось
Санину - губы  Полозова  опять склеились, он сопел и  переваливался молча, -
думалось  Санину: каким  образом удалось этому  чурбану подцепить красивую и
богатую жену? Сам он ни богат, ни знатен, ни умен; в пансионе слыл за вялого
и тупого мальчика, за соню и обжору - и прозвище носил "слюняя". Чудеса!
     "Но  если  жена  его  очень  богата  -  сказывают,  она  дочь какого-то
откупщика,  -  то  не купит ли она мое  имение? Хотя он и  говорит, что ни в
какие  женины дела  не входит, но ведь этому  веры дать нельзя!  Притом же и
цену я назначу сходную, выгодную цену! Отчего не попытаться? Быть может, это
все моя звезда действует... Решено! Попытаюсь!"
     Полозов привел Санина в одну  из лучших гостиниц Франкфурта, в  которой
занимал  уже,  конечно, лучший  номер.  На  столах  и  стульях  громоздились
картоны,  ящики, свертки... "Все, брат, покупки для Марьи Николаевны !" (так
звали жену Ипполита Сидорыча). Полозов опустился в кресло,

     /v 147

     простонал:   "Эка   жара!"  -   и   развязал   галстук.Потом   позвонил
обер-кельнера  и тщательно заказал ему обильнейший завтрак. "А в  час  чтобы
карета была готова! Слышите, ровно в час!"
     Обер-кельнер подобострастно наклонился и рабски исчез.
     Полозов  расстегнул жилет.  По одному тому, как он  приподнимал  брови,
отдувался и морщил  нос,  можно  было  видеть, что  говорить будет для  него
большою тягостью и что  он не  без некоторой тревоги ожидал, заставит ли его
Санин ворочать языком или сам возьмет на себя труд вести беседу ?
     Санин понял  настроение своего приятеля и потому не стал обременять его
вопросами;  ограничился  лишь  самым  необходимым; узнал,  что  он  два года
состоял  на  службе  (в  уланах!  то-то,   чай,  хорош  был  в   коротком-то
мундирчике!), три года тому назад женился -  и вот  уже второй год находится
за границей с женой, "которая  теперь от  чего-то лечится в  Висбадене", - а
там отправляется в  Париж. С своей стороны, Санин также мало распространялся
о своей прошедшей жизни,  о своих планах; он прямо приступил к главному - то
есть заговорил о своем намерении продать имение .
     Полозов  слушал  его  молча, лишь  изредка взглядывая  на дверь, откуда
должен  был  явиться  завтрак.  Завтрак  явился  наконец.   Обер-кельнер,  в
сопровождении  двух  других слуг,  принес  несколько  блюд  под  серебряными
колпаками.
     - Это в Тульской губернии имение? - промолвил Полозов, садясь за стол и
затыкая салфетку за ворот рубашки.
     - В Тульской.
     - Ефремовского уезда... Знаю.
     - Ты мою Алексеевку знаешь? - спросил Санин, тоже садясь за стол.
     -  Знаю, как же.- Полозов запихал себе в рот  кусок яичницы с трюфелями
.- У Марьи Николаевны - жены моей  - по соседству есть  имение... Откупорьте
эту бутылку, кельнер! Земля порядочная - только мужики  у тебя лес вырубили.
Ты зачем же продаешь?
     - Деньги нужны, брат. Я бы дешево продал. Вот бы тебе купить... Кстати.
     Полозов проглотил стакан вина, уперся салфеткой и опять принялся жевать
- медленно и шумно.
     - Н-да,- проговорил он  наконец...- Я имений не покупаю: капиталов нет.
Пододвинь-ка масло. Разве вот жена купит. Ты с  ней поговори. Коли дорого не
запросишь - она этим не брезгает... Экие, однако, эти немцы - ослы! Не умеют
рыбу  сварить.  Чего,  кажется,  проще?  А   еще  толкуют:  фатерланд,  мол,
объединить следует. Кельнер, примите эту мерзость!
     - Неужели  же твоя жена сама распоряжается...  по  хозяйству? - спросил
Санин.
     -  Сама.  Вот  котлеты  - хороши.  Рекомендую. Я  сказал тебе,  Дмитрий
Павлович, что ни  в  какие женины  дела я  не вхожу,  и  теперь  тебе то  же
повторяю
     Полозов продолжал чавкать
     - Гм... Но как я с ней переговорить могу. Ипполит Сидорыч?
     - А  очень  просто,  Дмитрий  Павлович. Отправляйся  в Висбаден. Отсюда
недалече.  Кельнер, нет ли у  вас  английской  горчицы?  Нет? Скоты!  Только
времени  не  теряй.  Мы послезавтра уезжаем. Позволь, я тебе налью рюмку:  с
букетом  вино - не  кислятина.  Лицо Полозова оживилось и  покраснело; оно и
оживлялось только тогда, когда он ел... или пил.
     - Право же... я не знаю, как это сделать? - пробормотал Санин.
     - Да что тебе так вдруг приспичило?
     - То-то и есть, что приспичило, брат.
     - И большая сумма нужна?
     - Большая. Я... как бы это тебе сказать? я затеял... жениться.
     Полозов поставил на стол рюмку, которую поднес было к губам.

     /v 148

     - Жениться!  - промолвил он  хриплым,  от изумления хриплым, голосом  и
сложил свои пухлые руки на желудке.- Так скоропостижно?
     - Да... скоро.
     - Невеста - в России, разумеется?
     - Нет, не в России.
     - Где же?
     - Здесь, во Франкфурте.
     - И кто она?
     - Немка; то есть нет - итальянка. Здешняя жительница.
     - С капиталом?
     - Без капитала.
     - Стало быть, любовь уж очень сильная?
     - Какой ты смешной! Да, сильная.
     - И для этого тебе деньги нужны?
     - Ну да... да, да.
     Полозов проглотил вино, выполоскал себе рот и  руки вымыл,  старательно
вытер их о салфетку, достал и закурил сигару. Санин молча глядел на него.
     - Одно  средство,-  промычал  наконец Полозов, закидывая назад голову и
выпуская  дым тонкой  струйкой.- Ступай  к жене. Она, коли  захочет всю беду
твою руками разведет.
     - Да  как я ее увижу,  жену твою? Ты говоришь, вы послезавтра уезжаете?
Полозов закрыл глаза.
     - Знаешь, что я тебе скажу,- проговорил он наконец, вертя губами сигару
и вздыхая.-  Ступай-ка домой, снарядись попроворнее да приходи сюда. В час я
выезжаю, карета у меня просторная - я тебя с собой возьму. Этак всего лучше.
А теперь  я посплю.  Я, брат,  как поем, непременно поспать  должен.  Натура
требует - и я не противлюсь. И ты не мешай мне.
     Санин подумал, подумал - и внезапно поднял голову: он решился!
     - Ну хорошо, согласен - и благодарю тебя. В половине первого здесь-и мы
отправимся вместе в Висбаден.Я надеюсь, жена твоя не рассердится...
     Но  Полозов уже  сопел. Пролепетал:  "Не  мешай!"  - поболтал ногами  и
заснул, как младенец.
     Санин  еще раз окинул  взором его грузную фигуру,  его голову,шею,  его
высоко  поднятый, круглый, как яблоко, подбородок  - и, выйдя  из  гостиницы
проворными  шагами направился к кондитерской Розелли. Надо  было  предварить
Джемму.

     "ХХХII"

     Он  застал ее в  кондитерской комнате, вместе  с матерью.  Фрау  Леноре
перегнувши спину, измеряла небольшим складным футом промежуток между окнами.
Увидя Санина,  она выпрямилась и весело приветствовала его не без маленького
замешательства, однако.
     -  У меня, с  ваших вчерашних слов,- начала она,- все в голове вертятся
мысли, как бы нам  улучшить наш  магазин. Вот тут, я полагаю, два шкапчика с
зеркальными полочками поставить. Теперь, знаете, это в моде И потом еще...
     -  Прекрасно,  прекрасно,-  перебил  ее  Санин,-  это  все  надо  будет
сообразить... Но подите-ка сюда, я вам что сообщу.
     Он взял фрау Леноре и Джемму под руки и повел их в другую комнату. Фрау
Леноре  встревожилась и мерку  из рук  выронила.  Джемма встревожилась  было
тоже, но глянула попристальнее на Санина  и успокоилась.  Лицо его,  правда,
озабоченное, выражало в то же время оживленную бодрость и решимость.
     Он попросил обеих женщин сесть, а сам стал перед ними - и,

     /v 149

     размахивая руками да ероша волосы, сообщил им все: встречу с Полозовым,
предполагаемую поездку в Висбаден, возможность продажи имения.
     - Вообразите  мое счастье,- воскликнул он наконец,- дело  приняло такой
оборот, что мне даже, быть может, незачем будет ехать в Россию! И свадьбу мы
можем сыграть гораздо скорее, чем я предполагал!
     - Когда вы должны ехать? - спросила Джемма.
     - Сегодня же - чере