ти довольно головоломных  абстракций,  прямиком
из их философии... Поди пойми философию, когда у  тебя  всего-то  средств  -
воск на стенке и деревянная палочка в руке.
   - Так бы сразу и сказал, - согласился Ким.
   - В общем, они считают нас этими самыми торговцами жизнью.  Это  какой-то
очень сильный вариант союзничества. И мне кажется, для нас он  возник  очень
вовремя. У нас с ними теперь не будет ни сложностей относительно Одессы,  ни
проблем с гелиографом в Чужом городе.
   Они  пролетели  километров  десять  в  молчании.  В  отличие  от  прежних
перелетов, сегодня Ким  не  особенно  торопился:  хотел  все  уразуметь  как
следует или просто экономил топливо.
   - А что нам от этого перепадет? Что ты от них потребовал?
   - Потребовал? - Ростик подумал. - Да ничего не  потребовал.  Но  они  нам
что-то дадут, чем-то заплатят. Причем таким, что нам  очень  нужно.  Еще  не
знаю, правда, чем, просто не выяснил. Но со временем  это  само  прояснится.
Поживем - увидим.
   - Пожалуй, - согласился  Ким,  -  Если  удастся  пожить,  можно  будет  и
посмотреть, сколько угодно. - Он помолчал и вдруг стал разворачивать  лодку.
Оказывается, они уже долетели, а Ростик и не заметил. - В таком случае  я  и
на торговца жизнью согласен.
   Рост усмехнулся. Напряжение, кажется навечно угнездившееся у него в душе,
начало таять, впервые с того момента, как заварилась вся эта каша с морскими
обитателями.
   - Ну, тогда я за судьбу  Боловска  абсолютно  спокоен.  Все-таки  что  ни
говори, а  нашей  главной  целью  является  твое  согласие.  И  раз  мы  его
получили...
   - Тряхану лодку, ты себе язык-то и откусишь, - пригрозил пилот. -  Будешь
всю жизнь только картинки на пластилине рисовать.
   Ростик  блаженно  улыбнулся.  Они  возвращались  домой,  что  могло  быть
приятнее?

35

   Ростик проснулся и сразу же впервые после многих дней  почувствовал  себя
полностью,  абсолютно  здоровым.  Это  было  очень  приятное  чувство,   оно
заставляло безотчетно улыбаться. Впрочем, Рост немало улыбался  в  последнее
время. И потому что Любаня становилась все круглее,  ходила  на  работу  уже
лишь на половинку дня, и потому  что  мама  вдруг  стала  такой  счастливой,
веселой, какой не была давно, пожалуй  с  самого  Переноса  в  Полдневье,  и
потому что настали удивительно приятные, свежие деньки поздней,  но  уже  не
солнечной осени, когда на  серое  небо  наползла  белесая  хмарь,  обещающая
близкую стужу, и потому... Да просто  потому,  что  они  не  пугались  зимы,
холодов, бескормицы или какой-либо прочей угрозы. Жизнь налаживалась.
   Мама оставила, как всегда, записку, в которой предлагала не  приходить  к
ней в лаборатории, а то у нее уже были споры с  начальством  по  поводу  его
приходов. Это понятно, мама руководила чуть не  целой  химической  фабрикой,
устроенной в бывшей водолечебнице, где  с  одобрения  Председателя  пытались
наладить выпуск лекарств, используя разные  травы.  А  потому,  если  Ростик
заглядывал к ним, нарушалась какая-то мистическая чистота. Да он, в общем, и
не очень рвался в эти лаборатории, ему было достаточно заглянуть в ту  часть
здания, которая отведена под кабинеты, приемные и прочее в  истинно  земном,
бюрократическом духе.
   Любаня записку не оставила, но приготовила  толстую  лепешку,  обмазанную
медом, которую положила поперек  огромной  кружки  с  душистым,  удивительно
вкусным, каким-то темно-зеленым от  местных  трав  молоком.  Коров  осталось
немного, но их поголовье все время увеличивалось, и молоко для девушек после
пятого месяца можно было получить уже без труда.  Как  правило,  Любаня  это
молоко пить не хотела, а чтобы оно не пропадало, оставляла мужу.  Да,  жизнь
определенно налаживалась.
   Но, позавтракав и подумав о работе,  Ростик  погрустнел.  Сегодня  должно
было состояться первое сугубо официальное посольство зеленых в Белый дом,  к
самому Председателю. Событие задумывалось как знаковое,  хотя  о  чем  могли
беседовать шир Марамод и Председатель, Рост  даже  не  догадывался.  Но  ему
приказали его организовать, он  организовал,  хотя  чувствовал:  все  это  -
порядочная туфта.
   Тем не менее он приоделся, подшил свежий воротничок  и  даже  нацепил  на
отцовский офицерский пояс кобуру с пистолетом и запасной обоймой. Дело  было
не в том, что могла возникнуть  какая-либо  опасность,  но  если  он  теперь
вояка, то  парадный  вид  -  штука  обязательная  на  церемониях.  Потом  он
посмотрел на себя в зеркало.
   Перед ним  стоял  высокий,  гораздо  выше  среднего,  тоненький,  бледный
парень, в котором ему  очень  трудно  оказалось  признать  себя.  Скорее  он
напоминал фотографии отца студенческой поры, когда тот только познакомился с
мамой.  Кроме  того,  у  него  было  сильна  загорелое  лицо,   нестриженые,
выгоревшие на солнце волосы и очень яркие, какие-то сияющие глаза. На  Земле
у него не было бы ни такого загара, ни  таких  глаз.  "Может,  местная  вода
сказывается, - подумал он, - или эти проклятые предвиденья?"
   "Нет, - решил он, -  не  нужно  об  этом.  Только  оправился  после  этих
беспорядочных, чересчур тесных контактов неизвестно с кем  и  неизвестно  по
каким каналам, так что об этом желательно, хотя бы на время, забыть".
   Потом он почистил сапоги и  отправился  на  стройку.  Вернее,  туда,  где
прибывшие в Боловск зеленокожие стали строить собственный пригород.
   Собственно, ширы прибыли, как Рост и договорился, уже более  двух  недель
назад, целым караваном, где впереди  по  краснозему  вышагивали  зеленокожие
ширы с копьями и какими-то посохами в руках. За ними семенили  червеобразные
махри гошоды, которые несли целую  кучу  разных  предметов,  большей  частью
упакованных в плетенные  из  травы  мешки.  А  позади  всех  на  специальных
носилках, покоящихся на плечах шести червеобразных, ехал сам Марамод.
   Они  прибыли  в  Боловск  менее  чем  через  три  дня  после  достигнутой
договоренности.  Причем   чуть   не   получился   конфуз,   можно   сказать,
дипломатического толка. Только Ростик уговорил Председателя  в  целой  серии
последовавших  после  его  посещения  Чужого   совещаний,   только   получил
разрешение выехать, чтобы сказать трехногим человеческое "да" по  поводу  их
предложения, как выяснилось, что  они  уже  на  подходе.  Оставалось  только
выскочить из города на  неутомимом  Виконте,  которого  Ростику  с  огромным
трудом ссудили в конюшне Белого дома, чтобы произвести на гостей впечатление
и, конечно, довести их до города.
   В  Боловске  они  расположились  в  хрущевских   пятиэтажках,   брошенных
жильцами, потому что воду в них перестали подавать после  нападения  борыма.
Только обустраиваться зеленокожие стали по-своему.  Буквально  за  ночь  они
построили извилистый, уходящий под землю по кривой колодец, который  тут  же
начал снабжать их отменной  водой.  Потом  прямо  на  площади  между  домами
выкопали чуть не десяток котлованов, недоумевая по поводу водяных и  газовых
труб, поражаясь, что такое богатство можно закапывать в землю, как-то  очень
легко и быстро разломали  окрестные  пятиэтажки,  превратив  их  в  бетонную
щебенку, разумеется очень порадовавшись  добытой  арматуре,  и  принялись...
Нет, не строить, а скорее выращивать новые дома.
   Общий  замысел  получившегося  комплекса  был,  разумеется,  устроен   по
принципу тех же домов, которые Ростик уже видел и в Чужом,  и  в  Одессе,  с
такими же подвальными ходами, плотной,  непроницаемой  для  летающих  крысят
внешней  конструкцией  и  мощными  общеоборонительными  возможностями.  Этот
проект был куда более толковым, чем постройки людей, и ничего удивительного,
что уже через неделю, когда еще и первый-то дом зеленых не  был  доведен  до
середины, на стройке появились фермеры, а потом и вообще целая куча  работяг
с завода. Они трудились вместе с зелеными, обучаясь по ходу,  присматриваясь
к их методам. Но ни разу ни ширы, ни  махри  не  проявили  по  этому  поводу
беспокойства. Скорее они недоумевали, почему бывшие  советские  граждане  не
используют  все  доступные  материалы,  а  по  старой   традиции   стараются
"экономить", не докладывая того, что нужно, в свои рецептуры.
   Но самым главным в том строительном классе, который устроили  ширы,  была
техника каменного литья. Ростик как впервые увидел эту технологию,  так  дня
три не мог избавиться от ощущения, что спит и не может  проснуться.  Чудеса,
которые небрежно творили трехногие и червеобразные, возникали так же легко и
без затей, как дети из песка строят свой игрушечный мир.
   В самом деле, зеленокожие замешивали  поутру  какую-то  смесь  из  глины,
краснозема, песка, добавляли иной раз в них человеческую  бетонную  щебенку,
потом засыпали какие-то порошки, которые преимущественно были трех цветов  -
синего, темно-оранжевого и грязно-серого, а потом начинали аккуратно  лепить
то, что хотели получить. И после обеда сооружение уже застывало, можно  было
повторять операцию. В зависимости от соотношения порошков камень новых жилищ
получался или очень плотным, тяжелым и прочным, или пористым,  легким,  лишь
слегка тяжелее  свежесрубленного  дерева,  но  тоже  довольно  прочным,  или
воздушным внутри, почти пустотелым, но зато очень  объемным,  либо  вовсе  -
вязким  в  середине  и  твердейшим,  словно   бы   покрытым   корочкой,   на
поверхности... И все это именно нарастало, набирая  новые  и  новые  слои  и
кольца в высоту, в глубину, вширь.
   Когда Рост, прикомандированный  к  зеленокожим  в  малопонятном  качестве
консультанта, доложил в Белый  дом,  что  творят  зеленокожие,  Председатель
потребовал от Ростика, чтобы  он  договорился  о  передаче  этой  технологии
людям. Ростик, немало сомневаясь, пошел к зеленым умельцам, но все оказалось
проще пареной репы. Именно передачу этих порошков шир  Марамод  и  предлагал
Ростику во время исторических, как теперь стало ясно, последних переговоров,
хотя этого-то Рост тогда как раз и не понял, либо его перегруженное сознание
не справилось с этим знанием.
   А впрочем, теперь это было не  важно.  Рост  и  ширы  теперь  встречались
каждый день по многу раз, иногда разговаривали, то есть рисовали друг  другу
разные картинки, иногда просто улыбались друг другу, причем ширы, подрагивая
от весьма сложных чувств, обуревающих  их,  старательно  пытались  повторять
этот магический для человеческого общества мимический трюк.
   Так  или  иначе,  но   теперь,   когда   все   мыслимые   предварительные
договоренности  были   достигнуты,   ему   предстояло   вести   Марамода   к
Председателю, чтобы состоялось главное - чтобы шир передал в  руки  человека
мешочки с порошками. Остальное, как был уверен  Рымолов,  было  уже  не  так
трудно. В конце концов, у него  были  ребята  из  университета,  и  даже  из
политеха, и даже заводские инженеры - им и  следовало  разбираться,  что  из
технологии широв пригодно для людей, а что лучше модернизировать.
   Первым делом Рост отправился в новый  кабинет  Марамода.  Для  этого  ему
пришлось  миновать  несколько  десятков  людей,  занятых  работой  вместе  с
червеобразными, потом пройти сквозь вооруженную копьями зеленокожую  стражу,
подняться по очень сложной лестнице,  протянувшейся  над  огромным  залом  с
каменными скамьями,  расположенными  амфитеатром  над  небольшой  сценой,  и
наконец он оказался почти под крышей дворца широв, возведенного зеленокожими
в Боловске раньше, чем все остальные строения.
   Как ни странно, Марамод уже ждал его и тоже был принаряжен. На стене  его
кабинета, как и в Чужом, была вылеплена каменная доска с нанесенным  на  нее
воском. Рост осмотрелся. На доске не было ни малейшего бугорка, ни крохотной
черточки. Все тут сверкало  новизной  и  необжитой  гулкостью.  "Впрочем,  -
подумал  Рост,  -  пройдет  пара  месяцев,  и   все   изменится".   Жизнь-то
налаживалась.
   Покланявшись от души друг другу, Ростик и Марамод подошли к  доске,  Рост
достал свой знаменитый на полгорода рыбий шип  и  уверенно,  едва  ли  не  с
легкостью профессионала, стал изображать Марамода, себя, Председателя,  хотя
этот получился уже не очень. А потом изобразил несколько мешков.
   Шир забеспокоился, это было видно по тому, как он рассматривал рисунок то
одним глазом, то другим. Он  определенно  не  понимал  его  значения.  Тогда
Ростику пришлось отвести от одного из мешков линию и на ее конце  изобразить
уже распакованный мешок, из  которого  прямо  в  раствор  струился  порошок,
вырисовывающий ширский жилой комплекс. Марамод удивился.
   Он взял палочку и нарисовал Ростика, который якобы подошел к комплексу  и
тронул какого-то из широв за руку,  а  потом  этот  шир  протягивал  Ростику
требуемый мешок, который в восприятии  Марамода,  разумеется,  выглядел  уже
иначе. Рост отрицательно покачал головой и изобразил  кабинет  Председателя,
как он его видел: длинный стол для совещания, с одной стороны которого стоял
Рымолов, а с другой - Марамод с Ростиком.
   Зеленокожий чуть заметно пожал плечами, потом подумал и довольно небрежно
смахнул все рисунки с доски. Что это значило, Рост не  понял  -  то  ли  шир
отказывался следовать придуманному в человеческих кабинетах протоколу, то ли
не считал проблему существенной.
   Так или иначе, они  тронулись  к  Белому  дому.  Рост  сначала  попытался
объяснять своему спутнику принципы человеческого градостроительства жестами.
Но это оказалось невозможно, поэтому он стал все  чаще  говорить  нормальным
русским языком, а потом и сам не заметил, что шел, размахивая руками и  чуть
велеречиво талдыча что-то, словно гид. Наконец перед самым  Белым  домом  он
опомнился - шир - то едва ли что-то понимал, "Но с другой стороны, - подумал
Ростик мельком, - вдруг Марамод не только ментальный, но  и  лингвистический
гений  и  скоро  сам  заговорит?  Волосатики  определенно  что-то   понимали
по-человечески, почему бы не попробовать тот же трюк с зеленокожими?"
   Они  вошли  в  здание,  где  размещался  Председатель.   Людей,   вернее,
чиновников, набилось в холле как сельдей,  а  кроме  того,  здесь  толпилось
немало ребят с автоматами на плече. Зачем они были тут нужны, Рост не  знал,
да и не собирался выяснять.
   Они  поднялись  по  ступеням  бывшего  райкома.  Шир  вел  себя  не   как
полномочный посол, а скорее как посетитель очень странного музея - даже, как
показалось Ростику, пожимал плечами, но на  ходу  ему  могло  и  почудиться.
Потом сухая, очень серьезная женщина перехватила их в  приемной  и  ввела  в
кабинет Рымолова.
   Тот встал из-за стола, пошел навстречу зеленокожему, вытянув руку. Ростик
попытался объяснить Председателю,  что  лучше  будет  поклониться,  но  тот,
видимо, решил по-своему. И получилось  нелепо,  потому  что  этот  жест  шир
Марамод не знал и очень удивился, когда Председатель  взял  его  за  руку  и
принялся  ее  трясти.  Сам-то  шир   поклонился,   потом   улыбнулся,   и...
Председателя отнесло к противоположной  стене.  Бывший  профессор  политеха,
видимо, сам не ожидал от себя такой реакции,  но  необычность  происходящего
сыграла свою шутку с его нервами. Он даже спросил:
   - Ростик, чего он?
   - Он так улыбается, Андрей  Арсеньевич,  -  пояснил  Рост,  отметив,  что
Председатель обратился к нему даже не по фамилии.
   - Улыбается?
   Возникла пауза, потому что в кабинет, следом за зеленокожим, все  входили
и входили разные строгие дяди в галстуках и женщины с  некрашеными  глазами.
Наконец, дождавшись, пока в кабинете  собралось  человек  двадцать,  Рымолов
предложил:
   - Может, сядем?
   Что и проделал с заметным облегчением. Рост подтащил стул к  той  стороне
стола,  которая  оказалась  напротив  Рымолова,  и  знаком  указал  на  него
Марамоду. Тот поудивлялся, но,  смирившись  с  ситуацией,  уселся,  неудобно
подобрав под себя три свои ноги, - человеческая мебель была ему не по росту.
   Потом стали рассаживаться чиновники. Причем когда стульев на  рымоловской
стороне не хватило, наиболее  отчаянные  брали  стулья  оттуда,  где  сидели
Марамод и Ростик, но усаживались  за  Председателем,  вторым,  так  сказать,
рядом.
   Посидели. Сначала молча, потом кто-то в заднем ряду человечества  стал  о
чем-то усиленно шептать. Тогда Рымолов провозгласил:
   - Тихо, пожалуйста. - Посмотрел на Ростика:
   - Ну, так и будем сидеть?
   - Не знаю, -  удивился  на  этот  раз  Ростик.  -  Я  думал,  вы  скажете
что-нибудь.
   - А чего говорить? - пробормотал кто-то с левого края. - Он же все  равно
не понимает.
   - Да, нелепо, - согласился Рымолов. Потом поинтересовался:
   - А где мешки с порошками?
   Тогда Рост объяснил, что порошки можно брать у них на стройке без  всякой
официальщины. И вдруг  взорвался  какой-то  дядька  с  правого  края  стола.
Приглядевшись, Ростик  узнал  в  нем  чуть  было  не  навязанного  в  Одессу
губернатора.
   - Нет, Арсеньич, я так не согласен. Все,  хотя  бы  с  нашей  стороны,  в
человечестве,  должны   получать   порошки   централизованно.   Мы   обязаны
контролировать их распределение и использование. Иначе...
   - Вы что, знаете, кто каким образом собирается их использовать? - спросил
Ростик. В зале повисла  тишина.  -  На  все  сто  представляете,  кто  какую
постройку  задумал  соорудить?  -  Он  еще  немного  подождал,   ответа   не
последовало. - А почему люди сами не могут  придумать,  что  им  нужно,  что
следует попросить... у тех же широв?
   - Это подрыв дисциплины, - заговорила толстая тетка, лицо которой  Ростик
смутно помнил. Кажется, он видел ее со своей тещей,  раньше  она  занималась
рынками.
   - Я спрашиваю, где мешки? - спросил Рымолов. - Мы  же  договорились,  что
состоится символическое, так сказать, вручение.
   Внезапно в приемной послышался  топот.  Потом  в  полуоткрытую  дверь,  в
которую заглядывало немало чинуш рангом поменьше, ввалилось  двое  широв.  А
вот за ними... Ростик даже рассмеялся от облегчения, потому  что  следом  за
ними бежал Каменщик. Он-то и провозгласил:
   - Вот, мы принесли всего три. С другими решили не мучиться.
   Рымолов исподлобья,  но  вполне  победительно  осмотрел  сидящих  на  его
стороне галстучников и с достоинством произнес:
   - Тогда приступим к  официальной  церемонии.  -  Он  указал  рукой  вновь
прибывшим носильщикам:
   - Товарищи, вставайте за спину нашего гостя. Начнем.
   И он заговорил. А Ростик смотрел на говорившего Рымолова,  разумеется  не
вслушиваясь в слова, и думал о том, что никогда, никогда не будет таким.  Не
позволит себе так распуститься, чтобы  в  один  отнюдь  не  прекрасный  день
превратиться в политика, чтобы вдруг стать чиновником, чтобы оскотиниться до
начальственного состояния.
   И еще он думал, что главная  беда  даже  не  в  самой  глупости,  которая
буквально облаком висела  над  людьми,  собравшимися  тесной  стаей  на  той
стороне стола. Главная  беда  в  каких-то  маловразумительных  и  непонятных
обычному человеку правилах, которые укатывают, оболванивают,  обезображивают
даже самых лучших почти до потери  человеческого  облика.  А  потому,  чтобы
что-то изменилось, нельзя просто разогнать  одну  банду  и  набрать  другую,
пусть и декларирующую лучшие намерения... Но что делать, он не  знал.  И  от
этого испытывал отчаяние, с которым так контрастировал спокойный и уверенный
вид шира Марамода.
   Это была даже не человеческая проблема, которую не знали другие  разумные
расы Полдневья. Это была русская проблема, и решению она подлежала только  с
учетом ее национальной особенности.

36

   Проводив шира гошода Марамода, официального представителя широв, назад  в
свежевыстроенное  обиталище,  Ростик  поболтался  с  полчаса   на   стройке,
поразился еще разок удивительному искусству зеленых и отправился в больницу.
Тут  обреталась  его  Любаня,  благоверная,  женушка-подружка,  его   пряник
медовый, мастерица задавать вопросы, на которые никто не умеет ответить.
   Ввиду куда как солидного срока, ее пару недель назад перевели  в  аптеку,
где ей осталось толь