улаки  ветеранов,
которые тоже нашлись среди всего этого чересчур пестрого,  неподготовленного
и слабого воинства.
   Надо признать,  Ростик  удерживал  своих  ребят  легко,  каким-то  шестым
чувством осознав, что все разом не побегут, что главные силы  будут  стоять,
поэтому больше всего он боялся,  как  бы  кто-то  из  его  ротных,  особенно
горячий на вид и на повадку Цыган, не начал стрелять в спины  убегающим.  Но
обошлось, никто не пустил в ход оружие, и даже кричать пришлось  не  слишком
долго...
   И все-таки, когда порыв драпать сошел на нет, стало ясно, что по  меньшей
мере четверть сотни людей из расположения его батальона исчезли и их  ни  за
что не догнать. Зато теперь желания отступать не проявлял никто, все  как-то
набычились,  уперлись,   решили   драться,   тогда   Ростик   и   сам   стал
изготавливаться к бою. Тут-то в воздух и стали подниматься  летающие  лодки.
Их было семнадцать.
   Сначала Ростик, должно быть от забот и невысыпания, не мог понять, откуда
взялась семнадцатая, и лишь потом  вспомнил,  что  Бабурин  хотел  отправить
Хвороста на драгоценном гравилете с распылительной  установкой  в  город,  а
потом присоединиться к одной из эскадрилий. Видимо, так  он  и  поступил,  у
него вполне должно было хватить и воли и  настойчивости  сделать  по-своему,
если он этого действительно хотел.
   Пока  они  поднимались,  обе  реки  бегимлеси  соединились,  примерно  на
полдороге от их холма до Цветной речки, и дальше двинули уже единым потоком,
способным,  кажется,  смести  с  поверхности  Полдневья  все,  что  ему   не
понравится, А вот пернатые  летуны  долетели  до  самой  реки,  и  тут,  как
показалось, едва ли не  на  расстоянии  вытянутой  руки  от  позиций  людей,
произошло первое столкновение.
   Надо признать, было оно не очень впечатляющим. И слишком уж  быстрым,  на
взгляд Ростика. Просто чуть не все семнадцать лодок людей выстроились в  три
группы, поднялись повыше, и первая из групп попыталась, как  коршун,  сверху
ударить по всему  ряду  пернатых  разом,  словно  срезая  их  косой  полного
лобового, полного башенного огня, а на некоторых лодках даже каким-то  чудом
стреляли и снизу, вероятно развернув  спаренные  кормовые  лучеметы  вниз  и
вперед.
   Ряд пернатых летунов не дрогнул, лишь первые из  атакованных  повалились,
теряя перья и утратив координацию движений. Все это  Ростик  уже  видел,  во
время  первой  схватки  у  берега  бегимлеси.  Вот  только  тогда  бой   был
маневренным, а сейчас линейным. И ответ противника на  действия  людей  тоже
был линейным, слитным, мощным и результативным.  Еще  не  все  из  бегимлеси
развернули своих птиц, чтобы разок-другой пальнуть в ответ на  атаку  первой
пятерки, как загорелась одна  из  летающих  лодок.  Потом  задымила  вторая.
Пламени на ней видно не было, но она, не выходя из атакующего пике,  прошила
весь строй пернатых и воткнулась в берег  речки,  взметнув  сноп  оранжевого
взрыва...
   Третья взорвалась, когда атакующие машины  оказались  где-то  в  середине
ряда бегимлеси. Этот взрыв расколол пернатых, но и закрыл две ведущие машины
людей. Ростик даже головой дернул в сторону, чтобы не видеть этого... Он  не
сомневался, что и они от этого  слишком  близкого  взрыва  погибли,  как  не
сомневался, что за рулем одной из этих лодок сидел Ким...
   Потом на ряд пернатых летунов спикировала вторая  эскадрилья  гравилетов.
Она вела себя так же, но ее огонь  был  результативнее,  особенно  в  начале
атаки,  должно   быть,   пернатые   частично   утратили   огневую   мощь   и
психологическую способность оказывать сопротивление... Зато когда  гравилеты
вышли из атакующего захода, вместо шести машин осталось три. Все они погибли
в конце ряда бегимлеси, все погибли едва ли не разом, и лишь одна  из  лодок
не взорвалась, упав на землю...
   Третья группа прошла весь строй пернатых  без  потерь,  но  она  и  сбила
меньше всех. Должно быть, ее припоздавшая  атака,  по  существу  выстрелы  в
хвост пернатым, каким-то образом прошла мимо...  А  потом  стало  ясно,  что
пернатые летуны уже тут, над Бумажным холмом, и что их осталось едва ли  две
трети того ряда,  который  вынырнул  из  разноцветных  трав  за  отравленным
холмом.
   Разумеется, ребятам, которые по-прежнему боялись этого боя, полезно  было
встретить этих летунов огнем. Ростик по себе знал,  что  безотчетный  страх,
возникающий перед боем, совсем не тот страх, который одолевает во время боя,
- со вторым справиться легче, потому что в драке  остается  мало  времени  и
потому что можно стрелять, давить на курок...
   Из захода летающих страусов на позиции Бумажного холма вышло  уже  совсем
немного птиц, не более  двух  десятков.  К  тому  же  они  каким-то  образом
рассеялись, должно быть, не ожидали такого дружного отпора. Может быть,  они
не  привыкли,  чтобы  наземные   части   в   таком   количестве   насыщались
огнестрельным оружием, или рассчитывали, что люди могут  драпануть  от  этой
атаки... Так или иначе, они просчитались, опытные  люди  лишь  почувствовали
себя в большей безопасности, вжимаясь в землю, стреляя  по  птицам,  которые
целиком  находились  на  виду,  а  новобранцы,  посматривая  на   ветеранов,
медленно, но верно приходили в себя, убеждаясь, что  не  так  страшен  враг,
как, вероятно, рассказывали иные паникеры ночью у костров.
   Страусы отлетели к речке, пытаясь собраться воедино, чтобы меньше  терять
своих от рассеянности  сил,  но  тут  на  них  в  очередной  раз  обрушились
гравилеты людей, мешая этому построению, сбивая его огнем всех своих  пушек.
Ростик, разумеется, перевел бинокль на  это  сражение,  но,  как  ни  вертел
окуляры, так и не понял, есть ли среди  уцелевших  машина  Кима...  А  потом
как-то не очень  заметно,  но  довольно  решительно  к  Бумажному  подбежали
пернатые пехотинцы. Некоторые из них сразу бросились на  позиции  людей,  но
было немало и таких, которые постарались обогнуть холм,  надеясь,  что  удар
сбоку будет более результативным.
   Спустя пять - семь минут Ростик понял, что никакой  организации  пернатые
не  придерживаются.  Они  просто  валили  стеной,   надеясь   на   численное
превосходство и на  скорость  своей  атаки...  Скорость  действительно  была
немалой. Пернатые гиганты за два метра ростом неслись вперед, как  небольшие
танкетки, полыхая огнем из своих странных плазмометов, прикрывая еще пять  -
семь таких же, только чуть более живописно оснащенных вояк,  которые  бежали
сзади. Этим стрелять было не из чего, но каждый из них ждал  своей  очереди,
чтобы подобрать пушку, если встречный огонь скосит прикрывающего стрелка.
   Совсем некстати Ростик вдруг вспомнил, что во время Первой  мировой  иные
части русской армии так же ходили в атаку,  из  расчета  одной  винтовки  на
троих, а то и больше, пехотинцев, рассчитывавших все-таки добыть себе оружие
прежде, чем их найдет пуля противника...
   Ростик стрелял сам, подбадривал тех, кто стрелял рядом с ним, носился  по
окопам  вдоль  своего  фронта  и  читал  бой.  Вместо  обещанных   классиком
невнятицы, непонятности и чудовищности всего происходящего, он видел  совсем
иное -  абсолютную  осмысленность  буквально  всего,  что  делал  каждый  из
участников сражения, находил в себе полное понимание того,  что  происходило
вокруг, и считал это в высшей степени нормальным...  Пернатые  хотели  убить
людей и воспользоваться плодами их труда, люди  не  собирались  предоставить
врагу эту возможность и защищали то, что считали своим, не щадя жизней своих
и чужих. Это было почти хозяйственной деятельностью,  хотя  бы  и  ведущейся
насильственными методами, почти жатвой или какой-либо прочей страдой...
   И потому Ростик чувствовал себя немного всесильным,  немного  вознесенным
над миром, немного всезнающим. Он парил, словно птица в  плотном  восходящем
потоке, когда даже шевелить крылом не нужно, - стихия,  управляемая  случаем
или более мудрыми существами, сама несла его! Он  в  самом  деле  знал,  что
произойдет с некоторыми из его солдат  в  следующие  минуты,  с  командирами
взводов, которых  он  старательно  держал  в  поле  зрения,  чтобы  не  дать
провалиться  обороне,  и  даже  немного  знал,  что  происходит  на  стороне
Бурскина.
   А происходило вот что - его люди встретили противника нервно, и  пришлось
передать по окопам команду стрелять прицельно и одиночными,  иначе  патронов
не хватило бы и на пару часов.  Первые  удары  все-таки  пришлись  по  самом
холму, на две роты Достальского, и лишь менее решительные из атакующих  птиц
стали  "размываться"  по  периметру,  причем  ребятам,  стоявшим   западнее,
доставались более вялые противники, которых куда легче было заваливать,  чем
тех, кто сразу же бросался на людей, едва добегал до их  линии  обороны.  Но
потом противник навалился  с  дурной  силой  по  всему  периметру,  и  тогда
заработали все, кто был в окопах, ровно поливая пернатых огнем.
   Трудность людей выявилась довольно скоро -  доспехи  пернатых  неожиданно
оказались очень прочными. Даже не всякое прямое попадание  прошивало  их,  а
что уж говорить о косых и рикошетных ударах? К тому же и сами пернатые  были
на редкость здоровые. Чтобы завалить иного, приходилось  истратить  на  него
пять - семь патронов... К  тому  же  сразу  приходилось  убивать  того,  кто
подбирал пушку. К тому  же  встречный  огонь  пернатых  был  таким  плотным,
точным, хладнокровным и расчетливым, что  оставалось  только  удивляться  их
способности соображать, когда пальба людей косила их ряд за рядом...
   Поэтому и людям доставалось. При этом пернатые все время наращивали  свое
давление, все ближе подбираясь к окопам, все решительнее подставляя себя под
пули людей, чтобы другие бегимлеси выиграли еще шаг-другой, а то  и  пять  -
семь метров разом... Догадаться при этом, что  произойдет,  когда  бегимлеси
ворвутся в окопы и пустят в ход холодное  оружие,  труда  не  составляло.  И
Ростик  старался  этого  не  допустить.  В  том  числе,  маневрируя  людьми,
перебрасывая  отделение  туда,  где  было  труднее,  меняя  плотность  огня,
сосредотачивая на слишком выдвинутых бегимлеси  огонь  двух,  а  то  и  трех
соседних отделений.
   Так продержались почти два часа, и вдруг стали возникать и более  сложные
проблемы. Сначала получил ранение Каменщик. Просто удивительно, как пернатые
вычислили и попали в никогда не высовывающегося старика,  который,  несмотря
на возраст, оказался незаменимым в бою. Но ранение  оказалось  серьезным,  и
пришлось отправить его к врачам.
   Потом почти целиком погиб один из взводов в середине обороны  белобрысого
Катериничева. Какая-то группа пернатых так умело и слитно  принялась  палить
из своих лучеметов, что их лучи сливались воедино и,  попадая  даже  в  края
окопов, накрывали всю живое  в  радиусе  пяти  -  семи  метров,  залетая  по
изломанным зигзагам даже в укрывшихся  людей.  Этими  "виртуозами"  пришлось
заняться отдельно, и, в общем, старослужащие ребята  догадались,  "загасили"
их почти без подсказок, но вреда они наделали много. Дыру в обороне пришлось
затыкать едва ли не полчаса, пока плотность людей хоть немного выровнялась.

16

   Потом Ростика стали одолевать мрачные предчувствия,  и  он  отправился  в
самый свой западный взвод, который уже стыковался с людьми Антона,  по  сути
дела, на границе их батальонов. Тут все было нормально, даже потише,  чем  в
остальных местах, но Ростика не оставляло какое-то злое и неясное  сомнение.
Он нужен был, вероятно, на  других  участках,  но  медлил,  не  уходил  -  и
дождался... Три  слитные  колонны  пернатых,  великолепно  организованные  и
выстроенные так плотно, что  каждая  пуля  находила  двух,  а  то  и  больше
противников, прежде чем застревала в проклятых вражеских доспехах,  отличных
друг от друга только цветом штандартов, цветом перьев, воткнутых в шлемы,  и
цветом копий, которые бегимлеси выставили перед собой, ударили в стык  между
батальонами.
   Как они увидели, что тут существует крохотный, всего-то метров в тридцать
зазор, как сумели подготовить эту атаку - осталось непонятно. Ростик тут  же
послал двух самых израненных бойцов, чтобы они привели два отделения из роты
Цыгана и одно от Тельняшки-Иванова,  который  примыкал  к  самому  Бумажному
холму, но пока не прибыло подкрепление, было тяжко... А может быть, пернатые
и прорвались бы, если бы вдруг не подошел целый взвод, хотя уже и в половину
меньший  по  составу,  посланный  Достальским.  Капитан  увидел,   что   тут
творилось, и выслал подкрепление... которого хватило ровно до подхода  ребят
Ростика, за которыми он послал гонцов.
   Но они удержались, хотя иногда казалось, что все, что сейчас бегимлеси из
синей, или зеленой, или даже из желтой, самой малочисленной колонны  вот-вот
окажутся рядом и начнут надевать слабые людские тела на свои ужасные пики...
Ростик сидел за ручным пулеметом  Калашникова,  тем  самым  приспособлением,
которое было один в один, кроме длины ствола, содрано с автомата.  И  палил,
выбирая самые близкие и опасные цели, палил, палил...
   Когда его известили, что тут противник откатывается и что  ранен  Иванов,
он отпустил свою пушку почти с сожалением... Вернее, это он  так  изобразил,
на самом деле окостеневшие пальцы не хотели выпускать рифленую  рукоятку,  а
глаза все еще выискивали цель, хотя ему уже полагалось думать о другом.
   В роте Иванова он выяснил, что рота, по сути, осталась без головы. Дружка
Иванова по имени Ванька убили еще в одиннадцатом часу, и после этого комроты
стал, по словам  какого-то  взводного,  сам  не  свой,  лез  вперед  и  вот,
долазился... Этого комвзвода Ростик и назначил "на роту", как говорили еще в
ту войну, хотя от роты и осталось куда меньше, чем хотелось бы.
   Вообще, к полудню потери стали приближаться к  половине,  а  в  некоторых
взводах осталось и  меньше  трети  -  огонь  пернатых  не  ослабевал  ни  на
мгновение. А к трем часам стало известно, что  Бурскин  пропустил  несколько
пернатых в тыл - у него уже не было людей,  чтобы  затыкать  все  дыры...  И
тогда Ростик сделал самую безумную, самую бестолковую, как сам полагал, вещь
на свете - он собрал около себя почти десятка полтора ребят,  почти  все  из
которых были ранены, а некоторые даже не успели перевязаться, и отправил  их
назад, на помощь в соседний батальон. А сам остался с теми, из кого  и  роту
набрать было бы уже затруднительно.
   А пернатые все давили, давили... Конечно, меньше, слабее,  чем  в  начале
сражения, но все еще оголтело, зло, решительно.  Из  их  тел  перед  окопами
образовался настоящий бруствер, истекающий ярко-красной, такой же, как  и  у
людей, кровью. Но они все давили... Они бы непременно прорвались, если бы не
интересная  особенность,  которая  их  часто  подводила,  -  пернатые  бойцы
бросались туда, где, по  их  мнению,  было  горячее.  И  вместо  того  чтобы
очистить себе брешь в построении людей и зайти им  в  тыл,  они,  даже  имея
перед  собой  удачное  соотношение  огня  и  сил,  не  использовали  его,  а
разворачивались  и  атаковали  те  участки  фронта,  где  бой  был  особенно
яростным, где людей было много... В  общем,  решил  Ростик,  им  не  хватало
грамотных офицеров. Может быть, химическая атака, которую они ночью  провели
на самом верху вражеского холма, была тому причиной?
   Потом погиб брат белобрысого, которого комроты Катериничев выбрал себе  в
заместители, кажется, его звали Семеном. Он как-то очень  неудачно  выскочил
из  окопа,  пытаясь  перебраться  короткой  дорогой  в  заваленную  трупами,
выдвинутую вперед ячейку, и  тут  же  получил  сначала  один  огневой  заряд
пернатых в грудь, а потом еще два, по ногам и в голову. Когда его  выволокли
с поля, он был уже мертв.  Причем  кожа  на  липе  от  последнего  попадания
почему-то стала черной и потрескалась, как сгоревший пирог в духовке.
   А Ростик - на удивление - не получил еще ни одной царапины. Он,  конечно,
устал, очень  устал  бегать,  орать,  командовать,  лезть  под  вражеские  и
частично свои выстрелы, устал видеть боль и слышать крики раненых, устал  от
запаха пороха и озона, от плазменных шнуров, крови и смерти, устал от дикого
напряжения,  от  боязни  того,  что  вот  сейчас  случится  самое  страшное,
где-нибудь пернатые прорвутся и начнется резня... Но ранений не получал.
   И только он успел этому порадоваться, как в него  воткнулся  отколовшийся
от близкого разрыва плазменный сгусток. Это была крохотная  шаровая  молния,
величиной с фасолину, она  рассыпалась  на  искры,  ударившись  в  Ростикову
броню, но она же так прижгла кожу под этой  броней,  что  он  чуть  было  не
заорал. А потом в него  практически  прямой  наводкой  угодила  целая  бомба
бегимлеси.
   Его спасло только то, что она была пущена издалека и уже растратила  свою
силу... Но ее удар в бок вызвал жуткую, невыносимую боль, которая растеклась
сразу почему-то по ногам, и  краткое  беспамятство,  окончившееся  глухотой,
слепотой и очень странным ощущением, что сердце начинает биться медленнее  и
вот-вот остановится.. Ростик  вспомнил  рассказы  старых  вояк,  что  иногда
попадание плазменного шнура из ружья губисков даже в конечность у  некоторых
вызывает болевой шок и паралич сердца, и с какой-то на удивление  явственной
тоской подумал, что вот пришел и его черед, хотя ему  перед  боем  казалось,
что будет по-другому... Но  он  пришел  в  себя,  сердце  снова  заработало,
становясь с каждым  ударом  все  более  незаметным  органом,  как  все,  что
нормально функционирует, и он понял, что на этот раз выживет.
   Когда он очухался, около него стояли трое вояк, все они следили  за  тем,
как он приходил в  себя,  с  тревогой,  но  и  с  видимым  облегчением.  Они
волновались за своего комбата, понимая, что без него будет туго...  Несмотря
на это в общем-то вполне достойное чувство, Ростик руганью отослал их назад,
в бой. А потом, оставшись как бы в одиночестве, хотя  отлично  понимал,  что
настоящего одиночества на передовой быть не  может,  вздумал  снять  доспех,
посмотреть, что с его боком наделала эта бомба... Но не успел.
   С Бумажного холма прибежал до зелени напуганный новобранец и доложил, что
Достальский ранен, что по его  приказанию  командование  переходит  к  нему,
Гриневу. Пришлось отставить  осмотр  бока,  подхватить  плазменное  ружьецо,
подобранное уже в бою, уже покрытое толстенным  слоем  копоти,  и,  назначив
вернувшегося после перевязки Тельняшку командиром батальона, отправляться на
Бумажный принимать командование у капитана.
   После того как Ростик принял сражение на себя, у него что-то сдвинулось в
голове. Нет, он оставался на ногах, командовал людьми, приказывал держаться,
менял  направление  огня,  перебрасывал  людей  с  одних  позиций,  где   по
непонятной причине становилось чуть тише, туда, где битва вдруг  закипала  с
новой силой, словом, распоряжался, но делал это, как бы поглядывая на все со
стороны. И время поэтому летело незаметно. Не успевал  он  даже  и  на  часы
взглянуть, как выяснялось, что пролетело уже минут сорок, потом  еще  пауза,
еще два-три десятка распоряжений, и оказывалось, что прошел час...
   А потом все стали ждать  темноты.  Почему-то  все  были  уверены,  что  с
темнотой пернатые отступят, что ночью они не  очень  хорошо  видят  и  будут
бояться драться с более зрячим  противником...  Ростик  думал  так  же,  вот
только темноту он ждал, понимая, что пернатики готовят что-то  еще.  Слишком
много на взгляд с высоты холма у них  осталось  незадействованных  резервов,
слишком невелики казались их потери по  сравнению  с  чудовищными,  едва  ли
возобновимыми потерями, понесенными людьми.
   А потом пернатые снова налегли. Да так, что Ростик понял - прежние  окопы
не удержать. Он вызвал к себе  старшего  врача,  а  когда  Чертанов  пришел,
спросил,  сможет  ли  он  вывести  свои  автобусы  и  "ЗИМ"  из  их  лагеря.
Выяснилось, что возможность спешного отступления предусматривалась  заранее,
а потому они