да
требовал, чтоб дьяка ему  тотчас  представили.  Дескать,  на  то  указ  есть
царский. Охрана бы и не поверила, а только у забора сам участковый  стоял  и
ручкой помахивал... Они сдуру-то и отдали. Те двое  дьяка  увели...  Царь  в
обед пожелал допрос  учинить,  а  заключенного-то  и  нет!  Он  стрельцов  в
управление - Митька ни сном ни духом, божится, стервец, что знать ничего  не
знает! Ну, его в охапку, да к царю, а участкового энтого по сию  пору  ищут.
Небось ужо отыщут, аспида...
   - А как ты думаешь, добрый человек, кого ты на телеге везешь?  -  недобро
сощурилась Баба Яга.
   - Ясно кого... - ухмыльнулся возница. - Бабку старую,  калику  перехожую,
да купца иноземного,  толмача,  как  видно...  Уж  больно  гладко  по-нашему
разговаривает.
   - Ах ты мужик-лапотник! Деревенщина-засельщина! - в полный голос рявкнула
бабка. - Да как ты только посмел в лицо "тыкать"  воеводе  сыскному,  самому
участковому, начальнику местного отделения милиции города Лукошкино, батюшке
Никите свет Ивановичу?! Как  ты  посмел  про  его  светлость  слухи  поганые
непроверенные распускать?! А я вот кликну стрельцов, да  на  дыбу  тебя,  да
язык твой брехливый клещами повыдерну!
   Мужичок ошеломленно переводил округлевшие глаза с меня на Ягу и  вновь  с
Яги на меня. Когда до него дошло, что все сказанное имеет под собой реальную
почву воплощения, несчастный бросился с  телеги  наземь  и,  стуча  лбом  об
обочину, испуганно завопил:
   - Каюсь, каюсь, матушка! Прости меня, грешного, неразумного!..  Сдуру  да
сгоряча  слово  неосторожное  молвил.  Смилуйся,  воевода-батюшка!  Не  вели
казнить, вели миловать! Шестеро детишек по лавкам, уж пожалей сироточек!  По
гроб жизни зарекусь о нашей милиции дурно говорить!
   - Ох, смотри у меня... Вдругорядь не попадайся! А мы,  Никитушка,  пешком
пойдем, уж больно меня на этой телеге растрясло. Ворота - вот  они,  а  дале
путь короткий. Ты ведь, чай, прямиком к Гороху? Разобраться бы надо...

   До самого царского терема мы шли, не разговаривая друг с  другом.  Каждый
думал о своем. Не знаю, о чем Яга, а я  -  о  своем  неугомонном  напарнике,
которого и  на  один  день  без  присмотра  оставить  нельзя  -  обязательно
куда-нибудь влипнет! На кой  шиш  ему  понадобилось  вытаскивать  из  тюрьмы
дьяка? Ведь сказано же было - царь самолично  допросит,  а  уж  потом  и  мы
зададим кое-какие уточняющие вопросы. Мы! Это значит, я, Баба  Яга  и  уж  в
самую последнюю очередь - он. Так ведь нет -  полез-таки  поперед  батьки  в
пекло. Еще же отпирается, балбес. Спутать его не могли, такую орясину  ни  с
кем в Лукошкине не спутаешь. Ну, положим, мой образ далеко за воротами мог и
померещиться, но что именно Митяй забрал с собой дьяка, в это я вполне  могу
поверить. Ох и получит он у меня по мозгам!
   - Чего решил-то, Никитушка? Уж больно вид у тебя грозен.
   -  Так...  Ничего  особенного.  Надо  вытаскивать  этого  сыщика-любителя
экстра-класса из царской тюрьмы. Они там ребята  на  расправу  скоры,  но  я
парня за так не брошу. Мой он, в моем отделении служит, а милиция  своих  не
выдает!
   - Оно и верно... так вот и  надо...  так-то  оно  правильней  будет...  -
строго согласилась Яга.

   Таким образом, к страже, охранявшей вход в царские покои,  мы  подошли  с
самыми мрачными рожами. Стрельцы встретили нас аналогичными выражениями лиц.
   - Где царь?
   - На заседании боярской думы. Погоди здесь, сыскной воевода, мы доложим.
   Ждать пришлось недолго, стрелец вошел в резные высокие двери, а уже через
минуту вылетел оттуда красный как рак. Поправив съехавшую на затылок  шапку,
он откашлялся и, склонившись ко мне, шепотом попросил:
   - Ты уж, батюшка, скажи, что мы тебя, дескать, не пущали! В большом гневе
государь... Наорать на меня изволил! Кричит, чтоб духу твоего здесь не было,
а потом передумал и повелел сей же час твоей светлости перед его грозные очи
предстать... Повинись, участковый, шея гнется, да не  ломается.  А  повинную
голову и меч не сечет...
   - На месте разберемся, - буркнул я, распахивая дверь.
   Яга шмыгнула следом прежде, чем стрельцы сообразили,  что  царь  требовал
одного меня.
   Тронный зал был полон народа. В центре у стены на  высоком  резном  троне
восседал его величество царь Горох. Вдоль стен на покрытых  коврами  скамьях
чинно расположились бояре. Все как на подбор суровые, степенные, с  бородами
до пояса (в крайнем случае - по грудь), высокие бобровые шапки под  потолок,
полированные посохи в руках  и...  неприязненные  взгляды  в  нашу  сторону.
Представляю, как нелепо я выглядел среди этого векового порядка,  старинного
уклада, традиционного взгляда на быт, власть  и  государственную  значимость
происходящего... Форма запыленная, брюки неглаженые, фуражка  набекрень,  на
плече болтается дурацкая сабля! В придачу небритый  и  невыспавшийся,  глаза
красней, чем у кролика...
   - Пожаловал, гусь  лапчатый!  -  с  ходу  заорал  на  меня  государь,  от
возбуждения он аж подпрыгивал на троне. - Натворил делов, да и в  кусты?!  Я
тебе покажу кузькину мать! Тоже мне - сыскной воевода...
   Ей-богу, он так орал,  что  я  даже  слова  не  успевал  вставить.  Бояре
одобрительно  кивали,  злорадно  сдвигая  в  мою  сторону  брови.  Баба  Яга
притаилась в уголочке и пока не вмешивалась.
   - Вишь какую волю взял! Ужо я-то тебе покажу, ослушник, кто тут  главный!
И не смей даже рта раскрывать - не видишь, в каком я гневе?! А ведь я, когда
гневаюсь, собой не владею - раз-два, и на плаху. На дыбу,  на  виселицу,  на
кол! На каторге сгною! С живого шкуру спущу и ремней из нее  велю  нарезать!
Молчать! Не возражать! Не потерплю в  своем  дому  такого  самоуправства!  А
теперь - вон! Все - вон! Всех с глаз долой, живо!!!
   Бояре, испуганно повскакав  с  мест,  как  куры  с  насеста,  наперегонки
бросились к дверям. Там, естественно  образовалась  пробка.  Государь  топал
ногами, плевался и орал,  что  сию  же  минуту  самолично  всех  обезглавит.
Встревоженная стража древками топориков подталкивала бояр в спину, пока  зал
не оказался пуст. Тогда я тоже развернулся и молча пошел на выход.
   - А ты-то куда? - раздался спокойный, насмешливый голос сзади.
   Царь-батюшка развалился на троне, задрав ноги  на  подлокотник  и  удобно
скрестив руки на животе.
   - Ты не серчай на меня, Никита Иванович... Должен я был при всех на  тебя
накричать. Уж прости, ежели чем всерьез  обидел...  Жалобы  на  тебя  опять.
Видишь ли, боярина Мышкина в порубе держишь, вот прочие  и  взроптали.  Как,
мол, посмел сыскной воевода на боярина столбового голос  завысить?  Да  ведь
вся власть царева на боярах тока и держится! Такую бучу подняли, хоть святых
выноси... Ну, вот и пришлось мне тебя принародно постращать. Политика - дело
грязное, сам понимаешь...
   - Ладно, плюнули и забыли...
   Мы с царем пожали друг другу руки. Потом Горох хлопнул в ладоши, сунувшим
нос слугам было приказано быстренько накрыть стол на двоих.
   - На троих, - перерешил Горох, заметив схоронившуюся в уголке Бабу Ягу.
   - Уж пожалуй и ты за стол, бабушка. Знаю от участкового  нашего,  что  во
многих делах ты ему советчица верная. Садись с нами, ешь,  пей,  да,  может,
слово мудрое скажешь или нас, торопливых, с умом поправишь...
   Все-таки он - настоящий Царь. С большой буквы! Знает, где нужен  кнут,  а
где пряник. Яга просто растаяла от подобного обращения. Я неожиданно  понял,
как страшно проголодался. Горох не спешил, давая мне возможность насытиться,
и сам неторопливо рассказывал обо  всем  сделанном  для  обороны  города  от
шамаханов. Должен признать, постарались все на славу...

   - Одним словом - готовые мы. Ждем... Пусть только нос к Лукошкину сунут -
так встретим - по гроб жизни зарекутся на  русские  города  пасть  разевать!
Пушки вычищены, ядрышки подготовлены, порох сухохонький бочонками в погребах
стоит. Смола в чанах разогретая, вскипятить - дело минутное. Огонь греческий
тож подготовили. Конная дружина жеребцов под седлами держит, в  одеже  спит,
тока кликни -  враз  верхами  явятся.  Гонцам  повелел  заставы  пограничные
предупредить, ежели орду шамаханскую увидят - в бой не вязаться,  в  стороны
отступить, к городу супостата  допуская,  а  ух  когда  они  под  стенами-то
завязнут - тут с тылу и вдарить! Разобьем  мы  их,  Никита  Иванович.  Не  в
первый раз... разобьем.
   - Не сомневаюсь, - наконец откликнулся я. - В борьбе с внешним агрессором
вам и карты в руки. Давайте по моим делам разберемся. Пока мы с  Бабой  Ягой
летали на выполнение особо опасного  задания,  вы  тут  умудрились  потерять
ценного свидетеля, да еще и арестовать моего полномочного заместителя!
   - Парень твой в тюрьме сидит, цепями  для  острастки  прикованный.  Песни
орет на весь подвал. Грозится, что, вот вернется батюшка сыскной воевода, он
ужо всем задаст!
   - Расскажите  толком,  как  все  произошло.  Я  не  верю,  что  Митька  в
чем-нибудь виноват...
   - А кто говорил, что виноват? - недоуменно повел плечами царь. -  Дураком
надо быть, чтоб  поверить,  будто  служивый  твой  супротив  государственной
власти заговоры строил... Мозгов у него на энто дело не хватит. Не, тут  без
шамаханских штучек не обошлось...
   - Мы задержали шестерых. Они хоть еще в тюрьме?
   - Эти - да! Куцы ж им деваться?! А вот дьяка упустили... Видать,  знатный
шамахан был в его личине, раз ему столь хитроумный побег устроили. Я  думаю,
Митяй твой спокойненько дома  сидел,  а  они  в  это  время  его  образом  и
попользовались...
   - Стоп! - осенило меня. - Так  что,  никто  не  додумался  проверить  его
алиби?
   - Чего? - в один голос заинтересовались Горох с Ягой.
   - Алиби! Кто-нибудь может подтвердить, что на время совершения побега мой
напарник находился в отделении?
   - Нет, - покачал головой государь. - Это он говорит, что в тереме  сидел,
хотя никто его там не видел. Но я ему  верю.  А  вот  тетка  одна  с  базара
жаловалась, будто бы он на то самое  время  у  ней  всю  капусту  в  бочонке
переворошил. Врет небось... Так что нет у него твоего алиби.
   - О боже мой! Ну как же нет, когда это как раз алиби и есть! - в  сердцах
вскричал я. - Митька врет, он не был дома. Он опять донимал  тетку  Матрену,
торговку кислой капустой в овощном ряду,  хотя  Яга  ему  это  и  запрещала,
утверждая, что наш Митяй ее до глубины души разобидел  борьбой  за  качество
продуктовых изделий. Она тем самым подтверждает факт того, что он  там  был,
обеспечивая ему таким образом неопровержимое алиби.
   Бабка уяснила быстрее, царь соображал дольше. Поняв наконец,  где  собака
зарыта, оба глянули на меня с нескрываемым восхищением.
   - Ну, ты и мудр, сыскной воевода...
   - А то как же... - в тон ответил я. - Нам, работникам  милиции,  иначе  и
нельзя. Чуть промашку дал - за всех  всю  вину  свалят...  Но  меня  волнует
другое. Когда ваши стрельцы  изловили  Филимона  Груздева,  вы  нам  его  не
выдали, сказали, что будете допрашивать самолично. И что же интересного вы у
него узнали?
   - Да так... - замялся государь. Чувствовалось,  что  сыщика  из  него  не
получилось. - Он и не сказал-то ничего толком, пьян был без меры. Уж мы  его
и рассолом, и по щекам, и водою ледяною из ушата - все как об  стену  горох!
Отродясь не видывал,  чтоб  хоть  кто-нибудь  так  напивался.  Окромя  смеха
гадкого, ничего из него не выжал!
   - Выходит, к приходу моего напарника он протрезвел?
   - Ни в одном глазу! Стража говорит, что  так  на  плечо  парню  твоему  и
взвалили. Сам-то дьяк и на ногах не держался, и лыка не вязал.
   - Дозволь и мне слово молвить, царь-батюшка, - тихонько встряла Баба Яга.
- А дьяка-то проверяли на предмет личности?
   - Не понял... - честно признал Горох.
   - Ну, ежели то не дьяк вовсе, а шамахан под его личиной?
   - Да как же мы проверим? Перстня-то хризопразового нет, а  иных  способов
мы не ведаем.
   - Ох ты ж... - всплеснула руками бабка.  -  Да  нешто  мы  в  докладе  не
сказывали? Перевоплощенного шамахана завсегда  узнать  можно,  какую  бы  он
личину  ни  нацепил.  Снимаешь  с  него,  прости  меня,  грешную,  штаны   и
смотришь... Ежели позади маленький хвостик  есть  -  значит,  вот  он  тебе,
шамахан! Ну, а ежели нет, то, извиняйте, люди добрые, ошибочка вышла.
   - Только-то и делов? - обрадовался царь.  -  Да  я  сей  же  час  прикажу
стрельцам со всего Лукошкина штаны  снять!  Парни  здоровые  да  хваткие,  к
вечеру всех шамаханов повыловим...
   - Ни в коем случае,  -  экстренно  вмешался  я.  -  Во-первых,  в  городе
начнется бунт. Если мужики еще такое  издевательство  стерпят,  то  как  они
одобрят посягательство на своих жен? Ведь шамахан запросто может  принять  и
личину  женщины.  Здесь  вспыхнет  братоубийственная  война.  И   во-вторых,
подобные меры проверки, как правило, не дают стопроцентного результата.  Ну,
проверили стрельцы сто человек, а  шамаханы,  видя  это,  мгновенно  приняли
личины проверенных, и все пошло по второму кругу...
   - Да... тут ты опять  прав,  -  задумчиво  согласились  мои  собеседники.
Какое-то время мы помолчали.
   - Что ж присоветуешь, сыскной воевода? Я начал неторопливо излагать  свой
план действий:
   - Продолжать все необходимые мероприятия по обороне  города.  Со  стороны
южной дороги к нам движется очень подозрительный караван. У  меня  есть  все
основания считать, что это диверсионный отряд шамаханов, замаскированных под
зарубежных  бизнесменов,  в  смысле  купцов...  Их   необходимо   встретить,
разместить так, чтоб были на виду,  и  не  спускать  глаз.  Отрядить  группу
стрельцов на поиски сбежавшего дьяка.  Если  это  был  шамахан,  значит,  не
найдут никого. Но пока есть хоть один шанс, что дьяк был подлинный, его надо
обязательно отыскать. Мы с Ягой забираем Митьку и продолжаем поиски по своим
каналам. Есть пара версий, которые следует отработать... Думаю,  уже  завтра
все будет известно до конца. Возможно, придется пойти на неординарные  меры,
однако убежден, что они себя оправдают.
   - Добро, - кивнул царь Горох, - крутись сам как можешь, но знай:  до  тех
пор, пока истинного злодея передо мной  не  поставишь,  буду  на  тебя  гнев
изливать! Положено мне так, царь я... Между нами делай все  как  должно,  но
при народе мне на глаза не лезь. Время надобно... Не могу  же  я  на  такого
ослушника да за один день остыть! Но ежели помощь какая нужна -  только  дай
знать!
   Мы  встали,  церемонно  пожали  руки,  Яга  поклонилась,  и  царь   Горох
собственной персоной распахнул нам двери пинком ноги.
   - Вон с глаз моих! И чтоб даже духу вашего здесь  не  было...  -  неслось
вслед, пока мы спускались вниз по лестнице.
   Встречные-поперечные избегали встречаться с нами взглядом, боясь, как  бы
и им не досталось. Оставив Ягу во дворе,  я  быстренько  сбегал  к  тюремным
подвалам и растолкал задремавшего сторожа:
   - Подъем, отец! Спешный приказ от  царя-батюшки!  А  ну  давай,  выпускай
моего сотрудника...
   - Что? Где? Кого? - засуетился старый вояка. - Да ить не сплю я, не сплю!
Чего ж в ухо орать?
   - Дед, не тяни, время не ждет.
   - Ба, да это ж ты, сыскной воевода!  Помню,  помню,  государь  наш,  царь
Горох, предупреждал, что ты зайдешь. А чего так долго не был, где тебя черти
носили?
   - Дедушка, у меня дел полно, как-нибудь потом расскажу. Мне бы...
   - Молодой ты еще да горячий! Эх, не сносить тебе головы...
   - При чем тут моя голова? Я хочу, чтобы мне освободили...
   - Чем без дела-то бегать, лучше б парня своего  забрал,  -  наставительно
отметил сторож. - Поет-то он, стервец, хорошо... Душу трогает! А  только  не
след в тяжелую годину по тюрьмам отсиживаться... Взял бы ты его, а?
   - Хорошо, - кротко выдохнул я. - Давайте возьму...
   - Ну вот и умница! А то ведь не ладно будет, своих-то в  тюрьме  бросать.
Бегаешь, бегаешь как угорелый, вон о друге-то и забыл... Что б, ежели я тебя
не остановил? Так бы и сидел он, заброшенный...
   - Дед! - взорвался я. - Ты мне кончай тут пропаганду устраивать! Я пришел
не за твоими нравоучениями. А ну, живо мне сюда эту  орясину  с  выдающимися
вокальными данными!
   Старик сторож насупился, обиделся и, шаркая  стоптанными  сапогами,  ушел
вниз, в подвал. Спустя добрых минут десять он появился обратно, толкая перед
собой связанного по  рукам  Митьку.  Слава  богу,  у  него  хватило  ума  не
оказывать сопротивления при аресте, и стражники тоже его не обидели.  Обычно
у пленников царских тюрем хорошо если костей переломанных нет, а уж  синяков
на физиономии - от всей стрелецкой души. Что делать, везде свои перегибы...
   - Батюшка сыскной воевода... вот те крест!
   - В управлении поговорим, - отрезал я, глядя на его  безуспешные  попытки
связанными за спиной руками сотворить крестное знамение.
   Митяй кивнул и пошел за  мной,  как  послушная  собачонка.  На  выходе  я
попросил стрельцов развязать парня. С узлами  возиться  никто,  конечно,  не
захотел. Попросту рубанули саблей, и вся  недолга...  От  царева  терема  до
нашего дома шли пешком. Мы с Ягой  молчали,  а  Митька,  чувствуя  недоброе,
оправдывался как мог, перемежая горькую правду с несусветным враньем:
   - Все как есть исполнял согласно вашим указаниям.  Планшеточку  на  грудь
повесил  под  рубаху  и,  ровно  ладанку  нательную,  берег!  Вот,  извольте
получить, воевода-батюшка... А за порядком в городе я следил! Как  же  иначе
можно, иначе никак нельзя... Сил не жалел, все  ноги  себе  истоптал,  горло
сорвал, народ к законопослушанию склоняючи. У нас ведь  что  за  люди?  Сами
знаете... Работу разъяснительную с  населением  проводил,  детишек  в  играх
определял, чтоб на проезжую часть - ни-ни! Ни  одного  дорожно-транспортного
происшествия за весь день - во как старался. Купцам помогал, где  поставить,
где объяснить, где товар с гарантией проверить.  Воришкам  мелким  карманным
пальцем Грозил, а чтоб кулаком кого обидеть, ну в рыло или в глаз, так -  ни
боже мой! Вежливость проявлял и понимание. Поведение  соблюдал  милицейского
работника достойное. Ни одной жалобы! Все как есть мною по уши  довольны,  а
кое-кто и благодарность просил вынести... Это я не для хвастовства какого, а
так, обстановку докладываю, реальную. Чтоб, значит, вы в  курсе  были...  А,
Никита Иванович?
   - Ну? - буркнул я.
   - Ну... что ж молчите-то? Али мне  не  верите?  Ой,  да  бога  побойтесь,
батюшка! Я ж за вас, живота не жалеючи, бьюсь весь день с правонарушителями,
не ем, не пью, в тюрьме сижу  почем  зря.  Стыдно  не  доверять  собственным
сотрудникам...
   -  Ты  зачем  к  Матрене  в  капусту  сызнова   влез?   -   между   делом
поинтересовалась Яга.
   - Началось... - философски вздохнул Митька.
   Что у нас было, дальше помню весьма смутно, очень хотелось спать.  А  так
как основные операции по обработке новых  версий  я  наметил  на  вечер,  то
вздремнуть часок-другой было просто необходимо. Однако та толпа народа,  что
ожидала нас у ворот управления, напрочь перебила мне  весь  сон.  Количество
ревущих баб вдвое больше, чем в тот памятный день, когда мы впервые  вызвали
на допрос дьяка, боярина и казначея.  Спрашивать,  зачем  они  пришли,  было
бессмысленно. На Митьку смотрели как на врага народа, мне же едва не  падали
в ноги с мольбой о помиловании. Со всех сторон только и слышалось:
   - Аспид проклятый! Пожалей сирот, воевода-батюшка! Змий  трехголовый,  ты
пошто моего мужика в поруб упрятал? Ужо сделай божескую  милость,  гражданин
начальник, ить прям со свадьбы жениха в кутузку упекли... Почем зря  старика
моего повязали, ирод! Ирод ты и есть!  Не  дай  пропасть  вдове  горемычной,
сыскной воевода, все глазоньки выплакала... Да не пьяный он был, не  пьяный!
Так, слегка принявши... Верни сына матери, господин участковый,  не  позволь
сгинуть в тюрьме моей  кровиночке!  Антихрист!  Как  посмел  отца  Афиногена
вместях с отъявленными уголовниками под замком держать?! Вот уж накажет тебя
Господь, аки филистимлян... Навуходоносор несчастный!
   Если бы не мы с Ягой, бабы раст