ат самого Сатаны! Да он из наших леших да водяных
узлы морские вязать станет. Они ему, по правде сказать, тоже не спустят. И
начнется...
  - А что, собственно, в этом такого? - улыбнулся я. - По-моему, простые
люди от этой войны только выиграют. Помните, у Высоцкого: "...билась
нечисть груди в груди и друг друга извела. Прекратилися навек безобразия,
ходит в лес человек безбоязненно. Не страшно ничуть..."
- Зелен ты в наших делах, участковый, - глухо прозвучало из-за забрала. -
А все потому, что не отсюда ты... чужой, сердцем не прикипел, традиций не
уважаешь. Вельзевул сюда не один пожалует, он ведь весь свой бесовской
легион приведет. Битва будет страшная, земля родить перестанет, в лесах
деревья сохнуть начнут, реки вживую загниют, трава не вырастет, чем тогда
люди твои жить станут? Ты тут шутки шутишь, стишки читаешь, а вот подумал
бы, что будет, ежели не изведет нечисть друг друга! Ежели вдруг да победит
иноземец проклятый? Весь мир русский накроет злая тень чужеродного демона.
А изгонять его лишь католики да лютеране горазды, у православных и опыта
такого нет. Поразмысли-ка, какие меж людишек брожения начнутся...
  Он был абсолютно прав. Крыть нечем. Последствия такой войны для
Лукошкинского государства сравнимы только с ядерной катастрофой. Я уж не
говорю о глобальном нарушении экологического баланса. Как же мне все это
не нравится...
  - Ваши предложения?
  - Давай мировую, Никита Иванович. Пока общего врага не одолеем - друг
другу не вредить ни словом ни делом. Я сам в эту свару лезть не могу, мне
за мои грехи в Лукошкино и нос сунуть невозможно. Отец Кондрат так
проклянет - неделю отплевываться буду. Твое это ведомство - тебе и бой
принимать. Я же со своей стороны обещаюсь ни одного беса исподтишка к
границам русским на дух не подпускать. Пусть Вельзевул хоть горло сорвет
вызываючи, у меня через кордон и вша на собаке не проскочит.
  - По рукам. Я готов от лица лукошкинской милиции принять условия мирного
партнерства на время ведения общих боевых действий. Что должен сделать я?
  - Останови мессу, участковый! Не дай немцу вызвать проклятого Повелителя
мух. Сумеешь - честь тебе и хвала, а уж коли нет... Так тут мы с тобой
навек и попрощаемся.
  - В храме дежурит наш человек... тьфу! В смысле - наш кот. Стрельцы готовы
захватить всех, кто придет на обряд вызывания. Всех подозрительных
арестовывают, мы получаем информацию с перебоями, но применять методы
инквизиции...
  - Что ж ты сразу не сказал? - резво встал царь Кощей. - В этом простеньком
деле я тебе от души помогу. Вот здесь, в мешочке, порошок особый -
безвкусный, безвредный, а кто его хотя бы понюхает, тотчас только правду
говорить и будет. Для твоей милиции - вещь первостатейно важная.
  - Хм... большое спасибо. Думаю, и вправду пригодится. Не возражаете, если
я перед применением проконсультируюсь у специалистов? Мало ли чего...
  - Не доверяешь ты мне, Никита Иваныч...
  - Есть немного, - согласился я.
  - Ладно, показывай. Яге, что ли, понесешь? Неси, она бабка умная, сразу
добро даст.
  - Значит, договорились. Если других вопросов нет, я бы предпочел
откланяться. Сегодня действительно такой напряженный день...
  - Эх, - Кощей вновь широко улыбнулся, приподнимая забрало на лоб, -
придется отпустить. А ведь как все удачно складывалось - сам пришел, сел,
вот так взять бы, да и скушать! Ну, была не была, я слово дал, я и взял.
Не могу, не удержусь, сыскной воевода...
  - Ку! - угрожающе начал Митька, вызывающе делая шаг вперед. - Ка!
  - Все, все, все... пошутил! А я пошутил, пошутил, люли-люли, тра-та-та,
вышла кошка за кота! Уйми ты сотрудника своего окаянного, не ровен час,
весь дворец мне развалит!
  - Так вы бы не провоцировали. С милицией, знаете ли, шутки плохи, -
наставительно отметил я.
  Встал, надел фуражку, козырнул на прощанье и развернулся к выходу. Верный
петух бодро маршировал рядом. Царь Кощей скрипел зубами, но задерживать
нас не решался. В общем, до нашей ступы мы добрались без малейших проблем.

  - Домой?
  - Домой, Митя.
  Мы плавно взмыли вверх и направились в сторону Лукошкина. В услугах
черного ворона необходимости больше не было, я старался как можно лучше
запомнить дорогу и теперь уверенно вел ступу по отмеченным ориентирам:
одиноким горам, излучинам рек, степным проплешинам, болотам и особенно
высоким деревьям. Петух, вольготно развалившись на дне ступы, самодовольно
обмахивался крылом и приставал ко мне с расспросами:
  - Что-то не совсем я его понял, воевода-батюшка. Какая же ему, злодею
беспросветному, выгода нашей милиции помогать?
  - Он сокращает число возможных конкурентов. Видишь ли, все преступники,
как правило, делят "сферы влияния". Это облегчает процесс контроля над
коммерческими структурами и создает у населения иллюзию устойчивой,
стабильной власти. Многие даже обращаются к преступникам за помощью,
наивно полагая, что раз они так уверенно ведут жизнь вне закона, то
никакие законы над ними не властны, а значит, они - сильнее. Иногда
бандиты действительно оказывают определенную услугу, за соответствующую
плату разумеется. Но в большинстве случаев все заканчивается весьма
плачевно для заказчика, его ставят на "счетчик" и шантажируют до полного
разорения.
  - Хм... это, похоже, как если бы для изгнания мелкого беса призывали более
крупного, - рассудительно кивнул Митяй. - Божьим именем надо пользоваться,
сиречь законоисполнительными органами, верно? А только раз мы все это
знаем, зачем же нам Кощея-то от забот избавлять?
  - Вся проблема в том, что на это раз беда у нас общая. Я не могу допустить
развязывания магической войны местной и приезжей нечисти на территории
моего участка. Вот разберемся с этим Повелителем мух, тогда и займемся
вплотную самим Кощеем.
  - А пока, стало быть, мы союзники?
  - В общем, да... Хотя мне очень не понравилось, как он с нами прощался. Я
бы даже не удивился какой-нибудь тихой подлости нам вслед.
  Митька заворочался, выбрался наверх и взял на себя обзор тыла.
  - Вроде тихо, Никита Иванович, погони нет.
  - Это уже приятно... Смотри там в оба.
  - Слушаюсь, воевода-батюшка!
  Я установил помело на высокий холм с кривой сосной, чернеющей на
горизонте, и погрузился в серьезные размышления. После разговора с Кощеем
Бессмертным почти все встало на свои места. Дело выглядело вполне
логичным, резные плитки преступной мозаики встали на свои места.
Единственное, что оставалось непонятным, так это исчезновение немецкого
посла.
  Итак, если следовать по порядку, то рассказ выходил таким... В связи с
гиперактивностью европейской инквизиции (а возможно, и в противовес ей)
некие темные силы решили переселиться в более спокойные русские земли.
Руководит проектом эмиграции один из верховных демонов ада, гражданин
Вельзевул, по прозвищу Повелитель мух. Он управляет маленьким немецким
пастором, который убежден, что именно ему выпала честь избавить темный
русский парод от засилья чертей, водяных, домовых и леших. Для этой цели
он должен выбрать храм, оформить его в соответствующих традициях и
провести обряд черной мессы. Вызванный таким образом Вельзевул активно
возьмется за уничтожение лукошкинской нечисти. Немецкий священник
почувствует себя героем дня и будет наивно ждать исхода битвы, в полной
уверенности, что, как только Повелитель мух победит, он легко упрячет его
обратно в ад. Ну а благодарные северные варвары вознесут ему бурную хвалу,
признают Папой и всем миром резво перебросятся в католичество. Вот только
мнение самого Вельзевула почему-то не берется в расчет...
  Значит, первоначально пастор Швабс тихо скупал у местных купцов черную
ткань и кожу. Когда, по вине Шмулинсона, он упустил крупную партию товара,
репоголовый немец стал молиться своему демону, и тот украл ткань. Никаких
следов взлома мы обнаружить не смогли, их и не было. Почувствовав
серьезную угрозу в лице сотрудников нашей милиции, пастор как-то сумел
привлечь на свою сторону разношерстную охрану посла, так что те незаметно
стали подчиняться именно ему, а не своему прямому начальству. Справедливо
видя в пас главных противников своих "высоких промыслов", гражданин Швабс
встал на стезю неприкрытой преступности. Не понимая, кто толкает его на
противозаконные поступки, он планирует одно покушение за другим. В своей
"праведной" слепоте он и не заметил, как стал послушным орудием чужой
воли...
  Что же теперь? Если честно, то я и близко не представлял, как можно силами
одного милицейского отделения остановить зарвавшегося демона с целым
легионом бесов. Видимо, придется обращаться за консультацией к отцу
Кондрату, у него должен быть опыт в таких делах.
  Загнать Вельзевула в ад я точно не сумею, экзерсизму и прочим тонкостям в
школе милиции не обучают. Единственное, что мы реально могли бы сделать,
так это не дать состояться черной мессе. Пусть они еще помучаются,
выискивая подходящее место.
  Но вот почему был похищен посол? Это стало у меня уже какой-то навязчивой
идеей. В его исчезновении не было логического смысла. Если сам захотел
сбежать, то мог бы совершенно беспроблемно отъехать "по срочному вызову",
официально, не поднимая по этому поводу ни малейшего шума. Если пастор
Швабс намеревался от него избавиться, то мог бы просто приказать убить.
Теперь же стрельцы вторые сутки прочесывают город. Кому выгодна такая
суматоха? По моему скромному разумению, подобные вещи надо устраивать,
привлекая как можно меньше общественного внимания, а здесь все наоборот...
  - Никита Иваныч, ку-ка-ре-ку-у-у!!!
  - Что? - не сразу повернулся я.
  - Дык... погоня!

  Что и следовало ожидать... Я ведь чувствовал, так легко мы не уйдем. Кощей
Бессмертный является порочным негодяем по самой своей натуре и просто не
способен честно соблюдать условия партнерского договора. Он обязан был
сделать какую-нибудь гадость. За нами бесшумно летели шесть огромных птиц.
Размах крыльев впечатлял, они уверенно догоняли ступу, хотя я и пробовал
увеличить скорость, как учила Баба Яга. Митька напряженно откашливался,
прочищая горло, похоже, он надеялся разогнать врага неотразимым
кукареканьем. Погоня приближалась, сначала я думал, что это орлы, но при
более близком рассмотрении птицы оказались совами. Правда, очень большими
и с неестественно красным сиянием пустых глазниц.
  - Ку-ка-ре-ку!!! - грозно заорал мой младший сотрудник, вкладывая в крик
всю душу. Ничего не произошло.
  - Может, надо подождать, пока подлетят поближе?
  - Митя, еще минута, и они тебе с налету гребешок на затылок развернут!
Кукарекай, пока не поздно.
  - Ку-ка... ой! Они не падают! Матерь Пресвятая Богородица, спаси и помилуй
меня, грешного... - И храбрый петух мигом скрылся на дне ступы.
  Я стиснул зубы, приготовившись к худшему. Мысли были холодными, короткими
и деловыми. Главное - не дать напасть на себя всем одновременно, навалятся
со всех сторон и заклюют. По счастью, совы летели не сомкнутым штурмовым
строем...
  Первую я сшиб размашистым ударом помела, одновременно опуская ступу в
глубокий штопор. Слабостью вестибулярного аппарата мне страдать не
доводилось, и оглушенная сова мешком рухнула вниз. Я вел неравное сражение
по всем писаным и неписаным законам воздушного боя. Нападающие
превосходили меня числом и маневренностью, ступа напоминала тяжелый танк,
атакуемый вертлявыми мотоциклистами. С плеча сорвали погон, ремешок
фуражки пришлось закусить зубами, по зато почти каждый мой удар находил
цель и ряды врага уменьшились вдвое. Еще одна сова, не успев избежать
нашего очередного финта, намертво завязла когтями и клювом в мореном
дереве ступы. Представляете их силу и остроту? А двое оставшихся
благодушно прекратили атаки и, развернувшись, плавно ушли за горизонт.
Отдышавшись, я направил помело в сторону родного Лукошкина.
  Пару минут спустя со дна ступы раздалось подозрительное бульканье. На свет
божий показалась болтающаяся Митькина голова. Могут ли куры бледнеть? Не
знаю, но этот петух был именно бледный, с прозеленью, иначе не скажешь...
  - По-могите... ик! Плохо мне...
  - Что, укачало?
  - А-а-а... - Петух безвольно свесил головку за борт, по-моему, его
стошнило. - По-помираю...
  - Не волнуйся, это пройдет, - уверенно утешил я. - От "морской болезни"
еще никто не умирал, а для работника милиции она- просто неприлична.
  - Пр-стите за... за все... не поминайте лихом... ик!
  - Ты бы потренировался, что ли... На качелях-каруселях почаще бывать надо,
еще разные там стариковские кресла-качалки очень помогают.
  - Вот и-ик! Смерть моя... пришла...
  - А знаешь, в моем мире ученые придумали массу лекарств от укачивания.
Таблетки разные, говорят, еще крепкий табак помогает, лимон... Только его
без сахара сосать надо.
  - Да что ж... ик! У вас ни капли жалости ко мне нету?! - взвыл наконец
раздосадованный Митька. - Я тут страдаю безвинно, с жизнью навек прощаюсь,
а вы все о каких-то фруктах... Что за жизнь, все кому не лень сироту
обижают...
  - Не прибедняйся, у кого мама в деревне?
  - Так ведь только мамонька родная и есть, - жалостливо всхлипнул петух,
обхватив голову крыльями и пуская слезу, которая побежала вдоль клюва и
повисла на кончике блестящим хрусталиком. - А батюшки родного давно нет на
свете белом... спит в земле сырой, кормилец наш... один я у мамки остался,
ни сестренки, ни братишки...
  - Да, не повезло, - задумчиво признал я. - Один у мамы сын, и тот -
милиционер...
  - Вы к чему это, Никита Иванович?
  - Так... глупая шутка из моего времени. Ну, вроде бы все... Ты оклемался?
  - Не берет меня смерть, - грустно кивнул Митька. - Видать, грешен я,
придется еще на земле помучиться.
  - Ничего, вон, посмотри... Видишь там, на горизонте белую полосу с
позолотой? Это лукошкинские колокольни, скоро будем дома.
  - Вот и ладушки. А пока не прилетели, позвольте вопросик один
полюбопытствовать? Спасибочки... Вот когда вы с Кощеем за переговоры сели,
он как-то странно обмолвился, дескать, вертухаям да петухам рядом с вами
не стоять... Это что ж он имел в виду? Чем ему, злодею, петухи-то не
угодили?
  - А-м... как бы... Вот этого, Митя, тебе бы лучше не знать, - почему-то
смутился я.
  - Ну, Никита Иваныч, ну пожалуйста! Ну растолкуйте, Христа ради, мне,
необразованному, эту премудрость милицейскую. Не ровен час, по службе
понадобится. Кто спросит, а я не знаю... Срамота! Уж сделайте такую
милость, расскажите...
  Я глубоко вздохнул, прикрыл глаза и как можно доходчивее, самыми простыми
русскими словами, буквально на пальцах, объяснил младшему товарищу, кого
на "зоне" называют "петухами", за что, чем они там занимаются. К концу
рассказа Митька окосел! Он впал в полный столбняк, гребешок на голове
встал дыбом, нижняя половинка клюва отвисла аж до груди, а круглые глаза
увеличились до размеров царского пятака. Бедный петух молчал почти
полчаса, с ужасом переваривая нанесенные ему оскорбления. Только когда мы
уже сворачивали на наш двор, он неожиданно встряхнулся и страстно бросился
ко мне:
  - Воевода-батюшка, поворачиваем назад!
  - Зачем?
  - Поворачиваем! Я ему, гаду... Я ему за такие слова прямо в глаз...
кукарекну!!!

  На дворе отделения было подозрительно тихо. Нас встретили два стрельца под
руководством Еремеева. По одному виду ясно, что в городе очередная
трагедия. И, судя по их убитым мордам, трагедия глобальная...
  - Не тяни, Фома, говори прямо, кого убили.
  - Никого... - пряча глаза, пробурчал он.
  - Час от часу не легче. - Я спрыгнул со ступы, шлепком отправив Митьку
погулять с курами. - Что же тут такого страшного случилось?
  - Да уж... случилось. Ягу твою мы... того... арестовали.
  - Что?! - У меня, наверное, ноги подогнулись. - Кого вы арестовали?
  - Да бабку же твою... - огорченно развел руками старший стрелец. - Тут
такое было... В обед выбегает она из дому, орет невесть что на всю улицу и
ложкой деревянной размахивает, ровно ударить кого хочет... Ну, думаем,
все, ополоумела старуха! Глядим, так и есть - бьет ложкой своей по кустам
да заборам, на месте крутится, ногами топает и ругается... хоть уши
затыкай! А потом как развернется, подпрыгнет да как побежит... И куда бы
ты думал? На соседнюю улицу, прямиком в мужскую баню!
  - Ох... - Я схватился за сердце.
  - Мы - за ней! - все более воодушевлялся своим рассказом Еремеев. - А из
бани уже мужики голые выпрыгивать стали, шум, крик, суматоха! Внутри Баба
Яга, вся в мыле на полу ползает, вроде как кого ложкой своей лупит... Ну,
пока мы на нее кафтан стрелецкий накинули, пока в охапку сгребли, пока
народ успокоили... Так в порубе и сидит...
  - Боже мой, ни на минуту оставить нельзя, - тихо простонал я.
  - Уж ты не серчай, сыскной воевода... зла мы ей не хотели, обращались со
всевозможной вежливостью. А только сами к порубу не пойдем... Ежели она и
в самом деле свихнулась, так и превратит не глядя в зверушку какую...
  Я молча отодвинул его в сторону и пошел за бабкой. Дверь в поруб была
заложена здоровенным поленом. Отшвырнув его в сторону, я шагнул вниз.
  - Это ты, Никитушка? - глухо раздалось из самого темного угла.
  - Я, бабушка Яга. Зря вы тут сели, сыро ведь и холодно. Помните, как вы на
прошлой неделе на радикулит жаловались? Пойдемте наверх, стрельцов я
отослал на всякий случай...
  - Правильно, от греха подальше, - кивнула Яга, цепляя меня под локоток. -
Ниче, ниче, Никитушка, не волнуйся за меня, я тут в порубе уже поостыла
маленько... А ведь хотела их, охальников, всех в зайцев превратить,
подчистую! Всю сотню еремеевскую! Впредь была бы наука, как мешать
работнику милиции во время выполнения ответственного задания.
  - Давайте-ка пойдем в терем, там за столом и расскажете.
  Накрывал я сам, Митька было сунулся в сени, но Яга пихнула его лаптем:
  - Не приставай, потом расколдую. Сходи вон курам своими подвигами
похвастайся. Они слушать любят... Разогреть самовар, расставить чашки да
положить на скатерть блюдо со сдобой - дело нехитрое...
  Стрельцы благоразумно не показывались в секторе оконного обзора. Бабка
отошла примерно к третьей чашке, начав страстный монолог в стиле
гангстерского боевика:
  - Все тихо было. Проблем дорожно-транспортных - никаких, драк да действий
хулиганских - не замечено, с жалобами народ не являлся, ворье всякое стыд
и меру знало, отчего ж не работать при такой-то жизни? Тут бы и я, старуха
болезная, одна за всем порядком уследила. А вот недосмотрела только...
Кота-то своего верного, Васеньку моего благородного, я ведь на подворье
немецкое отправила! По приказу твоему с кошками ихними о слежке за мессой
этой проклятущей договариваться. Сама в уголочке сижу, над носками
тружусь. Вдруг - глядь, из дверей на подоконник ровно крыса какая пестрая
бросилась. Да в Окно, да в лопухи, да через весь двор - к воротам... Куры
бедные так врассыпную и кинулись!
  - Шмулинсон, - догадался я.
  - Он самый, злодей! - хлопнула ватрушкой по столу разгорячившаяся бабка. -
Стал, подлец, у забора, нашел щелочку да кулаком мне погрозил. Ну, я
встала, схватила что под руку попалось, да и за ним. А ить, он, пакостник
мелкий, не дурак будет... все по кустам да репейникам лазил! Ему, по
причине малорослости, так сподручнее, а мне-то, в мои годы, куда по
колючкам подол трепать? Разозлилась я!
  - Все ясно, прячась за растениями, он дунул по центральной улице и решил,
что в бане уж точно от вас спрячется.
  - И спрятался бы! Нешто у меня совсем мозгов нет, в мужскую баню лезть?!
Чего я там не видала... А только у дверей обернулся же, паскудник, да на
всю улицу обхамил меня антисемиткой. Тут уж я и не сдержалась...
  - Так и не поймали, - посочувствовал я, подливая ей чаю.
  - Нет, убег, - вздохнула Яга. - Шайкой я в него швырнула, да промазала! Но
кипятком крутым обварила его здорово...
  - Сейчас он, видимо, уже дома. Можно было бы послать стрельцов, но при
таком росте этот сионский гробовщик свободно спрячется под мышкой у жены.
Ладно, захочет, чтоб превратили обратно, - сам прибежит.
  - Никитушка, а ты ему штраф за обзывание выпишешь? Рази ж можно так
пожилую женщину при честном нар