подарок
нашей миллионерши?
   - Ты, во-первых, грубиян, - отпарировала  Ирина.  -  А  во-вторых,  я  не
собираюсь возвращаться в поселок.
   - И куда же ты отправляешься? - так же насмешливо спросил Павел.
   - Туда же, куда и вы! Я слышала, о чем вы говорили. К тому же,  разве  ты
не боишься оставлять меня одну?
   - Милая, там, куда мы летим на этом драндулете, еще опаснее.
   - Никуда я без вас не пойду и не вздумайте меня оставлять. В конце концов
ты меня сюда привел и не смей бросать!
   - Мы идем не развлекаться!
   - Знаю! Я буду с вами!
   - Это не женское дело!
   - Извини меня, дорогой, но я не хуже тебя стреляю, хожу на  лыжах  и  при
случае могу пройти тридцать миль не уставая. Ты же сам в  этом  убедился.  И
потом, если бы не я, ты никогда бы не добыл ни карты, ни списков, и  вообще,
все было бы иначе, не было бы ни этих денег, ни  оружия.  Так  что  считайте
меня в деле!
   - Ирина, я говорю серьезно.
   - А я разве шучу? Ты что же,  думаешь,  я  ничего  не  понимаю,  мне  все
безразлично? Нет, я хочу быть рядом с тобой. Я еще не  рассчиталась  за  два
года, прожитые в рабстве, за истязания, унижения... Ты говоришь - не женское
дело. Здесь нет женского или мужского дела, здесь дело  всех:  и  женщин,  и
мужчин,  и  даже  детей.  Всех  людей,  в  которых  проснулось  хоть  что-то
человеческое, всех, кого лишили ласки родителей, радости материнства,  всех,
кого втоптала в грязь эта бесчеловечная система! Боже  мой!  -  она  зашлась
криком. - Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу!
   Ее била дрожь. Казалось, она вот-вот упадет. Павел схватил ее  и  сжал  в
объятиях.
   - Успокойся, прошу тебя, успокойся!
   Ирина внезапно обмякла и повисла у него на руках. Павел осторожно  поднял
ее и усадил в кресло в вертолете. Затем вытащил флягу и влил ей в рот  воды.
Ирина затихла.
   - Что будем делать? - растерянно спросил ошеломленный увиденным Олаф.
   - Придется взять с собой, - Павел  внимательно  смотрел  на  Ирину.  -  Я
впервые вижу ее в таком состоянии, - он помолчал и тихо  добавил.  -  У  нее
есть к тому основания. Помоги мне перенести ее в другое кресло.
   - Ты что, хочешь лететь ночью? При посадке рискуешь поломать машину.
   Павел задумался, посмотрел на часы. Был уже шестой час.
   - Ты прав! - наконец сказал он. - Полетим утром.  -  Он  еще  раз  бросил
взгляд на Ирину, та полулежала в кресле не меняя позы, только крупные  слезы
текли по лицу.
   - Пусть отойдет, - Олаф положил руку на плечо Павла. - Я соберу сучья для
костра, пока светло.
   Павел молча кивнул головой, не в силах оторвать глаз от залитого  слезами
лица женщины.
   Костер пылал, прикрытый от ветра  краем  скалы.  Олаф  набросал  на  снег
еловых лап и вскоре  заснул,  укрывшись  одеялом,  которое  всегда  носил  в
рюкзаке вместе с нехитрой снедью.
   Павел сидел, наблюдая за игрой пламени, время от времени бросая  в  огонь
заготовленные сухие ветки.
   Сзади послышался скрип шагов. Подошла  Ирина.  Она  молча  села  рядом  и
прислонилась головой к его плечу. Павел, не говоря  ни  слова,  обнял  ее  и
ласково, но крепко прижал к себе. Так они просидели почти  до  самого  утра,
ничего не говоря, но полностью понимая  друг  друга,  хотя  каждый  думал  о
своем.
   Утром вертолет поднялся с поляны и взял курс на северо-восток.
   * * *
   - Кажется здесь, мадам? - пилот повернулся к Марии. - Можно садиться?
   Мария посмотрела вниз. Там, на  широком  пологом  склоне  горы,  светился
красным огоньком маяк, о котором ее предупреждал Дик.  Она  кивнула  головой
пилоту и стала собираться. Вертолет сел.
   Мария выбросила на снег рюкзак и лыжи, взяла в руки бластер и вылезла  из
кабины. Одев лыжи и закинув на  плечи  рюкзак,  велела  пилоту  ждать  ее  и
заскользила вниз.
   Отъехав метров тридцать от вертолета, остановилась, сняла рюкзак, бросила
его на снег и подняла бластер.
   Когда  от  вертолета  и  деревянной  вышки  с   маяком   осталась   груда
покореженного металла и куча пепла, снова надела рюкзак и  покатила  вниз  с
горы.
   Часа через два она услышала выстрелы и вытащила ракетницу.
   Вскоре ей навстречу из покрытого снегом ельника вышел человек.  Подождав,
когда Мария поравняется с ним, он двинулся вперед, прокладывая лыжню.  Мария
последовала за ним.
   Ночь они провели у костра. На следующее утро  проводник  вывел  Марию  на
поляну, где ее ждал вертолет.
   Пилот помог ей взобраться в кабину.
   - Минутку, я сейчас, - попросил он, захлопывая  дверцу,  и  направился  к
проводнику. Подойдя к нему,  выхватил  пистолет  и  выстрелил  проводнику  в
голову.

   ДВОРЦОВЫЙ ПЕРЕВОРОТ
   - Дик, а тебе не кажется, что ты выпустил джина из кувшина и  теперь  его
туда невозможно будет загнать?
   - Джин сделает свое дело и джин уйдет,  -  перефразировал  Дик  известное
выражение.
   Они сидели в малом кабинете. Час  назад  большой  совет  проголосовал  за
введение  чрезвычайного  положения.  Император,  таким  образом,  становился
главнокомандующим армией.
   - А все-таки, - настаивал император, - почему акции приняли такой размах?
   Дик пожал плечами. - При других обстоятельствах чрезвычайное положение не
удалось бы объявить. Кстати, - он протянул ему папку в сафьяновом переплете.
- Вот что обнаружила полиция, когда прибыла на одну из разгромленных вилл.
   - Что это? - император повертел папку в руках и  открыл  ее.  -  Что?!  -
вскричал он.
   - Да! Элита уже подготовила для тебя замену, - спокойно ответил Дик. Если
бы ДС не разгромило эту виллу, мы бы так и  не  узнали  истинного  положения
вещей.
   - Немедленно всех арестовать!
   - Уже сделано. - Дик взглянул  на  часы  и  подтвердил.  -  Да,  уже  все
кончено.  Я  приказал  их  всех  взять,  как  только  закончится  совет,  но
постараться незаметно от других членов. Хотя это вскоре всем будет известно.
Сейчас с них снимут мнемограммы, и мы будем знать все подробности  заговора.
Мне кажется, здесь замешано значительно больше людей, чем значится в  списке
будущего министерства.
   - Надо же! Министр финансов! Тот, которого я поднял из самого низа!
   - Людям не свойственна благодарность.  Ты  захочешь  с  ними  встретиться
перед тем, как?.. - он кивнул на раскрытую папку. - Тогда подпиши  приговор.
- Дик протянул ему несколько листков бумаги.
   Император бегло прочитал их.
   - Как? На завод, к конвейерам?
   - У нас же отменена смертная казнь.
   - Я не о том. Такие фамилии! Может быть, не стоит их так унижать?
   - Когда им сделают операции, они не будут чувствовать себя униженными.
   - Я не о них, а о родственниках.
   - Вот о родственниках я и хотел поговорить. Нельзя оставлять их в  элите.
Всех перевести в средний класс, а имущество конфисковать.  Там  в  приговоре
дальше об этом сказано.
   Император задумался, потом взял перо и подписал.
   - На, возьми! Пусть будет так. Что еще?
   Дик протянул ему вторую папку, которую держал за спиной.
   - Что это?
   - Списки высших офицеров, замешанных в связях и контактах с  теми,  -  он
кивнул на первую папку. - Их надо пока уволить из  армии,  заменить  верными
людьми.
   - Где теперь найдешь верных  людей?  -  проворчал  император,  подписывая
второй документ.
   - Их больше, чем можно предположить, - успокоил его Дик. - Среди  младших
офицеров немало храбрых и преданных...
   - Но они не принадлежат к элите.
   - Тебе что дороже: трон или элита? Если элита, то зачем было затевать все
это?
   - Ты, я вижу, хочешь сделать ей хорошее кровопускание.
   - А ты разве нет?
   -  ДС  ей  уже  сделало  довольно  обширное.  Шутка  ли  -   пять   тысяч
разгромленных вилл. Свыше двадцати тысяч убитых. Это же черт знает что!
   - Это еще крайне мало. Элита скоро опомнится, поймет, в чем дело и откуда
ветер дует, и тогда... тогда мне и тебе тоже не поздоровится.
   Император поежился.
   - Вот я и говорю, - заметив его движение, продолжал Дик, - тут полумерами
ничего не сделаешь. Надо ударить так, чтобы потом лет сто  они  не  пытались
оспаривать власть императора.
   - Откуда у ДС бластеры? Ведь их нет даже в армии.
   - По-видимому, трофеи. Ведь бластеры находятся у элиты. Каждый имеет  его
в качестве личного оружия. Конечно, не все,  а  только  высшего  разряда.  Я
смотрел списки разгромленных вилл и подсчитал, что у ДС теперь около  тысячи
бластеров.  Это  внушительная  сила.  Полиция,   естественно,   против   них
бессильна.
   - Что ты предлагаешь?
   - Либо предложить элите самой  сформировать  из  своего  числа  отряды  и
бороться с ДС, либо пусть уступят бластеры на время полиции.
   - А в наших арсеналах нет бластеров?
   - Ты же  знаешь,  что  элита  тогда  добилась  исключительного  права  на
владение этим оружием.
   - Моя охрана...
   - Всего каких-нибудь двести штук. Мелочь! Да я и не могу использовать их,
не  поставив  тебя  под  угрозу.  Нет!  Решительно  невозможно  использовать
бластеры охраны.
   - Я и не думал тебе их предлагать! Ты что? Я только хотел сказать, что  у
охраны тоже имеется это оружие.
   - Которое и дает тебе гарантию от случайных авантюр со стороны элиты.
   Император снова поежился.
   - Ты думаешь, что они способны на это?
   - Кто знает, - пожал плечами Дик. - Если им дать  опомниться,  то  вполне
возможно.  Уже  сейчас,  после  ареста  их   лидеров,   некоторые   из   них
зашевелились. Я бы посоветовал тебе удалить с Гавай большую их часть.
   - Но здесь-то они не имеют оружия. Это запрещено.
   Дик усмехнулся и покачал головой.
   - Ты думаешь, его можно завести нелегально?
   - Запросто! Я почти уверен, что оно здесь есть.
   - Тогда... тогда...
   - Что?
   - Произвести обыски и найти!
   - Для этого пока у нас нет сил. Необходимо вызвать  на  острова  наиболее
преданные части.
   - Ну так вызови!
   -  Слушаюсь!  -  поклонился  Дик,  чтобы  скрыть  появившийся  в   глазах
торжествующий блеск. Но император и не смотрел на него.  Он  охватил  голову
руками и склонился к столу.
   - Боже мой! - простонал он. - Как я устал!
   - Охотно верю. Такое напряжение, - сочувственно и мягко проговорил Дик.
   - Но все-таки, как я держался на совете, а?
   - Великолепно! Представляю, сколько сил и нервов  это  стоило.  Особенно,
когда начался всеобщий вопль.
   - О, как они вопили! Как они вопили! У меня до сих пор в ушах стоит.
   - И заметь, больше всех, кто обозначен в этом списке, - Дик опять  указал
на сафьяновую папку. - Как-будто чувствовали.
   - Или поняли, что их планы провалились, - поддержал император.
   - Конечно! Именно поэтому! Я не подумал...
   Император с наслаждением  потянулся,  как  человек,  только  что  успешно
закончивший тяжелый труд.
   - А знаешь. Дик! Не развлечься ли нам по этому поводу?
   - Пожалуй, - согласился  Дик,  которому  не  хотелось  оставлять  сегодня
императора без присмотра. - Я только пойду проверю караулы.
   -  Приходи  в  малый  бассейн.  Я  скажу  главному  евнуху,  чтобы   тебя
пропустили.
   - Непременно приду, - пообещал Дик и, поклонившись, вышел.
   - Во дворец никого не впускать и  никого  не  выпускать,  -  приказал  он
начальнику караула. - Усилить охрану. Связь с внутренними покоями отключить.
   Он подошел к телефону и набрал номер полиции.
   - Как прошла операция? - спросил он и,  получив  ответ,  повесил  трубку.
Затем набрал еще один.
   - Послушай, мальчик, - обратился он к кому-то на другом конце провода.  -
Сегодня ночью будь внимателен. Если будут выходить из дома, задерживайте  до
утра. Утром я буду на месте. Что? Безразлично, кто будет. Да! Уже объявлено.
И еще! Свяжись с портами на всех островах. Ночью никого не выпускать.  -  Он
повесил трубку и облегченно вздохнул. Направился было к выходу, но вспомнил,
что его пригласил император, досадно крякнул и вернулся.

   ТУПИК
   - Послушай, Павел, я так больше не могу, - Олаф с  остервенением  швырнул
на диван бластер и плюхнулся в кресло.
   Павел  отложил  в  сторону  только  что  вытащенные  из  вскрытого  сейфа
документы, которые он еще не успел просмотреть, и вопросительно взглянул  на
Олафа.
   - В чем дело, старина, что тебе не нравится?
   - Все не нравится! Все!
   - Все - значит ничего. Не можешь ли конкретнее?
   Павел догадывался о причине недовольства  своего  соратника.  Его  самого
беспокоило положение дел, вернее, их результаты. Все  поворачивалось  как-то
не так, как ему хотелось. Он искал ответ на мучившие вопросы, но не находил.
Появилась тягостная неопределенность.
   - Вот видишь, - прерывая затянувшееся молчание, сказал  Павел.  -  Ничего
конкретного ты не можешь предложить.
   - Хорошо, я задам тебе один вопрос: для чего мы все это  делаем?  Вернее,
для кого? Мы громим виллы и усадьбы. Я уже сбился, какая эта  по  счету.  Не
говорю о тех подонках, которых  мы  отправили  к  твоему  старому  знакомому
Генриху. Туда им и дорога. Но что мы видим? Мы врываемся, освобождаем людей,
которые не понимают, зачем мы пришли и что им  теперь  делать  после  смерти
хозяина. Кто будет кормить их? Я уже не говорю о полудебилах с  подрезанными
мозгами. А что делать с этими  девицами,  которых  мы  лишили  хозяина?  Они
ничего не умеют делать. Оставить на произвол судьбы? Что с  ними  будет?  Их
тотчас заберут в бордель  или,  еще  хуже,  подрежут  мозги  и  отправят  на
фабрику. Взять их с собой? Но мы сами чаще  голодаем  на  своих  базах,  чем
наедаемся досыта, едва обеспечивает питанием детей, освобожденных из школ.
   Скажи, у тебя есть программа или хоть какая-то  реальная  конечная  цель?
Или ты думаешь вот так мотаться от одной виллы к другой? Скажи, что это  нам
дает? Мы, правда, приобрели немало оружия,  денег,  ну  а  дальше  что?  Что
дальше?
   - Ты все сказал?
   - Все.
   - Тогда  ответь  мне  на  один-единственный  вопрос:  чем  наши  нынешние
действия отличаются от прежних?  Почему  ты  тогда  ничего  не  говорил,  не
протестовал, а напротив, сам первым шел на любое, самое рискованное дело?
   Дверь отворилась и вошла Ирина. На ней был  защитного  цвета  комбинезон.
Светлые волосы убраны под берет, в руках бластер.
   - Ребята спрашивают, когда мы уходим? - обратилась она к Павлу. -  И  что
делать с девушками?
   - Подожди, сейчас решим. Я еще не просмотрел бумаги. Тут  есть,  кажется,
интересный документик для нашего друга Дика.
   - Можно подумать, что мы работаем на Дика, - раздраженно вскинулся Олаф.
   - Почему бы не помочь ему против общего врага?
   - Ах, вот как? Общий враг? А твой Дик - Друг, что ли?
   - Почему друг? Такой же враг, но с ним пока союз. Ты не  ответил  мне  на
вопрос, чем наши действия отличаются  от  прежних,  когда  мы  не  имели  ни
оружия, ни денег?
   -  Прежде  всего  -  масштабностью.   Подожди,   не   перебивай.   Именно
масштабностью. Раньше что? Мы радовались,  когда  нам  удавалось  спасти  от
селекции сотню детей. Мы видели в них надежду на будущее...
   - Ну, а сейчас что? Не видим?
   - Сейчас мы их освобождаем тысячи и не знаем, куда девать. Наши базы  уже
ими переполнены. Их нечем кормить.
   - Значит, надо строить новые!
   - Согласен! А кто их будет строить? И потом, главное, как решить вопрос с
продовольствием?
   - Покупать у фермеров.
   - Фермеров? Как бы не так! Они не хотят  иметь  с  нами  дело.  Ведь  что
получается? На каждой ферме работают  несколько  человек  низшего  класса  с
разрушенными центрами агрессии, фактически - рабы. Фермеры хорошо  понимают,
что мы хотим поломать эту систему. А их она вполне устраивает. Ведь  не  кто
иной, как фермеры, первые сообщают в полицию о наших акциях. Я  к  чему  все
это говорю? Без поддержки среднего класса мы ничего сделать не сможем. Скоро
против нас выступят армейские части, наши базы будут разгромлены с воздуха.
   - Что же ты предлагаешь?
   - Если бы я знал! - в голосе Олафа звучало отчаяние. - Если бы я знал!  -
повторил он. - У меня ощущение безвыходного положения.
   Я не хочу тебя обидеть, но сдается, нас просто  использовали  в  каких-то
целях.
   Мысленно Павел не мог не согласиться с Олафом. Но  согласиться  -  значит
прекратить борьбу. Что он скажет тем,  кто  поверил  ему  и  пошел  за  ним?
Казалось, все ясно: наращивать силы, создавать новые базы, растить поколение
борцов из освобожденных детей. Но Олаф прав. Дело не  только  в  обеспечении
детей питанием и всем необходимым. Эти трудности  можно  преодолеть.  Вот  с
армией им не справиться - это уж точно. Скорее  всего,  их  зальют  бинарным
газом. Не помогут, и бластеры, дальность  поражающего  действия  которых  не
превышает двухсот метров. Застигнутая врасплох элита скоро придет в себя,  и
тогда...
   - Страшная, ублюдочная система. Кажется, она уже до того  идиотская,  что
тронь ее и она развалится, а как дело доходит до конкретного  действия...  -
Олаф замолчал, подыскивая слова.
   - Как мираж, - подсказала внимательно слушающая спор мужчин Ирина.
   - Вот-вот! Это какой-то монстр, которого нельзя поразить ничем. Я слышал,
на Земле когда-то ходили огромные ящеры, которые  не  имели  ни  врагов,  ни
соперников, их ничем нельзя было  взять,  пока  они  сами  не  передохли  от
недостатка пищи. Может быть, наша система и есть такой ящер?
   - Новый тип рабовладельческого общества, - снова подала голос Ирина, -  в
котором рабы не понимают своего рабства и поэтому лишены всякой  возможности
протестовать и противодействовать рабовладельцам.
   - Мечта основателей мирового фашизма! - Олаф вскочил с кресла, в  котором
сидел, и взволнованно заходил по комнате. - Понимаете,  в  чем  соль?  Народ
разделен биологически.  Те,  кто  мог  бы  считать  себя  обездоленными,  не
понимают этого, а остальные так или иначе существуют за  счет  обездоленных.
Одни живут в умопомрачительной роскоши, но и другие, я имею в  виду  средний
класс, в общем довольны своим положением. За раба  некому  заступиться,  так
как он становится рабом в детском возрасте и у него нет ни отца, ни  матери.
Суррогатная мать, которая сама раба, не испытывает  привязанности  к  своему
ребенку, так как его сразу же у нее отбирают, а истинные  родители  даже  не
подозревают о его существовании. Мать не знает отца, отец - матери, и оба не
знают, кто их сын или дочь.
   - Когда я была в питомнике, - вспомнила Ирина, - мы  гуляли  в  небольшом
саду, окруженном забором из металлических прутьев. К нам тогда  часто  через
забор заглядывали мальчики, те, - пояснила она, - кому повезло  родиться  от
настоящих родителей.  Они  швыряли  в  нас  камнями  и  кричали:  "Пробирки!
Пробирки!" Это так нас дразнили. Сначала мы  не  понимали,  почему  нас  так
дразнят. Потом, конечно, узнали, что оплодотворение яйцеклетки происходит  в
пробирке. Оплодотворенное яйцо вводят в матку суррогатной матери. Мы все вот
так и появились на свет, не зная, кто наши родители. Те,  кто  нас  покупал,
подписывали обязательство не чинить препятствий к сдаче яйцеклеток купленной
рабыни. Возможно, где-нибудь в питомнике растут и мои дети.
   Я, как вы знаете, каждый раз веду беседы  с  "освобожденными"  девушками.
Очень немногие из них  предпочли  свободу  и  лишения  унижению  и  сытости.
Большинство всегда растеряны случившимся и чаще всего, когда до них  доходит
смысл  происшедшего,  недовольны,  а  иногда  и  проклинают  нас   -   своих
освободителей. Поймите  их  правильно.  С  самого  раннего  детства  их  так
воспитывали, воспитывали по умело созданной программе. Они  не  представляют
другой жизни и себя в другой роли. Малейшие ростки человеческого достоинства
и женской гордости тщательно вытравлялись в школе. За малейшее  непослушание
нас жестоко пороли. А иногда и просто так, теперь я понимаю, с какой  целью.
Кроме эротики, техники угождения в постели, нас ничему не учили. Чего же  вы
от них хотите? Сейчас обрадуются и побегут к вам в дебри Севера, в  землянки
и хижины?
   - Но ведь ты сама... - Павел посмотрел ей в глаза. - Ты сама ведь  смогла
побороть в себе рабыню.
   - Да, смогла. Но это произошло благодаря ненависти.  Не  всем  попадается
такой  садист,  как  п