еб голосующих граждан. Так?
     Ванвейлен откинулся на спинку стула.  Молодой  человек  возившийся  в
глубине  комнатки,  от  изумления  уронил  на  пол  стеклянную   трубочку,
зачарованно потянулся и выкинул ее в корзинку для мусора.
     - Так что же, - спросил Арфарра, -  пошлет  ваше  правительство  сюда
войска или нет?
     - Нет, - спросил Ванвейлен.
     - Тогда, - спокойно сказал Арфарра, - не стоило вам  снимать  меня  с
тех ворот.
     Врач, всплеснув руками, с  возмущением  ткнул  в  один  из  ларчиков,
который вдруг заорал, пронзительно и гнусно, и затявкал на  Ванвейлена  на
птичьем языке.
     - Ну разумеется, -  ответил  Ванвейлен  по-вейски.  -  Если  б  после
двадцатипятилетней разлуки мы говорили б о достоинствах инисских  вышивок,
советник волновался б не в пример меньше.
     - Всему виною, - улыбаясь,  проговорил  Арфарра,  -  мое  собственное
неразумие. Я как старый ребенок, - нет-нет да и размечтаюсь о  рае.  Разве
трудно мне было сообразить, что господин Ванвейлен опять, как  и  четверть
века назад - не чиновник, а частное лицо?
     - Я не просто частное лицо, - сказал Ванвейлен. - Я владелец  крупной
компании, и, поверьте, моя компания имеет годовой  доход  больший,  нежели
страна, в которой она зарегистрирована. Я занимаюсь космической  техникой,
приборостроением и оружием. Нефтью - на новых планетах... Вы  правы  -  ни
одна страна не будет помогать вам по-настоящему. В лучшем  случае  пришлют
любопытных  корреспондентов  и  тысячу  банок  тушенки,  которые  были   б
прекрасным поводом для драки, если б кто-нибудь  на  Вее  еще  нуждался  в
поводе для драки... Я - готов помочь.
     - Почему? - спросил Арфарра.
     - Четверть века назад, - сказал Ванвейлен,  -  я  был  человеком  без
гроша в кармане. Вы научили меня... кое-чему. Долг платежом красен.
     Арфарра молчал. Четверть века назад  он  бы  непременно  сказал,  что
такие вещи, которым он мог научить Ванвейлена,  можно  делать  только  для
выгоды  государства;  а  сделанные  для  личной  выгоды,  они   называются
преступлениями. Теперь он этого не сказал, а чуть вздохнул и ответил:
     - Вы лжете. Вы не отдаете долг милосердия. Вы вкладываете капитал.
     - Конечно, - сказал Ванвейлен. - Милосердные люди организуют комиссии
и комитеты. Милосердные люди суют нищему в руку миску с супом. Им  главное
- утвердить собственное благородство с помощью этого супа, а что  будет  с
нищим через неделю, им все равно. Им даже хочется, чтобы он остался  нищим
и чтобы можно было второй раз самоутвердиться за счет  нищего,  подав  ему
миску супа. А немилосердные люди создают компании. Они вкладывают капитал,
- и они расшибутся, чтобы этот нищий встал на ноги и возместил им затраты.
     - Проще говоря, - сказал Арфарра, - вы покупаете империю.  С  домами,
садами, дворцами и подданными. И на этом условии согласны  оберегать  свое
имущество.
     - Можно сказать и так, - согласился Клайд Ванвейлен.
     -  Вы  очень  торопитесь.  Стало  быть,  кроме  вас,  если  и  другие
покупатели?
     - Кроме вас, - ответил Ванвейлен, - есть и другие продавцы.
     Наступило долгое молчание.
     - Что же, - сказал Арфарра, - мы можем сделать?
     Ванвейлен повернул голову к врачу и сказал:
     - Будьте добры, оставьте нас. И позовите Стрейтона.
     Врач прикрыл дверь и ушел.
     Через два часа он вернулся. Совещание, видимо,  было  закончено.  Оба
землянина сидели подле чиновника и прятали друг от друга глаза.
     - Это, - сказал Арфарра, - будет самой омерзительной проделкой в моей
жизни.
     Стрейтон невозмутимо откинулся на спинку стула. Ванвейлен улыбнулся и
сказал:
     - Предложите что-нибудь получше.
     Они повернулись и  вышли.  Врач  подошел  к  постели  и  увидел,  что
чиновник плачет. Врач некоторое время смотрел на Арфарру, а  потом  сделал
старику укол. Тот закрыл глаза и заснул. Врач тихонько  растворил  окно  и
задернул занавески. В комнате пахло так,  как  пахнет,  когда  трое  людей
задумали в ней какую-то чрезвычайную гадость.


     Эту ночь Киссур  спал  глубоко  и  спокойно.  Ханадар  Сушеный  Финик
разбудил его на рассвете. Они поднялись на стену и увидели, что на  другом
берегу реки собралось уже не меньше  трех  тысяч  человек.  На  мосту  над
вчерашними мертвецами старались  птички.  У  поросшей  мхом  башни  пятеро
дружинников Киссура сидели и смотрели, как товарищ  их  печет  пирожки  из
монастырской муки. Рядом лежал целый сноп стрел -  дружинники  собрали  их
ночью у подножья стен.
     Тут в верховьях реки послышались крики. Киссур обернулся: это лодка с
солдатами Ханалая распоролась о бамбуковые колья, вбитые еще для вчерашних
барж, люди посыпались в воду, как горох. Ханадар Сушеный  Финик  подождал,
пока течение снесет их начальника  в  красном  кафтане  поближе  к  мосту,
натянул лук и выстрелил. Красный кафтан нырнул и обратно не вынырнул.
     Пирожки наконец испеклись: Киссур с  дружинниками  сели  в  кружок  и
стали есть лепешки, заворачивая в них копченое мясо. Датти  Зеленые  Глаза
принес из монастырского погреба вяленую дыню.
     - Сдается мне, - сказал Датти, - тыча пальцем в сторону дамбы, что не
пройдет и часа, как все эти люди явятся сюда спросить, отчего мы так долго
замешкались на этом свете, и над надо  подкрепиться,  чтобы  поддержать  с
ними занимательную беседу.
     - Не такая уж это будет  занимательная  беседа,  -  возразил  Ханадар
Сушеный Финик. - Стены у храма деревянные, и после того,  как  они  сожгут
стены, мы не убьем и сорока человек.
     - Помолчи, - сказал Киссур, - ты уже убил того, кого хотел.
     Час шел за часом: народу на гребешке дамбы становилось все больше, но
беседа не начиналась.
     Наконец приехал еще один командир Ханалая. С ним была тысяча человек,
пушечка и колдун. Пушечку установили напротив стен и начали садить из  нее
ядрами, полагая, что если разбить стены, люди Киссура не  смогут  стрелять
по мосту,  и  дело  можно  будет  считать  законченным,  а  колдун  сделал
небольшой стожок для колдовства и начал на нем плясать. Вскоре  послышался
треск, как будто с неба содрали шкурку, вдали показалось какое-то  облачко
и стало быстро расти. Сушеный Финик, который был зорче других, увидел, что
это белая птица. У птицы было два крыла сбоку и одно сверху. Правое  крыло
у птицы было с красной полосой, а левое  -  с  синей  полосой.  На  другом
берегу обрадовались, а Сушеный Финик сказал Киссуру:
     - Клянусь божьим зобом! Когда твой отец умирал, за его душою  явилось
тринадцать огненных колесниц, запряженных  восьмикрылыми  конями!  Неужели
этот колдун думает, что мы испугаемся этакого щегла?
     - Великий Вей, - отвечал, поглядев, Киссур, - я уже видал  эту  тварь
на картинке, и я не думаю, что это из-за колдуна.
     В этот миг ядро из пушечки попало в угловую башню, и осколками тяжело
ранило двоих дружинников. А другое, начиненное фосфором и серой, влетело в
деревянную голубятню, и та загорелась.
     - Вниз, - закричал Киссур, - мы подождем их во дворе.
     Люди Ханалая побежали к мосту. Птица пролетела над ними, и  мятежники
затанцевали от радости. Птица развернулась еще раз и пролетела над мостом.
     - Клянусь божьим зобом, - вскричал  Сушеный  Финик,  -  видел  ли  ты
когда-нибудь, чтобы птицы несли яйца прямо в полете?
     Действительно, раздался шум, словно в небе отодралась  дверца,  и  из
птицы вывалилось  два  белых  яйца  размером  с  мельничный  жернов.  Яйца
полетели к мосту: он подломился и рухнул, словно бамбуковая  плетенка.  На
другому берегу командир Ханалая схватил колдуна за ворот и вскричал:
     - Сдается мне, собака, что ты колдовал не о том, о чем нужно!
     Птица погналась за людьми Ханалая, и они  бросились  врассыпную,  как
цыплята от коршуна.
     Деревянные стены храма меж тем пылали вовсю. Люди Киссура побежали  в
храмовый дворик и потащили с собой раненых. Птица развернулась,  выпустила
три когтя и села посередине дворика. Из птицы высунулся человек  и  заорал
на корявом вейском:
     - Эй, Киссур! Тебе что, особое приглашение нужно?
     Страна Великого Света осталась далеко внизу, а через  полчаса  Киссур
выглянул в круглое окошко и  увидел  неровные  и  остренькие,  как  акульи
зубья, Чахарские горы. Они уже доехали до неба, но  солнце  и  звезды  еще
были вверху. Над горами самолет начало трясти, - Киссур и не знал,  что  в
небе столько ухабов.
     Киссур устроился  в  кресле  рядом  с  пилотом  поудобнее,  поигрывая
кинжалом и улыбаясь наглыми голубыми глазами. Если эти люди думают, что он
испугается только оттого, что в первый раз катается на птице с крыльями  в
красную и синюю полоску,  то,  -  право  же,  он  рассчитывал  сегодня  на
путешествие куда более далекое.
     Киссур оглянулся на своих людей: те вели себя как нельзя достойнее, а
Сушеный Финик о чем-то беседовал с третьим пилотом. Пилот сказал:
     - Хорошо, что вы не испугались шума двигателей.
     - Какого шума? - сказал Сушеный Финик.
     - Ну, - удивился пилот, - снаружи это ужасный рев. Вы никогда  такого
не слышали.
     Сушеный Финик вдруг перекосил лицо и заорал страшным  боевым  криком,
из тех, что, говорят, могут превращать воина в медведя или волка.
     Пилот взвизгнул и чуть не прошиб от испуга приборную доску лбом.
     - Немедленно прекратите, - закричал он.
     Сушеный Финик схватился за живот и начал хохотать.
     Другой пилот передернулся и побледнел. Ему впервые пришло  в  голову,
что эти десять дикарей, потных и грязных,  которые  с  невозмутимым  видом
сидят в салоне, воспринимают мир совершенно по-другому, чем  он.  Черт  их
знает, что они могут сделать! Может, они даже не так уж благодарны за свое
спасение? Может, они совсем  по-другому  относятся  к  своей  смерти,  чем
нормальные люди? У них двое раненых: Киссур даже не спросил, что с ними!
     Редс взглянул на приборы. До пустынного острова  в  северном  океане,
где лет двадцать назад выстроили базу со взлетными шахтами, оставался  еще
час лету.
     - Почему вы уничтожили мост, а не мятежников? - спросил Киссур.
     Редс оторвался от экранов.
     - Может быть, вы об этом  не  знаете,  господин  первый  министр,  но
убивать людей, - нехорошо.
     - Может быть, вы об этом не знаете, - осклабился Киссур,  -  но  мост
этот строили при государе Инане сорок тысяч человек,  и  на  строительстве
погибло, я думаю, не менее шести  тысяч,  когда  при  недостроенном  мосте
случился паводок. И судя по тому,  что  от  него  осталось,  его  придется
строить опять, новым сорока тысячам. И  вы  сохранили  жизнь  двум  сотням
мятежников, а отняли ее у шести тысяч крестьян,  которые  опять  погибнут,
если случится паводок.
     - Во всяком случае,  -  сказал  пилот,  -  я  ни  к  чьей  смерти  не
причастен. И если бы я стрелял по людям, я бы  потерял  и  эту  работу,  и
право летать. И вообще  мне  строго-настрого  запрещено  применять  боевое
оружие.
     - Да? - сказал Киссур, - а отчего  взорвался  мост?  Это  что,  вроде
церемониального меча?
     - Это, - сказал пилот, - оборонительное оружие.
     - Хорошая у вас оборона, - одобрил Киссур. - Сойдет и за кольцо в ухо
и за серьгу в нос.
     Прошло еще немного времени, и пилот снял  откуда-то  толстую  трубку,
нажал на клавишу, - экран перед ним нарисовал человеческое  лицо.  Человек
на экране походил на портрет советника Ванвейлена, только выглядит моложе,
чем надо, - видать, время на небесах тянется медленнее.
     - Ну как, - спрашивал меж тем Ванвейлен пилота.
     - У меня такое чувство, - сказал Редс, - что меня сейчас  съедят.  От
них просто воняет кровью.
     В эту минуту Киссур оттолкнул пилота и взял трубку.
     - Я очень признателен вам, - господин Ванвейлен, - сказал он.  -  Это
вы господин этих людей?
     - Господин Киссур, - сказал озадаченно Ванвейлен, - не лучше  ли  нам
будет поговорить через час, лицом к лицу?
     - Отчего же? Разве это непривычный для вас способ разговора?
     Редс расхохотался.
     -  Когда-то,  -  сказал  Ванвейлен,  -  вы  рассуждали  о  том,   что
справедливая война, - это когда империя покоряет варваров, строит дороги и
учреждает законы. А несправедливая - когда варвары и повстанцы завоевывают
империю и превращают людей в зверей, а поля - в пустыри. Что вы скажете  о
справедливой войне теперь?
     Киссур внимательно глядел на Ванвейлена.
     - Если государь, которому вы служите,  -  сказал  он,  -  восстановит
порядок в стране Великого Света и если государь Варназд от чистого  сердца
признает себя вассалом вашего государя,  то  я  сделаю  все,  что  вы  мне
прикажете, если я, конечно, вам понадоблюсь.
     Редс крякнул. Ванвейлен поднял брови: он,  пожалуй,  не  ожидал,  что
этот человек так легко скажет "Да".
     - Я не служу никакому государю, - прикусив губу, ответил Ванвейлен.
     "Арфарра был прав насчет ихней республики", - подумал Киссур.
     - В таком случае я буду служить  вам,  если  государь  Варназд  вновь
получит власть надо всей ойкуменой. Можете ли вы это сделать?
     Пилот вытаращил глаза. "Раб, - сказал себе Редс, - раб, который лижет
сапог. Его господин подписал ему  смертный  приговор,  рубил  головы,  как
капусту, а раб умоляет нас позволить господину действовать в том же духе и
дальше".
     - Господин Киссур, - с насмешкой сказал Ванвейлен, я бы мог  обсудить
с вами этот вопрос прямо сейчас, но я хочу сообщить вам, что наш  разговор
может слышать и записать любой, кто имеет соответствующее оборудование. Не
стоит ли вам все-таки подождать часок?
     Киссур подождал часок, и вскоре  самолет  с  шумом  и  ревом  сел  на
бетонную полосу на пустынном  острове  у  края  земли,  таком  холодном  и
далеком,  что,  наверное,  при  восходе  солнца  здесь  был  слышен  скрип
подземных ворот и фырканье огненного коня. Киссур выпрыгнул  из  стального
брюха, и увидел, что Ванвейлен стоит прямо  на  границе  между  бетоном  и
травой, а ветер яростно трепет его серый плащ.
     Они неторопливо пошли по дорожке к круглому куполу,  вырастающему  из
земли на расстоянии в три  полета  стрелы.  Ванвейлен  говорил,  а  Киссур
молчал и слушал. У дверей купола их ждал еще один человек в сером.  Киссур
остановился, оглядел его с головы до ног и произнес:
     - Здравствуйте, господин Нан.
     Ванвейлен  тут  же  просунулся  между  двумя  первыми  министрами   и
произнес:
     - Господин Нан приложил большие старания, чтобы втянуть  меня  в  это
дело. Без него бы меня здесь не было.
     Нан поклонился Киссуру и сказал:
     - Вас не шокирует мое появление в качестве... чужеземца?
     - Я тоже  варвар  по  происхождению,  -  ответил  Киссур.  -  Что  же
удивительного в том, что чужеземцы верно служат империи? Разве в  ойкумене
когда-либо обращали внимание, откуда чиновник родом?
     Ванвейлен, за спиной Киссура, нервно усмехнулся. Он подошел к дверям,
и они разъехались сами собой. В то мгновение, когда Нан и Киссур, один  за
другим, вошли в холл, Киссур быстро наклонился к уху Нана и прошептал:
     - Между нами есть еще одно сходство.
     - Какое?
     - Когда мне показалось, что империя погибает, я позвал на помощь моих
соплеменников. И вы сделали то же самое. И вы знаете, - прошел целый  год,
прежде чем я понял, что нет более верного способа погубить империю, нежели
позвать на помощь варваров.
     Нан дико глянул на Киссура.
     Через несколько минут они оказались в  комнате  с  белыми  стенами  и
черными столами. Там  стояло  несколько  людей,  и  в  кресле  на  больших
колесиках сидел Арфарра, а бок-о-бок с ним, - самозваный Арфарра, Ханалаев
проповедник. Они довольно мирно беседовали.
     Все  расселись.  Киссуру  представили   остальных   землян,   и   тут
окончательно стало ясно, что Ванвейлен - господин всех этих людей.  Только
один, по фамилии Хаммерс,  отрекомендовался  как  глава  правительственной
комиссии и человек независимый, но по его поведению это было незаметно.
     Первым говорил этот Хаммерс.
     Минут через пятнадцать Киссур не выдержал и сказал:
     - Словом, вы решили ни во что не вмешиваться.
     - Известные трудности, связанные с  быстрым  принятием  решений...  -
начал тот.
     - Цыц! - сказал Киссур. - Государь Иршахчан  за  такую  длинную  речь
укоротил бы вас на голову.
     Упоминание о государе Иршахчане видимо смутило присутствующих. Киссур
повернулся к Ванвейлену:
     - Значит, люди ойкумены по-прежнему будут убивать друг  друга,  когда
вашим чиновникам достаточно шевельнуть плавником?
     Ванвейлен слегка побледнел:
     - Нет, не по-прежнему, - сказал он.
     - Что значит - не по-прежнему?
     - Видите  ли,  -  мы  прилетели  сюда  три  дня  назад,  связались  с
Бьернссоном,  который  построил  очень  остроумный  передатчик...  -   тут
Ванвейлен кивнул в сторону яшмового аравана. - Мы рассчитывали на то,  что
господин Нан незаметно для  всех  явится  в  столицу,  планировали  тайные
переговоры. И вдруг Бьернссон сообщает нам, что, если хотим иметь  дело  с
живым Арфаррой, у нас совершенно нет времени. Наше открытое появление  все
изменило.
     - Бросьте, - сказал Киссур, - сейчас ойкумена переполнена  колдунами.
Одним чудом больше, или меньше - это совершенно неважно.
     - Для ойкумены - неважно, - объяснил Ванвейлен, - а для  галактики  -
важно. Кошку  выпустили  из  мешка.  И  теперь,  пока  законодатели  будут
выяснять, может или не может одно государство вмешиваться в  дела  другого
государства, предприимчивые люди будут продавать оружие всем, кто за  него
заплатит. Покупателей много,  рынок  большой.  Так  что,  я  думаю,  через
полгода число участников гражданской войны не уменьшится, а вот  вооружены
они будут совсем по-другому.
     Киссур нахмурился.
     - Вы заметили, - сказал Ванвейлен, - что, когда год  назад  вы  стали
использовать порох и даже динамит, они отнюдь не положили конец  войне,  а
просто увеличили количество жертв. А у нас есть штучки посильнее  динамита
- вы даже представить себе не можете, насколько сильнее...
     - Могу, - сказал Киссур. - Господин Арфарра как-то  сказал  мне,  что
все в истории ойкумены знало расцвет и  закат:  и  право,  и  ученость,  и
свобода: одно только оружие совершенствовалось и совершенствовалось. И что
самое страшное оружие изобретают самые мирные народы.
     - Ну вот, - сказал Ванвейлен, - тогда представьте  себе,  что  будет,
когда  наш  мирный  народ  начнет  продавать  оружие  всем,  кто  за  него
заплатит... То есть будут, конечно, запреты...
     - Знаю я, - быстро сказал Киссур, - зачем нужны запреты на  торговлю:
чтобы те, кто запретил, получали именные калачи от тех, кто торгует.
     - Вздор, - проговорил один  из  землян  на  неплохом  вейском.  -  Вы
сможете  договориться  между  собой.  История  учит,   что   люди   всегда
договариваются между собой, так как это взаимовыгодно. В  этом  и  состоит
историческая необходимость.
     - Боюсь, Мэнни, - засмеялся откуда-то сбоку  Нан,  -  что  на  данном
историческом этапе историческая необходимость торжествует лишь чудом.
     Кто-то фыркнул, а Киссур сказал:
     - Так устройте чудо, господин Ванвейлен!
     - Зачем? - возразил Ванвейлен. - Как вы сами сказали,  что  чудеса  в
ойкумене происходят повсеместно. В области волшебства -  гиперинфляция.  У
вас на единицу населения больше пророков, чем у нас - репортеров, врут они
примерно также, и по  утверждению  каждой  из  противоборствующих  сторон,
войска противника изготовлены из бобов и шелковых обрезков...
     - Вздор, - перебил Киссур, - я не о простых чудесах говорю.  Но  вот,
допустим, когда четверть века назад вольный город Ламасса  восстал  против
государя, господин Арфарра взорвал построенную им дамбу. Полгорода  вымело
в реку, а  остальные  ужаснулись  гневу  Золотого  Государя  и  прекратили
бунтовать. Уничтожьте Ханалая, - вот это будет убедительное чудо!
     Тот, которого назвали Мэнни, снисходительно откашлялся и сказал:
     - Вы, молодой человек, неск