- и слишком слабы,  чтобы
отказать народу. Они объяснили народу, что бесплатный хлеб можно  получить
не от своих собственников, а от чужих. Так, из желания  бедняков  получить
хлеб, и  нежелания  богачей  его  отдавать,  родились  победоносные  армии
города.
     Город  вдруг  нашел  выход  из  порочного  круга,  мешавшего  обычной
муниципии  увеличивать  число  граждан.  Гражданство  теперь  давалось  не
избирателям, а солдатам - и не демагогами, а военачальниками.  А  те  были
заинтересованы в увеличении числа солдат. В войне Город нашел  безотказный
социальный механизм, который позволял увеличивать  и  увеличивать  делимый
гражданами общественный пирог.
     Город подчинил половину ойкумены и наконец сам подчинился  неизбежным
общественным законам.  Военные  методы  управления  провинциями  кончились
военными  методами  управления   самим   Городом.   Военачальники   Города
провозгласили себя императорами по образцу  Северной  Веи:  и  двести  лет
боролись друг с  другом  империи  Города  и  Северной  Веи,  различные  по
происхождению и неотличимые  друг  от  друга,  пока,  обессилев,  не  пали
жертвой народов моря.
     Но начало господства Города было чудовищным. Труды его историков были
полны жалобами на безумства народного правления и жадность богачей.  Целые
провинции отдавались на откуп частным  лицам.  Миллионы  рабов  умирали  в
частных  поместьях,  -  потому  что  нет  иного  способа  сделать  частное
хозяйство прибыльным.
     Богачи скупали земли, но ускользали от налогов, -  бедняки  продавали
земли, но продолжали значиться податнообязанными... А  первые  императоры,
не спеша поначалу объявить землю государственной  собственностью,  сделали
обвинения в государственной измене стандартным средством пополнения казны.
Богачи и бедняки враждуют друг с другом.  Чужеземцы  говорят,  что  у  них
этого нет. Но  что  может  объединить  богачей  и  бедняков,  кроме  жажды
совместных завоеваний?
     Молодой сотник прервал размышления Арфарры.
     Кланяясь,  он  доложил:  трое  чужеземцев  покинули   ночью   усадьбу
господина Даттама и отправились в посад Небесных Кузнецов.
     - И что вам помешало их схватить?
     - Так кто ж мог подумать, что они не побоятся ночью ехать?  -  развел
руками сотник и искательно глянул в глаза. - А теперь что делать? Они уже,
наверное, в Посаде. А стоит ли ради них  огорчать  наместника  Рехетту,  и
нарушать законы посада, посылая туда стражу...
     Арфарра, проведший бессонную ночь, глядел  на  лоснящуюся  физиономию
сотника.
     "Проспал! - думал он.  Проспал  -  или  взятку  получил.  Решил,  что
карьеру делает не тот, кто трудится, а тот, кто  первым  прокричит  "Слава
государыне Касии"...
     Арфарра махнул рукой.
     - Идите. И запомните: никаких своих  законов  в  Посаде  нет,  законы
едины для всего государства. И велите подавать паланкин, - в  час  Овцы  я
встречаю на пристани инспектора из столицы.


     Вечером  следующего  дня  новый  араван  разговаривал  с   командиром
поселения в Козьем-Гребне. Командир слушал его с  неподдельным  почтением.
Этот человек водил войска короля Варай  Алома,  и  как  водил!  Правда,  в
Варнарайне Арфарра стал -  командиром  без  войска.  А  войско  Варнарайна
осталось без командира.
     Руки алома дрожали, пока он медленно читал указ  наместника  Рехетты:
преступнику Баршаргу - висеть на  площади  правосудия,  пока  не  истлеет.
Многие в армии извинят смерть Баршарга, - но надругательства над трупом не
извинит никто.
     - Араван Баршарг был  моим  другом  и  вашим  командиром,  -  говорил
Арфарра. - Двенадцать лет назад мы боролись с ним плечом  к  плечу  против
повстанцев, - а теперь вождь повстанцев, ставший наместником, добился  его
гибели.
     Алом жадно глядел на  Арфарру.  В  наступившей  темноте  лица  нового
аравана не было видно: но что лицо, что слова, если Арфарра был  подпоясан
мечом Баршарга и одет в его старый кафтан!  Есть  знаки,  известные  людям
чести: взявший меч и платье убитого отомстит за него и продолжит его дело.
     -  Мы  отправимся  в  Анхель  и  убьем  Рехетту,  -  сказал  алом  и,
поколебавшись, прибавил, - если храм Шакуника  и  новые  власти  не  будут
этому препятствовать.
     Арфарра покачал головой.
     - Как вы думаете, почему мой покойный друг оставил вас  здесь?  Вдали
от столицы, вдали от границы, вдали от больших складов - и рядом с посадом
Небесных Кузнецов?
     Командир глянул на далекие  пряничные  домики  за  озером  и  кивнул.
Араван Арфарра вынул из рукава бумагу.
     -  Пусть   последнее   желание   аравана   Баршарга   станет   первым
распоряжением аравана Арфарры.
     Командир прочитал бумагу и приказал снимать лагерь.


     Ванвейлен сквозь  прибор  ночного  видения  смотрел,  как  снимают  с
частокола боевые веера и значки.
     - Они уходят, - сказал Ванвейлен  в  ладанку  на  шее.  Одевайтесь  и
спускайтесь во двор. Я там буду через полчаса.
     Бредшо сидел в лодке притихший и мрачный.
     Ванвейлен внезапно схватил  его  за  плечи  и  повернул  к  уходящему
берегу.
     - Видишь домики, - сказал он. - Вот они могут что-то сделать  с  этой
страной. Люди, которые не расточают нажитое, а берегут и вновь  вкладывают
в дело. Люди, для которых честность - лучший капитал,  а  труд  -  долг  и
призвание. Только они, а не  любители  грязной  власти  и  грязных  денег,
торговцы амулетами и законами.
     Бредшо молчал, покручивая на груди серебряный крестик.
     Через два часа лодка причалила к опустевшему Козьему-Гребню. Верещали
цикады, шуршали камыши, тихо и печально попискивал  аварийный  передатчик.
Люди продрались в середину ежевичника и начали копать. Так было дольше, но
надежней: никто не полезет в эти колючки. Кейд стал сколачивать деревянный
щит, чтоб закрыть яму.
     Через два часа люди подняли крышку грузового люка и были на корабле.
     Ванвейлен молча и с  облегчением  сгрузил  с  плеч  переметную  суму.
Содержимое ее в основном состояло  из  драгоценных  камней,  -  не  меньше
восьмой части разысканного на островах золота  превратилось  в  крупные  и
большею частью плохо  ограненные  камни  из  страны  варваров.  Исключение
составляли две вазы времен пятой династии, даже не золотые, а  серебряные,
тончайшей работы с изображением брачующихся птиц. Вазы глупые варвары тоже
продали на вес, - работу мастеров они совершенно  не  ценили,  и  даже  не
продали, а подарили советнику Ванвейлену в обмен на какой-то указ.
     Через пять минут Ванвейлен сидел  за  центральным  пультом,  исчисляя
ущерб.  Серая  гофрированная  кишка  оксигенератора  была   разрублена   -
неприятность на два часа работы. Центральный  дисплей  вспучился  неровным
розовым шрамом. Реактивная пуля ушла внутрь корабля  и  нагадила  там  еще
часа на три.
     Вся  остальная  аппаратура  работала  безупречно,  и   кошмарное   ее
поведение пять месяцев назад как было, так и осталось непонятным.  Ну  да,
привиделся CPU корабля кошмар, люди видят кошмары, а компьютеру,  что  ли,
нельзя? Что тут такого, господа?
     Видеокамеры, между прочим,  записали  все  происходившее  в  корабле.
Ванвейлен сидел в командирском  кресле,  пытаясь  понять,  какими  глазами
глядел на этот корабль покойный экзарх Варнарайна.
     Стависски  тихо  ругался  рядом.  Вейцы,  похозяйничав   на   пульте,
запустили-таки  систему  предполетной  подготовки,  -  единственный   блок
команд, не требовавший санкции командира корабля.  Стартовые  аккумуляторы
стали добросовестно подавать энергию в конвертер  и  теперь,  естественно,
были совершенно пусты. Для зарядки нужна была либо стационарная подпитка -
грошовое удобство на любом космодроме - либо два дня.
     - Нагадили - и даже не заметили, - жаловался Стависски.
     - Ничего. Мы тоже, может быть,  нагадили  и  не  заметили,  -  сказал
Бредшо.
     - Хватит! - рявкнул Ванвейлен.
     Бредшо вызвал остальной экипаж: связь работала отлично. Те  выслушали
новости:
     - Кроме покойника Баршарга и покойника экзарха,  никто  про  корабль,
по-видимому, не знал. Корабль не поврежден. Груза  нет  вообще,  -  араван
Баршарг  вычистил  все  до  последнего.  Приборы  мы   починим   к   утру.
Аккумуляторам нужно два дня.
     - Что же мы, через два дня уберемся  отсюда?  -  с  надеждой  спросил
Бредшо.
     - Нет, - ответил Ванвейлен, - мы уберемся отсюда  не  раньше,  чем  я
разыщу ваши контейнеры, Сайлас.
     - Что?! Вы  с  ума  сошли?!  Как  мы  погрузим  их  на  корабль?  Это
невозможно!
     - А я не собираюсь грузить  их  на  корабль.  Я  их  утоплю  в  любом
глубоком озере. За взятку мне все устроят. А если я этого  не  сделаю,  то
рано или поздно на них напорются. И пока я жив, этого не будет.


     Через час после заката, когда народ вернулся с полей, араван  Арфарра
в сопровождении двух десятков всадников прибыл в посад Небесных Кузнецов и
соскочил на землю перед круглой сельской управой, где  собрался  народ  на
вечернюю проповедь.
     Посад Кузнецов! Бывшие бунтовщики, нынешние стяжатели! Язва  на  теле
государства, проклятое место, где не действуют государственные законы, где
вместо чиновников - выборные старосты!
     Сын Мереника покосился  на  вошедших  и  рассудил,  что  не  подобает
прерывать заведенный чин ни ради старого знакомого, ни,  тем  более,  ради
большого чиновника. Тем более что проповедь его, надо сказать, была  очень
хороша и трактовала о том, что нынешний режим - и есть обещанное  пророком
время Великого Света, и нигде лучше народу житься не может.
     - Нынче государь и народ едины, - объяснил сын Мереника,  -  ибо  чем
зажиточней народ, тем зажиточней государство. Когда народ  приумножает,  а
государь охраняет умноженное, - это и есть время Великого Света.
     Собравшиеся зажигали розовые палочки и молились  за  свое  счастливое
настоящее. Когда проповедь кончилась, новый  араван  взошел  на  помост  и
сказал:
     - Я рад, что в посаде теперь уважают государя и честный труд, - но не
все вами нажито честным трудом. Самые стены ваших домов говорят об ущербе,
нанесенном государю. Вы сложили их из обломков разоренного вами города. По
закону за порчу казенного имущества полагается  исправительное  поселение.
Но справедливость - выше закона.  Сердце  государыни  Касии  не  может  не
смягчиться  при  мысли  о  страданиях  двух  с  лишним  тысяч   подданных.
Государыня Касия не хочет карать людей - она лишь требует, чтобы взятое  у
государства было ему возвращено. Через два  месяца  город  Шемавер  должен
быть восстановлен.
     Люди молчали ошеломленно. Кто-то выронил курительную палочку. Запахло
паленой циновкой. Подскочивший охранник затопал по полу ногами.
     - Стало быть, правду говорят, - сказал, выступив вперед, староста:  -
крупное ворье не тронете, а у праведного стяжателя все отберете?
     - Мы пожалуемся наместнику Рехетте! - крикнул кто-то.
     Наместнику Рехетте. Не государыне Касии. Но и - не пророку Рехетте.
     Араван Арфарра молча пошел с амвона. У  порога  командир-алом  что-то
зашептал ему на ухо. Араван обернулся к старосте.
     - Трое чужеземцев укрывались в Посаде. Где они?
     - На постое у кузнеца Нуша, - ответил староста.
     - Врешь. Там их нет. Постарайтесь найти их к  утру,  иначе  вас  ждет
кара за укрывательство чужеземных лазутчиков.


     Мереников посад утонул в утреннем тумане, и они  увидели  друг  друга
одновременно: охрана в лодочной цепи и люди в плоскодонке.
     Бредшо заколебался, но было уже поздно. Большая лодка из  заграждения
снялась с места и в несколько гребков сошлась борт о  борт  с  рассохшейся
посудиной.
     - Стой! Куда едешь?
     Ванвейлен вглядывался в туманную  муть,  пахнувшую  дымом  сторожевых
костров и какой-то обобщенной тревогой.
     - Да вот, - сказал он неопределенно,  -  к  кузнецу  Нушу.  Кузнец  в
Посаде хороший. Замок обещал сковать.
     - Что там происходит? - спросил Бредшо.
     В лодке засмеялись.
     - Слышали пророчество?

                         Восстановит Стены Града,
                         Воссоздаст Великий Свет.

     Вот араван Арфарра и восстанавливает стены Града.
     - Какого града? - тупо спросил Ванвейлен.
     - Града Шемавера, который бунтовщики разорили.  Вот  он  и  приказал:
мол, разберите  дома  по  камушкам  и  положите  камушки,  откуда  сперли.
Справедливый человек араван: и закон соблюл,  и  не  арестовал  никого,  и
заодно от наместника Рехетты пустое место оставил.
     - А вы что охраняете?
     - А мы смотрим, чтоб таракан  из  Посада  не  выскочил.  Кто  поймает
посадского - три ишевика.
     Ванвейлен стал потихоньку разворачивать лодку.
     - Ты куда? - удивился стражник.
     - Да я думаю, мил человек, здешнему кузнецу не до моих замков...
     Багор вцепился в борт мертвой хваткой.
     - Тебе же сказано, - повторил стражник, - за поимку посадского -  три
ишевика за человека.
     - Так я же не посадский, - сказал Ванвейлен, - я же снаружи приехал.
     - А мне кажется, ты изнутри ехал, -  сказал  стражник,  -  и  ночь  у
кузнеца провел.
     Сосед его добавил:
     - За замком он! Ни свет, ни заря - за замком! Замок-то свой,  небось,
в ножнах на пояс подвесишь: экий народ охочий до оружия стал...
     Рука Ванвейлена скользнула  за  пазуху.  Бредшо  напрягся.  Ванвейлен
неторопливо вытащил потертую  мошну,  распустил  веревочки  и  со  вздохом
пересчитал девять розовых бумажек.
     Глаза стражника потеплели.
     - Вот теперь вижу, - сказал он, - действительно вы снаружи ехали.


     Молодой белобрысый парень  из  посада  Белых  Кузнецов,  невесть  как
просочившийся  сквозь  араванову  охрану,  стоял  в  кабинете   наместника
Рехетты, смущенно разглядывая то золотую вышивку  на  гобеленах,  то  свои
собственные грязные башмаки, изгадившие белый пуховый ковер.
     Его немного  успокоило  то,  что  таких,  как  он,  в  кабинете  было
несколько человек: сидел оборванный монах-шой, не сводя  глаз  с  Рехетты,
сидела востроносая сухонькая ткачиха, сидел огромный и заскорузлый шорник,
судя по рисунку куртки.
     Парень понял, что в Анхеле уже знали о происшедшем в  Посаде,  и  без
объяснений заплакал:
     - За что государь разорил нас? Это же в убыток государю!
     Люди вокруг Рехетты были  вдвое  его  меньше,  они  обсели  его,  как
цыплята  наседку.  Наместник  дышал  в  кресле  тяжело  и  хрипло,  глядел
грустными куриными глазами.
     - Государю убыток, - ответил он, - зато храму Шакуника - выгода. Храм
устраняет ваши мастерские, а с ними - конкурентов.  Посчитай,  кто  был  в
совете пяти, кроме меня и покойника Баршарга. Трое  монахов-шакуников.  Ты
думаешь, они убили Баршарга, чтобы воссоединиться  с  государыней  Касией?
Они убили Баршарга, чтобы самим править провинцией, безо всяких  Баршаргов
и Касий...
     - Значит, - упершись глазами в вышивку на гобелене, спросил парень, -
Арфарра выполняет не волю государя, а волю храма? И мы можем  пожаловаться
в столицу?
     - Утром в Варнарайн прибыл инспектор из столицы, - отвечал Рехетта, -
я пожаловался ему на насилие в  отношении  посада.  Он  ответил  мне:  "Вы
клялись государыне Касии умереть ради спокойствия в стране. Почему бы  вам
не выполнить обещанного, господин пророк..."
     Рехетта помолчал и добавил:
     - А какой мне еще ответ мог дать инспектор, если он монах  шакуникова
храма в столице?
     Парень ахнул.
     - Мы покончим с храмом, - сказал шорник, -  когда  саранча  ест  рис,
крестьянин ест саранчу.
     - Нам обещали, - сказал монашек-шой,  давний  смутьян,  не  бросивший
этого занятия, - восстановить законы  Иршахчана,  а  вместо  этого  отдали
Варнарайн на откуп богу-ростовщику.
     Белобрысому  парню  из  посада  упоминание  о  законах  Иршахчана  не
очень-то понравилось, потому что у его отца была кожевенная мастерская, но
про бога-ростовщика он был согласен.
     - Ум государя в плену у колдунов, - сказал  посадский  парень.  -  Мы
должны уничтожить колдунов и развеять чары. К тому же всем  известно,  что
вы, господин Рехетта, умеете колдовать не хуже  шакуников  и  даже  делали
войска из бобов и рисовой бумаги.
     Наместник молчал. Ему казалось подозрительным:  как  это  парень  так
легко просочился сквозь араванову охрану?
     - Я должен посоветоваться с моим  небесным  отцом,  -  сказал  бывший
пророк. - Я дам ответ утром.



                                    5

     Ванвейлен на рассвете вернулся в усадьбу Даттама, узнал, что Даттам в
городе, бросился в город.
     Новый приказчик Даттама, Нуш, выслушал его рассказ о посаде  Небесных
Кузнецов - это было одно из первых известий. Нуш был человеком неопытным и
не очень умным, вчера лишь занявшим место пропавшего Миуса. А Даттам уехал
с утра, куда - неизвестно. Нуш подумал: "Что ж,  Арфарра,  наконец,  убрал
конкурентов храма. Я поставлю хозяина в неловкое положение,  сведя  его  с
этим, прыгающим."
     - Ну, - сказал Нуш Ванвейлену, -  как  только  Даттам  вернется,  ему
сразу все доложат, а так, - пойдемте, поищем его по городу.
     Взяли еще одного приказчика, Хоя, и пошли.
     Базар на пристани был опять пуст, несмотря на рабочий день.  Занавеси
государственных лавок и мастерских были широко распахнуты, люди  трудились
старательно,  как  на  сцене,  и  на  задниках  сцены,  в  соответствии  с
требованиями  самого  истинного  реализма,  древние   государи   улыбались
звериными физиономиями.
     На площади перед управой двое стражников лениво отгоняли мух от  тела
аравана Баршарга: тот качался в сером мешке над  Серединным  Океаном.  Это
был единственный публичный покойник в городе,  если  не  считать  каменных
статуй небесных чиновников, улыбавшихся во все четыре стороны.
     Ванвейлен подошел к покойнику и так долго на него  глядел,  что  даже
стражнику не понравилось:
     - Чего смотришь! Не воскреснет, небось!
     Ванвейлен отошел. Он уже понял, что приказчики  Даттама  не  ищут,  а
ходят из харчевни в харчевню, да слушают,  кто  чего  говорит,  да  читают
декреты Касии. "Да! - подумал Ванвейлен, - это не Ламасса, на  этот  город
гнев Небес за непокорство не обрушится!"
     Ванвейлен спросил их мнение о новом режиме. Младшенький Хой рассеянно
махнул рукой на полупустые улицы, где народ бродил с радостными  и  полыми
лицами.
     - Хорошо, - сказал он. - Чиновников - нет. Арестов - нет. Погромов  -
тоже нет.
     - Каких погромов?
     - А после смены власти погромов. Справедливость -  дело  всенародное.
Жнец  колосья  жнет,  воробьи  зернышки  подбирают.   Ведь   если   кто-то
обогатился, то за счет народа, так? А если за счет  народа,  то  ведь  это
только справедливо, чтоб народ отнятое обратно разделил, так?
     - И то, - добавил спутник, - если  не  давать  народу  участвовать  в
грабежах, то он, несмышленый, чего доброго,  не  торжеству  справедливости
радовался, а арестованным бы сочувствовал.
     - А сейчас почему тихо? - спросил Ванвейлен.
     Приказчик Хой тяжело вздохнул и поглядел в  безмятежное  озеро  перед
центральной площадью, над которым, как на ветке мирового  дерева,  качался
покойник.
     - Может, Иров день, - неопределенно протянул он.
     - Чего-чего? - не понял Ванвейлен.
     - Иров день, - уже увереннее проговорил приказчик.
     Он стал  объяснять:  в  каждой  провинции  при  столице  есть  желтый
монастырь, и время от времени в нем объявляется  великий  Ир.  Объявляется
нечасто - раз в два-три года,  по  всей  империи,  а  в  одной  и  той  же
провинции и вовсе редко: обычно раз в тридцать, а то и  пятьдесят  лет.  В
Варнарайне последний раз Ир побывал тринадцать лет  тому  назад:  как  раз
перед бунтом Небесных Кузнецов.
     - И каков Ир из себя? - спросил Ванвейлен.
     - Ну, самого-то Ира никто, кроме желтых монахов, не видит.  Они  люди
праведные, не то  что  наша  братия,  шакуники.  Если  Ира  небескорыстный
человек увидит - с ума сойдет. Как Ир родится, - в  городе  праздник.  Все
управы нараспашку, чи