ожно быстрее.
   - А ведь у меня есть такой человек. Думаю, завтра  к  вечеру  игрушка
будет в Храме.
   - Это даже хорошо, что к вечеру. В сумерках храмовники не  разглядят,
что перстень уронил перевертыш.
   - Его и при солнечном свете не раскусят. Он просто помешан на обликах
самых разных птиц!
   - И еще одно, Многоликий. Я думаю, что никто не должен знать о  нашей
разведке, а зеркало стоит закрыть, очень уж оно странный вид имеет, даже
когда не смотрит.
   Многоликий внимательно посмотрел на зеркало.
   - И опять ты прав...
   Он погасил Взгляд, потом, наклонившись, выдвинул один из ящиков стола
и достал небольшую коробочку и  кусок  яркой  парчи.  Накинув  парчу  на
зеркало и сунув перстень в коробочку,  он  тронул  пальцем  колокольчик,
висевший на небольшой вычурно гнутой подставке,  на  краю  стола.  Через
секунду в комнату вошел гвардеец.
   - Вызови ко мне Игошу-птичника, - бросил Многоликий гвардейцу.
   Тот молча кивнул и вышел.
   - Ну что ж. Белоголовый, ты свое обещание сдержал. Теперь я  расскажу
тебе все, что мне известно о возникновении границ в  моем  мире.  Только
предупреждаю, что эта легенда может совершенно не соответствовать  тому,
что было в действительности.
   Он откинулся  на  спинку  кресла,  прикрыл  глаза  и  негромко  начал
рассказ:
   - Произошло это сто тридцать шесть поколений назад. В  то  время  наш
мир был огромным шаром. Он был настолько велик, что люди, которые желали
объехать его вокруг, тратили на это  почти  четверть  своей  жизни.  Они
плыли на кораблях, переходили из города в город или из страны в страну с
караванами, они поднимались к горным перевалам и пересекали  бурные  или
спокойные реки, но если они шли все время за солнцем или, наоборот,  ему
навстречу, они рано или поздно приходили в то место, из которого  вышли.
В те времена люди в разных городах знали множество различных ремесел. До
сих пор сохранились песни и сказки, в которых рассказывается о  Джедале,
построившем летающий корабль, или о  Вандате,  который  сделал  железную
машину, бегавшую быстрее самой быстрой лошади. Есть  и  другие  истории,
повествующие о других, не  менее  чудесных  вещах,  происходивших  в  те
времена.
   И вот однажды два могучих мудреца и кудесника поспорили, кто  из  них
более важен для  нашего  мира.  Первый  сказал,  что  этот  мир  обречен
погрузиться в хаос войны, и будут люди убивать друг друга без причины, и
умрут ремесла и уменья, и воцарится злое  и  беспощадное  колдовство,  и
будут маги и колдуны властвовать в этом мире, пока  не  кончится  жизнь.
Второй же заявил, что не могут война и  убийства  бесконечно  повелевать
людьми, что и магия, и колдовство могут быть полезными, что мир,  правда
и жизнь более милы людям, чем ложь, распря и смерть, и  таким  останется
человек, пока не кончится жизнь.
   Так спорили они друг с другом много лет и не могли  переспорить  один
другого.
   Тогда первый выдул из черного вулканического стекла сосуд, назвал его
страшным словом "реторта" и сварил в этом сосуде голубой дождь. Это  был
странный дождь. Когда он пролился, его струи вонзились в  землю,  словно
стальные иглы, а  капли,  повисшие  на  ветках,  сверкали,  как  осколки
бриллиантов. Этот дождь не принимала в себя даже самая сухая земля. Лужи
после него растекались, ртутно поблескивая, и  испарялись  под  солнцем,
пачкая воздух чудным синим дымком. И после синего дождя люди, населявшие
наш огромный мир, начали воевать. Не было иных причин для  войны,  кроме
желания убивать, и не было победителей в этой войне, потому что  мужчины
уходили из дома, подгоняемые жаждой убийства, а женщин  и  детей  некому
было защищать, и их убивали другие мужчины, пришедшие  издалека.  Иногда
война останавливалась, словно задохнувшись, но с неба  снова  проливался
голубой дождь, и люди снова, словно обезумев,  бросались  в  драку.  Все
воевали против всех, и предводительствовали этими обезумевшими от  крови
бандами маги, чародеи, кудесники и колдуны, получившие невиданную  силу.
Пришли в наш мир магия и чародейство и затопили его.
   И сказал первый мудрец и кудесник: "Вот! Смотри! Я прав!"
   Но второй в своей тайной мастерской, спрятанной, по преданию, в самой
большой пещере  Безумных  гор,  выковал  Желтого  дракона.  И  когда  он
выпустил дракона из пещеры, небо над нашим миром стало багровым и солнце
растворилось в нем. Желтый дракон выпил голубой дождь до последней капли
и умер, а с неба в землю ударили  зеленые  молнии.  После  этого  встали
между странами и народами Границы. Были ли это моря с мелями, скалами  и
страшными течениями, или пустыни без края,  наполненные  желтым  знойным
песком,  на  котором  грелись  пестрые  змеи  и  черные  тарантулы,  или
смрадные,  топкие  болота,  покрытые  ряской  и  населенные   страшными,
уродливыми созданиями, или неприступные горы без троп и перевалов -  они
были непроходимы, и они разделили людей. И люди, словно  опомнившись  от
страшного безумия, бросили оружие и вернулись к своим очагам.  Те,  кого
война не забросила слишком далеко от дома. Война умерла, но наш огромный
мир-шар разделился на маленькие отдельные  плоские  мирки.  И  это  была
плата за правду, жизнь и мир.
   Ничего не сказал второй мудрец и кудесник, увидев дело рук своих.  Он
повернулся и навсегда  ушел  в  другие  миры,  к  другим  людям.  Только
осталось после него одно заклинание. И когда кто-нибудь сможет прочитать
его и расплести завязанный им узел, мир наш снова станет шаром, и людям,
пожелавшим объехать его вокруг, придется тратить  почти  четверть  своей
жизни, двигаясь за солнцем или навстречу ему. Вот тогда снова побежит по
дорогам железная машина, а в небо поднимется летающий корабль.
   Многоликий замолчал. Из-под его закрытых глаз  по  щекам  протянулись
две блестящие дорожки, оставленные скатившимися слезинками.
   Несколько   минут   длилось   молчание,   а   затем    я    осторожно
поинтересовался:
   - А где можно увидеть это заклинание?..  Многоликий  открыл  глаза  и
уставился на меня, словно впервые увидел.  Потом,  тряхнув  головой,  он
вернулся в настоящее и переспросил:
   - Ты что-то спросил, Белоголовый?
   - Я говорю, где можно это заклинание увидеть?
   - Какое заклинание?
   - Ну, ты сказал,  что  после  второго  мудреца  осталось  заклинание,
развязав которое, можно убрать границы.
   Он некоторое время смотрел на меня недоумевающим взглядом,  а  затем,
словно наконец поняв, о чем я спрашиваю, ответил:
   - Это заклинание записано в последней книге  мудреца.  Только  сейчас
уже никто не знает, что это за книга... Может,  она  вообще  не  в  моем
мире...
   Мы помолчали.
   - Да, красивая, но страшная легенда... Но неужели не осталось никаких
записей о том, "довоенном"  времени?  Неужели  все,  кроме  человеческой
памяти и фантазии, уничтожено?
   Многоликий как-то странно взглянул на меня, а потом будто бы про себя
пробормотал:
   - ...Свихнувшиеся камни?..
   Он потер лоб и, коротко бросив мне:
   - Подожди, - снова толкнул колокольчик. На этот раз гвардеец запустил
в кабинет довольно странную личность, а сам остался снаружи.
   Невысокий, еще  очень  молодой  паренек,  одетый  в  простую,  чистую
рубашку, свободно болтавшуюся поверх таких же простых штанов. На  ногах,
как, впрочем, и на темной вихрастой голове, у него ничего  не  было.  Он
отвесил почтительный поклон, но в глазах его мерцало веселое нахальство,
словно он чувствовал себя равным и Многоликому, и, уж во всяком  случае,
мне.
   - Вот что, Игоша, есть очень важное задание для твоих способностей...
   Игоша только улыбнулся, ожидая продолжения.
   - Нужно вот эту штучку, - Многоликий протянул через стол коробочку  с
перстнем, - забросить в Храм. Причем сделать это надо на виду у охраны и
так, чтобы они подумали, будто ее птица случайно выронила... Как,  можно
это сделать?..
   - Птица выронила?.. - пробормотал паренек себе под нос,  с  интересом
разглядывая перстенек. Потом, взглянув на нас, он спросил:
   - Когда?..
   - Чем скорее, тем лучше! Но в любом случае  это  надо  сделать  очень
аккуратно, так чтобы с тобой ничего не случилось...
   - А чего со мной  случиться  может?..  -  беззаботно  поинтересовался
паренек.
   - Чего, чего... - передразнил его Многоликий. - Стрелку  пустят,  вот
чего...
   -  Стрелку?..  -  задумчиво  переспросил  Игоша  и   тут   же   бодро
поинтересовался:
   - Так можно лететь?..
   - Можно... - разрешил Многоликий. - Когда думаешь сделать?
   - Так завтра к вечеру... Раньше не успеть.
   - Ну я так и думал, - подтвердил Многоликий и добавил:
   - Действуй!..
   Паренек нырнул за дверь, а Многоликий несколько секунд словно смотрел
ему вслед, уставившись на закрытую дверь. Потом, повернувшись к зеркалу,
погладил раму, включая запись, и снова посмотрел на меня.
   - И  долго  твой  Глаз  действовать  будет?..  Вопрос  был  для  меня
неожиданным, я, право, об  этом  не  думал,  поэтому  ответил  не  очень
уверенно:
   - Вообще-то  до  тех  пор,  пока  не  разобьется  зеркало...  или  не
расколется рубин в перстне... Глаз-то к  рубину  привязан,  а  Взгляд  к
зеркалу...
   -  Ценными,  однако,  предметами  эти  штучки  стали,  -   усмехнулся
Многоликий, а затем, немного помолчав, вдруг сказал:
   - А ведь я, пожалуй, покажу тебе свихнувшийся камень.
   И, увидев мой недоуменный взгляд, пояснил:
   - Ты спрашивал насчет старинных записей. Так вот  нет  их  у  нас.  И
вообще мы пишем очень редко. Пишется книга,  чтобы  навсегда  установить
закон, пишется книга,  чтобы  поделиться  со  всеми  новым,  только  что
открытым, а больше писать нет необходимости...
   - Ну а как же ты, допустим, посылаешь сообщения своим подданным?
   - Так просто посылаю гонца, он все что надо и перескажет.
   - Да мало ли чего он там наврет! Или забудет  половину.А  потом,  как
они могут быть уверены, что посланный прибыл именно от тебя. Если у него
есть документ, подписанный тобой, тогда все ясно, а так...
   - Да ты - этот... - он неожиданно щелкнул пальцами, вспоминая забытое
слово, - ...бюрократ. Это как же мой посланник может что-то  забыть  или
тем более  что-то  соврать.  Он  ведь  знает,  что  от  меня-сокола,  от
меня-тигра или от меня-акулы он нигде  не  спрячется.  И  подданные  мои
знают, что если кто-то посмеет прикинуться моим посланником,  тот  долго
здоровьем  хвастать  не  сможет!  Так  что  писать  нам   приходится   в
исключительных случаях. Но есть у  меня  камешки,  которые  мы  называем
"свихнувшимися". Их немного, и они показывают интересные  вещи.  Правда,
далеко не любой человек может смотреть то, что они  показывают,  поэтому
их так и называют. Камни эти дороже рубинов, алмазов и прочих изумрудов.
- Он кивнул на мой палец, украшенный перстнем.
   - Редкие эти камни очень... Самое обидное,  что  после  показа  такой
камень теряет свои свойства. Но так и быть, тебе я такой камешек покажу.
- Он оценивающе посмотрел на меня и добавил:
   - Мне почему-то кажется, что ты  способен  отсмотреть  большую  часть
того, что тебе камень покажет... Пошли!.. - И  он  энергично  вскочил  с
кресла.
   Мне ничего не оставалось делать, как только последовать за ним. Когда
мы пошли петлять по коридорам замка,  сопровождаемые  двумя  гвардейцами
эскорта, я на ходу поинтересовался:
   - И далеко мы направляемся?..
   - Ты что же, думаешь, я храню свихнувшиеся камни у себя в  кабинете?!
Мы идем в сокровищницу. Там его и посмотришь. Я даже отсмотренные  камни
из хранилища не выношу, кто их знает, вдруг к ним  вернется  способность
истории показывать!..
   Мы долго шагали по коридорам и переходам, несколько раз спускались по
разным лестницам, пока наконец не оказались в  самой  Черной  скале.  По
наклонно прорубленному, низкому и узкому тоннелю мы подошли к массивным,
обитым железными полосами дверям, и тут из незаметных, но глубоких  ниш,
расположенных по обеим сторонам от двери, выступили  двое  закованных  в
броню гвардейцев. Один из них, увидев Многоликого,  сдвинул  у  себя  на
поясе незаметную пружинку и в  бедре  его  панциря  открылась  маленькая
дверка, из которой он извлек два ключа. Этими ключами он открыл дверь и,
пропустив нас внутрь, затворил ее за нами.
   Дальше  мы  шли  вдвоем.  Пройдя  несколько  комнат,   образовывавших
анфиладу, мы оказались  в  дальнем  конце  хранилища.  Здесь  Многоликий
указал мне на старое кресло, приткнувшееся у  стены,  а  сам  подошел  к
небольшому  трехногому  столику,  на  котором  стояло   странного   вида
устройство.  Больше  всего  оно  напоминало  старую  спиртовку,   только
несколько  больших  размеров  и  увенчанную   странной   трехлепестковой
короной.
   Пока я из своего кресла разглядывал этот  прибор,  Многоликий  открыл
своим ключом ящик стола и достал оттуда  самую  обыкновенную...  гальку.
Да-да, простую, обкатанную  речной  волной  серую  гальку,  единственное
отличие которой от ее земной копии заключалось  в  том,  что  она  слабо
поблескивала маленькими  вкраплениями  слюды.  Он  нежно  установил  эту
галечку в корону над спиртовкой и, повернувшись ко мне, сказал:
   - Ты будешь смотреть историю  один.  Для  меня  это  слишком  большое
напряжение, да к  тому  же  я  достаточно  хорошо  представляю,  что  ты
увидишь. Я уже видел подобную историю... вот только пересказать ее очень
трудно, так что лучше посмотри. Ни во что  не  вмешивайся  -  все  равно
сделать ты ничего не  сможешь,  просто  сиди  и  смотри.  Когда  история
кончится, тебя отнесут в твои покои.
   Он ободряюще улыбнулся, а потом наклонился  к  столику  и  зажег  под
лежавшим на подставке камешком небольшое голубоватое пламя. После  этого
он быстро, не  оборачиваясь,  покинул  сокровищницу,  а  я,  как  дурак,
уставился на речную гальку, поджаривавшуюся над дурацкой спиртовкой.
   Прошло несколько  минут,  и  мне  показалось,  что  пламя  под  серым
поблескивающим камушком начало ослабевать. Даже скорее не ослабевать,  а
как будто растворяться. Я оторвал глаза  от  завораживающего  синеватого
язычка и огляделся. Стены сокровищницы и вещи,  ее  наполнявшие,  слегка
размылись,  словно  растворяясь  в  вязком,   неожиданно   повлажневшем,
воздухе, и этот процесс  достаточно  быстро  нарастал.  Окружающая  меня
обстановка уже стремительно менялась,  гладкие,  словно  отполированные,
черные стены хранилища, комоды, сундуки, ларцы  и  укладки,  наполнявшие
комнату, истаивали и исчезали, а вместо них  все  явственнее  проступали
бурые  неровные  стены  огромной   пещеры,   исписанные   прожилками   и
вкраплениями различного цвета пород и руд.
   В этот момент я обратил внимание на то, что  не  только  кресло  подо
мной, но и самое мое тело растворилось  и  исчезло.  Меня  не  было!  Ну
вообще-то я был. Ведь кто-то  наблюдал  за  всем  тем,  что  происходило
вокруг, вот только мои глаза, если только они сохранились, не  наблюдали
более мою бренную плоть.
   Впрочем, я даже и не испугался. Голова  была  занята  совсем  другим,
поскольку посредине пещеры появился довольно грубый, сделанный  явно  на
скорую руку очаг,  в  котором  теплился  слабый,  прогоревший  костерок.
Легкий, синеватый дымок совершенно отвесно поднимался  к  темному  своду
пещеры и исчезал там. Огромное бурое пространство ничем не освещалось, и
вместе с тем в нем было достаточно светло. Свет, казалось, существовал в
этой пещере совершенно независимо от какого-либо источника.
   Рядом с очагом расположился крупный, средних лет  мужчина.  Он  сидел
прямо на полу в какой-то неудобной позе и что-то быстро, не отрываясь  и
почти не задумываясь, писал  в  здоровенной,  толстой,  переплетенной  в
грубую кожу книге,  лежавшей  перед  ним  на  огромной  каменной  плите,
выполнявшей роль весьма  неудобного,  низенького  столика.  Его  длинные
светлые волосы в беспорядке рассыпались по плечам и спине, а  склоненное
над листом лицо было в три четверти повернуто в мою сторону,  и  я  ясно
видел  крупный,  благородных  очертаний  нос,  полные,  яркие   губы   и
заинтересованно поблескивающие глаза. Одет он был во все черное,  причем
это все состояло из длинной то ли рубахи, то ли плаща, закрывавшего  все
его тело, от плеч до пяток. На грубой ткани этой  странной  одежды  явно
проступало переплетение толстой пряжи.
   Я рассматривал открывшуюся картину  не  более  двух-трех  минут,  как
вдруг этот мужчина не поднимая головы негромко произнес:
   - Ладно, хватить прятаться, давай вылезай!.. Ты же не в прятки играть
ко мне явился!
   Я растерялся: "Как он может меня видеть, если я сам себя не  вижу?.."
- но оказалось, что блондин обращался вовсе не ко мне.
   Не успело эхо его голоса вернуться,  отразившись  от  высокого  свода
пещеры, как в воздухе зазвенел  радостный  и  в  то  же  время  какой-то
нервный смех. Прокатившись под  сводами,  он  замер,  а  в  темном  углу
пещеры, прямо из ничего, возник второй мужчина.  Он  был  ярко  освещен,
казалось, свет, собравшись со всей пещеры, сгустился над  этой  фигурой.
Едва бросив на него взгляд, я  поразился,  насколько  он  был  похож  на
писавшего. Словно дух этого мира затеял игру  с  не  поднимавшим  головы
писателем, вылепив его полное подобие. Только волосы вновь  появившегося
были цвета воронова крыла, а точно такой же, как на блондине, балахон  -
яростно белым. Мужчина шагнул к хозяину пещеры.
   - Я просто хотел немного за тобой понаблюдать... брат... -  громко  и
выразительно сказал появившийся.
   - Скажи лучше - подсмотреть, - тут же спокойно ответил блондин.
   Брюнет снова заразительно расхохотался. В этот момент писавший поднял
наконец голову и удовлетворенно произнес:
   - Ну вот я и закончил...
   Длинное, красивое, изысканно изогнутое  перо  в  его  руке  вспыхнуло
ярким пламенем и исчезло, а писавший слегка потряс опустевшими пальцами,
словно стряхивал с них серый налет пепла.
   - Все пишешь, брат?.. - звонко спросил вновь прибывший. - И как  тебе
не  надоест  эта  никчемная  писанина.  С  твоими   способностями...   и
возможностями... можно было бы заняться и какими-нибудь более серьезными
делами.
   - Куда уж серьезнее, - пробормотал себе  под  нос  блондин,  а  затем
громко ответил:
   - Ага, ага... такими, например,  какими  занимаешься  ты?..  Ты  ведь
опять из мира Срединного моря явился?
   - Точно!.. - довольно улыбнулся черноволосый.
   - Судя по твоей довольной физиономии, сотворил очередную пакость?..
   Черноволосый снова громко рассмеялся.
   - И когда ты только  бросишь  эти  шалости?..  -  сокрушенно  покачал
головой блондин.
   - Ну, знаешь!.. - Брюнет явно обиделся. - Только  ты  способен  самые
мои серьезные проекты объявить шалостями!
   - Да какие там серьезные проекты. Или кого-нибудь напугать до смерти,
или  очередной  храм  себе  выцыганить...  -  Светловолосый  внимательно
посмотрел на своего гостя и добавил:
   - Хотя, судя по твоей довольной физиономии, ты этот храм уже получил.
Ну, хвастай, где и на чье имя...
   - На восток от Срединного моря,  в  главном  городе  великой  империи
людей,   называющих   себя   "персы",   возведен   величественный   храм
Анхра-Майнью,  страшному,  черному  богу  зла  и   несчастий,   убившему
собственного брата. - И он снова довольно расхохотался.
   - Да-а-а!.. Ну и имечко!.. Как ты сказал - Анхра-Майнью?.. Что же это
за язык, в котором  таким  образом  располагаются  согласные  и  гласные
звуки?.. - задумчиво поинтересовался светлый.
   - Хм... Мне тоже больше нравится имя, которым меня  называют  эллины.
Это жители северного берега Срединного моря, - уточнил веселый брюнет. -
И боятся они меня гораздо больше самих персов...
   - И какое же имечко они для тебя подобрали?..
   - Ариман! - довольно смакуя, произнес черноволосый.
   - Ага!.. А  братика  невинно  убиенного  они  как  прозвали?..  -  не
унимался светловолосый.
   - Аху... -  черноволосый  снова  начал  давиться  хохотом,  -  Аху...
Ахура... Ахура... мазда, - выхохотал он наконец.
   - Н-да... - только и произнес светл