ое в яркую  желтую  курточку  и  алые  бриджи
жокея, с грязными до черноты босыми ногами, весьма напоминавшими копыта,
и гладко причесанной головой, которую венчал шикарный вороной  "конский"
хвост, спускавшийся почти до чисто выметенного пола.
   - Прошу прощения, - обратился я к нему, - а куда направился паренек?
   - Какой паренек? - ответил он визгливым фальцетом.
   - Тот, который только что сюда вошел.  Он  обещал  проводить  меня  к
моему коню.
   - Так это я. - И гном радостно  осклабился,  показав  крупные  редкие
зубы. Он тут же развернулся и потопал  в  глубь  конюшни.  Мне  пришлось
двинуться следом за ним.
   - За последние десять секунд ты здорово  изменился,  -  с  удивлением
протянул я.
   Гном, не оборачиваясь, заверещал:
   - Это когда я выхожу во двор, на солнце, я меняюсь, а на самом деле я
вот какой. - тут он резко затормозил и,  расставив  в  стороны  руки  со
сжатыми кулачками, медленно покрутился на месте, демонстрируя себя.
   Я опять, едва не налетел на  него  и  уже  с  некоторым  раздражением
заявил:
   - Прекрасно, я запомнил. А как мне тебя называть, если вдруг  ты  мне
понадобишься?
   Гном, быстро перебирая своими копытами, уже двигал дальше и на  ходу,
не оборачиваясь, с гордостью ответил:
   - Я - лошадный!
   - Ни разу не слышал такой фамилии, - удивился я, возобновляя свой бег
за лидером. Леди на моем плече чуть слышно хихикнула, .
   Гном встал как вкопанный и, резко повернувшись,  уставился  на  меня,
решив, видимо, что я  над  ним  издеваюсь,  но,  увидев  мою  совершенно
серьезную физиономию, заявил:
   - А я ни разу не слышал, чтобы у лошадного была фамилия.  Лошадный  -
я! - снова гордо произнес он.
   На  этот  раз  он  меня  не  застал  врасплох,  мне  удалось  вовремя
затормозить  и  избежать  очередного   столкновения.   Лошадный   стоял,
выпрямившись во весь свой крошечный рост, выпятив грудь и глядя на  меня
снизу вверх,  смешно  задирая  голову.  Его  прическа  мела  чистый  пол
конюшни. Он явно ждал от меня какого-нибудь нового глупого вопроса.
   Я не обманул его ожиданий.
   - Но имя-то у тебя есть? Не могу же я орать на весь двор:  "Лошадный!
Лошадный!"
   Он вдруг польщенно улыбнулся и, двинувшись дальше, заверещал:
   - Ну, если ты хочешь дружить, я, конечно, могу сказать тебе свое имя.
Хотя все именно орут: "Лошадный, лошадный".
   - Конечно, я хочу дружить, - как можно убедительнее проговорил я.
   Лошадный  опять  резко  остановился  и  уставился  на   меня   своими
глазенками.
   - И ты будешь по-дружески приносить мне угощение?  -  Он  с  надеждой
смотрел мне в глаза.
   - Конечно, - честно заявил я. - Особенно  если  ты  мне,  как  другу,
скажешь, что ты больше всего любишь.
   Он вдруг судорожно сглотнул и с восторгом произнес:
   - Овсяное печенье, - подумал и добавил:
   - Кило.
   - Заметано, - бодро ответил я. - Так как же мне тебя звать?
   Лошадный потупился и заскреб ножкой по полу. Потом исподлобья  бросил
на меня взгляд и застенчиво спросил:
   - А ты смеяться не будешь?
   Леди опять хихикнула.
   - С какой стати? - возмущенно ответил  я.  -  Как  можно  над  другом
смеяться?
   Лошадный глубоко вздохнул и прошептал:
   - Миша.
   - Отлично, Михаил, - уточнил я. -  А  меня  можешь  звать  Илья,  или
Вепрь.
   Он укоризненно на меня посмотрел и повторил:
   - Меня зовут Миша.
   Я мгновенно поправился:
   - Хорошо, Миша, пойдем все-таки посмотрим Ворона.
   Миша повернулся и заторопился дальше по  проходу  между  стойлами.  Я
припустился за ним.
   Ворон встретил нас тихим ржанием и  вначале  потянулся  к  лошадному.
Тот, привстав на цыпочки, погладил его по носу и, повернув голову в  мою
сторону, шепотом спросил:
   - Ты сахар принес?
   Я в растерянности пожал плечами,  и  тогда  Миша,  выудив  из  своего
кармана, сунул мне в  руку  липкий  белый  обломок.  Я  протянул  ладонь
Ворону. Тот осторожно, прихватив сахар  губами,  ткнулся  мне  в  ладонь
носом. Я, войдя к Ворону в просторное стойло, внимательно  его  оглядел.
Выглядел тот, на мой непросвещенный взгляд,  прекрасно  и  был  готов  к
продолжению нашего путешествия.
   - Ты не беспокойся, - раздался резкий голосок Миши, -  конь  будет  в
полном порядке.
   - А кто тебя сменяет? - обратился я к своему новому другу.
   - Как это сменяет? - удивился тот.
   - Ну, когда ты отдыхаешь.
   - Когда я отдыхаю? - Миша, похоже, меня не понимал.
   - Ты же не прикован к этой конюшне.  У  тебя  должно  быть  свободное
время, сходить куда-нибудь, развлечься там?..
   Он задумчиво склонил голову набок.
   - Я что-то не пойму, - заверещал он через мгновение. - Я здесь один и
всегда, и дальше двора не ухожу. И какое время свободное с развлечением,
я не знаю. А знаю я лошадей, и чего им надо, и чего им  не  надо.  -  Он
опять немного помолчал и обиженно добавил:
   - А если ты дружить не хочешь, так и скажи!
   - Я друзьями не бросаюсь, - гордо заявил я. - А вопросы задаю, потому
что хочу о своем друге все знать, чтобы быть ему полезным.  А  ты  сразу
обижаться.
   Мы уже вышли из стойла Ворона и двигались к выходу. После  этих  моих
слов Миша вдруг взял меня за палец, и неожиданно грустно сказал:
   - Я не обижаюсь. Только знаешь, Вепрь, никто со мной не дружит, а все
орут: "Лошадный, лошадный". И никто меня не угощает, а я со двора  выйти
не могу, заклятие не дает.
   Что-то перехватило мне горло, и я, часто  заморгав,  не  удержался  и
погладил его по гладкой головке.
   В этот момент я вышел на залитый солнцем двор. Рядом со  мной  никого
не было, в густой тени коридора конюшни смутно виднелась какая-то  тень.
Мне захотелось вернуться  к  Мише,  но  Леди  своим  слегка  насмешливым
голоском проворковала:
   - Пошли за печеньем. Сам пообещал.
   Я медленно побрел к воротам и, выходя из  них,  обернулся.  Во  дворе
снова появился нескладный подросток в драной одежонке с большой лопатой,
которой он сгребал катыши конского навоза.
   Выйдя из ворот, я обнаружил, что стою на  прямой  как  стрела  улице,
буквально через несколько домов выбегающей из городка в открытое поле. В
противоположном направлении  улица  образовывала  перекресток,  а  затем
упиралась в несуразное двухэтажное здание, представлявшее  собой  помесь
готического собора и  греческой  базилики.  Двускатную  крутую  крышу  и
боковые навесы, крытые красной черепицей, подпирал фронтон,  опирающийся
на классические дорические колонны, стоящие  на  выщербленной  мраморной
площадке, стекающей короткими ступенями  к  упирающейся  в  них  дороге.
Небольшие вытянутые окошки на фасаде,  забранные  в  простые  Т-образные
рамы, были заполнены цветными, сильно запыленными виражами.  Все  здание
имело такой возвышенный и в то  же  время  нелепый  вид,  что  буквально
притягивало к себе. Я, конечно же, направился в его сторону. Тем более в
моей голове мелькнула мысль, что не плохо бы ознакомиться  с  образчиком
религиозных верований местных жителей, коль скоро  это  здание  окажется
культовым.
   Подойдя к перекрестку, я огляделся. На улице, пересекавшей мой  путь,
было очень оживленное  движение.  Шагали  разнообразно  одетые  люди,  в
основном  женщины,  коренастые  мужички  катили   за   собой   маленькие
двухколесные тележки, нагруженные овощами и зеленью, ослы и мулы  тянули
телеги побольше - эти были завалены мешками, бочками, коробами.
   - Я тебе  говорила,  что  дело  надо  делать  по  утрам,  -  довольно
проворковала Леди мне в ухо, щекоча его своим язычком.  -  Видишь,  люди
торопятся на базар.
   - Мы тоже пойдем на базар, только сначала я  хочу  заглянуть  в  этот
храм. - Я кивнул в сторону заинтересовавшего меня здания.
   - С чего ты решил, что это храм?
   - Похоже.
   - Хм. - В ее междометии явственно звучало сомнение.
   Между тем мы пересекли перекресток,  прошмыгнув  в  потоке  людей,  и
вышли на совершенно пустую площадь перед зданием.
   Вблизи стало ясно, что оно очень запущено и давно требует  серьезного
ремонта. Мраморная плитка, облицовывавшая когда-то здание,  потрескалась
и во многих местах отвалилась. Колонны, еще сохранявшие свою  прекрасную
классическую форму, были в плачевном состоянии, капители, венчавшие  их,
были обломаны, лепной фриз практически полностью отвалился,  не  хватало
многих чешуек черепицы. В общем, здание представляло  собой  запущенную,
разваливающуюся древность.
   Поднявшись по истертым, выщербленным  ступеням,  я  потянул  на  себя
массивную  резную  дверь,  и  она  тихо  и  медленно,  словно  во   сне,
распахнулась. Внутри царил полумрак и пыльное  запустение.  Сквозь  окна
второго яруса пробивались четкие, как будто нарисованные,  снопы  света,
озаряя фрагменты внутренней колоннады, то же  полуразрушенной.  Огромный
центральный  зал  и  темные  боковые  пределы,   отсеченные   внутренней
колоннадой, были пусты. Только в дальнем конце центрального зала  смутно
возвышалось какое-то Сооружение. Я двинулся внутрь и,  пройдя  несколько
шагов, почувствовал, как за мной неслышно закрылась дверь.
   - Тебя прямо тянет в незнакомые и, весьма вероятно, опасные места,  -
прошептала Леди. Ей, похоже, было не по себе.
   - Ага. Сначала меня занесло в  незнакомый  и  опасный  мир,  потом  в
незнакомый и опасный лес, теперь в незнакомый и опасный дом. Хотя особой
опасности я не ощущаю. Так, давно брошенное здание.
   - Нет, здесь кто-то есть. Я это ясно чувствую.
   - Где? - Я тоже насторожился и стал озираться по  сторонам,  стараясь
рассмотреть, не двигается ли что-нибудь в темных боковых пределах.
   - Везде, - коротко и  напряженно  ответила  Леди  и  приподняла  свою
головку.
   Мои шаги разносились по зданию как тихий шелест и эхом  отдавались  в
каждом  его  уголке.  Наконец  я  приблизился  к  темному,   непонятному
сооружению в конце зала и потрогал его, Под моими пальцами  был  пыльный
холодный полированный камень. Что бы там ни говорила Леди,  вокруг  было
пусто и тихо. Я уже собирался  повернуть  назад,  когда  столб  пыльного
света, падавший, словно луч прожектора, из окна под крышей, пересекавший
темную вышину здания  и  пропадавший  за  левой  колоннадой,  дрогнул  и
потянулся  вниз.  Он  медленно  опускался,  высвечивая   полуразрушенные
колонны и потертую, в непонятных разводах роспись на стенах,  и  наконец
уперся в гигантский куб темно-зеленого мрамора, перед которым  я  стоял.
Внутри камня вспыхнули золотистые искорки, и по гулкому залу прошелестел
сначала вздох, а затем едва слышный шепот:
   - Спрашивай, пришлец?
   - Кто ты? - невольно вырвалось у меня.
   - Я - последний бог этого мира.
   "Ну вот мы и познакомимся с религией и мистикой  местных  жителей,  -
подумалось мне. - Ведь ты как раз этого и хотел".
   - Если ты последний бог этого мира, значит, больше  в  нем  богов  не
осталось? - задал я провокационный вопрос.
   - Боги давно покинули этот  мир.  Здесь  и  меня  почти  уже  нет,  -
прошелестело в ответ.
   - Но почему этот мир покинут богами?
   - Любой бог жив,  пока  люди,  населяющие  мир,  в  него  верят,  ему
поклоняются, ему и  ради  него  приносят  жертвы.  Когда  вера  в  людях
иссякает, бог истаивает и превращается, в представлении новых поколений,
в лучшем случае в маленький иногда смешной, иногда страшный,  но  всегда
непонятный курьез.
   - А в худшем?
   - В худшем случае на место ушедших богов приходит новое  божество,  а
старые боги превращаются в демонов, и жрецы нового божества  пугают  ими
верующих. Затем цикл повторяется  снова,  и  снова,  и  снова.  -  Голос
шелестел, как пыль в луче света, без эмоций, выражения, красок. - В этом
мире жили разные боги, но теперь людям не нужны покровители, они  верят,
что правящие магистры могущественнее  любого  из  богов.  Так  что  боги
забыты, и их храмы обратились в развалины. И разве в твоем мире  это  не
так?
   Что ж, пожалуй, этот шелестящий, призрачный голос прав. И в моем мире
отвергнутые боги превращались в демонов, сменяясь другими, а те, в  свою
очередь, третьими...
   - Почему же ты все еще здесь?
   - Я - Мора, Бог судьбы. Я мог предсказать человеку его  будущее,  его
путь, я мог ответить на любой вопрос бытия. И не только предсказать,  но
и помочь человеку изменить, направить поток судьбы в другое  русло.  Еще
несколько десятков  лет  назад  я  имел  тысячи  адептов,  и  этот  храм
наполняли сотни паломников, шедших ко мне со всего мира. Но со  временем
интересы людей ограничились  накоплением  различных  предметов,  вопросы
сводились к тому, как  потеснить  соседа,  обмануть  партнера,  разорить
конкурента. Сегодня никого не  интересуют  Жизнь  и  Смерть.  Мне  стало
нечего им сказать, им стало нечего у меня спросить. Скоро я окончательно
уйду.  Ты  единственный  за  последние  тридцать  лет,   заглянувший   к
последнему богу, заглянувший из простого любопытства.
   - Но мне есть, о чем тебя спросить.
   - Спрашивай, пришлец, - повторил голос.
   - Ты знаешь, я не из этого Мира. Что мне сделать,  чтобы  не  сбылось
пророчество облов, чтобы я вернулся к себе, а этот  Мир  продолжал  свое
существование?
   - Ты поверишь мне и сделаешь, что я скажу?
   - Конечно, если совет твой не будет явной глупостью.
   - А какой критерий разумности ты выберешь?
   Я задумался. Действительно, могу ли я определить  степень  разумности
совета божества. Наконец я решил, что ничто не заставляет меня следовать
его советам. Я ведь всегда придерживался принципа  -  выслушай  совет  и
поступи по-своему.
   - Мне достаточно будет знать, что ты серьезно ответишь на мой вопрос,
- произнес я.
   - Ну что ж, слушай. Чтобы возвратиться в свой мир, оставив нетронутым
этот, тебе необходимо явиться к Красному Магистру, или  Арку  из  Холма,
объявить,  кто  ты  есть,  и  войти  в  синее  пламя.  Но  при  этом  ты
воскреснешь, потеряв шанс стать самим собой.
   В зале повисло тяжелое молчание. Я  ожидал  чего  угодно,  только  не
предложения взойти на плаху. Мне предлагали умереть, воскреснуть  и  при
этом не стать самим собой.
   - Нам пора двигать отсюда, - раздался голос  Леди,  и  я  очнулся  от
своих размышлений. - Этот Мора уже не от мира сего. Он тебе  насоветует,
только уши развешивай.
   Нет, этот божеский совет мне положительно не нравился.  С  какой  это
стати мне совать голову в петлю? Как сказал Странник, таких и  без  меня
найдется в достатке. И вполне возможно, что этот  Мора  -  тайный  агент
моих незнакомых недругов, готовых  убивать  меня  столько  раз,  сколько
потребуется для осуществления их непонятных целей. Пожалуй, Леди  права:
надо действительно уносить отсюда ноги.
   - Вот ты и принял решение, - пронеслось шелестом по залу. -  Ты  тоже
не веришь в меня и мои предсказания. И все же я тебе скажу.  Пророчество
облов исполнится. Этот мир не простоит и четырнадцати дней после  твоего
ухода. И именно ты совершишь последнее деяние, которое его  разрушит.  В
одно мгновение ты найдешь себя и обретешь право жить! Но через...  -  он
помолчал, словно что-то подсчитывал, - ...через несколько лет  ты  снова
себя потеряешь и станешь...
   Он не договорил. Я стоял и напряженно ждал продолжения, но в  пыльном
сумраке, затихая, раздалось только:
   -  А  мне  пора  покидать  этот  мир.  Я  выполнил   свое   последнее
предназначение - я здесь больше не нужен...
   Луч света, лежавший на каменном постаменте, стал тускнеть, как  будто
на солнце за окном медленно, набегало  облако,  и,  наконец,  совершенно
погас. Я начал медленно пятиться к выходу, когда зеленая каменная глыба,
стоявшая передо  мной,  с  громким  треском  лопнула  и  развалилась  на
несколько частей. Пыль поднялась тяжелым облаком,  а  сверху  посыпались
какие-то обломки и мусор. Я развернулся и бросился бегом  к  двери.  Уже
взявшись за отполированную тысячами рук ручку двери, я обернулся. В зале
все стихло, только стало  еще  темнее  и  похолодало.  Я  вышел  наружу.
Истертая мраморная лестница  пошла  мелкими  трещинами  и  была  усыпана
мелкими   обломками   капителей   колонн,   отвалилось   еще   несколько
облицовочных плит от стен,  как  будто  само  здание  постарело  еще  на
несколько десятилетий.
   - Кажется, в  этом  мире  все  поголовно,  включая  забытых  богов  и
властвующих магистров, уверены, что в моем лице явился  злобный  монстр,
собравшийся уничтожить все живое на этой планете, - пробормотал я. - Еще
немного, и я соглашусь  на  синее  пламя,  только  бы  меня  не  считали
законченным изувером.
   - Никто тебя изувером и монстром не считает,  -  отозвалась  Леди.  -
Просто кому-то очень хочется сохранить статус-кво, и он будет бороться с
тобой до конца, а кто-то считает, что этот мир  свое  отжил,  и  ему  на
смену необратимо идет что-то новое,  эти  будут  тебе  помогать  и  тебя
поддерживать.
   Мы пошли по переполненной людьми улице, и я  тихо  переговаривался  с
Леди, не обращая внимания на прохожих, которые недоуменно оборачивались,
услышав мое бормотание. Но надо сказать, что вообще-то на меня  обращали
довольно мало внимания. Создавалось впечатление, что рыжеволосые громилы
в красных плащах с золотыми эполетами и  длинными  клинками  у  пояса  -
обычное явление для мостовых этого городка.
   Наконец мы вышли на огромную площадь, сплошь  заставленную  ларьками,
палатками, павильончиками, киосками и другими  малыми  формами  торговых
помещений.
   - Вот и оптовый рынок,  -  пробормотал  я  изумленно,  оглядывая  эту
невероятную толпу  орущих,  смеющихся,  ругающихся,  торгующихся  людей,
которые тащили в разные стороны корзины и сумки, тележки  и  упирающихся
ослов, мешки и домочадцев. - И откуда здесь  столько  народу.  Я  думаю,
такая толпа способна населить четыре таких города, как этот Мох.
   - Это и есть базар, - ответила Леди. - А сегодня, если  не  ошибаюсь,
среда - главный базарный день.  Поэтому  сюда  съехался  народ  из  всех
окрестных поселков. Но народу и впрямь многовато.
   - Хорошо. Деньги у нас есть. Надо решить, что нам еще хочется,  кроме
овсяного печенья. - Я немного помолчал и уточнил:
   - Кроме кила овсяного печенья.
   Торговали на этой  площади  буквально  всем.  Помимо  одежды,  обуви,
оружия, посуды, мебели,  конской  сбруи,  женских  украшений,  различной
парфюмерии здесь были совершенно не знакомые  мне  товары.  Один  мужик,
например,  таскал  здоровенную  клетку,  в  которой  сидела,   как   мне
показалось, механическая птица размером с петуха, напоминавшая  попугая,
но совершенно зверского вида. Клетка раскачивалась в разные стороны,  ее
толкали все, кому не лень, а птица сидела, вцепившись десятью когтистыми
пальцами в  свою  жердочку,  как  прибитая  гвоздем,  молча  посверкивая
стальным синеватым клювом и  черными  агатовыми  глазами  из-под  густых
пушистых ресниц, Когда я спросил у мужика, как эту  птицу  зовут  и  для
чего она нужна, он, обрадовавшись проявленному мной  интересу,  подробно
объяснил, что это Крох-ворчун, чрезвычайно редкий и  дорогой  экземпляр,
что его можно даже  сварить  и  съесть,  если  очень  есть  хочется,  но
вообще-то он - пугало.
   - И кого же им пугают? - усмехнулся я.
   - Страхи, - быстро ответил  продавец,  раздувая  мое  любопытство.  -
Любые страхи!
   - И как же это делается? - попался я на крючок.
   Тут мужичок с сомнением заозирался по сторонам, но  желание,  всучить
кому-нибудь своего Кроху возобладало, и он вздохнул:
   - Я покажу, если господин очень хочет.
   Я подтвердил, что очень хочу, и тут же  услышал  довольное  хихиканье
Леди.
   Мужичок поставил клетку на мостовую и, присев  на  корточки,  хлопнул
перед носом птицы в ладоши.
   И тут птичка заорала. Вырывавшийся из  стального  клюва  рев  не  был
похож ни на что знакомое, но наводил такой ужас на все живое, что  народ
кинулся врассыпную, теряя свою нехитрую поклажу, а также обувь и  детали
одежды. Человек шесть самых чувствительных остались лежать  на  мостовой
без сознания. Я сам от неожиданности тоже чуть не грохнулся в обморок  и
не наделал в штаны. Хорошо еще, что этот неповторим