газа  -  похоже,
ему хочется рвануть на красный, но  пересекать  таким  манером  проспект
Вернадского - верное самоубийство.
   - Не дергайся, - сказал я,  -  езжай  осторожно.  В  таком  состоянии
влепиться в кого-нибудь - плевое дело.
   Боров не удостоил меня ответом, но ехали мы осторожно.
 
11 
 
   Бригадир Борова имел погоняло Камаз и выглядел соответственно. Увидев
нас с Боровом  в  собственной  прихожей,  он  прямо-таки  остолбенел  от
непонимания.
   - Привет, Камаз! - поздоровался я.
   Боров вздрогнул. Он не  знает,  сколько  разнообразной  информации  я
успел вытащить из его памяти.  Погоняло  шефа  не  самый  интересный  ее
фрагмент.
   - Ты кого привел, Боров?! - возмутился Камаз, понемногу распаляясь.
   - Остынь, - сказал я и продемонстрировал клыки.
   Вампирские клыки совершенно не  впечатлили  Камаза,  и  мне  пришлось
переключиться в  ускоренный  режим.  Вначале  я  просто  перемещался  по
прихожей, не мешая Камазу считать углы, а иногда еще  и  подправляя  его
траекторию так, чтобы углы  он  считал  преимущественно  головой.  Потом
Камаз стал проявлять чрезмерную резвость, и  даже  в  ускоренном  режиме
было трудно уворачиваться от его стадесятикилограммовой  туши.  Пришлось
ударить.
   Получив согнутым пальцем в глаз,  Камаз  уселся  на  пол  и  принялся
тереть глаз и всхлипывать. Я присел на корточки рядом с ним.
   - Кто заказчик? - проникновенно спросил я.
   Камаз взревел и попытался придавить меня своей тушей. Это  ему  почти
удалось. Мне пришлось обрести нематериальность, и только когда его  руки
свободно прошли сквозь мое тело, Камаз начал нормально разговаривать.
   - Ты кто? - спросил он.
   - Вампир, - честно ответил я.
   Где-то я слышал высказывание одного известного  человека,  что  он  -
алкоголик, который не пьет. Так вот, я - вампир, который не пьет. Но это
не мешает мне быть вампиром.
   - Сквозь него пули проходят, - подал голос Боров.
   - Тебя не спрашивают! - рявкнул  Камаз  и  посмотрел  на  меня  снизу
вверх, уже не пытаясь встать и продолжить драку. В его квадратной голове
роились самые разнообразные мысли, главным образом матерные.
   - Кто заказчик? - повторил я. Камаз вздохнул и начал колоться.
   - Леча Ильясов, - сообщил он. - Телефон у него... сейчас...
   - 8-916-123-45-67?
   - Он самый. А больше я про него ничего и не знаю почти.
   - Почти - это что?
   - Он из чеченов. То ли бригадир, то ли просто крутой боец.  В  Москве
появляется временами, чаще пропадает на юге. У нас были с ним  контакты,
он оружием приторговывает, иногда оставляет заказы.
   - Когда он меня заказал?
   - Часа три назад. Говорил - заказ  очень  срочный,  обещал  заплатить
вчетверо.
   - Что он про меня сказал?
   - Что ты его кинул и знаешь что-то очень ценное. Надо  тебя  кокнуть,
пока не разболтал.
   - Понятно. Как найти Лечу?
   - Никак. Я не знаю, где он живет.
   - Как он собирался передать деньги за заказ?
   - С посыльным.
   - Лично ты с ним встретиться можешь?
   - Обычно он ни с кем лично не встречается. Я  его  живьем  видел  два
раза, когда он только в Москве появился.
   - Позвони ему, скажи, что есть непонятки - все произошло типа  как  в
голливудском фильме.  Типа  мистический  триллер.  Когда  Боров  в  меня
выстрелил, я исчез, растворился в воздухе, и все - будто  никогда  и  не
было. Осталась от  меня  только  сумка.  Боров  ее  прихватил  -  ничего
интересного в ней не нашлось, даже мобилы  не  было,  зато  обнаружилась
тетрадочка, исписанная от руки по-арабски. Давай звони!
   - Так что, Леча знал, что ты вампир?
   - Подозревал.
   - Моими руками решил... Вот сука!
   - Давай звони, законник.
   Последнее слово я прочитал в памяти Камаза.
   Камаз позвонил, и у  них  с  Лечей  состоялся  странный  разговор.  К
большому удивлению Камаза, Леча воспринял  его  слова  как  должное.  Он
спросил, не нашли ли в сумке еще что-нибудь неожиданное или  нелепое,  и
получил отрицательный ответ. Тогда он сказал, что  будет  считать  заказ
выполненным, если ему передадут тетрадку, и предложил забить  стрелку  в
одной бильярдной в центре города. Камаз спросил,  будет  ли  Леча  лично
присутствовать на стрелке, на что Леча  поинтересовался,  не  рухнул  ли
Камаз с дуба, и напомнил, что уважаемым  людям  незачем  отвлекаться  от
важных  дел  из-за  такой  мелочи.   Шестерки   встретятся,   обменяются
борсетками, и дело с концом. Камаз согласился, и Леча повесил трубку.
   Все то время, пока шел разговор, я  напряженно  пытался  понять,  где
находится Леча, но фокус, успешно прошедший с  Зиной,  на  этот  раз  не
сработал. Печально.
   Я, конечно, могу прийти на стрелку под видом Камазовой  шестерки,  но
тот, кто придет со стороны Лечи,  вряд  ли  будет  достаточно  серьезной
фигурой, чтобы узнать от него что-то  дельное.  Нет,  мы  пойдем  другим
путем.
 
12 
 
   В том, чтобы быть невидимым и нематериальным, есть и свои недостатки.
В частности, очень неприятно находиться  в  людном  месте  -  приходится
взлетать под потолок и тщательно следить за тем, чтобы тело не перекрыло
свет ламп, освещающих помещение. Невидимое тело вовсе не прозрачно. Я не
знаю, в чем тут физический смысл, но на фоне яркого света невидимое тело
просматривается довольно хорошо - у него только контуры размыты.
   Мы с Боровом приехали в бильярдную заранее, и мне  пришлось  провести
на потолке почти полчаса, ожидая, пока появится посланец Лечи.  Потом  я
чуть не потерял  его,  когда  он  выбирался  из  подвального  помещения,
проталкиваясь в толпе. К счастью, я вовремя сообразил, что могу выйти на
улицу через пол и  стену  первого  этажа.  Пролезть  на  заднее  сиденье
автомобиля через багажник, не открывая его, - тоже развлечение  еще  то.
Особенно противно протискиваться через бензобак - кажется,  что  навечно
провонял бензином, хотя на самом деле никакого запаха не чувствуется.  И
еще  очень  утомительно  неподвижно  лежать  на  заднем  сиденье  тесной
"классики", скрючившись в три погибели, потому  что  стоит  только  чуть
поднять голову - и она, несмотря  на  всю  невидимость,  станет  отлично
различима в зеркале заднего вида.
   Но все плохое рано или поздно заканчивается, и в конце концов  убитая
"семерка" припарковалась у подъезда  пятиэтажной  хрущобы.  Маленький  и
плюгавый бритоголовый человечек со жвачкой  во  рту  подхватил  необычно
тяжелую борсетку, захлопнул дверь, пискнул  сигнализацией  и  скрылся  в
подъезде.
   Это он думал, что скрылся. На самом деле  за  ним  следовала  тень  -
почти невидимая и почти неощутимая. Если бы он резко обернулся, смог  бы
меня заметить, но он не обернулся.
   На четвертом этаже  восхождение  завершилось.  Мужичонка  позвонил  в
дверь,  она  открылась,  и  посыльный  вошел  в  квартиру.  Я  не   стал
просачиваться за  ним,  а  проник  в  квартиру  через  стену  под  самым
потолком.
   Против ожидания, Леча совсем не походил на чеченца. За год в Чечне  я
убедился, что среди чеченцев встречаются и рыжие, и  даже  блондины,  но
большинство  все-таки  черноволосые  и  с  длинными  носами.  Леча  имел
совершенно русское лицо - широкое и чуть одутловатое, коротко стриженные
темно-русые  волосы  и  нормальный  прямой  нос  -   ничего   характерно
кавказского. И ничего бандитского в его облике тоже не было:  на  первый
взгляд то ли небогатый бизнесмен, то ли непьющий автослесарь. И  говорил
он совершенно без акцента.
   - Здравствуй, Леча, - сказал тот, за кем я следил.
   - Здравствуй. Принес?
   - Принес.
   - Давай сюда.
   Борсетка перешла из рук в руки - Леча расстегнул молнию  и  обнаружил
внутри толстую записную книжку.
   - Все нормально, - сказал он, - можешь быть свободен.
   Плюгавый человечек вежливо  попрощался  и  ушел.  Леча  отправился  в
большую комнату, его лицо стало задумчивым.
   Он аккуратно положил книжку на  стол,  открыл  шкаф,  вытащил  оттуда
бутылку  десятилетнего  грузинского  коньяка  и  простенькую  стеклянную
рюмку, налил себе грамм пятьдесят, грубо нарушив законы шариата, закурил
и уселся за стол. Я ожидал, что он немедленно  примется  читать,  но  он
сидел, курил и смотрел в  стену  отсутствующим  взглядом,  как  будто...
точно! Он боится этой книжки, он  по-настоящему  боится  того,  что  мог
написать Усман. Интересно, что он  ожидает  увидеть  в  дневнике  своего
бывшего коллеги?
   Я не успел подключиться к  мыслям  врага,  потому  что  Леча  глубоко
вздохнул, залпом выпил коньяк и резко распахнул записную книжку -  резко
и отчаянно, как будто бросился грудью на амбразуру с пулеметом. Страницы
были чистыми.
   Пару  секунд  Леча  недоуменно  пялился  в  чистые  страницы,   потом
послюнявил палец и нерешительно потер пустые строчки. Я опустился на пол
и обрел видимость.
   - Не хочешь джинна - не три лампу, - сказал я.
   Леча  вздрогнул  и  тихо  прошептал  что-то  нерусское.   Его   глаза
стрельнули в сторону открытой бутылки, и я немедленно отреагировал.
   - Наливай, - сказал я. - Сейчас это  тебе  не  помешает.  А  потом  я
прочитал мысли собеседника и добавил:
   - Не волнуйся, я пришел наказать тебя не за этот грех.
   - Кто ты? - спросил Леча и подумал: "Шайтан?"
   - Нет, - ответил я, - и даже  не  иблис.  Я  человек,  который  умеет
кое-что необычное. Хочешь меня пристрелить?
   Леча все-таки налил себе коньяку. Он изо всех сил старался  выглядеть
спокойным, его руки почти не дрожали.
   - Это бессмысленно? - спросил он.
   - Попробуй, - предложил я и протянул ему пистолет рукояткой вперед. -
Тут глушитель, можешь не бояться, что услышат соседи.
   Леча непонимающе смотрел на меня и молчал.
   - Провокация? - наконец спросил он. Я рассмеялся, почти без усилия.
   - В твоем положении глупо думать о провокациях, - сказал я.
   - Действительно, - согласился Леча и выстрелил.
   Он выстрелил в грудь, а не в голову, и  поэтому  выстрел  прошел  для
меня почти безболезненно. Пуля с характерным визгом отразилась от стены,
стукнула в дверцу шкафа, оставив большую выщерблину, улетела под кровать
и весело запрыгала там, попеременно ударяясь о пол, кровать и плинтус.
   Леча  отложил  пистолет  и   выпрямил   голову,   которую   до   того
непроизвольно вжал в плечи.
   - Кто ты? - снова спросил он. - Святой или джинн?
   - А ты кто? Шахид или маньяк?
   - Я шахид.
   - Тогда я святой.
   - А если я маньяк, то ты злой дух?
   - Почему сразу злой? У вас же вроде бывают и добрые джинны.
   - Добрые - это гурии.
   - Разве гурии не бабы?
   - Гурии бывают и мужского пола.
   - Для благочестивых женщин на том свете? Чтобы было с кем трахаться?
   - Да.
   "Зачем он богохульствует?"
   - Зачем ты взорвал мой дом?
   - Я не взрывал твой дом.
   - Ты приказал его взорвать.
   - Но не взрывал.
   - Зачем ты приказал его взорвать?
   - Хотел убить тебя.
   - Зачем?
   - Думал, что это возможно.
   - Это возможно.
   - Как?
   - Я что, похож на идиота - рассказывать тебе, как меня надо убить? Да
ты и не сможешь воспользоваться... Считай для простоты, что я  неуязвим.
Так зачем ты хотел меня убить?
   - Ты служишь шайтану.
   - Почему ты так решил?
   - Ты тот, кого вы, русские, называете вампирами.
   - Газету прочитал?
   - Да.
   - И только из-за этого ты решил взорвать целый дом?  Знаешь,  сколько
людей погибло?
   - Около ста. В новостях передавали.
   - Благодарность от Басаева уже получил? Леча помотал головой.
   - Ты не поверишь, - сказал он, - но я хотел только одного -  избавить
мир от нежити.
   - Ты убил сто невинных людей!
   - Ты убьешь больше.
   - У меня нет зависимости от человеческой крови. Я  могу  пить  кровь,
она дает мне силы, но я не наркоман и полностью управляю собой.
   Леча пожал плечами:
   - Какая разница? Мною двигал Аллах. Если я ошибся,  на  то  была  его
воля.
   - Аллах двигает лишь теми, кто движется сам! - воскликнул  я.  -  Кто
взрывал дом?
   - Этого тебе не узнать. Можешь убить мое тело или выпить душу, я  все
равно ничего не скажу.
   - Говорить не надо, достаточно только  подумать.  И  не  делай  такое
довольное лицо. Знаешь историю про Ходжу Насреддина?
   - Про муллу Насреддина. Вы, русские, переврали наши легенды.
   - Это не ваша легенда, Насреддин жил в Средней Азии.
   - Мусульманин всегда мусульманин, независимо от того, где живет.
   - Не важно. Помнишь, как Насреддин  попросил  ростовщика  Джафара  не
думать об обезьяне?
   До Лечи начало доходить. Он попытался схватить пистолет,  но  добился
лишь того, что получил хук справа. Правый глаз Лечи  начал  заплывать  -
все-таки вампирская реакция намного быстрее человеческой.
   Я встал между Лечей и окном, вытащил из пистолета обойму и передернул
затвор, удалив патрон из патронника. На всякий случай.
   - Не дергайся, - сказал я, - все равно я быстрее и сильнее.
   - Убей меня, - прошептал Леча, - но не заставляй предавать братьев.
   - Ты уже давно предал их, - возразил я.
   Леча начал молиться. Я не понимаю языка, на котором  он  молится,  но
понимаю мысли. А ведь он по-настоящему верит в  то,  что  делает  доброе
дело! "Понять - значит простить".
   Так вроде говорила Зина? Не важно. Важно то,  что  я  понимаю  в  его
мыслях.
   НАТО захватило Югославию. Немецкие танки с крестами на броне вошли  в
Белград, как будто история внезапно откатилась на шестьдесят лет  назад.
Армия капитулировала, новая  власть  утверждает  новые  порядки.  Бойцов
сопротивления расстреливают  на  площадях,  обкуренные  албанцы  раздают
героин в школах, негры в голубых касках насилуют сербских девочек.  Что,
кроме террора, остается немногим патриотам,  избежавшим  концлагерей?  И
что эту воображаемую картину отличает от той, что в сознании Лечи, кроме
национальной принадлежности воюющих сторон.
   - Ты не прав, Леча, - сказал я, -  не  прав  потому,  что  вы  начали
первыми. Я был в Чечне, я знаю, что русские солдаты тоже  иногда  творят
беспредел, но ты видел только одну сторону. Поверь,  по  другую  сторону
все то же самое. Когда на твоих глазах десятилетний ребенок хладнокровно
расстреливает двадцатидвухлетнего лейтенанта, который  хотел  купить  на
рынке блок сигарет, в следующий раз ты так же  хладнокровно  пристрелишь
ребенка, направившего в тебя  кривую  палочку.  Достаточно  провести  на
войне всего неделю - и в каждой засохшей  ветке  тебе  будет  мерещиться
ствол Война - абсолютное зло. На  ней  не  бывает  правых  и  виноватых.
Пойми, Леча, зло нельзя остановить злом,  зло  можно  остановить  только
отсутствием зла. Знаешь, когда закончится эта война? Только тогда, когда
не останется тех, кто губит свою душу ради того, чтобы  погубить  чужую.
Христос, в которого ты не веришь, говорил, что спасется тот, кто погубит
свою душу ради ближнего своего. Но когда люди  губят  не  себя,  а  друг
друга - не выигрывает никто. Даже Сатана.
   - Почему шайтан не выигрывает? - заинтересовался Леча.
   - Не знаю, - я пожал плечами, - просто мне так открылось. Ты думаешь,
что делаешь хорошее дело, взрывая дома и убивая неверных, но ты не прав,
Леча, террор не бывает хорошим делом. Террор - это война, а война -  это
грех.
   - Так что, я должен все забыть? Забыть  тот  кошмар,  в  который  вы,
русские, превратили жизнь моего народа?
   - В этом кошмаре виноваты не мы. Вы сами создали его,  когда  выбрали
Дудаева. Но какая разница, кто  начал?  Важно  не  это,  важно  то,  как
безумие прекратить. Оно не прекратится, пока такие, как  ты,  будут  изо
всех сил пестовать свою ненависть. Хочешь, я избавлю тебя от ненависти?
   - Если я лишусь ненависти, что у меня останется?
   - Тебе виднее. Если в тебе не осталось ничего,  кроме  ненависти,  ты
жалок. Тебя можно пожалеть, но нельзя полюбить. Если в тебе живет только
ненависть, если ты весь - ненависть, ты не жилец. Пройдет совсем немного
времени, и она убьет тебя.
   - Я ищу смерти, - сказал Леча спокойно и без надрыва. Как  говорится,
от чистого сердца.
   - Хочешь стать шахидом? Думаешь, это  поможет  тебе  попасть  в  рай?
Веришь в рай после смерти?
   - Если не верить в рай после смерти, то во что тогда верить?
   - В рай при жизни. Когда  ты  смотришь  вокруг,  сам  выбираешь,  что
видеть. В мире нет добра и зла. Они только в глазах смотрящего, в  душе,
которая выглядывает в мир и пытается  вместить  его  в  десяток  простых
истин. Но разве бывает то, что полезно всем и всегда? Или то, что всем и
всегда вредно? Все относительно, и человек в том числе. Он -  мера  всех
вещей, но это не имеет никакого  значения.  Хочешь,  чтобы  жизнь  стала
прекрасной? Просто поверь, что она такова, и это свершится по твоей воле
каждый из нас творит Вселенную внутри себя. У одних она похожа на рай, у
других - на ад. Бог сотворил людей по образу и  подобию  своему,  а  это
значит,  что  каждый  из  нас  немного  Творец.  Так  не  твори  ад,  не
уподобляйся шайтану!
   - Пытаешься меня заколдовать?
   - Нет, я просто говорю. Если бы я начал колдовать, ты сидел бы сейчас
с открытым ртом и кивал каждому слову Нет, Леча, ты, конечно,  мерзавец,
но... Несмотря ни на что, я уважаю тебя. Я не буду лезть в твою душу.
   - Разве не это ты сейчас делаешь?
   - Сейчас я лезу в собственную душу. Знаешь, зачем я пришел к тебе?
   - Убить.
   - А еще?
   - Узнать, кто мне помогает, и убить их всех.
   - Правильно. Я не буду этого делать.
   - Почему? - Теперь Леча удивился по-настоящему.
   Я взял бутылку с коньяком, отхлебнул из горлышка и  сморщился.  Такой
коньяк из горла не пьют. Я сходил к шкафу, принес стаканчик  граммов  на
сто и наполнил его наполовину.
   - Почему? - задумчиво повторил я. - Потому что,  если  я  тебя  убью,
ничего не изменится. Ты больше не причинишь мне зла, но ты и так его  не
причинишь. Ты же знаешь, что в среднем удается один теракт из двух, а то
и из трех. Есть, правда, группа "Вымпел" -  у  них  почти  все  операции
проходят успешно, но твоих головорезов глупо сравнивать с ними. Вряд  ли
ты проживешь больше  полугода  и  вряд  ли  успеешь  сделать  что-нибудь
по-настоящему злое. Когда я шел сюда, думал не о том, чтобы избавить мир
от зла. Я думал о мщении, а сейчас понял, что в мести нет  смысла.  Ведь
если в мести есть смысл, то чем я отличаюсь от тебя?
   - Тем, что мстишь во имя доброго дела. Я  обернулся  и  увидел  сзади
Лену. Это она сказала последнюю фразу.
   - Как ты нашла меня? - удивился я.
   - Элементарно. Я помолилась Богу, и он объяснил, где тебя  искать,  а
потом показал мне, как можно мгновенно перемещаться с  места  на  место.
Это, оказывается, очень просто.
   - Ты знаешь, что случилось с нашим домом?
   - С нашим? Ты говоришь -  это  был  наш  дом?  Ты  действительно  так
думаешь?
   - Лена, это был наш дом. Сей раб божий приказал его взорвать.
   - Да, я  знаю.  Только  он  не  раб  божий,  а  слуга  Сатаны,  давно
отвергнувший истинного Бога. Отвечай, грешник, кто тебе помогал?
   Лицо Лечи напряглось и покраснело, глаза вспучились, как  у  лягушки,
из горла вырвался глухой хрип. Внутренняя борьба длилась не дольше  двух
секунд,  потом  Леча  со  свистом  выдохнул  воздух,  его   лицо   стало
безжизненным. Он начал говорить.
   Мне сделалось противно. Может, я  и  темный,  может,  и  предназначен
принести в мир зло, но так  глумиться  над  душой  другого  человека  не
позволяю себе даже я. Да, понимаю: добро не  сотворить  чистыми  руками,
как не приготовить яичницу, не разбив яиц. Зло должно быть  наказано,  и
наказание должно быть таким, чтобы преступление не повторилось,  но  все
же... Все же есть вещи,  которые  нельзя  делать  -  просто  потому  что
нельзя. Я знаю: не мне рассуждать о  таких  вещах  -  я  загрыз  четырех
человек ради глотка крови, но все равно не могу спокойно принять то, что
сейчас происходит. Я вижу, как  душа  человека  медленно  и  неотвратимо
разрушается. Мне это не нравится. Пусть это не самая хорошая душа, пусть
это душа преступника и террориста, она действительно  загублена,  но  не
бывает душ, которые нельзя спасти. Какая бы душа ни