о,  что
должен был делать, а раз уж боги заронили в ее голову  мысль  отослать  его,
значит на то была какая-то причина. Как она могла сомневаться, когда все то,
что уже было обещано,  она  получила  -  все,  кроме  одного,  последнего  и
великого дара, который, она знала, скоро последует?
   - Я говорила с богами, - сказала она трем встревоженным мужчинам. - Они с
нами в этот тяжелый час. Они придут к нам.
   Ближайший к ней человек быстро взглянул  на  своих  спутников  и  сказал,
стараясь улыбнуться:
   - Хвала всех их именам.
   Мегвин так торопилась, собирая в мешок свои разбросанные по  снегу  вещи,
что отколола деревянное крыло птицы Мирчи.  Одного  из  мужчин  она  послала
забрать камень дворров, который обронила на краю скалы. Не успело солнце  на
ладонь отойти от горизонта, как она уже спускалась  по  заснеженному  склону
Грианспога. ***
   Она была голодна, очень устала, и, кроме  того,  начала  наконец  ощущать
холод. Путешествие вниз оказалось сложнее подъема,  даже  при  том,  что  ей
помогали ее спасители. И все-таки Мегвин чувствовала, как радость  бьется  в
ней, словно ребенок, который спешит родиться  -  радость,  которая,  подобно
ребенку, будет расти и становиться еще прекраснее. Теперь она может  сказать
своим людям, что помощь близка! Что может быть более прекрасным  и  желанным
после этих мрачных двенадцати месяцев?
   Но нужно сделать что-то еще, подумала она  внезапно.  Что  должен  делать
народ Эрнистира, чтобы подготовиться к возвращению богов?
   Мегвин обдумывала  это,  пока  они  осторожно  спускались  вниз,  и  утро
соскользнуло с лица Грианспога. Наконец она решила, что первым делом  должна
снова поговорить с Диавен. Гадалка дала ей хороший совет относительно Брадах
Тора и сразу поняла, как важно все то, о чем рассказала  ей  Мегвин.  Диавен
поможет Мегвин решить, что делать дальше. ***
   Старый Краобан встретил поисковый отряд сердитыми словами и плохо скрытой
тревогой. Но его гнев по поводу неосторожности принцессы скатился с нее, как
дождь с промасленной кожи. Она улыбнулась и поблагодарила его за то, что  он
послал людей, которые помогли ей спуститься, но не  позволила  мешать  себе,
оставаясь равнодушной, когда он сначала требовал, потом просил, потом умолял
ее отдохнуть и дать позаботиться о себе. Наконец не в силах убедить ее  идти
с ними и не желая применять  силу  в  пещере,  полной  любопытных  зрителей,
Краобан и его люди сдались.
   Диавен стояла перед пещерой, как будто заранее знала, что  Мегвин  придет
именно в это время. Гадалка взяла принцессу под руку и провела ее за собой в
задымленное помещение.
   - Я вижу по твоему лицу. - Диавен торжественно посмотрела в глаза Мегвин.
- Слава Мирче, ты видела новый сон.
   - Я поднялась на Брадах Тор, как ты и советовала, - ей  хотелось  кричать
от возбуждения. - И боги говорили со мной.
   Она пересказала  все,  что  ей  пришлось  пережить,  стараясь  ничего  не
преувеличивать и не превозносить - голая правда была достаточно великолепна.
Когда она  кончила,  Диавен  молча  смотрела  на  нее,  глаза  ее  блестели,
по-видимому от слез.
   - Ах, великие боги, - сказала гадалка. - Тебе  было  дано  Свидетельство,
как в старых сказаниях!
   Мегвин счастливо улыбнулась. Она знала, что Диавен поймет.
   - Это замечательно,  -  согласилась  она.  -  Мы  будем  спасены,  -  она
замолчала, словно споткнувшись о  затаенную  мысль.  -  Но  что  нам  теперь
делать?
   - Исполнить волю богов, - не задумываясь ответила Диавен.
   - Но в чем она?
   Диавен  порылась  среди  своих  зеркал  и  наконец   выбрала   одно,   из
полированной бронзы, с ручкой в форме свернувшейся змеи.
   - Теперь тихо. Я не вижу таких снов, как ты, но у меня есть свои пути.  -
Она подержала зеркало над тлеющим огнем, потом сдула образовавшуюся  копоть.
Диавен долго смотрела в него, ее карие глаза,  казалось,  видели  что-то  за
зеркалом. Губы ее беззвучно шевелились. Наконец она положила зеркало.
   Когда  Диавен  заговорила,  голос  ее,  казалось,   доносился   откуда-то
издалека.
   - Боги помогают смелым. Багба дал  стадо  народу  Эрна,  потому  что  они
Потеряли своих лошадей,  сражаясь  во  славу  богов.  Матхан  научила  ткать
женщину, которая спрятала ее  от  ярости  ее  мужа,  Мюрага.  Боги  помогают
смелым. - Она моргнула и откинула со лба прядь черных волос. Голос ее  снова
стал обычным. - Мы должны пойти навстречу богам. Мы должны показать им,  что
люди Эрна достойны их помощи.
   - Что это значит?
   Диавен покачала головой:
   - Я не знаю точно.
   - Мы должны поднять оружие? Идти вперед и бросить вызов Скали?  -  Мегвин
нахмурилась. - Как я могу просить людей об этом? Нас  так  мало,  и  мы  так
слабы!
   - Исполнять волю богов никогда не бывает легко, - вздохнула Диавен.  -  Я
знаю. Когда я была молодой, Мирча пришла ко мне во сне, но я была  слабой  и
не смогла сделать то, о чем она просила меня. Я испугалась. - Лицо  гадалки,
погруженной в воспоминания, было исполнено  яростного  сожаления.  -  Так  я
упустила свой миг и не могла больше служить Мирче. Ни разу с тех  пор  я  не
ощущала ее прикосновения, ни разу за все эти долгие одинокие годы...  -  Она
замолчала, а когда снова подняла взгляд на Мегвин, уже  была  оживлена,  как
торговец шерстью. - Воля богов может быть  страшной,  королевская  дочь,  но
отказ от нее означает также и отказ от их помощи. Больше мне нечего сказать.
   -  Поднять  оружие  на  Скали  и  его  грабителей...  -  Мегвин  спокойно
обдумывала эту мысль. Была какая-то безумная красота в этой  идее,  красота,
которая, конечно, могла понравиться небесам.  Снова  поднять  меч  Эрнистира
против захватчиков, хотя бы на одно мгновение... Конечно, в этот роковой миг
сами боги вскричат, и небеса не смогут не разверзнуться, и все молнии  Ринна
полетят вперед, чтобы испепелить Скали и его войско!
   - Я должна подумать, Диавен. Но когда я буду  говорить  с  народом  моего
отца, ты встанешь со мной?
   Гадалка кивнула, улыбаясь, как гордая мать.
   - Я встану с тобой, дочь короля. Мы расскажем людям, что  говорили  боги.
***
   Потоком лился теплый дождь, первый  предвестник  приближающегося  шторма.
Плотная гряда облаков у горизонта, испещренная  черными  и  серыми  пятнами,
была освещена по краям оранжевым блеском  послеполуденного  солнца,  которое
она почти уже поглотила. Мириамель прищурилась,  стараясь,  чтобы  дождь  не
попадал в глаза, и внимательно оглядела  все  вокруг.  Большинство  матросов
были заняты приготовлениями к шторму, и никто, по-видимому,  не  обращал  на
нее никакого внимания. Аспитис был у себя в каюте,  и  Мириамель  надеялась,
что он слишком поглощен картами, чтобы заметить пропажу любимого кинжала.
   Она вытащила из-под стянутой поясом накидки первый  мех  с  водой,  потом
развязала узел,  который  удерживал  ткань,  прикрывавшую  открытую  шлюпку.
Бросив еще один быстрый взгляд вокруг, она дала меху с водой соскользнуть  в
лодку, потом быстро сбросила  туда  и  второй.  Когда  она  приподнялась  на
цыпочки, чтобы впихнуть в шлюпку еще и сверток  с  хлебом  и  сыром,  кто-то
закричал на наббанаи:
   - Хей! Прекрати это!
   Мириамель застыла, как загнанный в угол кролик,  сердце  бешено  стучало.
Она  разжала  пальцы,  чтобы  пакеты  с  сдой  упали  в  лодку,  и  медленно
обернулась.
   - Болван! Ты привязал не с той стороны! - кричал матрос со своего насеста
на мачте. С высоты двадцати локтей он негодующе смотрел на другого  матроса,
работавшего под  ним.  Предмет  его  критики  сделал  ему  "козу"  и  весело
продолжал делать то, что вызвало  такое  раздражение  его  товарища.  Первый
матрос еще немного покричал, потом засмеялся, сплюнул по ветру и приступил к
собственной работе.
   Мириамель прикрыла глаза, пытаясь унять  дрожь  в  коленях.  Она  набрала
полную грудь воздуха, вдыхая запахи смолы, мокрых досок, влажной  шерсти  ее
собственного плаща и резкий,  колючий  запах  надвигающегося  шторма,  потом
снова открыла глаза. Дождь стал сильнее, и теперь с  ее  капюшона  прямо  на
кончик носа стекал маленький водопад. Пора уходить с палубы. Скоро закат,  а
она не хотела бы, чтобы план Ган Итаи  был  разрушен  простой  небрежностью,
какими бы призрачными ни были надежды на успех. Кроме  того,  поскольку  нет
никакого разумного объяснения ее пребыванию на палубе в  такой  дождь,  если
она столкнется с Аспитисом, это может засесть у него  в  памяти,  как  нечто
любопытное. Мириамель не знала точно, что собирается устроить ниски, но была
уверена, что настороженность Аспитиса будет помехой для любого плана.
   Никем не замеченная, она спустилась по лестнице люка, потом прокралась по
пустынному коридору к аскетической каюте ниски. Дверь  была  не  заперта,  и
Мириамель тихонько скользнула внутрь. Ган Итаи  не  было  -  Мириамель  была
уверена, что  она  ушла  готовить  главную  часть  своего  плана,  каким  бы
безнадежным он ни казался самой  ниски.  Ган  Итаи  действительно  выглядела
удрученной и павшей духом, когда Мириамель видела ее сегодня утром.
   Подвязав юбку, Мириамель вытащила из стены незакрепленную  панель,  потом
долго мучилась, решая, стоит ли запирать дверь каюты. Если она не сможет как
следует укрепить панель на месте изнутри потайного коридора, любой  вошедший
в  комнату  сразу  поймет,  что  кто-то   через   него   прошел,   и   может
заинтересоваться   настолько,   что   решит    самостоятельно    предпринять
расследование. Но если она закроет засов, Ган Итаи  не  сможет  войти,  если
вернется в свою каюту.
   Немного поразмыслив, она решила оставить дверь в покое  и  положиться  на
случай. Она вытащила из-за пазухи огарок свечи и поднесла его к лампе, потом
влезла внутрь и  задвинула  за  собой  панель.  Зажав  свечу  в  зубах,  она
карабкалась по лестнице, вознося про себя благодарственную  молитву  за  то,
что волосы у нее намокли и все еще коротко острижены. Она поспешно  отогнала
от себя мысль о  том,  что  могло  бы  произойти,  если  бы  в  таком  узком
пространстве вспыхнули чьи-нибудь волосы.
   Дойдя до люка, она накапала немного воска на пол, потом подняла крышку  и
заглянула в щель. В трюме было темно - добрый  знак.  Она  сомневалась,  что
какой-нибудь матрос рискнет бродить среди ненадежного нагромождения бочек  в
полной темноте.
   - Кадрах! - тихонько позвала она. - Это я, Мириамель!
   Ответа не последовало, и на мгновение ее поразила страшная мысль, что она
пришла слишком поздно и монах умер здесь, во мраке. Она проглотила  комок  в
горле, подняла свою свечу и осторожно спустилась по лестнице,  прикрепленной
к раме входного отверстия. Она  кончалась  близко  от  дна  трюма,  и  когда
Мириамель спрыгнула, пол оказался ближе, чем она ожидала. Свеча выскользнула
у нее из рук и покатилась по доскам. Мириамель бросилась за ней,  обжигаясь,
в панической попытке поймать ее, но, к счастью, свеча не погасла.
   Мириамель глубоко вздохнула.
   - Кадрах?
   Снова не  получив  ответа,  она  протиснулась  между  наклонными  грудами
корабельных запасов. Монах полулежал на полу, прислонившись к стене,  уронив
голову на грудь. Она схватила его за плечо и принялась трясти, так  что  его
голова раскачивалась из стороны в сторону.
   - Просыпайся, Кадрах! -  Он  застонал,  но  не  проснулся.  Она  тряхнула
сильнее.
   - Ах, боги, - пробормотал он. - Эта смирч флинн... эта проклятая книга...
- Он замолотил руками, словно отбиваясь от ужасного кошмара. - Закройте  ее!
Закройте ее! Хоть бы я никогда ее не  открывал...  -  Слова  его  перешли  в
невнятное бормотание.
   - Да проснись же ты, черт возьми, - прошипела она. Монах  наконец  открыл
глаза.
   - Моя... Моя леди? - Его смущение было жалким. За время своего  заточения
монах  иссох,  морщины  избороздили  его  лицо,   глубоко   запавшие   глаза
потускнели. Он казался теперь дряхлым стариком. Мириамель взяла его за руку,
немного удивившись тому, что сделала это без всяких колебаний.  Разве  перед
ней был не тот же самый пьяница-предатель, которого  она  сама  столкнула  в
залив Эметтина, мечтая увидеть, как он утонет? Но теперь она знала, что  это
не так. Перед ней было несчастное, забитое, закованное в цепи существо  -  и
его единственным преступлением была  попытка  убежать,  спасая  свою  жизнь.
Теперь она жалела, что не убежала с ним. Мириамель сочувствовала  Кадраху  и
понимала, что он не совсем пропащий человек. В какой-то  мере  он  даже  был
другом.
   Мириамель внезапно устыдилась своей бездушности.  Она  так  была  в  себе
уверена, так твердо знала, что хорошо, а что плохо, что готова была  утопить
его. А сейчас на Кадраха больно было смотреть, взгляд его был  испуганным  и
затравленным, голова моталась над грязной рясой. Она сжала его холодную руку
и сказала:
   - Не бойся, я мигом. - Принцесса  взяла  свечу  и  отправилась  искать  в
галерее бочек обещанные Ган Итаи инструменты.
   Она щурилась на поблекшую маркировку, а  над  головой  гулко  раздавались
торопливые шаги матросов. Корабль  с  треском  качался  в  объятиях  первого
штормового ветра. Наконец она нашла бочку, заботливо помеченную "ОТИЛЛЕНЕС".
Ломиком, висевшим около лестницы,  она  вскрыла  бочку.  Целая  сокровищница
инструментов была в ней - каждый аккуратно завернут в кожу, и все плавали  в
масле, как жаркое из каких-нибудь экзотических птиц. Мириамель закусила губу
и заставила себя  действовать  спокойно  и  аккуратно,  по  одному  открывая
истекающие маслом свертки до  тех  пор,  пока  не  нашла  долото  и  тяжелый
молоток.
   Обтерев инструменты полой плаща, она понесла их к Кадраху.
   - Что вы делаете, леди? Хотите стукнуть меня этим свинобоем? Это было  бы
истинным одолжением.
   Она нахмурилась, воском прикрепляя свечу к полу.
   - Не будь дураком. Я хочу разбить твои-цепи. Ган Итаи  собирается  помочь
нам бежать.
   Монах мгновение смотрел на нее. Взгляд его серых глаз  был  на  удивление
внимательным и серьезным.
   - Вы должны знать, что я не могу идти, Мириамель.
   - Если придется, я понесу тебя. Но так или иначе, мы не сможем  двинуться
до ночи. Так что ты мог бы  встать  и  походить  немного  по  трюму,  только
старайся не шуметь. - Она потянула цепь, сковывавшую его колени. - Я  думаю,
лучше отрубить ее с обеих сторон, а не то ты будешь бренчать  на  ходу,  как
лудильщик.
   Она подумала, что Кадрах улыбнулся только ради нее.
   Длинная цепь между ножными кандалами была пропущена через стальное кольцо
в полу трюма. Мириамель натянула одну  сторону,  потом  приложила  долото  к
ближайшей железной манжете.
   - Ты можешь подержать его? - спросила она.  -  Тогда  я  могла  бы  взять
молоток двумя руками.
   Монах кивнул и взялся за железное острие. Мириамель  взвесила  молоток  в
руке, чтобы лучше рассчитать силу удара, потом подняла его над головой.
   -  Ты  похожа  на  Деанагу  Кареглазую,  -  прошептал  монах.   Мириамель
прислушивалась  к  грохочущему  ритму  движений  корабля,  пытаясь   поймать
мгновение шума, чтобы ударить.
   - На кого?
   - На Деанагу Кареглазую, - улыбнулся он. - Это младшая дочь Ринна.  Когда
враги напали на ее  отца,  а  он  лежал  больной,  она  колотила  ложкой  по
бронзовому котлу до тех пор, пока остальные боги не пришли спасти его. -  Он
посмотрел на принцессу. - Она была храброй.
   Корабль покачнулся, и перекрытия издали долгий дрожащий стон.
   - У меня глаза зеленые, - сказала Мириамель  и  со  всей  силой  обрушила
молот. Звон, казалось, перекрыл даже раскаты грома. Конечно уж Аспитис и его
люди все как один бросились к трюму.  Мириамель  взглянула  на  долото.  Оно
вошло глубоко, но цепь все еще не была разбита.
   - Черт возьми! - выдохнула  она,  и  замолчала,  тревожно  прислушиваясь.
Сверху, с палубы, не доносилось никаких необычных звуков, поэтому она  снова
подняла молот, и тут ей в голову пришла мысль. Она сняла плащ, сложила его в
несколько слоев и получившуюся подушку пропихнула под цепь. - Держи  это,  -
приказала она монаху и ударила снова.
   Потребовалось сделать несколько надрезов, но  плащ  помог  смягчить  шум,
хотя нанести сильный  удар  теперь  было  сложнее.  Наконец  железное  звено
распалось. Тогда Мириамель принялась усердно колотить и по другой стороне  и
умудрилась даже рассечь  цепь,  прикованную  к  поясу  Кадраха,  прежде  чем
вынуждена была остановиться. Руки горели, как в огне; она не  могла  поднять
тяжелый молот выше плеч. Кадрах попытался, но у него  не  было  сил.  Ударив
несколько раз и  не  оставив  никакого  заметного  следа,  он  вернул  молот
Мириамели.
   - Этого достаточно, -  сказал  он.  -  Одной  стороны  достаточно,  чтобы
освободить меня, и я могу намотать цепь на руку, чтобы не шуметь.  Все  дело
было в ногах, а они свободны, - в доказательство он шевельнул ногами. -  Как
вы думаете, вы могли бы найти в этом трюме какую-нибудь темную ткань?
   Мириамель с любопытством  посмотрела  на  него,  потом  встала  и  начала
искать. Наконец она вернулась. У нее в руке был нож Аспитиса, который раньше
был привязан у пояса.
   - Вокруг ничего нет, но, если тебе действительно нужно, я  могу  отрезать
от подола моего плаща. - Она встала на  колени  и  занесла  нож  над  темной
тканью. - Резать?
   Кадрах кивнул.
   - Я свяжу этим цепи, и они будут держаться, если сильно не тянуть за них.
- Он попытался изобразить улыбку. - При таком освещении мои стражи ни за что
не заметят, что одно из звеньев сделано из мягкой эркинландской шерсти.
   Когда это было сделано, а  все  инструменты  завернуты  и  возвращены  на
место, Мириамель взяла свечу и встала.
   - Я вернусь за тобой в полночь или прямо перед ней.
   - Как Ган Итаи собирается осуществить этот маленький фокус?  -  в  голосе
монаха звучала прежняя ирония.
   - Она не сказала. Может быть она считает, что мне лучше  знать  поменьше,
чтобы меньше  волноваться.  -  Она  покачала  головой.  -  Не  очень-то  это
помогает.
   - Маловероятно, что мы выберемся с корабля, и еще менее вероятно, что нам
удастся уйти далеко, даже если мы спустим лодку на воду.
   - Совсем невероятно, - согласилась она. - Но Аспитис знает,  что  я  дочь
Верховного короля, и заставляет меня обвенчаться с ним, так что мне уже  все
равно, вероятно или нет.
   - Да, леди, думаю все равно. Тогда до ночи.
   Мириамель помолчала. За последний час,  когда  падали  цепи,  между  ними
возникло невысказанное понимание... что-то вроде прощения.
   - До ночи, - сказала она, взяла свечу и  взобралась  вверх  по  лестнице,
снова оставив монаха в темноте. ***
   Казалось, что вечер никогда не кончится. Мириамель лежала в своей  каюте,
прислушиваясь к звукам надвигающегося шторма и  размышляя  о  том,  где  она
окажется завтра в это же время.
   Ветер усиливался. "Облако Эдны" трещал и раскачивался  на  волнах.  Когда
паж графа постучался в дверь с  приглашением  от  своего  господина  принять
участие в поздней трапезе, Мириамель сказалась больной от качки и осталась в
каюте. Немного погодя явился сам Аспитис.
   - Мне было грустно слышать о вашей болезни, Мириамель.  -  Граф  стоял  в
дверях, лениво-расслабленный, как всякое хищное животное. - Может  быть,  вы
желали бы сегодня спать в моей каюте, чтобы не оставаться наедине  со  своим
страданием?
   Ей  хотелось  рассмеяться  от  этой  отвратительной  насмешки,   но   она
сдержалась.
   - Я больна, лорд. Когда вы женитесь на мне, я  буду  делать  то,  что  вы
скажете. Оставьте меня в покое хотя бы в эту, последнюю ночь.
   Он, казалось, собирался что-то возразить, но вместо этого пожал плечами.
   -  Как  вам  будет  угодно.  У  меня  был  трудный  вечер  -  надо   было
подготовиться к шторму. И, как вы правильно заметили, у  нас  впереди  целая
жизнь. - Он улыбнулся, и улыбка его была узкой, словно лезвие ножа. -  Итак,
спокойной ночи. - Он шагнул вперед  и  поцеловал  ее  холодную  щеку,  потом
подошел к маленькому столику, прищипнул фитиль лампы и снял нагар:
   - Нам предстоит бурная ночь. Надеюсь, вы не хотите устроить