Я боюсь
рассыпать то, что уже готово.
   Монах, сидевший у ног Камариса, работавшего с шестом, осторожно прошел по
раскачивающейся лодке. Обходя Изгримнура, он даже не  взглянул  на  герцога.
Монах опустился на колени и стал вынимать и рассматривать содержимое сумки.
   - Желтый корень, - повторила Мириамель.
   - Да, я слышал, леди,  -  отозвался  Кадрах,  почти  прежним  насмешливым
тоном. - Корень. И  я  знаю,  что  он  к  тому  же  желтый...  Спасибо  моим
многолетним исследованиям. -  В  этот  момент  он  нащупал  в  мешке  нечто,
заставившее его замолчать. Глаза Кадраха сузились, и  он  вытащил  из  мешка
Тиамака завернутый в  листья  пакет,  перевязанный  тонкими  лианами.  Часть
листьев высохла и облупилась. Мириамель увидела, что в образовавшейся  дырке
просвечивает что-то белое. - Что это? - монах еще немного освободил обертку.
- Очень старый пергамент... - начал он.
   - Нет, ты демон! Ты колдун!
   Громкий  возглас  так  ошеломил  Мириамель,  что   она   выронила   тупой
камень/которым пользовалась как пестиком. Он больно стукнул  ее  по  ноге  и
упал  на  дно  лодки.  Тиамак,  выкатив  глаза,  из  последних  сил  пытался
подняться.
   - Ты его не получишь! - кричал он, пена появилась на его губах. - Я знаю,
что ты пришел за ним!
   - У него горячка. - Изгримнур был крайне встревожен. - Осторожно, а не то
он перевернет лодку.
   - Это только Кадрах, Тиамак, - успокаивающе сказала Мириамель, пораженная
яростной ненавистью на лице вранна. - Он просто хотел найти желтый корень.
   - Я знаю, кто он такой, - зарычал Тиамак. - И еще я знаю, что он такое  и
чего он на самом деле хотел. Будь ты проклят, демон-монах! Ты дожидался моей
болезни, чтобы украсть пергамент! Так ты его не получишь! Он мой! Я заплатил
за него честно заработанными деньгами!
   - Положи эту штуку назад. Кадрах, -  потребовала  Мириамель.  -  Это  его
успокоит.
   Монах, чей изначально ошеломленный вид теперь  сменился  каким-то  совсем
расстроенным - что в свою очередь расстроило Мириамель  -  медленно  опустил
обернутый листьями сверток обратно в сумку и передал ее принцессе.
   - Вот, - его голос опять звучал странно безжизненно.  -  Возьмите  отсюда
то, что он хочет. Мне здесь не доверяют.
   - О Кадрах, - сказала она. - Не будь таким глупым. Тиамак  болен.  Он  не
знает, что говорит.
   - Я прекрасно знаю, что говорю,  -  широко  раскрытые  глаза  Тиамака  не
отрывались от Кадраха. - Он выдал себя. Теперь я знаю, что  он  охотится  за
ним.
   - Во имя любви Эйдона! - с отвращением взревел  Изгримнур.  -  Дайте  ему
что-нибудь, чтобы он заснул. Даже  я  знаю,  что  монах  ничего  не  пытался
украсть.
   - Даже вы, риммерсман, - пробормотал Кадрах, но  в  его  голосе  не  было
прежней едкости. Скорее в нем была величайшая беспомощность и  еще  какая-то
грань, которой Мириамели не удалось распознать.
   Огорченная и смущенная, она сосредоточилась на поисках желтого корня  для
Тиамака.   Взъерошенный   и   вспотевший   вранн   продолжал   подозрительно
приглядываться к Кадраху, словно разъяренная  голубая  сойка,  обнаружившая,
что белка принюхивается к ее гнезду.

***

   Мириамель   думала,    что    этот    инцидент    порожден    болезненной
подозрительностью Тиамака, но в  эту  ночь  она  внезапно  проснулась  в  их
лагере, разбитом на необычайно сухой песчаной отмели, и увидела, что Кадрах,
который должен был сторожить первым, роется в сумке вранна.
   - Что ты делаешь? - несколькими быстрыми  шагами  она  пересекла  лагерь.
Несмотря на охвативший ее гаев,  принцесса  не  повышала  голоса,  чтобы  не
разбудить остальных своих спутников. Ей почему-то казалась, что она  одна  в
ответе за все действия Кадраха и не надо привлекать к  этому  других,  когда
скандала можно избежать.
   - Ничего, - проворчал монах, но виноватое лицо  выдавало  его.  Мириамель
наклонилась и засунула руку в мешок, где и  обнаружила,  что  пальцы  монаха
сжимают завернутый в листья пергамент.
   - Мне следовало быть умнее, - с яростью сказала она. -  Значит,  то,  что
говорил Тиамак, правда? Ты что, действительно хотел украсть его  вещи,  пока
он слишком слаб, чтобы защитить их?
   Кадрах огрызнулся, как раненое животное.
   - Вы ни чуть не лучше остальных, с вашими разговорами о дружбе. Сразу  же
кидаетесь на меня, как ваш герцог.
   Его слова больно жалили, но Мириамель все еще  сердилась.  Она  не  могла
поверить, что поймала монаха на такой низости,  и  особенно  се  злило,  что
раньше ей даже в голову не пришло усомниться в нем.
   - Ты не ответил на мой вопрос.
   - Вы просто глупы! - закричал он. - Если бы  я  хотел  что-то  украсть  у
Тиамака, я не стал бы ждать, пока вы спасете его  из  гнезда  гаитов!  -  Он
вытащил руку из мешка и стал совать сверток Мириамели.  -  Вот!  Мне  просто
было интересно, что это такое и почему он вдруг стал гойрах... почему он так
рассердился. Я никогда не видел этого раньше и даже не знал, что  у  него  в
мешке есть что-то подобное. А теперь берите и храните это, принцесса. У  вас
оно будет в безопасности от грязных мелких воришек, вроде меня.
   - Но ты  же  мог  спросить  его!  -  Теперь,  когда  ее  гнев  утих,  она
чувствовала  себя  пристыженной  и  сердилась  на  себя  за  это.  -  А   не
подкрадываться к сумке тайком, когда все спят!
   - Ну конечно, спросить его! Вы же сами видели, какими добрыми глазами  он
посмотрел на меня,  когда  я  притронулся  к  этой  вещи!  Вы  хоть  немного
представляете, что это может быть, моя леди? Вы знаете?
   - Нет. И не хочу знать, пока мне не скажет Тиамак. -  Она  понимала,  что
при других обстоятельствах первой попыталась бы выяснить, что так  оберегает
вранн. А теперь она попала в плен  собственного  высокомерия  и  к  тому  же
оскорбила монаха. - Я сохраню это, и не буду узнавать, что  здесь  лежит,  -
медленно проговорила она.  -  А  когда  Тиамак  поправится,  я  попрошу  его
рассказать об этом всем нам.
   Кадрах долго смотрел на нее.  Его  лицо  в  бледном  лунном  свете,  чуть
тронутое отблесками последних догорающих углей, выглядело почти пугающе.
   - Прекрасно, моя леди, - прошептал он. Ей  показалось,  что  она  слышит,
как, словно лед на реке,  твердеет  его  голос.  -  Прекрасно.  Любой  ценой
сохраните это от рук воров. -  Он  повернулся,  подошел  к  своему  плащу  и
оттащил его на край песка, подальше от остальных. -  А  теперь  постойте  на
страже, принцесса Мириамель. Проследите,  чтобы  никакой  злоумышленник,  не
подкрался к лагерю. Я собираюсь лечь спать. - Он улегся, превратившись в еще
один сгусток тени.
   Мириамель сидела, слушая ночные голоса болота. Монах не  произнес  больше
ни слова, но она чувствовала, что он не спит в темноте в нескольких шагах от
нее. Что-то кровоточащее и полное боли обнажилось в нем, что-то,  что  почти
совершенно скрылось за последние несколько недель. Чем бы оно ни  было,  она
надеялась,  что  оно  было  изгнано,  словно  злой  дух,   долгими   ночными
откровениями монаха на заливе Ферракоса. Теперь Мириамель  поймала  себя  на
том, что хотела бы проспать сегодняшнюю ночь, не просыпаясь до самого  утра,
когда яркий утренний свет сделает все привычным и обыденным.

***

   Вранн наконец закончился.  Это  произошло  не  за  один  миг.  Постепенно
сужались протоки и реже  становились  деревья,  и  в  один  прекрасный  день
Мириамель и ее спутники обнаружили,  что  плывут  через  открытые,  заросшие
кустарником  земли,  пересеченные  небольшими  каналами.  Мир   снова   стал
просторным и простирался от горизонта до горизонта. Принцесса так привыкла к
заросшим протокам Вранна,  что  ее  почти  пугало  это  неожиданно  огромное
пространство.
   В некоторых отношениях  последние  лиги  земли  Вранна  оказались  самыми
вероломными, потому что им приходилось гораздо чаще чем раньше перетаскивать
лодку на руках. Однажды Изгримнур по пояс провалился в песчаную яму,  и  был
освобожден только благодаря совместим усилиям Мириамели и Камариса.
   Теперь перед ними лежали  Озерные  Тритинги  -  бесконечные  поля  низких
холмов и жесткой травы. Деревья  приникали  к  подошвам  холмов,  но,  кроме
нескольких групп высоких сосен, все они были карликовыми, едва отличимыми от
кустарника. В тусклом вечернем свете перед  ними  была  ужасная  земля,  где
только немногие живые  существа  и  уж  во  всяком  случае  никак  не  люди,
согласились бы жить по собственному желанию.
   Эта территория уже не была знакома Тиамаку,  и  все  труднее  становилось
выбирать протоки, достаточно широкие, чтобы прошла  лодка.  Когда  последний
канал, сузившись, стал совершенно непригоден для навигации, они  вывезли  из
лодки и некоторое время стояли молча, подняв воротники, чтобы защититься  от
холодного ветра.
   - Похоже, что пора идти пешком. - Изгримнур глядел на север, через многие
лиги пустынных земель. - Это же Озерные Тритииги, так вода здесь, во  всяком
случае, найдется, особенно после дождей этого года.
   - А  как  с  Тиамаком?  -  спросила  Мириамель.  Лекарство,  которое  она
приготовила дня вранна, сняло лихорадку, но не вызвало волшебного исцеления.
Он встал, но был слабым и бледным.
   Изгримнур пожал плечами.
   - Не знаю. Я думаю, мы могли бы подождать несколько  дней,  пока  ему  не
станет лучше, но уж очень  противно  торчать  здесь  так  долго.  Может,  мы
сделаем что-нибудь вроде носилок?
   Внезапно вышедший вперед Камарис длинными  руками  обхватил  Тиамака  под
мышками, так  ошарашив  несчастного,  что  тот  издал  удивленный  вопль.  С
поразительной легкостью старик высоко поднял Тиамака и посадил его  себе  на
плечи; вранн, по ходу дела сообразивший, что к чему,  вытянул  ноги  по  обе
стороны шеи рыцаря, устроившись на его плечах, словно ребенок.
   Герцог улыбнулся.
   - Сдается мне, вот и ответ. Не знаю, сколько  он  продержится,  но  может
быть за это время мы  подыщем  какое-нибудь  укрытие?  Это  было  бы  просто
превосходно.
   Они   собрали   свои   пожитки,   упаковав   их   в   полотняные   мешки,
позаимствованные еще в деревне. Тиамак взял свою сумку и зажал  се  в  руке,
которая  не  нужна  была  ему,  чтобы  держаться  за  Камариса.  Со  времени
проишествия в лодке он ни разу не говорил о  мешке  или  его  содержимом,  а
Мириамель пока что не собиралась давить на вранна в надежде выяснить, что он
так бережет.
   С большим сожалением, чем ожидали, Мириамель и ее спутники распрощались с
плоскодонкой и двинулись вперед по окраинам Озерных Тритингов.

***

   Оказалось, что Камарис прекрасно справляется с ролью носильщика  Тиамака.
Хотя рыцарь останавливался отдохнуть  вместе  со  всеми,  и  очень  медленно
перебирался через последние оставшиеся пятна болотистой почвы, он шел  таким
же шагом, как и другие члены компании,  и  не  выглядел  особенно  уставшим.
Мириамель поглядывала на него время от времени с благоговейным ужасом.  Если
такова его сипа в старости, какие же  удивительные  подвиги  должен  он  был
совершать, будучи еще молодым человеком? Того, что она видела  теперь,  было
вполне достаточно, чтобы поверить в правдивость даже самых  безумных  старых
легенд о нем.
   Несмотря на безропотное спокойствие старика, Изгримнур  настоял  на  том,
чтобы самому нести Тиамака последний час перед  заходом  солнца.  Когда  они
наконец остановились, чтобы  разбить  лагерь,  герцог  пыхтел,  отдувался  и
выглядел так, как будто успел пожалеть о своем решении.
   Они разбили лагерь, когда было еще светло,  отыскав  подходящее  место  в
рощице низких деревьев и быстро соорудив костер из  сухого  хвороста.  Снег,
покрывший большую часть Севера, видимо не задержался в Озерных Тритингах, но
ветер, усилившийся после  захода  солнца,  был  достаточно  холодным,  чтобы
заставить их сгрудиться у костра. Мириамель внезапно почувствовала, что  она
правильно поступила, не выбросив свою оборванную и  перепачканную  за  время
путешествия одежду церковного служки.
   Холодный ветер тихо завывал в ветвях у них над  головами.  Ощущение,  что
они окружены, постоянно присутствовавшее во Вранне, теперь сменилось опасной
открытостью, но по крайней мере земля под ногами  была  сухой:  это,  решила
Мириамель, достаточный повод для благодарности.

***

   На следующий день Тиамаку стало немного лучше, и несколько  часов  подряд
он шея сам, прежде  чем  его  снова  посадили  на  широкие  плечи  Камариса.
Изгримнур, выбравшись из болотной тюрьмы, почти совершенно стал самим собой,
полным сомнительных песенок - Мириамели нравилось считать  куплеты,  которые
он успевал спеть, прежде чем  останавливался  в  смущении  и  просил  у  нес
прощения - и увлекательнейших рассказов о битвах и прочих диковинах, которые
ему случалось повидать. Кадрах, наоборот, был так же молчалив, как в  первые
дни после того, как они сбежали с "Облака Эдны". Когда с  ним  заговаривали,
он отвечал и был странно вежлив с Изгримнуром, как будто между ними  никогда
ничего не происходило, но все остальное время был нем, как Камарис,  хотя  и
оказывал при этом всю посильную помощь. Мириамеяи  не  нравился  его  пустой
взгляд, но никакие се слова не могли вывести  его  из  состояния  спокойного
отчуждения, и в конце концов  она  сдалась.  Оставшаяся  в  низине  путаница
Вранна давно уже исчезла у них за спиной;  теперь  даже  с  самого  высокого
холма на южном горизонте видно было только темное пятно. Пока они устраивали
лагерь в очередной рощице, Мириамель думала, как далеко они уже зашли и, что
важнее, как долго им предстоит еще путешествовать.
   - Нам еще долго идти?  -  спросила  она  у  Изгримнура  за  миской  рагу,
сделанного из сушеной рыбы Деревенской Рощи. - Ты не знаешь?
   Он покачал головой.
   - Точно не знаю, моя леди. Больше пятидесяти лиг, не меньше - может  быть
шестьдесят или семьдесят. Боюсь, что это долгий, долгий путь.
   - На это могут уйти педели. - Она огорченно поморщилась.
   - А что мы можем сделать? - сказал он и  улыбнулся.  -  В  любом  случае,
принцесса, нам гораздо лучше, чем было - да и к Джошуа ближе.
   Мириамель почувствовала мгновенный укол страха.
   - Если только он действительно там.
   - Там, маленькая, там. - Изгримнур сжал ее руку своей  широкой  лапой.  -
Самое плохое уже позади.

***

   Перед самым рассветом  что-то  внезапно  разбудило  Мириамель.  Она  едва
успела прийти в себя, как ее схватили за руку  и  рывком  подняли  на  ноги.
Торжествующий голос быстро произнес на наббанаи: Вот она,  лорд.  Переодетая
монахом, как. вы и говорили.
   Дюжина всадников, некоторые с факелами в руках, окружила  их.  Изгримнур,
который сидел на земле с приставленным к горлу клинком, безнадежно застонал.
   - Это я караулил, - горько произнес он. - Я...
   Стражник, державший Мириамель за руку,  протащил  ее  несколько  шагов  к
одному из всадников, высокому человеку в просторном капюшоне, лица  которого
нельзя было разглядеть в колеблющемся свете факелов. Она почувствовала,  как
ледяные когти сжимают ее сердце.
   - Так, - сказал всадник на  вестерлинге  с  легким  акцентом.  -  Так,  -
несмотря  на  странную  нечеткость  речи,  самодовольный  голос  был   легко
узнаваем.
   Ужас Мириамели уступил место ярости.
   - Снимите капюшон, мой лорд. Вам нет нужды играть со мной в прятки.
   - Правда? - Рука  всадника  медленно  поднялась.  -  Вы,  значит,  хотите
посмотреть на дело ваших рук? - Широким жестом бродячего актера  он  откинул
капюшон. - Так же ли я красив, как раньше? - спросил Аспитис.
   Несмотря на сдерживающую руку солдата, Мириамель отступила назад.  Трудно
было не отшатнуться. Лицо графа, некогда  такое  прекрасное,  что  после  их
первой  встречи  долго  преследовало  ее  ночами,  теперь   превратилось   в
перекошенную  развалину.  Его  нос  сдвинулся  на  сторону,   словно   плохо
вымешанная глина. Левая скупа треснула, словно яичная скорлупа, и  вдавилась
внутрь. Пламя факела отбрасывало на вмятину глубокую тень. Кожу вокруг  глаз
испещряла сеть мелких багровых шрамов - ощущение  было  такое,  словно  граф
надел чудовищную  маску.  Только  волосы  его  не  потеряли  своей  красоты,
сохранив чудесный золотой оттенок.
   Мириамель проглотила ком в горле.
   - Мне случалось видеть и худшее, - тихо сказала она.
   Изуродованные губы Аспитиса Превиса скривились в злобной ухмылке, обнажив
огрызки зубов.
   - Я рад слышать вас, моя милая  леди  Мириамель,  потому  что  вы  будете
просыпаться рядом с этим весь остаток вашей жизни. Свяжите ее!
   - Нет! - Это закричал Кадрах, поднявшийся со своего места в темноте,  где
он до сего момента лежал. Тотчас же в стволе дерева иа расстоянии ладони  от
лица монаха задрожала стрела.
   - Если шевельнется еще раз, убейте его, - спокойно приказал Аспитис. -  А
Может быть надо было убить его сразу - он не меньше ее виноват  в  том,  что
случилось со мной  и  с  моим  кораблем.  -  Он  медленно  покачал  головой,
наслаждаясь мгновением. - Вы просто глупы, принцесса, вы  и  ваш  монах.  Вы
улизнули во Вранн, и надеялись, что я позволю вам уйти? И забуду о том,  что
вы сделали со мной? - Он наклонился к Мириамели, вперив в нее вгляд  налитых
кровью гпаз. - Куда Вы еще  могли  пойти,  кроме  как  на  север,  к  вашему
дорогому дядюшке? Но вы забыли, моя леди, что это мои владения.  -  Он  тихо
засмеялся:
   - Мой замок на озере Эдна всего в нескольких  лигах  отсюда.  Много  дней
подряд я прочесывал эти холмы, охотясь за вами. Я знал, что вы придете.
   Она почувствовала, что впадает в отчаянное оцепенение:
   - Как вы выбрались с корабля?
   Усмешка Аспитиса была ужасна:
   - Я слишком поздно понял, что произошло, это правда, но после  того,  как
вы бежали и мои люди нашли меня, я приказал  им  убить  предательницу-ииски,
сожги ее Эйдон! Она прекратила свою дьявольскую  работу.  Мерзавка  даже  не
пыталась скрыться. После этого остальные килпы ушли за борт - не думаю,  что
они вообще стали бы атаковать без заклятья этой  ведьмы.  В  живых  осталось
достаточно людей, чтобы иа веслах довести несчастную, искалеченную шхуну  до
Сленга. - Он хлопнул руками по бедрам. -  Довольно.  Вы  снова  принадлежите
мне. Приберегите свои дурацкие вопросы до тех пор, пока я не разрешу вам  их
задать.
   Весть о страшной судьбе Ган Итаи наполнила ее яростью и горем.  Принцесса
бросилась к графу, протащив вцепившегося ей в руку солдата несколько шагов.
   - Проклятие Божье на вас! Что вы за человек? Что за рыцарь? Это вы-то,  с
вашими лживыми разговорами про пятьдесят благородных семейств Наббана?
   -  Ну  а  вы,  королевская  дочка,  которая  спокойно  отдается   первому
встречному - да что там, которая сама затащила меня к себе  в  постель?  Вы,
наверное, существо возвышенное и чистое?
   Ей было чудовищно стыдно, что Изгримнур я остальные слышали его слова, но
за  стыдом  последовала   вспышка   какого-то   высокого,   чистого   гнева,
прояснившего ее сознание. Она плюнула иа землю.
   - Будете вы сражаться за меня? - требовательно спросила принцесса. -  Вот
здесь, перед глазами всех ваших солдат? Или захватите, как трусливый  вор  -
вы так уже делали раньше, - используя ложь и силу  против  тех,  кто  считал
себя вашими гостями.
   Глаза графа сощурились в щелочки.
   - Сражаться за вас? Что еще за ерунда? Почему это я должен сражаться?  Вы
и так моя, по праву добычи и девственности.
   - Я никогда не буду принадлежать вам, - сказала она своим самым надменным
тоном. - Вы ниже тритингов, которые,  по  крайней  мере,  дерутся  за  своих
невест.
   - Драться, драться, что за глупости? - Аспитис свирепо взглянул на нее. -
Кто станет сражаться за вас? Эти старики? Монах? Маленький болотный мальчик?
   На мгновение Мириамель закрыла глаза, пытаясь сдержать ярость. Разумеется
он подлец, но сейчас не время давать волю чувствам.
   - Любой в этом лагере легко победит вас, Аспитис. Вы вовсе не мужчина.  -
Она огляделась, чтобы убедиться, что его солдаты слышат  ее.  -  Ты  грязный
Похититель женщин, а не мужчина.
   Клинок Аспитиса с ру