не кинуться за советом и  защитой  к  мистеру
Лейси или не взять иные меры? Отчего она, как невинный агнец, влекомый  на
заклание, следовала за вами еще три дня?
   О: Так ведь она, ваша честь, полагала, что я и мистер  Лейси  заодно  с
Его Милостью - какой же ей был резон к нам обращаться? А что  До  бегства,
то при ночлеге в Уинкантоне и в Тонтоне она-таки  подумывала  бежать  куда
глаза глядят, но духу не хватило: одна на всем  белом  свете  -  кому  она
нужна, кто оборонит от напасти?
   В: И вы поверили?
   О: Что она со страху ум растеряла? Да, сэр, поверил. Известно,  один  в
поле не воин. Тем паче когда это слабая женщина.
   В: В разговоре, случившемся в тот вечер в "Черном олене",  Его  Милость
никак не предуведомил ее касательно завтрашнего?
   О: Нет, сэр. Когда они тронулись в путь, она удивилась, что я исчез,  и
спросила мистера Лейси, но  тот  только  сказал,  что  я  ускакал  вперед.
Доехали  до  виселицы,  а  там  -  новая  нечаянность,  еще  удивительнее:
оказывается,  мистер  Лейси  должен  с  ними  расстаться.  И  ей  придется
продолжать путь со своими мучителями. Было отчего встревожиться. Двинулись
дальше, Его Милость едет впереди и молчит. Только у  брода  близ  разлога,
где я их нагнал,  она  отважилась  наконец  заговорить,  спросила.  И  Его
Милость отвечал, что они почти достигли источника и что ей также  надлежит
испить эти воды.
   В: Воды, про  какие  он  рассказывал  в  Лондоне?  Те,  что  почитаются
целебными при его недуге?
   О: Они, сэр.
   В: А пока ехали до Девоншира, о водах разговора не было? Мистер Лейси о
них не поминал?
   О: Нет, сэр, ни единым словом.
   В: А на постоялом дворе?
   О: И там тоже. Да что воды - не было  никаких  вод.  Все  это  попросту
недобрая шутка Его Милости. Вот вы сами увидите.
   В: Продолжайте.
   О: Стало быть, так, сэр. Дальше она  выспрашивать  не  осмелилась.  Его
Милость с Диком, по всему видать, в намерениях своих были согласны,  а  на
нее смотрели все одно как на скарб, который везли  с  собой.  Остановились
они у разлога, где я их и застал, когда они  были  вдвоем,  без  Дика.  Но
прежде чем я на них набрел, Его Милость велел Дику отвязать и спустить  на
землю один ящик. А в нем поверх прочих вещей лежало  платье  для  майского
праздника, новая исподница и юбка и новые нарядные чулки.  До  той  минуты
Ребекка об этих предметах знать не знала. Потом Его  Милость  приказал  ей
скинуть платье и нарядиться в одежду из ящика. Но хотя это новое безумство
умножило ее страх, она все же спросила, для чего это нужно. А он отвечал -
чтобы понравиться хранителям вод. Она нашла  эти  слова  непонятными,  но,
хочешь не хочешь, пришлось повиноваться.
   В: Как он сказал? Хранители?
   О: Да, сэр. Дальше вам станет ясно, что он разумел. А вслед за тем, как
я вам  и  сказывал,  стали  они  подниматься  по  склону.  Раз-другой  она
спрашивала Его Милость, что это он умышляет - ведь  такого  уговора  между
ними не было. Но он велел ей помалкивать. Наконец добрались они туда,  где
я нашел их стоящими на коленях.
   В: Перед женщиной в серебристом платье?
   О: Перед ней, сэр. Ребекка сказывала, она появилась в  полусотне  шагов
от них. Вынырнула ниоткуда, точно ее  наколдовали.  Повстречать  в  глухом
углу этакую нежить,  этакую  зловредную  бесовку,  ох,  не  к  добру.  Что
появилась она не по-людски - это еще полбеды, но вот наружность...  А  Его
Милость, едва ее увидал, в тот же миг преклонил колена и обнажил голову, а
за ним и Дик. Ну и Ребекка тоже - что ей оставалось?  И  стоят  они  перед
ней, будто перед вельможной дамой или самой королевой. Да только не похожа
она была на владычицу  земную.  Лицо  грозное,  свирепое  -  за  ничтожное
ослушание со свету сживет. Стоит и  буравит  их  взглядом.  Черные  волосы
разметаны, глаза - еще чернее волос. Было бы чем полюбоваться, когда бы не
веяло от нее злобой и бесовством. Стояла, стояла да  вдруг  и  улыбнулась.
Только Ребекка говорит, улыбка вышла в тысячу раз  ужаснее  взгляда.  Так,
верно, улыбается паук, когда к нему в тенета  угодит  муха  и  он,  пуская
слюнки, подбирается к лакомству.
   В: В каких она была летах?
   О: Молодая, сэр, не старше Ребекки. А во всем прочем нисколько с ней не
схожа. Это Ребекка так говорит.
   В: Женщина что-нибудь произнесла?
   О: Нет, сэр, стояла в молчании. Хотя можно было догадаться, что она  их
ожидала. Да и Его Милость с Диком как заметили эту кромешницу, так даже не
вздрогнули. Видать, она была им знакома.
   В: А что серебряное одеяние?
   О: Ребекка сказывала, женщины из простых такого не носят. В Лондоне она
ни в маскараде, ни  в  пантомиме,  ни  в  иных  увеселениях  подобного  не
встречала. Вычурное, ни на что не похоже - если  бы  не  все  эти  страсти
Господни, она бы уж точно прошлась насчет такого дурацкого покроя.
   В: Как же закончилось это свидание?
   О: Как и началось, сэр. Вдруг в один миг она исчезла. Как сквозь  землю
провалилась.
   В: А у девицы, что же, язык отнялся? Не  полюбопытствовала  она  у  Его
Милости, что это за зловещее видение?
   О: Как же, сэр, конечно полюбопытствовала. Я просто  забыл  сказать.  И
Его Милость ответил: "Это одна из тех, кого ты должна удовольствовать".  А
на прочие вопросы отвечал лишь, что скоро она все узнает.
   В: Как Его Милость увещевал ее, когда она не пожелала  идти  в  пещеру?
Вы, помнится, сказывали, что они между собой говорили.
   О: Снова  пошли  попреки:  она-де  и  упрямица,  и  строптивица,  и  не
станет-де он оказывать потачливость покупной  шлюхе.  А  у  самой  пещеры,
когда она не выдержала и  повалилась  ему  в  ноги,  он,  выхватив  шпагу,
вскричал: "Будь ты проклята! Там внутри - предмет исканий всей моей жизни.
Посмей мне воспрепятствовать - и тебе конец!" А рука-то дрожит,  точно  он
обезумел или трясется в лихорадке. Видит Ребекка - лучше уступить, а то  и
правда заколет.
   В: Не дал ли он  какого  намека,  отчего  для  исполнения  его  замысла
непременно понадобилось ее соучастие?
   О: Ни малейшего, сэр. Уж это потом разъяснилось. Сказать  ли,  что  она
обнаружила в пещере?
   В: Говори. Все рассказывай.
   О: Сперва она ничего не различала, потому что в пещере было темно, хоть
глаз выколи. Но Дик тащил ее все дальше и дальше, и  скоро  она  заметила,
что стена в глубине освещается как бы пламенем костра.  И  точно:  пахнуло
гарью. Дошли они до поворота - проход,  изволите  видеть,  чуть  изгибался
навроде собачьей лапы, и за поворотом пещера делалась просторнее...
   В: Что же вы запнулись?
   О: Боюсь, сэр, вы мне веры не дадите.
   В: Плетей тебе дадут, если не перестанешь крутить. Так отдерут,  как  в
жизни не дирали.
   О: Как бы меня за правдивые слова тем же самым не отпотчевали.  Что  ж,
делать нечего. Только уж вы, ваша  честь,  не  забудьте:  я  всего-навсего
передаю чужой рассказ. Очутились они, стало быть, в просторной пещере, и в
пещере той горел костер, а возле него трое: две богомерзкого вида карги  и
женщина помоложе. Смотрят на гостей с великой свирепостью, но  видно,  что
ожидали. Ребекка вмиг поняла: ведьмы. Одна, молодая - та, что встретила их
у пещеры, но теперь она была вся в черном и держала кузнечный мех.  Другая
сидела, имея по одну руку черную кошку, по другую - ворона, оба от нее  ни
на шаг. Третья же сучила нить на колесной прялке. А позади них, сэр, стоял
некто в черной епанче и маске: палач палачом. Из-под маски виднелся только
рот да подбородок, и подбородок  заметно,  что  черный,  а  губы  толстые,
арапские. И хоть прежде он ей только на единый миг  и  показался,  Ребекка
тотчас его узнала. А как узнала, так и поняла, какое страшное  бедствие  с
ней содеялось. Потому что  это,  сэр,  был  не  кто  иной,  как  Сатана  -
Возлевол, как его чернь называет. Вот как я вас вижу - так же ясно  и  она
его видела. Вскрикнула она с перепуга, и этот  самый  крик  я  и  услышал.
Хотела бежать - не тут-то было: Дик и Его  Милость  вцепились  и  тащат  к
костру. Там они остановились, и Его Милость заговорил на  языке,  которого
она не разумела, но заметила, что  держится  он  с  величайшим  почтением,
словно предстоит перед наизнатнейшим лордом или самим государем. Сатана же
ничего не отвечает и все на нее смотрит: глазищи в  прорезях  маски  будто
рдяное пламя. И снова она порывалась бежать, но Дик и Его Милость  хоть  и
стояли как завороженные, однако ж из рук ее  не  выпускали.  Она  и  начни
вполголоса творить молитву Господню, но так и не  договорила,  потому  что
молодая ведьма без единого слова уставила на нее палец,  как  бы  уличала:
знаю, мол, что ты там бормочешь. Подскочили  к  ней  старухи  и  давай  ее
теребить да щипать, точно кухарки курицу.  Уж  она  и  плакала,  и  пощады
просила, а те, кто ее держал,  стоят  истуканами  и  бровью  не  ведут.  А
хрычовки знай себе лапами хватают, да так безжалостно, словно  не  простые
ведьмы, а из племени дикарей-конебалов. Смрад от них препротивнейший,  как
от козлищ. И чем громче она рыдала, тем пуще они теребили ее и гоготали. А
тем временем Сатана, желая лучше видеть их забавы, подобрался поближе.
   В: Постойте-ка, Джонс. Поразмыслите и  ответьте  мне  вот  на  что.  За
верное ли она знала, что перед ней предстал  сам  Сатана?  Не  был  ли  то
человек, вздумавший для какой-либо причины принять на себя вид  оного?  Не
была ли ей явлена обманная личина?
   О: Этот самый вопрос, сэр, я ей делал не единожды.  Но  она  стояла  на
своем. "Никаких, - говорит, - сомнений: сам Сатана во плоти. И это так  же
верно, как и то, что мы едем на коне,  а  не  на  другой  какой  скотине".
Именно так и выразилась.
   В: Добро. Только вот что я вам скажу, Джонс.  По  мне,  этот  вздор  не
заслуживает никакого вероятия. Потаскуха лгала вам в глаза.
   О: Может и так, сэр. Я и сам не разберу, где тут правда, где ложь. Одно
несомненно: без чудес не обошлось. Ее как подменили - куда только девалась
прежняя Ребекка.
   В: Продолжайте.
   О: А дальше, сэр... Срам да и только. Но придется  рассказать.  Словом,
ее повергли наземь, а старые  ведьмы  приступили  к  своему  повелителю  и
принялись услужать ему за камеристок, и  скоро  он  стоял  во  всей  своей
наготе, явив напоказ демонскую свою похоть: вот-вот бросится.  А  она  все
стенала и плакала, ей уже воображалось, что настал для  нее  Судный  День,
что это кара за былое распутство у мамаши Клейборн. Он  же  воздвигся  над
ней, черный, как Хам [по древним представлениям, один из трех сыновей Ноя;
Хам (его имя переводится как "жаркий") стал прародителем черной  расы],  и
уже располагался исполнить то, к чему имел хотение. Дальше она  ничего  не
помнила, потому как лишилась чувств и неведомо сколько  времени  пребывала
без памяти. А придя в себя, обнаружила, что лежит у стены пещеры, куда ее,
должно быть, перенесли на руках или  оттащили.  Притом  срамные  части  ее
терзала великая боль:  знать,  беспамятство  не  спасло  ее  от  жестокого
поругания. Она чуть приоткрыла глаза и увидала такое, что  усомнилась,  не
грезится ли ей: молодая ведьма и Его Милость стояли перед Дьяволом,  ровно
жених с невестой, только голые, а он не то совершал обряд венчания, не  то
кощу иски его передразнивал: благословлял с глумливой ужимкой,  подставлял
для поцелуя свое седалище. А как  сладили  бесовское  венчание  по  своему
поганому чину, так тут же довершили дело телесным соединением.  Повалились
все  до  единого  вокруг  костра  и  предались  непотребству,  какое,  как
сказывают, обыкновенно творят ведьмы на своих шабашах.
   В: Как, и Его Милость с ними?
   О: Да, сэр. И Дьявол, и его челядь, и Дик, и хозяин - все, сэр.  А  Его
Милость - уж вы не прогневайтесь - от недуга оправился и  такую  оказал  в
блудных занятиях сноровку - Дьяволу не уступит. Это Ребекка так  говорила.
Что, дескать, встречала она у мамаши Клейборн мастаков по этой  части,  но
куда им до него. Да что люди -  даже  ворон  взобрался  на  кошку  и  тоже
покрыть норовит.
   В: Прежде чем спрашивать дальше, должен предупредить. О том, что  здесь
рассказывалось, больше никому ни слова. Узнаю, что ты  проболтался  -  тут
тебе и конец. Понял ли?
   О: Понял, сэр. Честное слово, никому не скажу.
   В: То-то же. Иначе, видит Бог, не  сносить  тебе  головы.  И  вот  тебе
вопрос. Среди этих блудодейств  не  поминала  ли  она  особо  такого  рода
занятия, коему Его Милость предавался бы со своим слугой?
   О: Она, сэр,  в  подробности  не  входила.  Сказала  лишь,  что  играли
бесовскую свадьбу - и все.
   В: Но об этом гнусном занятии не обмолвилась ни разу?
   О: Нет, сэр.
   В: А в пути не случалось ли вам при тех  ли,  иных  ли  обстоятельствах
заметить какие-либо указания на такую противоестественную связь между  Его
Милостью и Диком?
   О: Нет, сэр. Жизнью клянусь.
   В: Точно ли?
   О: Точно, сэр.
   В: Хорошо. Рассказывайте, что было еще.
   О: Среди этих мерзостных игрищ одна ведьма  приблизилась  к  Ребекке  и
потрясла ее за плечо, словно хотела проверить, опамятовалась она  или  еще
нет. Ребекка же и виду не  подала,  что  пришла  в  память.  Тогда  ведьма
сходила за каким-то зельем и влила ей в рот. На вкус - горькое, тошнотное,
прямо алоэ или поганки.  Действовало  оно  усыпительно,  и  скоро  Ребекку
сморил сон. Но не думайте, ваша честь, ей и во сне не было  покоя,  потому
что было ей сонное видение, и такое отчетливое, что легко можно почесть за
явь. Видела она, что ступает по длинному-предлинному  проходу  -  вот  как
коридоры в жилищах вельмож, - а по стенам, сколько хватит глаз,  развешаны
большие тканые шпалеры. А рядом  с  нею  следует  Дьявол,  одетый  во  все
черное. И хотя он безмолвствует,  однако  обхождение  ей  оказывает  самое
учтивое, будто джентльмен, который знакомит даму со своим  домом  и  всем,
что до него относится. Пригляделась она - а Дьявол-то с  тем,  из  пещеры,
вовсе и не схож, лицо больше как у Его  Милости,  только  смуглое.  И  она
как-то догадалась, что это они соединились  в  одном  обличий.  Вот  какие
чудеса.
   В: Девица с ним не разговаривала?
   О: Нет, сэр. Она сказывала, это единственное, что было  не  как  наяву.
Идут они по проходу, а он все трогает ее за руку  и  то  на  одну  шпалеру
укажет, то на другую  -  будто  это  карандашом  или  кистью  нарисованные
картины знаменитых художников. Да, вот еще что. Свет по проходу разливался
жидкий, кое-где совсем сумеречно, ничего не разглядеть.  И  свет  какой-то
дьявольский  -  не  поймешь,  откуда  идет.  Вокруг  ни  тебе   окна,   ни
светильника, ни факела, ни даже малой свечечки.  А  еще  в  полумраке  она
заметила, что шпалеры не висят недвижимо, но колышутся - то вздуваются, то
опадают, точно за ними гуляет ветерок или сквозняки. А она никакого  ветра
на себе не чувствовала.
   В: Что же они изображали, эти шпалеры?
   О:  Ужаснейшие  злодейства  и  жестокости,  какие  только  претерпевает
человек от себе подобных. Вживе она бы такого зрелища не вынесла, а тогда,
хочешь не хочешь, пришлось рассматривать: стоило Сатане  лишь  указать  на
шпалеру, как взгляд Ребекки сам собой на нее обращался.  И  вот  ведь  что
ужаснее всех ужасов: шпалеры тканые, а люди и предметы на них не стоят  на
месте, а двигаются как живые, только что без звука. И все-то  на  шпалерах
как настоящее, а стежков да нитей не различить: все картины  разыгрываются
прямо у нее перед глазами, как на театре, а она как бы  стоит  близ  самых
подмостков. Так вот по дьяволову  повелению  пришлось  ей  все  до  единой
картины  пересмотреть.  И  рада  бы  зажмуриться  от  такой  бесчеловечной
жестокости, да веки точно как отнялись. Вообразите, сэр: на какую  картину
ни взглянет - всюду смерть. И на  каждой  представлен  Дьявол  -  где  сам
действует, где всему делу главный зачинщик, а где стоит в  сторонке  и  со
злорадством  ухмыляется:  не  я,  мол,  тружусь  -   на   меня   трудятся,
полюбуйтесь, какие у меня на этом свете славные  пособнички!  А  если  она
силилась рассмотреть, что там делается в отдалении, то эта  часть  картины
вдруг сразу  приближалась.  К  примеру  сказать,  смотрит  она  как  бы  с
возвышенного места, как солдаты разоряют город - и тут  же  видит,  как  в
десяти шагах от нее закалывают невинных младенчиков или на  глазах  у  них
насилуют родную мать. А то заглянет через окошко в камеру пыток  -  и  вот
уже прямо перед ней перекошенное болью лицо жертвы. Истинно так,  сэр.  Уж
вы поверьте.
   В: Чем же это видение закончилось?
   О: И тогда возжаждала она великой жаждой -  это,  сэр,  ее  слова:  она
разумела жажду духовную, - и обратились ее  помыслы  к  Искупителю  нашему
Иисусу Христу. Стала  она  выискивать,  не  мелькнет  ли  где  в  картинах
что-либо Его знаменующее, крест или распятие, но ничего похожего не нашла.
А тем временем они, похоже, дошли до конца дьяволовой галереи,  и  впереди
Ребекка увидала стену, преграждавшую им путь,  а  на  ней  шпалеру,  и  от
шпалеры той шло яркое сияние, но что она изображала,  не  разобрать.  И  в
душе у нее шевельнулась надежда, что там-то и узрит она Христа -  как  дай
Бог всякому  по  скончании  земных  трудов.  Кинулась  она  вперед,  а  ее
удерживают: изволь и дальше картины  разглядывать.  А  ей  уже  невмоготу.
Наконец не утерпела она и, подобравши юбки, бросилась  туда,  где  уповала
утолить жажду. Как же она обманулась, сэр! На шпалере она увидала  не  лик
Христов, а нищенку,  босоногую  оборванную  девчушку,  которая  заливалась
слезами, как и сама Ребекка, и тянула к ней ручонки, точно дитя к  матери.
А позади нее, куда ни глянь, - огонь: огонь неугасимый, а над ним  чернеет
вечная ночь. И от этого-то огня разливается яркий  свет.  Видеть  его  она
видела, но жара не чувствовала. Зато маленькую нищенку пламя, должно быть,
обжигало - сильно обжигало, и у Ребекки сердце разрывалось  от  жалости  и
сострадания. Хотела дотянуться - не тут-то было:  уже,  казалось,  вот-вот
прикоснется, но между ними точно стоит незримое стекло.  Да,  вот  еще  не
забыть бы, сэр. Когда она тщилась дотянуться и  спасти  девчушку,  ей  все
чудилось, что это ее давняя знакомица - что некогда они пребывали с ней  в
любви и дружестве, точно сестры. После же, поразмыслив, она уверилась, что
девчушка никто как она сама до приезда в  Лондон.  А  что  не  вдруг  себя
узнала, так то из-за одежды, что была на нищенке (Ребекка, сэр, хоть в  те
дни и бедствовала, но все-таки нищенством не промышляла).
   В: Переходите к завершению.
   О: Мне, сэр, совсем немного осталось. Но сейчас вы опять скажете, что я
употребляю ваше доверие во зло.
   В: Употребляйте во что хотите. Вы уж и без того  каким  только  вздором
меня не доезжали.
   О: Так вот, подступило пламя к девчушке, и запылало ее тело. И  не  как
обыкновенно горит плоть, а больше как воск или жир, когда понесут к  огню.
Вообразите, сэр: сперва черты ее  оплывали,  расплав  капал  и  растекался
лужицей, и вот эту лужицу и  пожрало  пламя,  ничего  не  осталось,  кроме
черного дыма. Быстро все совершилось, описывать -  и  то  дольше.  Ребекка
сказывала - как видение перед взором спящего. И взяло ее великое  смятение
и ярость, потому что  во  всей  галерее  не  усмотрела  она  ничего  более
жестокого и несправедливого, чем огненная смерть нищенки. Оборотилась  она
тогда к Сатане - думала, он стоит  позади.  Поправить  тут  уж  ничего  не
поправишь, так пусть хоть  видит  ее  негодование...  На  этом  месте  она
рассказ прервала. "Что же, - говорю, - ты оборотилась, а его  нет?"  -  "А
его нет", - говорит. Помолчала и  прибавила:  "Не  смейся  надо  мной".  -
"Какой тут смех", - говорю. Тогда она продолжила: "И вижу я позади уже  не
галерею, а иное место, некогда хорошо мне знакомое:  стою  я  будто  бы  в
Бристольском порту. И родители мои тут  же.  Смотрят  на  меня  печальными
глазами, как бы говоря: "Знаем, знаем, кто была та  нищенка,  сгинувшая  в
гееннском пламени". А с ними стоит еще один человек, по переднику  судя  -
плотник,  как  и  мой  отец,  только  что   годами   помоло