е могильные плиты. Я от страха  чуть  ума  не  лишилась:  зачем,
думаю, они меня сюда завезли в такую пору? Ведут они меня, а у  меня  ноги
не идут.  А  в  отдалении  огонь:  костер  горит,  как  будто  бы  пастухи
расположились на ночлег. Хотела позвать, да больно далеко, не  услышат.  И
вот подошли мы к камням, вышли на самую середину.
   В: Вы разумеете, что вышли на середину втроем?
   О: Да.
   В: Но Джонсу вы сказывали, что Дика с вами не было.
   О: Сейчас я  рассказываю  всю  правду.  Его  Милость  остановился  близ
лежащей на земле каменной плиты и сказал: "Теперь, Фанни, преклони  колена
на этом камне". И тут я не выдержала.  Мне  помнилось,  что  они  умышляют
недоброе: в чародействе  упражняются  или  задумали  войти  в  сношения  с
нечистой силой или  еще  что-нибудь,  и  ознобило  меня  великим  холодом,
сильнее ночной свежести, точно я вмерзла в лед и мне  приходит  конец.  От
холода и страха я не то что встать на колени - слова вымолвить не могла. А
Его Милость опять: "Преклони колена, Фанни". Тогда я собралась с  духом  и
отвечаю: "Грешное это дело, милорд, не для того я нанята". А он: "Тебе  ли
говорить о грехе? На колени!" Я и тут не послушалась. Но они схватили меня
за руки и силком повергли на колени. А камень жесткий, стоять больно.
   В: Джонсу вы сказывали, что они принудили вас лечь.
   О: Нет, только на колени поставили. И  сами  опустились  на  колени  по
сторонам от меня.
   В: Как так?
   О: А вот так.
   В: Что же, и руки сложили, как при молитве?
   О: Нет, рук не складывали, но головы склонили.
   В: На них по-прежнему были шляпы?
   В: Только на Его Милости. Дик ходил без шляпы.
   В: В какую сторону они смотрели?
   О: Как будто на север. Ехали мы на запад, а в  капище  вошли  с  правой
стороны.
   В: Дальше.
   О: Я в мыслях обратилась к Господу с молитвой и учинила обет:  если  Он
умилосердится и спасет меня от беды, оставлю  блудный  промысел  навсегда.
Мне представлялось, что я попала в лапы к сущему дьяволу, что  это  изверг
лютее наилютейшего гостя у Клейборн, что он готов без жалости  надругаться
не только над моим телом, но и над самой душой.
   В: Оставим это. Твои чувства угадать нетрудно. Долго ли вы так стояли?
   О: Минут пять или чуть больше. И вдруг в  небе  раздался  громкий  шум,
точно крылья плещут или ветер ревет. Испугалась я, подняла голову - ничего
не видать. И ночь тихая, ни ветерка.
   В: Его Милость тоже поглядел в небо?
   О: До него ли мне было.
   В: И сколько он - этот плеск, этот рев ветра - продолжался?
   О: Несколько мгновений. Не дольше, чем как до десяти сосчитать.
   В: И все то время шум делался громче?
   О: Точно что-то из поднебесья падает прямо на нас.
   В: Не через все небо, подобно стае перелетных птиц?
   О: Нет, сверху.
   В: Точно ли?
   О: Истинный Бог.
   В: Что дальше?
   О: Нежданно-негаданно все смолкло, и наступила тишина.  И  сделалось  в
воздухе такое благоухание, что я и выразить не умею. Словно повеяло  духом
скошенных  трав  и  летних  цветов.  Удивительно  -  в   таком   холодном,
неприветливом месте. И пора не летняя. А потом - опять  нежданно-негаданно
- сверху на нас просиял свет. Много света, как от солнца, - видно, что  не
человеческих рук произведение. Ярко-преярко: я едва взглянула  вверх,  так
чуть не ослепла и тут же отвела глаза.  Вижу  -  шагах  в  пятнадцати  меж
камней стоят двое, молодой и старик. И смотрят на нас.
   В: Вздор! Лгать вздумала? Вот я тебя!
   О: Все правда.
   В: Как же, правда! Ишь  какой  сказкой  решила  меня  одурачить!  Ты  и
пророчишка твой. Ручаться готов, это он тебя надоумил.
   О: Нет, он к этому непричастен. Я ему ничего не рассказывала.
   В: Причастен или непричастен, а ты лжешь.
   О: Да нет же. Истинно тебе говорю - я их видела. До них  было  немногим
дальше, чем длина этой  комнаты.  Но  я,  ослепленная  сиянием,  плохо  их
разглядела.
   В: Как они стояли?
   О: Просто стояли и  смотрели.  Молодой  поближе,  старый  чуть  позади.
Молодой указывал пальцем вверх  -  туда,  откуда  лился  свет,  а  взгляд,
казалось, был обращен на меня.
   В: Какие чувства изображал этот взгляд?
   О: Не разобрала: не успела моя слепота пройти, как свет померк.
   В: А что старик?
   О: Старик имел белую бороду, и ничего другого я не заметила.
   В: Какое на них было платье?
   О: О старике мне сказать нечего, на молодом  же  был  передник,  как  у
каменщика или плотника.
   В: Вы разумеете, то был  дух  какого-нибудь  из  язычников,  строителей
капища?
   О: По платью - точь-в-точь нынешний мастеровой, как мой муж и отец.
   В: Не были ли то нарисованные изображения?
   О: Нет, люди из плоти и крови. Не видение, не сон.
   В: Не отличались ли они рослостью или дородством?
   О: Нет, сложением люди обыкновенные.
   В: Сколько времени продолжалось сияние?
   О: Очень недолго. Не то чтобы и правда сияние, больше похоже на вспышку
молнии. Всего на короткий миг.
   В: И за короткий миг, да  еще  при  вашем  ослеплении  они  так  крепко
впечатлелись у вас в уме?
   О: Да.
   В: Не каменные ли то были столбы?
   О: Нет.
   В: Не раздавался ли при этом гром, глас Вельзевула?
   О: Нет, этого ничего не было. Только то теплое  дуновение,  сладостное,
точно дыхание полей летней порой. А на душе от того духа вдвое сладостнее.
Все исчезло, а он остался. И страха как не бывало, и уверилась я,  что  не
лукавый меня смущает, а все это явлено мне с тем, чтобы  ободрить  меня  и
утешить. Да-да, меня будто другой свет озарил  -  озарил  и  разогнал  мои
тревоги. Я почти опечалилась, что он так скоро померк и я не успела его  в
себя восприять, не успела довольно насладить  им  зрение.  Зато  теперь  я
могла устремить к нему упования,  ибо  -  истинно  говорю  тебе  -  он  не
знаменовал ничего дурного и те, кто меня привел, к дурному расположены  не
были. Это совершенная правда.
   В: Совершенная правда то, что я тебе не верю.
   О: Дай досказать - поверишь. Право, поверишь.
   В: Да  уж  не  прежде,  чем  назову  тухлую  баранину  живым  ягненком,
сударыня. Но вернемся к этой твоей тухлятине. Откуда исходило это  сияние,
которое освещало явленную тебе картину?
   О: С небес.
   В: И заливало все вокруг? Подобно солнцу, обратило день в ночь?
   О: Нет, дальше все так же простирался мрак.
   В: А свечей вы в этом летучем фонарище не приметили?
   О: Нет, он был белесый, как летнее солнце. Очертанием круглый, подобный
розану.
   В: Он висел в небе над капищем?
   О: Да.
   В: И с места не двигался?
   О: Нет.
   В: Сколь высоко?
   О: Не умею сказать.
   В: Так ли высоко, как солнце и луна?
   О: Пониже. Не выше как те тучи. Примерно на высоте круглой крыши собора
Святого Павла.
   В: Шагов на сотню вверх?
   О: Я же говорю - не разобрала.
   В: Что же, по вашему разумению, удерживало  светильник  подвешенным  на
этой вышине?
   О: Вот не знаю. Разве большая птица.
   В: Или большая лгунья. Вы сказывали, прежде чем полился свет,  раздался
не то плеск крыльев, не то вой ветра. Плеск или рев - тут различие.
   О: Лучше изъяснить не умею. Больше похоже на шелест крыльев.
   В: Или свист плети.  Услышишь  и  его,  коли  поймаю  на  вранье.  Этот
работник с указующим перстом и его старик - имели они что-либо в руках?
   О: Ничего.
   В: Его Милость с ними заговорил?
   О: Нет, но шляпу скинул.
   В: Как так? Снял шляпу перед обыкновенным плотником и старым хрычом?
   О: Все было, как я говорю.
   В: Что же они, тоже приветствовали его?  Ответили  как  должно  на  это
изъявление учтивости?
   О: Я такого не заметила.
   В: Не слыхали вы по угашении света, чтобы кто-нибудь пошевелился?
   О: Нет.
   В: Не различили вы, все ли они стоят на прежнем месте?
   О: Нет, ослепление мое еще не прошло.
   В: А шум в небесах? Он продолжался?
   О: Все было тихо.
   В: К чему же вы все это отнесли?
   О: Как я и сказывала, мне подумалось, что Его Милость не тот, за кого я
его почла. Спустя мало времени он поднялся и помог мне  встать  наземь.  И
руки пожал, как бы  в  знак  благодарности.  А  потом,  хоть  было  темно,
поглядел мне в глаза и молвил: "Вот такую, как вы, я и искал". Поворотился
к Дику - тот уже тоже поднялся с земли, - и они обнялись. Не как хозяин со
слугой - по-братски, словно бы радовались доброму исходу дела.
   В: Не делалось ли между ними каких знаков?
   О: Нет, просто прижали друг друга к груди.
   В: А дальше?
   О: Его Милость вывел нас из каменного круга. Тут он остановился и вновь
заговорил со мной и велел никому не открывать, что я  видела  этой  ночью.
Что мне от этого никакого вреда не приключилось и не приключится.  И  что,
хоть по виду это чудеса, но страшиться их нет причины. При этих словах  он
опять пожал мне руки, еще сердечнее, словно  бы  желая  уверить,  что  его
любезное обращение более сродно с его истинной натурой, чем кажется.
   В: Что вы ответили?
   О: Что буду обо всем молчать. А он сказал: "Хорошо. А теперь  ступай  с
Диком". И мы удалились, а Его Милость остался.  Ненадолго:  не  успели  мы
доехать до постоялого двора, как он нас нагнал.
   В: Вы не обращались к нему за разъяснениями?
   О: Весь тот короткий остаток пути до  постоялого  двора  он  ехал  чуть
позади нас. А как въехали во двор, сейчас же пожелал  мне  доброй  ночи  и
поднялся к себе, оставив Дику расседлать его коня и поставить в конюшню. Я
тоже прошла в свой покой.
   В: А Дик, управившись с конем, за вами?
   О: В ту ночь я его больше не видела.
   В: Хорошо. Ответьте мне теперь вот на что. Первое, вы  уверили  Джонса,
будто Его Милость представил-таки вам причину, для которой вы  отправились
на капище, - а именно, что он,  следуя  непристойному  суеверию,  имеет  в
предмете познать вас телесным образом на этом месте. Далее,  вы  насказали
Джонсу про арапа, соколом слетевшего на каменный столб и чуть было на тебя
не прыгнувшего, про  смрад  падали  и  не  знаю  про  что  еще  -  словом,
изобразили совершеннейшее дьявольское видение. Так ли?
   О: Я солгала.
   В: Она  солгала!  Касательно  лжи,  сударыня,  можно  сказать  неложно:
солгавший единожды и в другой раз солжет.
   О: Теперь я не лгу. Я показываю под присягой.
   В: Что же ты Джонсу наплела таких беспримерных небылиц?
   О: Поневоле пришлось: мне нужно было внушить ему, что  его  вовлекли  в
очень скверное дело, и тогда  из  боязни,  как  бы  его  не  причислили  к
злоумышленникам, он станет обо всем молчать. Я про  это  еще  расскажу.  И
отчего солгала, расскажу.
   В: Расскажете, всенепременно расскажете. Нашли вы на другой  день,  что
Его Милость переменил свое обхождение?
   О: Я эту перемену видела от него лишь один раз - когда  он  оборотился,
подождал нас, придержав коня, посмотрел на меня со  вниманием  и  спросил:
"Все ли с вами ладно?" Я отвечала: "Все", - и хотела продолжить  разговор,
но он вновь поехал вперед, как бы  показывая,  что  беседовать  дальше  не
имеет охоты.
   В: Что вы подумали о зрелище, будто бы виденном вами среди камней?
   О: Что на этом месте лежит заклятие, что здесь некая великая тайна. Что
мне было явлено знамение, но оно не предвещает дурного.  Я  же  говорю:  я
уверилась, что оно не дьявольского порождения, и страхи мои пропали.
   В: А к чему вы отнесли слова Его Милости, будто бы сказанные вам  после
- что такую, как вы, он и искал?
   О: К тому, что во мне он нашел то, что чаял найти.
   В: Что же?
   О: Что я грешила и должна отжениться от греха.
   В: Как так? Не сам ли он побуждал вас ко греху и любодейству?
   О: С тем лишь, чтобы я яснее это увидела.
   В: Стало быть, он искал не того, про  что  мы  думаем,  -  средство  от
своего бессилия?
   О: Он искал того, что и случилось той ночью.
   В: Надеялся, что обыкновенная шлюха вызовет чудо, превосходящее  всякое
вероятие? Вы это разумеете? И чудесные пришельцы удостоили  посещением  не
его, а вас? Не стоял ли и он коленопреклоненный подле вас - у ваших ног?
   О: Так только представлялось, что это я их вызвала.  Ведь  я  оказалась
там не своей волей, но его произволением. Я была у него в услужении.
   В: И кто, по вашему суждению, были эти незнакомцы?
   О: Этого я тебе пока не открою.
   В: Довольно юлить! Вы, сударыня, перед лицом закона, а не на радениях у
своих пророков. Больше я дальних отлагательств не потерплю.
   О: Придется потерпеть, мистер Аскью. Если я расскажу теперь же и открою
намерение Его Милости, ты лишь посмеешься и не дашь мне веры.
   В: Нынешнее твое упрямство еще  несноснее  прежнего  блудодейства.  Что
ухмыляешься?
   О: Право же, я не над тобой.
   В: Все равно тебе, сударыня, от моих вопросов не увернуться.
   О: Как и тебе от Божией десницы.
   В: Что же Дик? Он тоже на другой день переменился?
   О: Только не со стороны своей похотливости.
   В: Как она проявилась?
   О: В дороге.
   В: Что в дороге?
   О: Его Милость уехал вперед, а Браун и Джонс отстали.
   В: И что же?
   О: Этого я не скажу. Его обуяла похоть, которая уподобила его скоту или
нераскаянному Адаму.
   В: И вы ее удовольствовали?
   О: О прочем - ни слова.
   В: Где-нибудь в кустах при дороге?
   О: О прочем - ни слова.
   В: Что приключилось в Уинкантоне?
   О: Его Милость меня к себе не призывал.  Один  только  раз,  вскоре  по
прибытии. И потом еще велел мне передать Джонсу, что сей же час  желает  с
ним говорить.
   В: Вам известно, о чем?
   О: Нет.
   В: И больше Его Милость вас в тот вечер не тревожил?
   О: Нет.
   В: Дик опять с вами уединился?
   О: Да.
   В: И вы с ним легли?
   О: Да.
   В: Не утомили вас его домогательства?
   О: Я им уступала, как и прежде, но уже не как блудница.
   В: Иными словами, из сострадания?
   О: Да.
   В: А не распалил ли он твое женское сластолюбие?
   О: Это не твоя забота.
   В: Стало быть, распалил, так? (Non respondet.) Долго ли он пробыл у вас
в почивальне?
   О: Как обыкновенно. Когда я пробудилась, его уже не было.
   В: Назавтра вы добрались  до  Тонтона.  Его  Милость  в  тот  день  был
разговорчивее?
   О: Только раз заговорил. Вышло так, что в пути он с нами поравнялся, но
ехал в некотором удалении. И тогда он спросил, как мне путешествуется,  не
измучила ли меня езда. Я отвечала,  что  измучила,  потому  что  я  верхом
ездить непривычна. А он сказал, что конец нашего путешествия уже недалек и
скоро я смогу отдохнуть.
   В: Он держался обходительнее?
   О: Да. Почти как поначалу.
   В: Не полюбопытствовали вы, что же произошло тогда в языческом капище?
   О: Нет.
   В: Отчего же вы упустили такой удобный случай?
   О: Я рассудила, что он, когда захочет, тогда и расскажет. А не  захочет
- не расскажет. Я совсем уверилась, что пребываю под его защитой, и только
былая его суровость и показное безразличие до сих пор  препятствовали  мне
понять, как я ему дорога. Я лишь не могла взять в толк почему.
   В: В тот день в пути вы вновь утоляли похоть Дика?
   О: Нет.
   В: Не делал ли он к тому покушений?
   О: Я не захотела.
   В: Он не раздражился? Не пробовал употребить силу?
   О: Нет.
   В: Положил дождаться ночлега?
   О: Тогда тоже ничего не было. В Тонтоне не нашлось ни единой гостиницы,
где мы могли бы устроиться по  своему  вкусу,  пришлось  расположиться  на
постоялом дворе поплоше, из тех что  ближе  к  окраине.  Меня  положили  с
другими горничными, Его Милости и мистеру Брауну определили на двоих  один
тесный покойчик, а Джонс и Дик спали на сеновале. Ни с Его Милостью, ни  с
Диком я уединиться не могла, даже если бы они того пожелали. И во всю ночь
меня никто не тревожил, только вши да блохи.
   В: Положим, что так. А на другой день?
   О: Весь тот день мы были в дороге и проехали,  пожалуй,  самый  длинный
против прежних дней путь. А как миновали Бамптон,  так  с  большой  дороги
свернули и пустились тропинками. Проезжих там редко-редко встретишь.
   В:  Не  вы  ли  уверяли,  будто  положили  на  мысль  к   Клейборн   не
возвращаться, а податься в Бристоль и разыскать родных?
   О: Верно.
   В: Для чего же было заезжать так далеко на запад? Будто  из  тех  мест,
через которые вы ехали, добираться до Бристоля не удобнее?
   О: Все так. Только я не находила в себе довольно решимости и не  видела
к тому способов. В душе я, прости Господи,  была  еще  шлюха.  Поживешь  в
борделе - лишь в разврате заматереешь, во всем же прочем изнежишься. У нас
и прислуга была своя, и все-то было там поставлено на такую ногу, чтобы мы
ни в чем нужды не имели: редкая леди видит такую о себе заботу. А от всего
этого  мало  что  заражаешься  своенравием,  но  и  перестаешь  думать   о
завтрашнем дне. Не было под ногами крепкого основания,  не  было  и  веры,
чтобы помогла вооружиться против завтрашних невзгод. Я и правда  помышляла
бежать в Бристоль и переменить свою жизнь, но в ту пору  мне  и  без  того
было не худо: Лондон, что ни день, то дальше, а  Его  Милость  пусть  себе
блажит. Припала охота куражиться - вольному воля, до Тонтона, так и  быть,
потерплю. А там выжду еще денек - и конец. Посмей тогда меня  выбранить  -
не обрадуешься.
   В: Будет. Довольно об этом.
   О: Нет, еще слово. Иначе не поймешь, каким путем влеклась моя  душа.  И
душа Его Милости. Не прогневайся: говоря лишь  об  одном,  все  истину  до
конца не представишь.  Подлинно,  что  я  спозналась  с  Диком  сперва  по
принуждению, но продолжала его удовольствовать из жалости. Скоро я  нашла,
что он умеет доставить немалое наслаждение. Ни один мужчина - ни даже  тот
первый,  которого  я  узнала  еще   девчонкой,   безрассудно   пренебрегши
родительскими наставлениями, - никто не в силах был усладить меня так, как
Дик. В греховном искусстве любви он не смыслил аза в глаза,  но  я  бы  не
променяла его ни на какого искушенного знатока. Так он меня любил - крепко
любил, всем своим непонятным сердцем, только что  не  умел  высказать  эту
любовь словами. А мне это его  немотствование  говорило  больше,  чем  все
въявь произнесенные речи. Не через телесную связь, не в  совокуплении,  от
нашего скотского начала происходящего, - нет, в другие минуты. Когда  я  в
дороге дремала у него на груди, когда наши взгляды встречались - да  разве
все упомнишь? Тогда я слышала, что он хочет сказать, даже яснее, чем  если
бы он изъяснялся  вслух.  В  тот  последний  вечер  он  пришел  ко  мне  в
почивальню и овладел мной, а потом лежал у меня в объятиях и плакал.  И  я
плакала вместе с ним, потому что постигала причину его слез.  Точно  мы  с
ним заточены по разным казематам: видим друг друга,  за  руки  беремся,  а
больше ничего не можем. Называй это как тебе заблагорассудится,  но  я  от
роду ничего непонятнее и слаще этих слез не знавала.  С  ними  выходил  из
меня мой блуд, грех, зачерствелость моя - все, что поселилось во мне с тех
пор, как я утратила невинность. Все эти годы я жила во мраке и была словно
каменная; не знаю, сделалась  ли  я  доброй  христианкой,  сподобилась  ли
спасения, одно могу сказать: раскаменела. Хочешь верь, хочешь  не  верь  -
это чистая правда.
   В: Вы любили этого человека?
   О: Любила бы, сумей он совлечь с себя Адама.
   В: И что вам слышалось в его безмолвных речах?
   О: Что он, как и я, разнесчастнейший  из  смертных,  только  от  другой
причины. И что он так обо мне и понимает. И за то еще меня любит, что я не
извожу его насмешками и презрением.
   В: Хорошо. Не  случилось  ли  вам  в  тот  последний  день  путешествия
поудалиться вместе с Его Милостью от остальных?
   О: Мы взъехали на гору при дороге. С вершины было видно на  много  миль
вперед.
   В: Верно ли, что Дик при этом указал в неком направлении? Что  то  было
указание на некую местность?
   О: Мне подумалось, это он  для  пущей  важности:  хочет  показать,  что
хорошо знает окрестности.
   В: Просил ли Его Милость о таковом указании?  Не  предварялось  ли  оно
какими-либо знаками?
   О: Нет.
   В: Не указал ли Дик в направлении пещеры,  к  которой  вы  приехали  на
другой день?
   О: Этого я не разобрала.
   В: Пещера имела