ыявил. Ныне же открылись  обстоятельства,  указывающее  на
злодеяние еще более гнусное. Стало известно, что несчастный, будучи  слуха
языка лишен, все  же  состоял  в  услужении  у  джентльмена,  прозываемого
Бартоломью, каковой джентльмен в апреле вместе с тремя спутниками проезжал
через те места в Бидефорд, однако с той поры  от  них  никаких  вестей  не
случилось. Явилось подозрение, что  немой  слуга  в  помрачении  ума  всех
четверых убил и тела спрятал, а впоследствии, не снеся укоров совести либо
от страха перед возмездием скончал мерзостную  жизнь  свою.  Со  всем  тем
нельзя не подивиться, что и по сию приятели мистера Бартоломью разыскивать
его не потщились.
   "Вестерн газетт", 1736



        "ДОПРОС И ПОКАЗАНИЯ ТОМАСА ПУДДИКУМБА,"
   данные под присягою июля 31 числа, в десятый год правления
   Государя нашего Георга Второго, милостью Божией короля
   Великой Британии, Англии и прочая.

   От роду мне шестьдесят шесть лет, я  хозяин  постоялого  двора  "Черный
олень", каковой лет сорок тому унаследовал  от  своего  отца.  Я  почетный
гражданин  этого  города.  Я  трижды   выбирался   в   градоначальники   и
одновременно исправлял должность судьи.

   В: Прежде всего, мистер Пуддикумб, благоволите  свидетельствовать,  что
на миниатюре, которую я уже  показывал  вам  прежде  и  показываю  теперь,
изображен младший из двух  джентльменов,  что  останавливался  у  вас  три
месяца назад.
   О: Сдается мне, что он. Похож. Присягнуть  готов,  что  он.  Разве  что
платье на том было не такое богатое.
   В: В лицо всмотритесь. Платье к делу не идет.
   О: Да, я понял. Он, как есть он.
   В: Хорошо. Когда они приехали?
   О: В последний день апреля. Я это крепко запомнил, до смерти не забуду.
   В: В котором часу?
   О: Часа за три до того, как солнцу садиться, прискакал  ихний  слуга  и
распорядился насчет покоев и угощения. А то, говорит, ровно и не  обедали,
с голоду в дороге животы подвело.
   В: Как звали слугу?
   О: Фартинг. Потом он отправился за своими  господами,  а  часу  этак  в
седьмом они пожаловали, как он и обещал.
   В: Впятером?
   О: Дядя с племянником, двое слуг и горничная.
   В: Мистер Браун и мистер Бартоломью - так они назвались?
   О: Именно так, сэр.
   В: В их поведении вы не приметили ничего недолжного?
   О: В ту пору - нет. Это уж потом я призадумался, после  той  оказии,  о
которой вы знаете.
   В: А в тот вечер?
   О: Да нет, с виду - такие точно люди, какими себя назвали: просто  едут
два джентльмена в Бидефорд. Я ведь с ними и двух слов не  молвил.  Молодой
поднялся прямо к себе и до отъезда носа из комнаты не казал,  потому  я  о
нем столько же знаю,  сколько  о  случайном  прохожем.  Отужинал,  поспал,
проснулся, позавтракал - и все в четырех стенах. А после завтрака отъехал.
   В: А что дядя?
   О: И о нем знаю не больше  того.  Только  что  после  ужина  он  пил  с
мистером Бекфордом чай и...
   В: Кто этот мистер Бекфорд?
   О: Тутошний священник. Заглянул отдать почтение проезжим джентльменам.
   В: Они с ним были знакомы?
   О: Не думаю, сэр. Я пришел с известием, что он дожидается внизу, а  они
о нем вроде и слыхом не слыхивали.
   В: Это было вскорости после их приезда?
   О: С час, сэр. Может, чуть дольше. Они только-только закончили ужинать.
   О: И они говорили с ним?
   О: Немного погодя мистер Браун к нему вышел. Они с  мистером  Бекфордом
уединились в отдельной комнате.
   В: Мистер Браун, дядя? Племянника с ними не было?
   О: Только дядя, сэр.
   В: Долго они беседовали?
   О: Часа не будет, сэр.
   В: Вы не дослышали, в чем состоял предмет их беседы?
   О: Нет, сэр.
   В: Ни единого слова?
   О: Нет, сэр. Им прислуживала моя горничная Доркас, так она сказывала...
   В: Это я узнаю от нее самой. Рассказывайте лишь о  том,  что  видели  и
слышали самолично.
   О: Я проводил мистера Брауна туда, где дожидался  мистер  Бекфорд.  Они
раскланялись, сели. Тут начались любезности да  церемонии,  но  я  уже  не
слушал, а пошел распорядиться касательно чая.
   В: Они держались друг с другом как чужие или как давние знакомцы?
   О: Как чужие. Мистер Бекфорд частенько так.
   В: Как "так"?
   О: Ну, сводит знакомство с чистой публикой из проезжающих. С теми,  кто
все науки превзошел, по латыни говорит.
   В: Словом, два джентльмена повстречались против всякого чаяния?
   О: Похоже на то, сэр.
   В: Мистер Бекфорд после не рассказывал вам об этой встрече? О том,  что
между ними происходило?
   О: Нет, сэр. Только, как уходил, просил отвести им покои самые лучшие и
услужать честь по чести. Дядя, мол, почтенный лондонский джентльмен и едет
по богоугодному делу. Так и сказал: по богоугодному.
   В: По какому же?
   О: Он не сказывал, сэр. А вот слуга ихний Фартинг в кухне изъяснил,  за
какой  нуждой  они  собрались.  Что  будто  молодой   джентльмен   надумал
подольститься к своей тетушке, которая живет в Бидефорде. Она-де доводится
сестрой мистеру Брауну. Фартинг говорил - богатая, что  твоя  султанша.  И
горничную с собой из Лондона везут, чтобы, значит,  голову  ей  убирала  и
прочие подобные услуги оказывала.
   В: Но в Бидефорде таковой леди не обнаружилось?
   О: Нет: люди справлялись. А когда я сказал Фартингу, что ничего про нее
не слыхивал, он отвечал, что дивиться тут нечему: она  живет  затворницей.
Да и не в самом Бидефорде, а близ него. Солгал бездельник: люди  всех  про
нее выспросили. Там такой леди нету и в помине.
   В: Не упоминал ли Фартинг, чем занимается мистер Браун?
   О: Он будто бы лондонский  торговец  и  старейшина  городского  совета.
Кроме своих детей, на его попечении еще этот племянник - дядя сделался его
опекуном по смерти родителей. Это сын его покойной сестры и  ее  покойного
мужа.
   В: И никакого состояния родители этому племяннику не оставили?
   О: Было состояние, да он его пустил по ветру. То бишь это  Фартинг  так
говорил. Оказалось, все враки.
   В: Не было ли речи о покойных родителях мистера Бартоломью?
   О: Нет, сэр. Фартинг только обмолвился, что  сынок-де  заскочил  повыше
своих родителей.
   В: Хорошо. Теперь как можно обстоятельнее расскажите все, что помните о
слугах.
   О: Про одного-то сказ недолгий. Про того, что прислуживал племяннику  и
которого потом нашли.  Я  говорю,  недолгий,  потому  что  вовсе  было  не
разобраться, что он за человек.
   В: Его имя?
   О: Прочие называли его Диком, сэр. Просто Дик Фартинг про него  всякого
наговорил, меня даже досада взяла: такое при служанках! Ох, и  задала  мне
мистрис Пуддикумб, когда  вернулась!  Она,  изволите  видеть,  о  ту  пору
отлучилась в Мольтон, младшую дочку проведать. Та после родов лежит, у нее
такое...
   В: Полно, полно, мистер Пуддикумб. Что же рассказал Фартинг?
   О: Что Дик в уме поврежден, да еще и греховодник в  придачу.  Только  я
его словам веры не дал. Фартинг - он ведь  валлиец,  а  валлийцы  известно
какой народ: им ни на волос верить нельзя.
   В: Вы доподлинно знаете, что он валлиец?
   О: Вернее быть не может.  Во-первых,  выговор  валлийский.  Обратно  же
бахвальство да пустословие. Ежели  ему  поверить,  то  служил  он  некогда
сержантом в морской пехоте. Человек он будто бы такой  бывалый,  что  куда
нам... Выхвалялся изо всех сил, чтобы перед  служанками  покрасоваться.  А
касаемо того, кто греховодник, то вольно ему было валить с больной  головы
на здоровую.
   В: Как вас понимать?
   О: Девица-то сразу рассказать конфузилась, я уж потом узнал.  Горничная
моя Доркас, сэр. Фартинг  вздумал  подъехать  к  ней  с  амурами.  Шиллинг
посулил. А она девушка честная и себя соблюдает и никакого повода  ему  не
давала.
   В: О чем он еще рассказывал?
   О: Все больше про сражения да про  свое  геройство.  И  все-то  норовит
пустить пыль в глаза. "Мой друг мистер  Браун,  мой  друг  мистер  Браун".
Будто не видно, что он мистеру Брауну слуга. Шуму от него,  как  от  целой
роты драгун. Препустой человек, сэр. Недаром  прозванье  у  него  такое  -
Фартинг. Медяк и есть. "Медь звенящая и кимвал звучащий" [Кор. (13, 1)]. И
уехал не по-людски, затемно.
   В: Как это было?
   О: Да что ж, сэр, оседлал коня и до света ускакал. Ни с кем и словом не
перемолвился.
   В: Может быть, хозяин услал его вперед за какой-нибудь надобностью?
   О: Я знаю одно: мы просыпаемся, а его и след простыл.
   В: Вы разумеете, что он уехал без ведома хозяина?
   О: Не знаю, сэр.
   В: Удивил ли этот отъезд мистера Брауна?
   О: Нет, сэр.
   В: А прочих?
   О: Нет, сэр. Они про него даже не поминали.
   В: Отчего же вы сказали, что он уехал не по-людски?
   О: Потому что накануне за ужином он про отъезд и не заговаривал.
   В: В каких он был летах?
   О:  С  его  слов,  в  баталии   восемнадцатого   года   он   участвовал
барабанщиком, мальчонкой. Из этого я вывел, что сейчас ему  лет  тридцать.
Ежели ошибаюсь, то на год-два. И на вид столько же.
   В: Да, о наружности. Не было ли в ней чего-либо особо приметного?
   О: Только усы: он их закручивал, будто хотел изобразить из себя  турка.
Росту он повыше среднего, а в теле жирка будет поболе, чем мяса. Уж  этому
мой стол и винный погреб порукой.  Так  налегал  на  еду  и  выпивку,  что
повариха пошучивала: сержанта нашего-де к Рождеству заколют.  Тогда-то  мы
над этим смеялись.
   В: Крепкого сложения?
   О: С виду крепкого, но то-то  и  оно,  что  лишь  с  виду,  не  будь  я
Пуддикумб.
   В: Не запомнился ли вам цвет его глаз?
   О: Темные. Да юркие такие - видать, совесть нечиста.
   В: Не приметили вы шрамов, старых ран или чего-нибудь в этом роде?
   О: Нет, сэр.
   В: А хромоты в его походке?
   О: Нет, сэр. Сдается мне, что ежели  он  когда  и  воевывал,  то  разве
спьяну по кабакам.
   В: Хорошо. А тот второй, Дик? Что вы о нем скажете?
   О: Слова не проронил, сэр. Да и не мог. Но  я  по  глазам  угадал,  что
Фартинг ему столько же по душе, сколько и мне. Оно и понятно: сержант,  по
всему видать, имел  обыкновение  глумиться  над  ним,  все  одно  как  над
Джеком-Постником [соломенное чучело, одетое в лохмотья; в старой Англии  в
первый день поста было принято проносить его по  всему  селению,  а  затем
выставлять на шесте в людном месте, где прохожие  в  течение  всего  поста
швыряли в него камни, палки и грязь; в  конце  поста  чучело  торжественно
сжигали или топили]. А парень он, как я приметил, расторопный.
   В: И безумию не подвержен?
   О: Простенек, сэр.  К  одному  только  и  способен  -  исправлять  свою
должность. Во всем прочем убогий. То бишь, умом убогий,  а  в  рассуждении
телесной крепости парень хоть куда - я бы такого работника нанял с охотой.
И нрава, похоже, тихого, мухи не обидит. Что бы о нем нынче ни говорили.
   В: К вашим служанкам он не приставал?
   О: Нет, сэр.
   В: А эта горничная, которую они везли, - как ее звали?
   О: Имя у нее диковинное - почти как у французского короля,  возьми  его
нелегкая. Луиза, что ли.
   В: Француженка?
   О: Нет, сэр, наша. Ежели по говору судить, из Бристоля или по крайности
из тех мест. А вот манеры и взаправду французские: я слыхал, француженки -
они как раз такие, фасонистые. Но Фартинг говорил, будто у них  в  Лондоне
пошла такая мода, что горничные все хозяйкины повадки перенимают.
   В: Она из Лондона?
   О: Так мне сказывали, сэр.
   В: Но говорит как уроженка Бристоля?
   О: Да, сэр. Ужин просила подать к себе, прямо как леди какая. А комнату
ей отвели отдельную. Уж мы на нее  дивились.  Фартинг  все  ее  честил  да
попрекал  чванством,  а  Доркас  моя,  напротив,  хвалила:  девица,   мол,
обходительная, не кривляка. А что ужинала не со всеми,  так  она  сказала,
что у нее разыгралась моргень и она желает отдохнуть. Я так думаю, не нами
она погнушалась, а Фартингом.
   В: Какова она была на вид?
   О: Что ж, девушка пригожая. Бледновата, правда, и худосочная,  как  все
лондонские, но лицо приятное. Ей бы еще дородства  прибавить.  Запомнились
мне ее глаза. Карие, да такие тоскливые  -  как  у  оленихи  или  зайчихи.
Смотрит - и будто не понимает. При мне ни разу не улыбнулась.
   В: Не понимает? Чего не понимает, мистер Пуддикумб?
   О: Как ее догадало тут очутиться. Как у нас говорят - "ровно форель  на
кухне".
   В: Она с кем-нибудь имела беседу?
   О: Да нет, разве что с Доркас.
   В: Не пришло ли вам на мысль, что это не горничная, но вельможная дама,
выдающая себя за оную?
   О: Да, сэр, ходят такие толки, будто это была  какая-то  знатная  леди,
досужая сумасбродка.
   В: Вы полагаете, она бежала из дому со своим воздыхателем?
   О: Я-то ничего такого  не  полагаю.  Это  Бетти,  кухарка,  да  мистрис
Пуддикумб. А я, сэр, угадывать не берусь.
   В: Хорошо. Теперь я предложу вам  вопрос  сугубой  важности.  Можно  ли
заключить по поступкам мистера Бартоломью, что он  подлинно  таков,  каким
изобразил его мошенник Фартинг? Похож он на человека, который готов, пусть
и скрепя сердце, пресмыкаться перед богатой теткой?
   О: Ручаться не могу, сэр. По всему видно, что он  привык  держать  себя
хозяином и по натуре горяч. Но ведь нынче это у  многих  молодых  людей  в
обычае.
   В: Не походил ли он на джентльмена более высокого разбора,  нежели  чем
вам о нем сказывали? На выходца из более благородного  сословия,  чем  его
дядя-торговец?
   О: Наружность и повадки у него были как у настоящего  джентльмена,  это
правда. А там - кто его разберет. Одно могу сказать: изъяснялся он не  как
простой народ. Мистер Браун - тот на нынешний лондонский манер.  Племянник
все больше молчал, но я приметил, что он выговаривает слова как северяне -
примерно сказать, как вы, сэр.
   В: Он держался с дядей почтительно?
   О: Только что  для  виду,  сэр.  Спросил  себе  самый  лучший  и  самый
просторный покой. Взяло меня сомнение, сунулся я к мистеру Брауну  -  как,
мол, изволите приказать, ан вышло, что распоряжается-то племянник.  И  еще
кой-какие мелочи в том же роде. Но учтивости он ни в чем не преступал.
   В: Много ли они выпили вина?
   О: Какое много, сэр!  Сразу  по  приезде  спросили  чашу  пунша,  пинту
жженки, а на ужин - бутыль лучшей канарской мадеры. И ту не допили.
   В: Перейдем к следующему. В котором часу они отбыли?
   О: Да уж часу в восьмом, сэр. Мы в тот день так  захлопотались,  что  о
них и не думали: дело-то было в самый канун майского праздника.
   В: Кто расплатился за постой?
   О: Мистер Браун.
   В: И щедро заплатил?
   О: Изрядно. Грех жаловаться.
   В: После чего они отправились по дороге в Бидефорд, так?
   О: Так, сэр. По крайности расспросили моего  конюшего  Эзикиела,  какая
дорога туда ведет.
   В: Больше вы в тот день о них не слышали?
   О: Один человек, что ехал к нам на праздник, сказывал, будто повстречал
их по дороге. Он смекнул, что они останавливались на ночлег у меня, и  все
пытал, что их сюда привело.
   В: Из чистого любопытства?
   О: Да, сэр.
   В: И других вестей о них в тот день не приходило?
   О: Нет, сэр. Ни словечка.  Про  Фиалочника  мы  услыхали  только  через
неделю.
   В: Про кого? Кто это такой?
   О: Это беднягу Дика так прозвали - настоящего-то  его  имени  никто  не
знал. Но я по порядку, сэр. Первым  делом  -  про  кобылу.  Мне  сперва  и
невдогад, что за кобыла такая. На другой день  после  праздника,  ввечеру,
приезжает сюда  со  своим  товаром  коробейник  из  Фремингтона  по  имени
Барнекотт. Я его хорошо знаю: он уже много лет по этой  части.  Приезжает,
значит, и рассказывает: попалась ему по пути безнадзорная  лошадь.  Он  ее
ловить, а она не дается, ровно как дикая. Долго за ней гоняться  ему  было
недосужно, он и махнул рукой.
   В: Какая она была из себя?
   О: Старая гнедая кобылка. Ни узды, ни сбруи, ни седла. Барнекотт о  ней
обмолвился походя - решил, что она сбежала с хозяйского пастбища, в  наших
краях это дело обыкновенное. В тутошних лошадках играет кровь  тех  коней,
что водятся на вересковой пустоши, а тех поди удержи  на  одном  пастбище:
шатуны, что твои цыгане.
   В: Это была вьючная лошадь?
   О: Не знаю, сэр. Я о ней и думать забыл. Вспомнил, только  когда  нашли
Дика.
   В: От кого вы об этом услышали?
   О: От одного  человека.  Он  проезжал  через  Даккумб,  глядь  -  несут
изгородь, а на ней тело.
   В: Далеко отсюда до Даккумба?
   О: Добрых три мили.
   В: Где и при каких обстоятельствах обнаружилось тело?
   О: Подпасок нашел. В большом лесу - у нас его прозывают Рассельный лес.
Вот что тянется по лощине до самой пустоши. Он растет по склонам, а склоны
крутеньки - не лощина, а  как  есть  расселина,  -  ну,  люди  туда  и  не
захаживают. Парень мог там и семь лет провисеть, никто бы не  увидел.  Да,
видно, Господь не допустил. В этакой глухомани только хорькам раздолье,  а
людям там делать нечего.
   В: И что же, далеко это от того места, где видели лошадь?
   О: Дорога, где кобылку приметили, проходит ниже, сэр. В миле оттуда.
   В: А что за россказни о фиалках?
   О: Чистая правда, сэр. Об этом и на следствии толковали. Случилось  мне
беседовать с человеком, который снимал тело и  сносил  его  вниз,  -  тело
потом проткнули деревянным колом и погребли на распутье близ Даккумба. Так
этот человек мне сказывал, что у парня изо  рта  торчал  пучок  фиалок,  с
корнями выдернутых. Они, мол, оказались у него во рту в аккурат перед тем,
как петле затянуться. И сколько уж времени прошло, а они все были зеленые,
точно их и не срывали. Многие почли это за колдовство,  но  люди  поученее
рассудили, что фиалки укоренились в сердце и питались телесными соками. По
смерти со всяким такое бывает.  Я,  говорит,  сроду  не  видывал  подобных
чудес: лицо почернело, а тут такая краса.
   В: У вас не возникло подозрений, кто мог быть этот удавленник?
   О: Нет, сэр. Ни тогда, ни после, как приехал  человек  от  дознавателя.
Сами посудите: с их отъезда почитай неделя минула. А Даккумб - это уже  не
наш приход. Да и путешествовали они впятером - откуда мне было догадаться,
что это один из них нашел себе такой конец? Это уж потом пошли  расспросы,
и я наконец смекнул, о ком речь.
   В: Что было дальше?
   О: А дальше нашелся сундучок с медными углами - близ Рассельного леса и
у того места на дороге, где видали кобылку.  Вот  тогда-то  я  и  прозрел.
Надобно, думаю, известить о своей догадке нашего  градоначальника  мистера
Танкера - он мне  приятель.  Кликнули  мы  с  мистером  Таккером  аптекаря
мистера Экланда, который малость смыслит  в  законах  и  потому  у  нас  в
городском совете ходатаем по делам, секретаря  совета  Дигори  Скиннера  -
этот у нас еще и приставом состоит, - еще кое-кого позвали и поехали вроде
как posse  comitatus  [отряд  местных  жителей,  созываемый  властями  для
подавления беспорядков, розыска преступников  и  пр.  (лат.)],  чтобы  все
самолично разведать и составить о том донесение.
   В: Когда это произошло?
   О: В первую неделю июня, сэр. Приехали мы  туда,  где  валялся  сундук.
Глянул я на него и  тотчас  опознал:  это  был  сундук  того  джентльмена,
мистера Бартоломью. Потом и конюший мой  Эзикиел  подтвердил:  все  точно,
этот самый сундучок он вместе с прочим скарбом навьючил  на  лошадь  в  то
утро, как постояльцы уехали. Тогда я пожелал взглянуть на кобылку -  ее  к
тому времени уже поймали и свели на ближнюю ферму. И кобылка  вроде  такая
же, как у моих постояльцев. Сел я и  призадумался,  а  потом  порасспросил
человека, который видел Фиалочника своими глазами,  каков  он  собой.  Тот
рассказывает: волосы светлые, глаза голубые. Ну, думаю, все сходится.  Так
мистер Экланд и отписал в Барнстапл дознавателю.
   В: Разве у вас нет своего дознавателя?
   О: По хартии ведено  иметь  своего.  Но  должность  есть,  а  исполнять
некому. Пустует место. Вот и пришлось вызывать из Барнстапла.
   В: Доктора Петтигрю?
   О: Его самого, сэр.
   В: Сундук был спрятан?
   О: Его бросили в заросший кустами разлог  в  четырех  сотнях  шагов  от
дороги. Шел человек, видит - в кустах что-то медное блестит, так и нашел.
   В: Разлог? Чт