"Какой чудесный домашний ужин! Я так давно не
был дома, мне так надоела отельная еда".
    Я  была  покорена  его русской речью. Он рассказывал: "Когда
моя книга "Брат мой - враг мой" вышла в Англии, я плыл из Англии
в  Америку.  Вдруг  в  три  часа  ночи  ко  мне в каюту вломился
здоровенный  молодой  мичман. Стоя на вахте, этот мичман узнал о
пребывании  на  пароходе  автора  романа,  который он только что
прочел. Сменившись с вахты, он легко вынул меня из постели, стал
сильно трясти, приговаривая: "Зачем ты убил Мэри?".
    Все это было очень интересно услышать от самого автора столь
знаменитого романа.

    -  Даунька,  опять  этот  звонок ровно в девять утра, возьми
трубку сам.
    -  Я  слушаю,  -  нежно  проворковал  в трубку Дау и, весело
рассмеявшись, положил трубку на рычаг. - Опять этот изобретатель
вечного  двигателя.  Он сего дня мрачнейшим голосом обозвал меня
палачом, а вчера - иезуитом. Он каждый раз произносит одно слово
и  кладет  трубку.  К  счастью,  этот  сумасшедший  изобретатель
неразговорчив.
    -  Даунька,  почему  Петр  Леонидович все племя су масшедших
изобретателей  поручил  тебе? По-моему, с ними небезопасно иметь
дело.  Сегодня  по  телефону  тебя  обозвали  палачом,  а завтра
стукнут тяжелым предметом. Мне страшно за тебя. Сумасшедший есть
сумасшедший.
    -  Коруша,  сумасшедшие изобретатели в большинстве случаев в
жизни  нормальные  люди.  У  них  мания гениальности, но не надо
забывать,  что  среди  этого  племени,  как  ты  сказала,  могут
встретиться  и  стоящие  люди.  На  наших  семинарах  мы слушаем
доклады  не  только по физике, но и обо всем новом и интересном,
будь  то медицина, биология или химия. Все, что я рекомендую для
наших "сред", все, одобренное Петром Леонидовичем Капицей, после
семинара  может  получить  путевку  в  жизнь.  Вот  авторы  всех
"великих"  открытий  и  стремятся  сделать  доклад  в  Институте
физпроблем на наших "средах".
    Эти  сумасшедшие  изобретатели  осаждают  и  мешают работать
многим.  Иногда  это  кончается трагедией. Так, в 1972 году один
такой  "гений",  придя на прием к сотруднику президиума АН СССР,
занимавшемуся  перепиской  с подобными лицами, убил его. Войдя в
кабинет,  он  запер  за  собой  дверь, по-видимому, стукнул свою
жертву,  сидевшую  за  столом,  по  голове, и у живого человека,
потерявшего  сознание,  по всем правилам хирургии отделил голову
от  тела  специально  принесенными  медицинскими  инструментами.
Сотрудники,  услышав  подозрительную  возню в соседнем кабинете,
после  безуспешных  попыток  войти,  вызвали милицию. Милиция не
успела   взломать   дверь,  "гений",  закончив  свое  злодеяние,
водрузил  голову  на  стол,  открыл дверь и спокойно сказал, что
осуществил справедливое возмездие.

Глава 28

    Как-то  вечером  я  включила телевизор. На экране - академик
Н.Н.,  (...)  Колин шеф. Он говорил, что они, химики, вступили в
борьбу  с раком, что крупнейшие медицинские открытия принадлежат
не  медикам.  Привел в пример великие открытия Пастера. Пример с
Пастером  удачен,  но  Пастера  на  великий  подвиг толкнула его
гениальность,  его  безграничная  любовь  к человеку, стремление
помочь  страдающим, спасти умирающих. А тут авантюрист от науки,
стремящийся   использовать  договоренность  двух  государств,  с
наглой  мечтой стать академиком, вдруг "наткнется" на открытие и
принесет еще пользу человечеству.
    -  Даунька,  жаль,  что  тебя вчера вечером не было дома: по
телевидению выступал Н.Н.
    -  Коруша,  я знаю об их затее, но в Институте химфизики нет
квалифицированных физиологов и биологов, а кадры решают все.
    -   Даунька,   мне   в  Сочи  Коля  рассказывал,  что  когда
приближался   двадцатипятилетний   юбилей  Института  химической
физики, они собирались торжественно отметить эту дату. Он поехал
в  Ленинград  поднять архив и привезти соответствующий материал.
Коля  в  архиве нашел работу студента Харитонова. По его словам,
эта  работа  была  о цепных реакциях. Н.Н. эту работу Харитонова
присвоил себе, а студента перевели в другую лабораторию, повысив
в должности.
    -  Коруша, Коля не тот человек, которому можно верить, он из
зависти  может  оговорить  своего  шефа. В Ленинграде было много
сплетен, что работу "Цепные реакции" Н.Н. украл, пользуясь своим
административным  положением.  Лично я этому не верю, есть такие
ученые,  которые  за  всю  свою жизнь делают только одну хорошую
работу. Н.Н. принадлежит к их числу.
    -  Дау, а за что ты исключил из своих учеников Вовку Левича?
Ты с ним рассорился навсегда?
    -  Да,  я  его  "предал анафеме". Понимаешь, я его устроил к
Фрумкину,  которого считал честным ученым, в прошлом у него были
хорошие  работы.  Вовка  сделал приличную работу самостоятельно,
я-то  это  знаю.  А  в  печати эта работа появилась на подписями
Фрумкина   и   Левича,  а  Левича  Фрумкин  провел  в  членкоры.
Совершился  некий торг. С Фрумкиным я тоже перестал здороваться.
Вовка  Левич  перестал  быть человеком, когда оставил свою очень
симпатичную жену Наташу и женился на этой ужасной Татьяне.
    -  Какие  разные  вкусы  у  людей!  Вовка  Татьяну  счи тает
красавицей, а я нахожу ужасной Ирину Рыбникову!
    - Захотела оштрафоваться?
    - Нет! Прости, не буду.
    -  Коруша,  если  правду  сказать,  Ирина  у меня сейчас как
ширма. Герин муж очень ревнив. Чтобы усыпить его бдительность, я
показываюсь,   по  совету  Геры,  с  Ириной  там,  где  могу  их
встретить.
    Перед  приходом  Ирины  к  нам  в  дом, я убегала на липовую
аллею,  где  меня  довольно  часто ожидал Коля. Мы выясняли свои
отношения.  Конечно,  я  петляла и путала, но в конце концов мне
показалось,  что  я  поставила  его  на  колени  и  даже немного
испугалась,   что   этот  знаменитый  бабник  еще  по-настоящему
влюбится в меня. Но ларчик просто открывался.
    -  Кора,  ты  слушала  выступление  Н.Н. по телевидению? Мне
сейчас  очень нужна твоя помощь. Понимаешь, у меня есть интуиция
ученого.  Я  знаю,  что  дело  с  раком у меня выгорит. Сейчас я
взялся за белокровие и пичкал обреченных белых мышек, пораженных
белокровием,   химическими   препаратами.   У  меня  одна  мышка
полностью выздоровела.
    - Колечка, я знаю, кто работает у тебя с мышками, она вполне
могла дохлую заменить здоровой. Или ты это сделал сам?
    - Ты мыслишь, как Жеребченко, а я доверяю своим сотрудникам.
Все  правильно  оформлено, зарегистрировано полное выздоровление
белой  мыши  от  белокровия.  Н.Н.  берется устроить сообщение в
эфир.  Кора,  будет  сообщение  ТАСС. Понимаешь, Кора, мне очень
нужно  для  солидности  работы  вывести  формулу. У нас привыкли
верить  только математическому расчету. Я-то ни одного интеграла
не  возьму,  а мой теоретик Димка Кнорре в тупике! У него ничего
не  получается.  Вся  надежда  на  тебя.  Твоему Дау раз плюнуть
вывести мне нужную формулу с правильным математическим расчетом.
Кора,  это  мне  нужно  очень  срочно.  Завтра в 10 часов утра я
своего  Димку Кнорре пришлю к твоему Дау домой, а ты подготовишь
Дау  к  приходу  Кнорре.  Для Дау это пять минут всего дела, а я
буду спасен.
    Мое  молчание  было  принято  за согласие. Конечно, я от Дау
просьбу Колечки скрыла. А в 10 часов утра звонок: явился Дмитрий
Кнорре. "Дау, к тебе пришли". А еще через несколько минут бедный
Кнорре  как ошпаренный скатился вниз по лестнице и долго тыкался
в стены, пока нашел выход.
    - Даунька, а что Кнорре от тебя хотел?
    -  Коруша, самое удивительно то, что он сам не знал, что ему
нужно.
    Дау  так и не узнал, зачем к нему в то утро приходил Кнорре.
Я  спасала честь не столько Колечкину, сколько свою собственную!
Вечером  телефонный  звонок.  Колечка  просил,  чтобы  я вышла в
липовую аллею.
    -  Нет,  не выйду. Вы будете опять драться, а я не виновата.
Дау  вечером  явился  поздно,  утром  чуть  свет прибежал к нему
Женька,  только  Женька  ушел, я хотела подняться к Дау, а в это
время уже пришел к нему твой Корре, - складно врала я.
    -  Ну,  хорошо.  Я  уже формулу достал. Еще очень нужна твоя
помощь.  Пожалуйста, выйди, Кора, разговор будет очень деловой и
серьезный.  Я  ведь  тебе поклялся, что никогда больше не посмею
поднять  на  тебя  руку.  Это  удовольствие  мне  самому  дорого
обошлось. Я тогда решил, что убил тебя!
    В  липовой аллее он мне сообщил: "Скоро выйдет реферат моего
доклада.  Я  его  пошлю  твоему  Л.Д.  Он  решает,  кто  достоин
докладывать на знаменитых "средах" вашего института" (...)
    Когда  был  получен  отпечатанный  реферат  Л.  о  борьбе  с
белокровием, теоретики прибежали гурьбой к Дау, давясь от смеха,
сияя  от  избытка  чувств,  предвкушая,  как  они  расправятся с
автором анекдотической формулы в конце доклада.
    Вдруг  слышу  голос  Дау: "Я вам всем категорически запрещаю
устраивать цирк!".
    Теоретики  подняли  гвалт  и вой, я уже не прислушивалась, а
когда  они  все  ушли,  я быстро поднялась к Дау и с возмущением
спросила:
    -  Ты  им запретил раздраконить Л. только потому, что он мой
любовник?
    -  Ну  нет!  Что  ты, Коруша. Рак, белокровие - громаднейшее
бедствие. Эти болезни висят над человечеством, как Дамоклов меч,
и  нет  никаких  гарантий.  Любой  может  стать  их  жертвой. Л.
дельного по этому поводу ничего не может сделать, но они подняли
шум, организовали лабораторию, добыли средства, на этот шум в их
лабораторию  со  временем  придет талантли вая молодежь, которой
суждено преуспеть. Так что твой Коля спокойно может приходить, я
обеспечил  ему  в  Институте  физических  проблем зеленую улицу,
передай   ему:  он  может  спокойно  приходить,  докладывать.  Я
приветствую  его  начинание  и  ручаюсь: ни один теоретик его не
укусит. Коруша, можешь ему все это передать.
    -  Неужели  я могу не бояться Ландау и его банды?! Да, Кора,
ты  меня  просто  спасла. Я никогда не забуду, как твой Ландау в
1944  году  зарезал без ножа нашего сотрудника Ратнера. Он тогда
был  ученый  секретарь  нашего  института. У него родился второй
ребенок,  ему  степень  была  нужна  как  воздух,  он делал свою
диссертацию,   в   основу  которой  положил  формулу  одного  из
величайших  физиков.  Вот  только  не  помню, кого именно: не то
Гей-Люссака,  не то Бойля-Мариотта, но в общем эта формула имела
столетний   стаж  и  во  всех  школах  мира  ее  изучали  многие
поколения.  Наш  ученый  совет,  конечно,  не  понял  ничего, но
одобрил  ратнеровскую  работу из векового уважения к гениальному
автору  этой  формулы.  И,  представь,  за  три  дня  до  защиты
диссертации  Ратнера  Ландау  опубликовал свой очередной научный
шедевр,  где точным математическим расчетом полностью уничтожил,
ликвидировал  эту  формулу,  перечеркнув  заодно  и  диссертацию
нашего  Ратнера.  Кора,  после  того  как  мне удалось полностью
излечить  белую мышку от белокровия, я очень хлопотал, чтобы мне
дали  для эксперимента обезьян, но эти звери очень дорого стоят.
Мне  выделили  палату  женщин,  больных  белокровием.  Все шесть
человек  абсолютно  безнадежны,  так что никто ничем не рискует.
Мой  препарат  совершенно  безвреден,  их  уже несколько месяцев
пичкают  моим  препаратом,  которым  я излечил мышку. Я увеличил
дозировку,  но  ни черта не помогает. Я решил их посетить, сам с
ними  поговорить, но это были уже не женщины, это просто лежачие
коровы, они даже не отреагировали на мой приход. Я так тщательно
одевался, я хотел произвести на них впечатление, но они остались
равнодушны даже к тембру моего голоса.
    Я   привожу  Колины  слова  в  точности.  Мириться  с  таким
внутренним   убожеством  не  было  сил.  Круто  повернувшись,  я
бросилась бежать домой, крикнув ему: "Забыла выключить утюг!".
    Доклад состоялся, народу было много, демонстративно пришла и
я,  хотя  эти  семинары  никогда не посещала. Физики-теоретики с
упреком  и  даже  враждебно  посматривали  на  меня.  Когда  все
разошлись,  Петр  Леонидович  Капица,  с удивлением посмотрев на
Дау, спросил: "Дау, как вы смогли пропустить этого прохвоста?".
    Несмотря на преуспевание своего шефа, Дмитрий Кнорре уехал в
Новосибирск. Он был молод, истины науки интересовали его гораздо
больше,  чем  карьера.  Колечка  негодовал: "Представляешь, этот
Кнорре   уезжает   в   Новосибирск.  Я  его  обеспечил  шикарной
квартирой, я ему создал блестящие условия для работы в Москве. У
меня  возникают  такие  грандиозные  перспективы.  Кнорре  очень
талантлив, он мне нужен, очень нужен. Уперся, как бык! Уезжает в
Новосибирск".
    Может   быть,   я  ошибаюсь,  но  тогда  я  подумала:  такой
кратковременный  визит  Кнорре  к  Ландау  за "липовой формулой"
честного парня наставил на истинный путь. В 1974 году я случайно
по  телевизору  услышала сообщение ученого, члена-корреспондента
Академии  наук  СССР  Дмитрия  Кнорре. Мне очень понравилось это
краткое, но деловое выступление.
    А в тот далекий вечер Колечка, негодуя на Кнорре, говорил:
    -  Я очень удачно составил деловой краткий доклад о том, как
мне  удалось  достичь  таких  блестящих  результатов  в борьбе с
белокровием.  Я  все  эти  материалы  отослал  в соответствующие
инстанции,  я  так  спешил,  чтобы  успеть  к  отъезду Хрущева в
Америку. Я давал такие карты в руки нашему представителю. Он мог
бы  козырнуть  моей  работой!  Оказалось - все зря! Моей работой
побрезговали, не взяли!
    -  Коля,  ну  ведь  вам  удалось вылечить только одну мышку,
повторные  опыты не подтверждались, и больше никаких результатов
нет! Как можно козырять такой работой?
    -  Ну  и  что  же? Я каждый день получаю сотни писем из всех
стран мира, все стремятся повторить мой опыт. У них тоже никаких
результатов.
    - Коля, разве это не есть подтверждение того, что эта работа
была  липой? Если в искусстве неповторимость является ценностью,
то неповторимость в научном эксперименте говорит о крахе!
    В таких случаях Ландау говорил: "Наука умеет много "гитик".
    -  Коля,  у  тебя  с  белой мышкой не работа, а фокус! Ты не
сердись,  у  тебя все еще впереди, сейчас тебе ведь строят новый
корпус?
    -  Да,  он  уже почти готов. Я заказал зеркальные стекла для
окон,  так пожалели, не утвердили. Семенов здорово выкладывается
на эти работы.
    - Он так уверен в твоем успехе?
    -  Ну,  знаешь,  в мои успехи поверил даже сам Ландау, а ты,
злючка, не веришь. Когда я переселюсь в свой новый корпус, я это
торжественно  отмечу,  а  к  тебе  у меня будет большая просьба.
Уговори   Ландау   посетить   мои  новые  лаборатории.  Это  мне
необходимо для престижа. Если у меня в лабораториях побывает сам
Ландау,  те,  кто  сомневался  в  чистоте  моих работ, умолкнут!
Н.Н.Семенов   -   крупнейший   ученый   нашей   страны,  лауреат
Нобелевской  премии,  но  авторитета среди ученых он не имеет. А
твой  Ландау  -  непревзойденный  авторитет. Мне очень нужна его
помощь в моих начинаниях, чтобы меня не называли авантюристом от
науки.
    -  Колечка, это потому, что Ландау не имеет привычки ставить
свою  подпись под чужими работами, чего не скажешь о твоем шефе.
Дау  его всегда называет балаболкой. Себя Дау ученым не считает.
Он  говорит:  "Ученым бывает пудель, человек может стать ученым,
если его как следует поучат. Я просто научный работник". Еще Дау
не   любит   выражение   "жрец   науки".   По  этому  поводу  он
высказывается так: "Есть люди с печатью жреца науки, это значит,
что  они  жрут за счет науки. Никакого другого отношения к науке
они  не  имеют".  Вот  ты,  Колечка,  станешь  настоящим "жрецом
науки".  Я уверена, ты преуспеешь, ты вынашиваешь в уме сложные,
дерзкие  планы,  ты  мечтаешь только о том, как с помощью интриг
перехитрить весь мир. Ты уверен, что достигнешь небывалых высот,
к  своей  заветной  мечте стать академиком ты ползешь, крадучись
по-кошачьи,   настороженный,   вооруженный  отнюдь  не  научными
знаниями.  Сам  говорил,  не  умеешь  взять ни одного интеграла!
Когда  я  слушала  твой  доклад  о  борьбе с белокровием в нашем
институте,  я  убедилась  -  очки  втирать  ты  умеешь. При этом
держишься  умно.  Ты  -  дерзновенный человек, с которым уже все
вынуждены  считаться.  Правда,  ты  очень многого достигаешь при
помощи баб!
    Я не ошиблась: Колечку интересовал только Ландау, я была для
него лишь мостом к Ландау! И если говорить честно, я этому очень
радовалась.  Это его удерживало возле меня, а мне так была нужна
молва, что знаменитый бабник у ног моих уже годы, так неотразима
я!
    -  Даунька,  Коля  уже  под  свои работы получил целый новый
корпус. Он очень приглашает тебя посмотреть его лаборатории.
    -  Ну  нет,  Коруша.  Мне  там  делать  нечего. Лягушку хоть
сахаром облепи, я ее все равно в рот не возьму.

Глава 29

    Приближался  Новый год. О, этот праздник я не только любила,
я  еще  старалась сохранить в себе суеверные чувства, поверить в
чудодейственную  силу  первого  числа Нового года. Поэтому в наш
брачный  пакт  о  ненападении  я  внесла  свой  пункт: "Даунька,
встреча  Нового  года только со мной, только в этот вечер в году
ты  не  имеешь права увиваться за девушками". И этот день всегда
был мой и самый счастливый в году!
    Очень часто несколько семей научных работников двух соседних
институтов  физпроблем  и химфизики собирались вместе на встречу
Нового года. Было всегда очень весело: физики любят шутку.
    Моему  соседу  по  столу  преподнесли  новогодний  подарок -
изящная  коробочка,  читаю  надпись:  "Слабит  нежно,  мягко, не
нарушая  сна!".  Может  быть,  это  и  не  очень  смешно,  но я,
переполненная счастьем и шампанским, так смеялась, что упала под
стол, и мое длинное вечернее платье лопнуло.
    Веселье  разгоралось, я не могла не танцевать. Платье сняла,
надела  свою легкую меховую шубку, которая не доходила до колен,
тогда  не было моды на мини, золотые туфли вызывающе сверкали. У
меня  был только один судья! "Даунька, скажи: так прилично? Если
я  буду танцевать в таком виде?" - "Корочка, тебе очень идет без
платья, шуба к лицу, ты просто неотразима".
    Я  имела  большой,  шумный  успех.  Колечка,  забыв  даже  о
карьере,  все время старался быть возле меня. И когда в три часа
ночи:  "Коруша,  пойдем  домой спать", - сказал мне трезвый Дау,
пьяный Коля с возмущением, вызывающе воскликнул: "Нет, вы только
послушайте,  что  Дау сказал Коре: "Пойдем домой спать!". Ну кто
бы  из  нас всех, здесь присутствующих, не захотел пойти спать с
Корой?".
    Конечно, он выпил лишнего.
    "Коля, успокойтесь, - весело улыбаясь, доброжелательно, даже
ласково  сказал  Дау.  -  Я  имел  в виду спать в прямом смысле,
совсем не в переносном".
    Я  не  прислушивалась,  что  там пьяный Коля говорил Дау. По
дороге   домой  Даунька  очень  весело  рассказал  мне  о  своей
"дискуссии".
    Когда приблизился пятидесятилетний юбилей Дау, я спросила:
    -  Даунька, этот день твоего рождения надо отпраздновать. На
сколько человек, хотя бы приблизительно, готовить стол?
    -  Ни  в  коем  случае,  на таких юбилеях скучища: сиди, как
осел,  и  слушай,  как  тебя  хвалят. И речи не может быть. Но в
институте  не  в  моих  силах  отменить, хотя я поставил жесткие
условия:    ни   одного   торжественного   адреса,   ни   одного
хвалебно-подхалимного  высказывания,  только  юмор  и  шутка!  И
никаких  пригласительных  билетов, никаких объявлений. Пусть все
придут, кто захочет.
    И  народ стал валить в институт чуть ли не с утра. Заполнили
конференц-зал,  все  вестибюли,  коридоры,  сидели на окнах и на
полу  между  рядами кресел, что называется, маковому зерну негде
было  упасть. Поток поздравительных телеграмм и писем перегрузил
почту и завалил нашу квартиру.
    Пятидесятилетний  юбилей  Дау!  Нет, описать это невозможно.
Физики,   студенты,  молодежь  свою  любовь,  свое  преклонение,
уважение   преподнесли   в   подарок  Дау,  оформив  все  это  в
остроумнейший  блестящий поток шаржей. Вот физик - серьезный, ни
тени  улыбки  -  преподносит