ны  врачи-специалисты  в  Институте  нейрохирургии.
Егоров  тоже посетил вице-президента Миллионщикова, заверив его,
что  только он может восстановить мозговую деятельность больного
Ландау.  Миллионщиков заверил и Егорова, и физиков, что если они
сумеют   больного  Ландау  перевезти  сами  и  водворить  его  в
нейрохирургию,  он  не  допустит ошибки Топчиева, и Ландау будет
выздоравливать  у Егорова. Никто из них не знал, какими методами
Егоров собирается восстанавливать мозговую деятельность Ландау.
    Приближалось  70-летие  Егорова,  и  только  его  знаменитый
пациент,  только  выздоравливающий  Ландау  может зажечь Золотую
Звезду  Героя  на  груди.  Не  подозревая этих событий, в палате
Ландау  я  встретила  Владимира  Львовича,  который  должен  был
закончить свои занятия по физкультуре уже часа три назад.
    - Здравствуйте, Конкордия Терентьевна. Я специально жду вас.
У  меня появилась идея. Что если мы завтра с утра, а точнее в 10
часов  с Лившицем (он приедет на своей "Волге") сделаем прогулку
по  городу  на  автомашине? Лев Давидович ведь уже хорошо ходит.
Ему  эта  прогулка  принесет большую пользу, а потом мы привезем
его к вам домой. После всего этого вернемся в больницу.
    К нам подошла врач Зарочинцева. Владимир Львович сказал, что
врач Зарочинцева очень одобряет эту прогулку.
    -  Да, Конкордия Терентьевна, я считаю, что эта прогулка для
Льва Давидовича просто необходима. Я дала свое согласие.
    - Валентина Ивановна, если вы как врач считаете это полезным
и необходимым, я не возражаю, я согласна.
    Владимир   Львович  чрезвычайно  обрадовался.  Прощаясь,  он
сказал:   "Конкордия   Терентьевна,  завтра  вы  в  больницу  не
приходите. Ждите нас с Львом Давидовичем у себя дома".
    Меня  поразил  счастливо сияющий вид врача физкультуры, но я
этому не придала значения.
    Вечером,  когда пришел Гарик, я ему рассказала о предстоящей
прогулке, организованной по инициативе физкультурного врача.
    -  Гарик,  если можешь, пропусти завтра занятия. Папке будет
приятно, если ты будешь дома.
    Гарик удивленно сказал:
    -  По-моему,  ты, когда рассказывала о последнем консилиуме,
назвала   фамилию   врача-психиатра   Снежневского,   который  в
категорической  форме,  пока,  запретил это мероприятие. Сказав,
что  психиатры  сами  решат,  когда это будет можно. Почему врач
Зарочинцева поручила это физкультурнику?
    -  Гарик,  ты  прав.  Я  сейчас  же позвоню домой профессору
Снежневскому. Он мне дал свой домашний телефон на всякий случай.
Как я могла забыть об этом?
    Снежневский  сам  подошел  к  телефону и был очень удивлен и
очень возмущен поведением врача Зарочинцевой. Он спросил:
    - Конкордия Терентьевна, вы знаете ее домашний телефон?
    - Да, знаю.
    Я  продиктовала  Снежневскому  телефон  Зарочинцевой.  Потом
спросила,  не  нужно  ли  мне  ей  звонить и говорить о том, что
завтрашняя прогулка не должна состояться.
    - Нет, я ей сам все скажу.
    Мне  осталось  сообщить  Владимиру Львовичу, что прогулка не
состоится.  Не  хотела,  чтобы  он  в неурочное время приезжал в
больницу.  Номер  его  домашнего  телефона  у  меня  был. Но как
сказать  Владимиру  Львовичу  коротко и ясно: вы, физкультурник,
залезли   в  область  психиатров,  а  психиатр  Снежневский  это
запретил, прогулка не состоится?
    На  проверку  мой  характер  оказался  тряпичным.  Я  начала
мямлить, боясь обидеть физкультурника:
    - Владимир Львович, я посоветовалась с сыном.
    Мы  с  ним решили пока эту прогулку отменить. Я уже сообщила
Зарочинцевой, что прогулка отменяется
    На следующий день с утра зазвонил телефон. Сняла трубку.
    - Вы жена Ландау?
    - Да.
    И  полилась беспощадная ругань. Меня ругали, поносили за то,
что  я  отказалась  от  искалеченного  мужа.  В  ужасе осторожно
положила  телефонную  трубку:  что  это,  вероятно, сумасшедший?
Звонки  с  малыми  промежутками продолжали раздаваться. Меня все
ругали, упрекали, поносили, обзывали.
    Но суть я поняла: врачи якобы выписали из больницы академика
Ландау,   он  уже  выздоровел,  но  остался  искалеченным,  и  я
отказалась   от   калеки-мужа.  Оказывается,  я  "легкомысленная
фифочка", выскочила замуж за титул академика и т. д. и т. п. Да,
но  почему  телефон  раньше  молчал,  а  сегодня такое нашествие
звонков всех москвичей?
    Опять  звонок:  "Жаба, отказалась от такого мужа. Сама скоро
подохнешь".
    Опять звонок, голос старшей сестры Веры:
    -  Кора,  Майе  сейчас звонили и сказали, что врачи выписали
Дау из больницы, но ты отказалась взять его домой?
    -  Ах  ты,  жаба,  как ты смеешь мне такое говорить? Кто вам
звонил, кто вам это сообщил?
    - Кора, ты не волнуйся, не кричи.
    - Позови мне Майку сейчас же к телефону.
    - Майя, кто тебе сказал эту чушь?
    - Кора, мне многие звонили, и все говорят, что ты отказалась
от больного Дау.
    - Сейчас же назови мне фамилию, кто тебе сказал это?
    - Мне звонил Шальников.
    Я  бросилась  набирать телефон Шальникова. Он подошел сам: -
Шура,  откуда  у  вас  сведения,  что  я отказалась взять Дау из
больницы?
    И этот физик мне ответил:
    -  Об этом уже говорит весь институт. Кора, мы с Олей решили
взять Дау к себе.
    Я онемела, бросив трубку. Позже поэт Евтушенко напишет:
С чужой трагедией будь осторожен!
Бестактностью страданья не задень.
    Как много профессоров-физиков, имея звания, плохо воспитаны!
    Стала  соображать,  что  же  произошло. Весь институт знает:
любовница Женьки обозвала меня "жабой". И я начала понимать.
    Позвонила Женьке, подошла Леля.
    -  Леля,  говорит  Кора.  Это вы распустили сплетню со своим
Женькой, что врачи выписали Дау из больни цы, а я отказала ему в
доме. Вы не учли одно обстоя тельство: ваш врач из нейрохирургии
всего  лишь  моло  дой физкультурник. Вы медик, вы знаете, ведет
больно го Ландау медицинский консилиум. Психиатра Снеж- невского
вы  не  можете  не  уважать.  Предложение физ культурника насчет
прогулки   Дау   вечером   я  решила  согласовать  с  психиатром
Снежневским.  Он  категори  чески  запретил эту прогулку, это он
отменил прогулку. Снежневский сам звонил Зарочинцевой и запретил
ей это мероприятие.
    - Как, вы звонили Снежневскому?
    -   А   вы   думали   как?   Послушаюсь   вашего  Женечку  и
физкультурника,  чтобы  они обманным и насильным путем поместили
Дау в нейрохирургию, пользуясь тем, что Топчиева уже нет.
    Потом этот факт подтвердился.
    Вот  как  бывает:  вспомнила,  как  сама  хотела  с отчаяния
выкрасть  Ландау  из  нейрохирургии, и повеселела. Теперь Егоров
хочет выкрасть Ландау.
    Телефонные  звонки  продолжались.  Как меня ругала, как меня
поносила   вся  Москва,  как  меня  обзывали!  Я  все  терпеливо
выслушивала. В конце концов стала восхищаться: молодцы москвичи!
    Они  заступаются  за  моего "наглядно-квантово-механического
Дауньку".  Они  на  страже больного! Это говорило о том, как имя
Дау  популярно в Москве. Звонки продолжались долго, очень долго.
В  больницу  к Дау я приехала счастливая и веселая, думая о том,
что  если бы не Коруша, Дау сейчас мог быть уже в нейрохирургии.
Вот  он  им задал бы жару! Он уже лев. Нет, они сами привезли бы
его  обратно.  Они  глубоко  заблуждаются,  такого  насилия  над
личностью  он  никогда  бы  не вынес. Он бы им показал, где раки
зимуют.
    Позже очевидцы из нейрохирургии мне рассказывали, что, когда
Владимир  Львович  доложил  Егорову  о  срыве  их планов, Егоров
выскочил  как бешеный и о какой-то рубильник здорово разбил себе
голову.   Он  кричал:  второй  раз  его  мероприятие  срывается.
Следовательно,  первый  раз  -  это  когда  он  уверял,  что для
энцефалограммы  больного  нужно перевезти в институт. Ведь потом
энцефалограммы делали в больнице Академии наук.

Глава 48

    Мы с Дау и медсестры вышли на прогулку. Встретили профессора
Румера.  Дау  был  с  ним в дружбе, он приехал из Новосибирска в
командировку. Я с Румером шла позади Дау, Румер обратился ко мне
с просьбой:
    -  Кора,  разрешите,  я  у  вас  остановлюсь  на  время моей
командировки в Москве?
    Дау моментально остановился, повернулся к Румеру и сказал:
    -  Рум,  ни  в  коем  случае.  Я  не  разрешаю.  Кора  очень
замученная, ей очень много хлопот со мной. Соне, своей сестре, я
тоже не разрешил останавливаться у Коры.
    Рум был приятно поражен. Боже мой, да Дау совсем прежний.
    - Дау, прости, я этого не учел.
    И  тихо  мне сказал: "А я слыхал, что он в плохом состоянии.
Женя наговорил страшных вещей о состоянии Дау!".
    - Его изводят боли,- сказала я.
    Боль не сокрушает, она изматывает. Сейчас болели пальцы.
    После   неудавшегося  похищения  Дау  Владимир  Львович  был
отстранен.   Дау   уже   хорошо  ходил  и  сам  посещал  кабинет
физкультуры.  В  физкультурном кабинете нас приветливо встретила
врач-методист  Людмила  Александровна. Вдруг Дау остановился как
вкопанный.  Я удивленно взглянула на него. Яркий пламенный порыв
был в его сияющих глазах. Он быстро мне сказал: "Ты, Коруша, иди
домой. Я здесь останусь с Танечкой".
    Его  глаза  смотрели  на  Людмилу  Александровну.  Она  была
действительно   дивно  хороша.  Я  моментально  смылась,  вполне
разделяя  его  восторг.  Бедный  мой  Зайка,  у  него  появились
физические недостатки, но он все забыл, увидев поистине красивую
молодую  женщину.  Пойти  объяснить Гращенкову, что клетки мозга
остались прежними?!

Глава 49

    Часто   на   прогулках   в   больничном  парке  Дау  ожидали
иностранные корреспонденты. Они каждый на своем языке обращались
к  Дау, брали у него интервью, вынимали портативные магнитофоны,
записывая его ответы на пленку. Я была уверена в ответах Дау: он
говорил,  что думал. Эти корреспонденты присылали мне журналы, я
гордилась  ответами Дау, когда он мне читал их по-русски. Но эти
иностранцы  еще  просили автографы. Дау давал свои автографы, но
писал  он  ужасно.  Он  и  раньше  писал  плохо,  а сейчас буквы
разлетались по всему листу. Меня все время очень угнетала мысль,
чтобы  Дау  не считали после травмы неполноценным. Его автографы
ужасны.   Просто   писать   его   не  заставишь,  но  ему  нужно
потренировать  руку, чтобы он хорошо умел написать свою фамилию.
Я принесла ему ручку и бумагу и попросила:
    -  Дау, я хочу получить деньги Нобелевской премии, ты мне их
ведь подарил?
    - Конечно, Коруша, они твои.
    - Тогда напиши на мое имя доверенность.
    - Коруша, а это обязательно? Ты лучше в институте напечатай,
а я подпишу. - Даунька, я не хочу, чтобы в институте знали.
    - Ну, хорошо. Давай напишу.
    Он написал, но как!
    -  Дау,  это нельзя даже никому показать. Напиши снова. Пиши
помельче.
    Каждый  день  я  просила  его  переписать приличнее. Он стал
писать заметно лучше. Эти доверенности на Нобелевскую премию мне
были не нужны. Я их все складывала в ящик его тумбочки.
    Наконец,  до  Ленинграда долетела весть, что я отказалась от
Дау, не захотела взять его домой. Срочно приехала Элла с письмом
Сони в больницу.
    -  Дау,  вот  мама прислала тебе очень важное письмо. Прочти
его  при  мне.  - Элла, мне лень его читать, прочти сама мне его
вслух.
    Элла стала читать.
    Я  не  присутствовала,  мне  рассказали  медсестры.  Соня  в
письме,  отчаянно ругая меня, заявила, что она приедет и заберет
Дау  к  себе в Ленинград. Дау, не дослушав письма, запретил Элле
читать дальше. Сказал:
    -  Убирайся  вон  с  этим  мерзким  письмом. Как смеет Соня,
ничего не зная, ругать Кору. Я сам не хочу домой. Я болен. Я еще
очень сильно болен, мне домой рано.
    Элла начала успокаивать Дау:
    -  Я  уйду,  но  ты,  пожалуйста,  когда успокоишься, прочти
мамино  письмо.  Вот  смотри,  я  это письмо положу в ящик твоей
тумбочки.
    Открыв  ящик тумбочки, она увидела там не одну доверенность,
написанную рукой Дау. Прочтя содержание, она спросила:
    -  Эту  доверенность,  что  ты  даришь вседеньги Нобелевской
премии Коре, написал по просьбе самой Коры?
    - Да, конечно,- ответил Дау.
    За сравнительно небольшой отрезок времени пребывания Дауньки
в  больнице  Академии  наук  назначен уже третий главврач, некто
Сергеев.  С  первой встречи со мной, он начал меня убеждать, как
полезно  больным  выздоравливать  в  домашних условиях. Меня это
озадачило:
    -  Мне  непонятен  ваш  разговор. Лично я здорова и болеть в
вашей больнице пока не собираюсь!
    - Нет, что вы. Речь идет о вашем муже.
    -   Мой   муж,  академик  Ландау,  действительно  болеет  во
вверенной вам больнице. Но почему вы сами не поговорите с ним на
данную тему?
    -  Я  говорил.  Он не захотел со мной обсуждать этот вопрос,
заявив, что он еще очень серьезно болен и нуждается в больничном
уходе.
    - Товарищ Сергеев, я согласна с мужем, если хотите знать мое
мнение.  Мы  сейчас  стоим  на  пороге  зимы. У мужа очень вздут
живот,  лежать  он  не может. Большие газообразные образования в
кишечнике  заставляют  его по 18 часов в сутки ходить по длинным
больничным  коридорам.  Он  стал  уже очень хорошо ходить. У нас
дома  нет длинного коридора. А наступает зима. Прогулки во дворе
могут  оказаться  опасными. Зимой скользко, а он только встал на
ноги.  Я  готовлюсь взять мужа домой весной. Это всего через три
месяца.
    И   готовилась  очень  серьезно.  Гарика  я  перевела  вниз.
Гарикину  комнату  оборудовала  под  физкультурный  кабинет. Уже
установили    шведскую   стенку,   лестница,   ведущая   наверх,
обогатилась  добавочными  отполированными  перилами  из розового
бука, чтобы Дау смог сам подниматься и спускаться по лестнице.
    В его кабинете - над постелью, у постели, у дверей прохода в
ванную  - появились поручни из нержавеющей стали. Я считала, что
это  поможет Дау самому, без посторонней помощи передвигаться по
квартире.   В   ванной,   которая  помещается  наверху  рядом  с
кабинетом, я установила добавочный унитаз. Унитаз и умывальник в
ванной   были   снабжены  также  хорошо  укрепленными  стальными
поручнями.
    Все было рассчитано мною так, чтобы Даунька, придя домой, не
очень  чувствовал  своей  физической неполноценности. Библиотеку
наверху,  где  находились  телефон  и телевизор, тоже снабдились
стальными  поручнями.  Паркетные  полы  в  коридорах наверху, на
лестнице и в кухне устлала линолеумом: после того как в больнице
через зазубрину в паркете он чуть не упал.
    Все  было  уже  готово, вот только никак не могла придумать,
какие  сделать приспособления в ванной, чтобы я одна, без помощи
других  могла  вынимать  его  из  ванны.  Ванная - очень опасное
место.  Небольшое  упущение  грозит  последствиями.  А Дау любит
принимать ванну ежедневно.
    Совсем  не  просто  я  пришла  к  необходимому  решению, как
оборудовать  квартиру  к  приходу  Дау  из  больницы.  Как-то  в
троллейбусе,  собираясь выходить, я подошла к передней двери, но
инвалид  Отечественной  войны  стал  входить в переднюю дверь. Я
отступила,  давая  ему  дорогу. Его туловище кончалось маленькой
колясочкой, снабженной четырьмя колесиками.
    Сильными  руками,  он,  ловко  вцепившись в стальные поручни
дверей,  легко  и  привычно  вбросил  свое  тело  без  ног,  без
признаков  бедер,  в  троллейбус.  Силой рук сам посадил себя на
сиденье,  от  напряженной  работы вены на шее вздулись. Я забыла
выйти. Я до неприличия впивалась взглядами в его движения. Когда
опомнилась,  все с укором смотрели на меня. Я поспешила выйти из
троллейбуса.  Но  мысль  бешено  работала:  надо  Дау  заставить
двигаться  по способу этого инвалида. Он не академик, возле него
нет штата медсестер.
    Придя в больницу, я стала придирчиво присматриваться к тому,
как   Дау   обслуживают   две  медицинские  сестры.  Руки,  ноги
округлились,  массажи,  лечебная  гимнастика, занятия у шведской
стенки  в  физкультурном  кабинете  -  все  это  укрепило и даже
развило  мускулатуру. А сестры ничего не дают ему делать самому.
И  все,  я  тоже  в  том числе, считали это нормальным. Конечно,
вначале  он  был  так  беспомощен.  Сейчас  попробуй я сказать о
сокращении  сестер! И потом его действительно трудно вынимать из
ванной.   Поэтому   я   решила:  в  больничное  обслуживание  не
вмешиваться,   но   дома  сразу  при  помощи  стальных  поручней
перевести его на самообслуживание. Это оказалось слишком сложно,
но об этом позже.

Глава 50

    "А  что  здесь  было  вчера  вечером!"  -  с  такими словами
встретила   меня   медсестра,  гуляя  с  Дау  по  коридору.  Дау
ухмыльнулся.
    - Наверное, наш Зайка опять выгнал главного врача из палаты.
    -  Нет,  Коруша,  я  в  действительности выгнал Горобца. Она
посмела мне клеветать на тебя.
    Танечка добавила:
    - Как он на нее кричал! Мы все перепугались, а Лев Давидович
кричал  на  нее: "Вон отсюда, мерзавка. Не сметь мне оговаривать
Кору". Кора Терентьевна, она с перепугу бежала до самой вешалки.
Мы  все сбежались к Льву Давидовичу, стали его спрашивать, кто у
вас был. А Лев Давидович кричал: "Это Женькина любовница посмела
оскорблять мою Кору".
    -  Даунька,  ты  становишься  агрессивен. Меня не трогают их
сплетни. Но мне страшно, когда о тебе говорят как о сумасшедшем.
Страшно и больно до слез!
    -  Коруша,  эту  Женькину  любовницу я прекрасно знаю. У нее
мозги куриные, это ее Женька подослал оговорить тебя. Ну вот она
и  получила  то,  что  заработала. Почему они все влезают в твои
дела?
    -  Даунька,  если  бы  только  в  мои!  Сейчас  все мои дела
сосредоточены на твоем выздоровлении. Вся Москва мне звонит, все
возмущаются, что я тебя не беру домой выздоравливать.
    -  Коруша, при чем здесь ты? Я сам не хочу домой. Я сам хочу
выздоравливать  в  больнице.  Приди я домой в таком состоянии, я
тебя быстро загоняю. Так мечтал сделать тебя счастливой.
    -  Даунька,  ты  только  не  говори всем, что, жалеючи меня,
остаешься в больнице.
    - Нет, Коруша, что ты! Ведь у меня очень болят живот и нога.
Я  все-таки  надеюсь, что здесь, в больнице, они должны вылечить
меня.  Коруша,  а  вдруг  я  неизлечим?  Почему  все  мне  стали
говорить,  что  мне  пора  домой?  Это уже начинает меня пугать!
Извечно  гнусная  картина,  когда мерзкие люди влезают не в свои
дела.
    -  Танечка, вы знаете, сегодня Гращенков собирает консилиум.
Сейчас уже почти 10, а я не вижу никого из врачей.
    - Кора Терентьвна, вам просили передать, что консилиум будет
в 10 часов в кабинете главврача.
    В  кабинете главврача были местные врачи и Гращенков. Видно,
ждали  меня. Как только я вошла, Гращенков начал говорить, после
Гращенкова говорил главврач Сергеев. Разговор был не медицинский
и  не  о  больном  Ландау.  Все  старались  в  более  или  менее
деликатной форме сказать мне, что я имею слишком большое влияние
на  мужа. Пользуясь своим влиянием, я его убедила не идти домой.
Поэтому  по  своей  воле  он  идти  домой  отказывается,  но он,
Гращенков,   учел   неудобное   расположение  нашей  двухэтажной
квартиры.  Он,  Гращенков,  выхлопотал для семьи Ландау шикарную
квартиру в новом доме на первом этаже.
    -  Имейте в виду, Конкордия Терентьевна, я вам категорически
и  официально  заявляю,  как  ведущий врач Ландау: Лев Давидович
никогда  не  сможет  ходить  сам,  никогда он сам себя не сможет
обслуживать  в  туалете.  Медицинскими  сестрами  мы дома Ландау
обеспечим,  вам  самой  не  придется  ухаживать  за больным, вам
выгоднее взять Ландау домой. В противном случае его переведут на
пенсию.  Это  если  он  останется в больнице. По нашим советским
законам  все  сроки нетрудоспособности Ландау кончились. Если он
сейчас  выписывается домой - он теоретик: на работу он не ходил.
Он  работал  дома.  Он  академик. Тогда до конца его дней его не
переведут на пенсию, и вы будете получать полностью всю зарплату
академика и за звание тоже.
    Предоставили  слово  мне. Встать я не смогла. Сильно дрожали
руки  и  ноги. Засунув руки глубоко в карманы, ч