"Тысячи раскаленных иголок
пронизывают весь мой живот".
    После  десятой грязевой ванны, в палате уложив Дау отдыхать,
вдруг слышу - он закричал:
    - Коруша, ура! Я выздоравливаю!
    Я кинулась к нему:
    - Перестал болеть живот?
    -  Коруша,  не  совсем,  но раскаленные иголки явно смягчили
свои агрессии.
    Как  он  ожил!  Глаза  засверкали.  Мы были очень счастливы,
надеясь на ближайшее выздоровление.
    После  14-й  грязевой  ванны  в  Крыму,  в санатории "Нижняя
Ореанда" в 1967 году в начале лета:
    - Коруша, раскаленные иголки исчезли из моего живота совсем!
    - Даунька, ты выздоровел?
    -  Нет, Коруша, понимаешь, у меня в животе остались какие-то
сильные  распирающие  боли.  Но характер болей совсем изменился.
Боли потеряли остроту, но все равно они очень неприятные.
    Так!  Изменился  характер болей. В те дни я огорчилась: одни
боли кончились, другие, уже распирающие, возникли.
    Я  не медик, не могла знать, что распирающие боли в животе -
это  следствие  послетравматических  спаек.  Острые боли зажатых
нервов,   видимо,  заглушали  распирающие  боли.  Итак,  корешки
нервов, зажатых сломанным тазом, сами проросли в июне 1967 года.
    Ложные  позывы  увеличились.  Теперь  он уже ночью встает до
десяти  раз,  не  меньше! Послетравматические спайки в кишечнике
уже активно начали развиваться!
    Если бы мой муж был слесарь или шофер, при нем не состоял бы
Е.М.Лившиц,  тогда  этому  паразиту  поживиться  было  бы нечем.
Слесарь пришел в сознание, стал жаловаться на неотступные боли в
животе,  на бесконечные ложные позывы в туалет. Медики вспомнили
бы  о  забрюшинной гематоме, по науке, в операционной вскрыли бы
живот,  и,  конечно,  разобрались бы в кишечнике. Эта область не
состоит из сотни миллиардов микроскопических неизученных клеток.
Человек  был бы спасен. Но медики подняли несусветный шум на всю
планету, имея в виду возвысить свою карьеру. Они все забыли, что
у Ландау кроме мозга есть еще и кишечник.

Глава 59

    Итак,  Крым,  начало  лета 1967 года. Боли в животе изменили
характер.  Ходить  стали  лучше.  Но  в  парке  почва под ногами
опасная.  Библиотека  в  санатории  замечательная, взяла для Дау
массу иностранных детективов.
    - Дунька, ты вот почитай, а я сбегаю к морю. Только окунусь,
и  назад.  Ты  ни  в  коем  случае  не  ходи  без  меня.  Ковры,
ступеньки... я боюсь, что ты упадешь.
    - Хорошо, Коруша, только ты поскорей возвращайся. Заплыла, и
назад. В мозгу возникли картины: Дау упал, зовет меня. Плыву что
есть  мочи  назад.  Судороги  ног.  Это нервы. Плыву стоя, плыву
руками,  еле  добралась  до берега. Прибежала в палату. Он лежит
читает.
    - Коруша, а я уже решил, если ты опоздаешь, хотел произнести
тебе торжественную речь!
    - И ты уже заготовил эту речь?
    - Конечно.
    - Ну говори.
    Я  в изнеможении опустилась в кресло, нет, так к морю бегать
невозможно.  Сердце хочет выскочить! - Коруша, если тебе надоело
со  мной возиться, ты сейчас имеешь полное право бросить меня. Я
обещал тебя сделать счастливой, а сам уселся тебе на шею.
    -  Зайка, прекрати говорить глупости. Если бы заболела я, ты
бы бросил меня?
    - Ну что ты, конечно, нет.
    -  Ну  тогда хватит говорить на эту тему. Даунька, мне очень
жаль,  что  тебе  здесь море недоступно. Чтобы добраться к морю,
нужно  преодолеть  около  ста  ступенек,  плюс  лифт.  Я  решила
перевести  тебя  в Алушту. Там есть филиал этого санатория, пляж
там  -  ровный,  не  каменистый,  рядом с санаторием, без единой
ступеньки к морю.
    Как-то,  гуляя  в  парке,  мы  с  Дау  присели  отдохнуть на
скамейку. Подошла хрупкая аккуратная старушка. Обратилась к нам:
    - Скажите, пожалуйста, здесь не проходил Сергей Степанович?
    - А мы не знаем Сергея Степановича.
    Она присела рядом с нами.
    -  Как  же  так,  отдыхаете  у  него в санатории и не знаете
нашего Сергея Степановича? А мы, все окрестные колхозники, знаем
Сергея Степановича и все идем к нему с нуждой. Вот мне прописали
в  районной  больнице  лекарство,  а  в аптеке его нет. Пришла к
Сергею  Степановичу, он написал бумажку в свою аптеку, я пошла -
лекарство  есть,  а  денег не хватило. У меня рубль, а лекарство
стоит  три  рубля.  Вот  опять  к  нему. Он даст, он хороший, он
добрый человек!
    -  Бабушка, возьмите, пожалуйста, трешку на лекарство. Очень
приятно слышать о хороших, добрых людях.
    Вспомнив этот рассказ старушки о сердечной доброте директора
нашего  санатория,  я  пошла  к  нему с просьбой перевести нас в
Алушту,  где  ровная  площадь и удобный пляж. Сергей Степанович,
выслушав меня, моментально согласился.
    - Завтра утром вас на машине перевезут в Алушту.
    -  Сергей Степанович, скажите, пожалуйста, в Алуште на пляже
вашего филиала есть водные велосипеды.
    - Нет, там водных велосипедов нет.
    Помня старушку, я решилась попросить:
    -  Сергей Степанович, а нельзя ли один велосипед перебросить
в  Алушту  не на пляж, а в парке возле санатория поставить. Мужу
очень  полезно  вертеть  педали  ногами.  Ему  все  это ортопеды
прописывали.
    -  Ну  задали  вы  мне  задачу. У нас на пляж в "Ореанде" на
машине не подъедешь.
    -  Да, наверное, это невозможно. Там кругом скалы. - Обещать
не  могу.  Посмотрю, возможно ли это. Когда мы на следующий день
приехали  в  Алушту,  водный  велосипед  стоял  в  парке,  возле
санатория. Вот какие бывают добрые люди!
    Этот   филиал   был   райским  уголком.  Дворец  выстроил  в
стародавние  времена  купец  Елисеев  у самого моря. Рядом пляж.
Теперь  в  7  часов  утра  Дау  был  уже на пляже. С 7 до 8 утра
солнечные ванны и море.
    -  Даунька, можно я заплыву, вот на твоих глазах? Ты меня не
зови. Я хочу доплыть только до холодного течения и сразу вернусь
назад.
    - Ну хорошо, Коруша, плыви.
    Только  я отплыла, душераздирающий крик на весь пляж, на все
море.  "Ко-ру-ша!"  Плыву  назад,  спешу, глотаю воду, боюсь, на
нервной почве схватят судороги. Нет, плавать мне нельзя.
    Все на пляже смотрят на меня с большим упреком. Хочется всем
в  оправдание  сказать:  "Больше плавать не буду". Нельзя, чтобы
Даунька так нервничал, так кричал.
    - Заинька, милый, прости меня. Я больше не буду плавать.
    - Коруша, но ты ведь так далеко заплыла, я испугался, что ты
не успеешь вернуться, а мне понадобится туалет.
    Здесь,  в  доме  отдыха  для  здоровых, массажистки не было,
пришлось  мне  заниматься общим массажем и массажем конечностей.
По выходным дням дома я всегда делала массаж. Приемы массажистов
я уже изучила.
    В  8 утра мы уже возвращались с пляжа. Боялась горячих лучей
солнца  -  весь день проводили в парке у самого моря, но в тени.
На  водном велосипеде Дау тренировался до 10 раз в день. Икра на
больной  ноге  заметно  округлилась.  Это  было  занятием вместо
физкультурного  велосипеда.  Главное  -  Дау  нравилось  крутить
педали.
    В   Алуште  дом  отдыха  был  немногочислен.  Это  создавало
своеобразный уют. К одной из сестер по имени Клара Дау был очень
расположен. Всегда встречал ее словами:
    - Клара, зачем вы украли у Карла кларнет?
    Она ему вторила:
    - Затем, что Карл у Клары украл кораллы.
    В  один  из  дней,  гуляем  с  Дау  в  парке, навстречу идет
Кларочка с Юлей Трутень.
    -  Мы  вас  разыскиваем.  Вот  к  вам гость из Севастополя,-
сказала Клара. После приветствия Юля объяснила:
    -  У  меня  сейчас отпуск до первого сентября. Узнав, что вы
обосновались  здесь до осени, я с мамой приехала отдохнуть сюда.
Комнату  на все лето я сняла у Клары, а целый день буду отдыхать
здесь,  в  парке у моря. Кора, вы ничего не будете иметь против,
если я с вами буду гулять?
    - Юлечка, я просто счастлива. Вы погуляете с Дау, а я побегу
и за весь сезон хоть раз заплыву.
    Мы  были  обе счастливы. С появлением Юли я могла беззаботно
плавать. Я видела, я знала - эти прогулки Юле доставляют большое
счастье,  мне  Юля принесла большую помощь. Я даже могла заснуть
днем.
    Юлечка  каждый  день  с утра приносила Дау свежие газеты, ее
глаза сияли счастьем. Она сменяла меня у Дау, а я бежала к морю,
упиваясь  его  зеленой  синевой  и свежестью. Спасатели меня уже
знали  и разрешали заплывать подальше. Юля быстро усвоила массаж
больной руки, Дау был очень рад, что я имею отдых.
    Да   и   их   беседы  были  взаимно  интересны.  Дау  всегда
интересовался программой и работой средних школ, а Юля всю жизнь
проработала  в  школе.  Дау  был  уверен, если разумно составить
школьную    программу,   выбросить   балласт,   полное   среднее
образование  должно  вместиться  в  восемь  лет. Молодежь должна
раньше  приобщаться  к  труду,  самостоятельной  жизни, тогда не
будет пустого праздного времени, которое очень вредно отражается
на психологии созревающего человека.
    Наплававшись  вволю,  разыскала  Дау  и  Юлю.  Они сидели на
скамейке,  Юля  делала легкий массаж искалеченных пальцев. Дау с
воодушевлением говорил:
    -  Моя  программа  средней  школы  с общим объемом полезных,
необходимых  знаний  вместилась  в  8 лет обучения. К примеру, в
геометрии  я  выбросил  все  бесполезные шарады-теоремы, оставив
только    практически   необходимые   теоремы,   которые   нужны
человеческому  обществу  для  применения  в  технике и науке. Из
общего  курса по геометрии я оставил только 15 процентов истинно
полезных теорем.
    У  меня  вся  полезная школьная программа была готова, когда
вдруг  в  1954  году министр просвещения мне позвонил и попросил
составить примерный план школьной программы. Я на следующий день
ее  отвез  в  Министерство просвещения, но она годы где-то лежит
под сукном или затерялась.
    В   зарослях   парка   я   присела   почти  рядом,  осталась
незамеченной.  Дау ко мне сидел спиной, лицо Юли удачно освещало
солнце. Меня впервые поразило - да ведь она красива, подумала я.
Во всяком случае, была красивой. Правильные, почти точеные черты
лица (примерно моего возраста).
    Годы студенчества в стенах Харьковского университета у нас с
Юлей  были  одни.  Разница  была  только в факультетах: она - на
физическом,   я   -   на  химическом.  В  те  мои  молодые  годы
университетские   сплетни   доносились   на   наш   факультет  о
легендарном  молодом  профессоре  Ландау и влюбленной в него без
надежды на взаимность студентке-украиночке его факультета.
    Сейчас   мне  кажется,  что  благополучная  любовь  -  пусть
большая,  пусть  взаимная  -  через десятилетия жиреет, исчезает
трепетная   сила  любви.  Ураганная  сила  любви  может  длиться
бесконечно,  если каждый день перед тобой встает угроза потерять
любимого!
    А  у  Юли  тоже  любовь, тоже большая, тоже на всю жизнь. Но
любовь без надежды, без взаимности. В юности полюбить безответно
и  на  всю  жизнь!  С молодых девичьих лет повесить над постелью
портрет  любимого,  и  точка!  Раз  в  год, в отпуск обязательно
приезжать  в  тот  город,  где живет Ландау, пятиминутный визит,
короткий разговор о жизни, о науке и работе - и это все. Зарядка
на  год.  В  день  рождения  Дау  и  на  Новый  год  -  короткие
поздравительные   звонки   из   Севастополя.   Чувство   большой
безответной  любви  у  Юли  было  очень  гордое,  очень  ранимое
чувство.  Никогда  за всю жизнь ни единой попытки навязать себя.
Дау  к Юле относился всю жизнь с большим человеческим уважением,
но женщину он в ней не видел, зная, что она его любит.
    Когда  я  переехала  в Москву к Дау и была в Малом театре на
спектакле  с  участием  знаменитой  актрисы  Яблочкиной, Дау мне
рассказал  легенду.  Молодую  актрису  Яблочкину полюбил взаимно
красавец-князь!   Княжеские  родители,  категорически  запретили
молодому  князю  жениться на актрисе. Князь застрелился! Молодая
актриса  сохранила  на  всю свою долгую жизнь верность любимому.
Это  красиво  и  понятно.  Но  Юля,  ее  любовь  к Дау? Это было
непостижимо!
    Не  каждый  смертный  может  заслужить вот такую любовь. Это
следствие  обаяния  могучего таланта, гениальности личности. Да,
личность  Дау  гениальна. Это я знаю теперь, в 1975 году. Но как
молоденькая, строгих правил студенточка в начале 30-х годов, это
сумела  оценить,  понять,  полюбить?!  Так  бескорыстно и на всю
жизнь!
    Как-то  ночью  Дау было плохо. Заснул Дау уже утром, я очень
испугалась, спать не могла, и Юля утром застала меня в слезах. У
Юли сделалось очень строгое и серьезное лицо.
    - Кора, давайте выйдем. Я хотела с вами давно поговорить.
    -  Кора,  может быть, вы думаете, что раньше, в молодости, у
меня  с Дау были близкие отношения? Ни слова не говоря, я обняла
ее:
    - Милая Юлечка, я знаю лучше вас, что у вас с Дау никогда не
было  интимных  отношений.  А  сейчас  ваше появление здесь меня
просто  осчастливило.  Мне  сейчас даже трудно представить себе,
как  бы я обошлась без вас. Юлечка, мне так приятно, что Даунька
с  удовольствием  остается  с  вами.  Вы давнишний его настоящий
друг.  Я  очень  благодарна  вам  за вашу помощь. Ведь вы же мне
здорово помогаете, я это очень ценю!
    Юлечка, расцвела, повеселела. Видно, у нее свалился камень с
души.
    Вскоре,  спокойно оставив Дауньку на Юлю, я только собралась
нырнуть с причала, как ко мне подошла одна из отдыхающих.
    -  Вы  давно  знаете эту женщину, что без вас гуляет с вашим
мужем в парке?
    - Да, давно.
    - А вы знаете, что она любит вашего мужа?
    -  И  это  я давно знаю, но как вы об этом догадались? - Она
сама  об  этом  рассказала  вчера  вечером на женском пляже всем
присутствующим.  Так  и сказала: я его люблю всю жизнь, с юности
по  сегодняшний  день.  Она  так  пламенно, так долго говорила о
своей безответной любви к этому академику.
    -  Но ведь любовь прекрасна,- сказала я, нырнув в набежавшую
волну.
    Я  люблю  плыть  не  оглядываясь, любуясь прозрачной, чистой
цветовой  гаммой  сине-зеленых  волн.  Вот  так  плыву,  любуюсь
волнами  и  думаю:  хорошо  бы  быть русалкой, как мягко, должно
быть,  спать,  качаясь  на  волнах. Не успела выбраться из моря,
меня атаковала все та же отдыхающая.
   - Как вы можете так долго плавать, а эту женщину
оставлять с мужем? Вы не боитесь? Вы не ревнуете?
У меня опустились руки.
   - Он очень болен,- сказала я. Круто повернувшись, быстро ушла.
    Но  отдыхающие  дамы  заметно оживились. Теперь Юлечка и Дау
гуляли  под  их  пристальным  надзором.  Ко  мне  подходили  еще
отдыхающие  дамы с жадным любопытством во взоре: как, неужели вы
не ревнуете? Вы не ревнуете мужа к женщине, которая его любит?
    Не  могла  же  я объяснить этим дамам, что по теории Дауньки
любовь  и  ревность  несовместимы, хотя бы потому, что я сама за
всю свою жизнь этого понять не смогла. А в данном случае Дау был
прав.
    Уехали  мы  в  самом  конце  августа.  Только  в  самолете я
увидела,   как   Дау   посвежел,  загорел,  окреп.  Выглядел  он
замечательно.  По  возвращению  из Крыма врачи, наблюдавшие Дау,
пришли  к единодушному мнению: живот вздут довольно сильно. Надо
произвести   тщательное  обследование  кишечника  в  клинических
условиях.  Вишневский  сказал: "В загородной кунцевской больнице
первоклассный  рентгеновский  кабинет".  В конце октября отвезли
Дау  на  три  недели  обследовать  кишечник  в  эту больницу. На
общительного  Дауньку  неразговорчивые  новые,  незнакомые врачи
нагнали  уныние.  Он  привык  быть дома, чтобы я была рядом. Два
раза   он  еще  позволил  себя  раздеть  и  улегся  на  холодный
металлический  рентгеновский  стол. Эта процедура сопровождалась
еще  уколами.  А  потом  категорически  заявил:  "Сколько  можно
колоть,  лежать  на  холодном  металлическом  столе  и все - без
толку?  Вызовите  мою  Кору. Если она скажет мне о необходимости
этих процедур, тогда я на них соглашусь".
    Мне  выписали  пропуск  в  любое время дня и ночи. По вызову
врачей я мчалась в больницу. Меня он слушал, рентгеновский отдел
в  этой  больнице  был  замечательный.  Но  Дау очень нервничал.
Снимки были неудачные. Рентген повторяли много, много раз. Потом
собрали  консилиум.  Я  была  в  коридоре,  меня  не пригласили.
Консилиум  из врачей был в палате у Дау. Врачи вышли, мне ничего
не сообщили. Я вошла к Дау в палату.
    - Дауленька, что эти врачи тебе сказали?
    -  Коруша,  они  мне ничего не сказали. Понюхали, понюхали и
прочь пошли. (Цитировал Гоголя всегда).
    Да,  этих  врачей  разговорчивыми  не  назовешь.  Потом  мне
сообщили:  рентгеновское  обследование  показало камни в желчном
пузыре  с  грецкий  орех. Как следствие забрюшинной гематомы, за
годы  болезни  гематомы обизвестковались и превратились в камни.
По-видимому,  и вся печень в таких обизвестковавшихся гематомах.
В печени нет нервов, они болей не дают. А камни в желчном пузыре
необходимо удалить, надо оперировать. "Я согласна на операцию, -
поспешила  ответить я. -  И муж тоже согласится. Чем скорее, тем
лучше".
    Сама  подумала:  прежде  чем  до  желчного пузыря доберутся,
увидят, что происходит в кишечнике.
    На  следующий  день в больнице мне сообщили: желчь проходит,
камни  желчи  не  задерживают.  Поэтому необходимость в операции
отпала.  С  таким диагнозом в конце ноября я Дау привезла домой.
Этот  диагноз  меня  не  взволновал,  если камни не мешают желчи
выходить,  возможно,  их и вовсе нет. Я знала измотанную нервную
систему   Дауньки:   когда   он  ложился  раздетый  на  холодный
металлический  рентгеновский  стол, он превращался в напряженный
нервный   комок.   Возможно,  просто  были  нервные  спазмы,  не
пропускавшие пунктира.
    Так  и оказалось впоследствии: при вскрытии - печень чистая,
без  изъянов, как у новорожденного ребенка, желчный пузырь чист,
никаких  камней  нет,  обизвестковавшихся  гематом тоже нигде не
было.
    В  день  приезда  Дауньки  из  больницы в почтовом ящике без
конверта  достала  бумагу  с отпечатанным на машинке текстом. Не
читая,  я  отдала  ее  Дау.  А сама спешила сервировать стол для
обеда.  Через  некоторое  время,  войдя  в  комнату  Дау, я была
потрясена его опустошенным взглядом. Его внезапная подавленность
поразила  меня,  он  был так счастлив возвращению домой, с таким
нетерпением  ждал  Гарика  и  Свету,  и  вдруг  такая  внезапная
отрешенность.
    - Даунька, что случилось?
    Он безжизненным, вялым жестом поднял руку с этой бумагой.
    - Коруша, где ты ее взяла?
    -  Даунька,  в почтовом ящике. Она даже не согнута, была без
конверта.
    - Да это Женька сам ее напечатал и опустил в ящик.
    - А в ней что-нибудь плохое?
    - Куда хуже. Это мой приговор.
    - Дай я прочту.
    "В издательство "Наука"
    Настоящим  сообщаю, что я не возражаю против того, чтобы для
сохранения  преемственности  со  всем Курсом, на левом титульном
листе   книги  "Релятивистская  квантовая  теория"  над  словами
"Теоретическая физика" была указана моя фамилия.
    Академик (Ландау)
    24/Х1-1967г."
    Я  сразу  все  поняла. Как я могла не прочесть и отдать Дау?
Это было непростительно, надо было уничтожить, не показывая Дау.
Но  я  решила,  что  это институт оповещает, когда Дау прийти на
очередной  семинар.  Обычно  институтские  бумаги опускались для
Дау, не запечатанные в конверт.
    -  Коруша, подумай сама. Я еще в юности задумал создать этот
курс  теоретической  физики.  После этого курса - очень хорошего
учебника  для  начинающих молодых физиков - я еще мечтал создать
учебники для школы. У меня была заветная мечта - сделать в нашей
стране  образование  лучшим  в мире. А теперь я знаю - последние
два тома мне не суждено дать физикам.
    Говорил  он  тихо,  медленно, как человек, потерявший все. А
сколько затаенной боли и горечи! Я разрыдалась.
    -  Даунька,  мой  драгоценный!  Ты  очень  большое  значение
придешь  этому  подлецу Женьке. Он с младенчества усвоил, что на
горе  и  несчастье  ближних нужно создавать свое благополучие. Я
забыла  все  его злые обиды, я ему устроила зеленую улицу, чтобы
он  посещал  тебя.  Бы