тобы не увидели,
как  они  у  меня  дрожат  (но  только  не  от  страха  потерять
академическую   зарплату),   я  начала  говорить  очень  тихо  и
медленно,  боясь  выдать  безумный  протест  против человеческой
подлости, клокотавший во мне со страшной силой.
    -  Мне  очень  жаль,  Николай  Иванович,  но  я  не  могу не
напомнить  вам  как  медику  -  вы  сами  противоречите себе. Вы
утверждали  и  утверждаете  потерю ближней памяти у больного как
следствие  мозговой  травмы.  Вы установили и записали в истории
болезни,  что  это  навечно. Тогда как вы объясните, что больной
Ландау,  однако,  хорошо запомнил мою просьбу не выписываться из
больницы? Это он, однако, хорошо запомнил.
    Меня  только  удивляет  одно:  как  может  прийти приличному
человеку  мысль в голову, что я могла просить не приходить домой
мужа  в  искалеченном  состоянии! Меня очень удивило мнение всех
присутствующих  здесь  медиков,  что  жена  академика  Ландау  -
мерзкая  тварь, иначе нельзя назвать женщину, которая может даже
в   любой   ласковой   форме   сказать  действительно  физически
искалеченноу   мужу,   чтобы   он  воздержался  выписываться  из
больницы.  Разве  мыслимо  отцу  своего  единственного сына дать
понять,  что  он  неполноценный.  Но  я не могу не заметить, что
такое  ваше всеобщее заключение ничего не говорит в вашу пользу.
Порядочному человеку такие мысли не должны приходить в голову.
    Ваши  медицинские прогнозы я просто игнорирую. С первых дней
трагедии,   случившейся   с   моим   мужем,  более  авторитетные
консилиумы, чем данный, все время выносили ошибочные медицинские
заключения.  Я уверена, я знаю, мозг у мужа без травмы. Физик он
прежний,   напрасно,   вы,  Николай  Иванович,  хлопотали  семье
академика   Ландау   квартиру   на   первом   этаже.  Я  от  нее
категорически  отказываюсь,  муж  вернется  в  нашу  двухэтажную
квартиру.
    Я  уже  успокоилась,  встала, стала говорить громче, ходя по
кабинету.
    -  Я  уверена, муж сможет самостоятельно ходить по лестнице.
На пенсию переводить можете. Когда он сделает свою первую работу
по  физике, все само восстановится. У меня уже отбирали зарплату
мужа,  а  потом вернули! Я не жаловалась, выдержала! Я поставила
уже  в известность главного врача Сергеева, а сейчас говорю вам,
Николай  Иванович,  что  мужу  в  зимний  сезон нужен больничный
коридор,  а  не  такой  врач,  как  вы! Все усиливающиеся боли в
животе  не  дают  ему  лежать.  Сейчас скользко, ходить во дворе
опасно.  Запомните,  я  заберу  мужа из больницы весной, но ни в
коем  случае  не  зимой.  Всего лишь три зимних месяца он должен
быть в больнице.
    Я  ушла,  поздно  заметив,  что  дверью хлопнула со страшной
силой. В этом сказался мой протест против человеческой подлости.
Из дома я позвонила доктору Кармазину:
    - Исаак Яковлевич, вы давно не были у Дау?
    - Нет, я был у Льва Давидовича на днях.
    - Как вы его нашли?.
    - Он замечательно ходит.
    - Исаак Яковлевич, Гращенков настаивает на выписке домой.
    -  Мне,  как  медику, клиницисту, непонятно. Декабрь, только
начало  зимы.  Ни  в коем случае не берите домой на зиму. Ему на
всю  зиму  нужен больничный коридор, живот у него очень вздут. Я
был  у  него,  он  лежать  не  мог. Мы с ним все время гуляли по
коридору. Медсестры говорят, что он начинает ходить с трех часов
ночи. Нет, категорически запрещаю брать его из больницы на зиму.
Это очень опасно. Брать нельзя.
    Лев Давидович еще очень болен после таких травм, после таких
тяжелейших  травм, когда человек остается жить, три года - самый
короткий  срок его обязательного пребывания в клинике. Он должен
быть  три года под круглосуточным надзором врачей. В январе 1964
года  будет  только  два года после травмы. Мне непонятно, зачем
спешит  Гращенков, у него, наверное, какие-то свои личные мотивы
или он боится, что Егоров украдет его из больницы, и тогда лавры
достанутся не Гращенкову, а Егорову.
    Я  тоже  была  в  тупике. Не могла же на Гращенкова повлиять
сплетня  семейной  троицы Лившицев о том, что я отказалась взять
мужа  из  больницы.  Да  тогда и предписания врачей не было. Мне
было непонятно поведение Гращенкова. Мне было страшно!
    Телефон продолжает звонить. Москвичи продолжают меня ругать.
Иногда  обидно,  иногда  плачу,  как  бывают несправедливы и злы
люди!  Как  несправедливо  выслушивать  только  одну  сторону, а
делать выводы двусторонние! Весь мир знает, что физик Ландау был
в  высшей  степени честный и справедливый человек. Его при жизни
называли  "Ландау  - это совесть советских физиков!". Не раз Дау
говорил  мне:  "Коруша,  прежде  чем  осуждать  человека,  нужно
попытаться  встать  на  его  место.  Как  бы ты повел себя в его
ситуации".
    Вспомнила, что когда в 1961 году в декабре месяце был только
что  закончен  на "Мосфильме" кинофильм о физиках "9 дней одного
года",  на первый просмотр этого фильма, который состоялся еще в
стенах  киностудии,  был  приглашен  Ландау с женой и Арцимович.
После просмотра фильма кинорежиссер Ромм спросил мнение физиков.
Арцимович   сказал:   "Мы,  физики,  очень  любопытный  народ  и
удовлетворяем  свое  любопытство  за счет государства". Режиссер
ахнул:  "Вот эту бы фразу мне услышать раньше. Я бы ее вставил в
фильм".  Эту  фразу  другой  режиссер  вставил  в  фильм  "Ольга
Сергеевна".
    Щемящая боль пронзила меня, когда я услышала эту фразу, сидя
уже  одинокой  возле  телевизора в октябре 1975 года. Вспомнила,
что присутствовала при рождении этой фразы. Тогда Дау был рядом.
Это  были счастливейшие моменты в моей жизни. Кончался 1961 год,
уже  второй  год,  как  Ирина Рыбникова переступила порог нашего
дома.  Уже второй год я упорно избегаю близости с мужем, но наши
семейные  выходы  доставляли  нам  обоюдное счастье. Мы тянулись
друг к другу.
    -  Коруша,  сегодня  идем  в  Дом  кино.  Там просмотр новых
иностранных фильмов.
    И  усадив  меня  на  место,  как  всегда,  исчезал.  Однажды
появился  не  один.  С ним был его знакомый художник. Познакомив
меня с художником, потом мне сказал:
    -  Гордись, Коруша, этот художник разыскал меня, вел к тебе:
Дау,   идите,  я  вам  покажу  по-настоящему  красивую  девушку.
Удивительно,  ты с возрастом совсем не меняешься. Художник очень
удивился,  что  я  от  такой  жены бегаю, ищу новых девушек. Как
много людей не понимают многогранности, яркости жизни!
    -  Даунька, тебе примерно через месяц стукнет уже 54 года. А
ты все бегаешь, ищешь новых красивых молодых девушек. Не пора ли
тебе уже угомониться?
    -  Ну  что  ты,  Коруша,  говоришь.  Я  чувствую расцвет и в
творчестве,  и  в  жизни.  Какую  работу  я уже скоро закончу! Я
действительно  стою  на пороге большого открытия. Мне кажется, я
только  сейчас  стал  по-настоящему понимать физику. Еще столько
неразгаданных  тайн!  Подумать  только,  когда я только входил в
науку,  Иоффе  был  примерно  в  моем  возрасте,  и я тогда имел
наглость  считать  его  стариком.  Сейчас  я  знаю - это возраст
расцвета!  Великий  из  великих  -  Эйнштейн  - очень рано скис.
Наверное, от скуки. Вероятно, он никогда не бегал за девушками.
    Дом  кино,  премьеры  в  театрах,  просмотры  новых фильмов,
приемы  в  посольствах, приемы дома в честь иностранных гостей -
жизнь  кипела! Даунька был ко мне очень внимателен, очень нежен,
и это несмотря на то, что я нашей близости сказала: нет!
    - Коруша, сегодня новый французский фильм в Доме ученых.
    Был  уже  конец  декабря  1961 года. Снега еще не было. Было
относительно  тепло.  Решив  в Дом ученых добраться на такси, мы
подошли  к  Дому обуви. Ранние зимние сумерки. И вдруг, впервые,
на  новоотстроенном  здании  Дома  обуви вспыхнул неоновый свет,
красиво  разлилась  голубизна  по  карнизу здания у самой крыши.
Вскинув  голову  ввысь, я облокотилась на Дау. Он ближе прижался
ко  мне,  как  было  приятно  опираться  на его высокую стройную
стать! Чувствовать такую опору в жизни. Мы застыли. Я смотрела в
синеву  карниза,  Дау  смотрел  на меня. В такие минуты никто не
стоял  между  нами.  А  наша семейная жизнь, перешедшая в период
жениховства,  таила  прелесть.  Мне  казалось,  для Дау я была в
недоступном состоянии, желаннее двух вместе взятых его 25-летних
возлюбленных  - Геры и Ирины. Но мне ведь тогда уже было 50, а в
синеве   сверкающего   карниза   декабрь  становился  весной,  а
преклонный  возраст  переходил  в юность. За мной стоял Дау, пыл
завоевать  его  до  конца  моих дней кипел во мне. Возраста я не
ощущала.  Это  был  конец  1961  года. Никто тогда не ведал, что
принесет мне и Дау начало 1962 года.
    Воспоминания бесконечно уносят меня к счастливым временам.
    -  Коруша,  мне  все  время  хочется в уборную. Даже когда я
оттуда  выхожу, мне хочется вернуться назад. Я все время думаю о
туалете,  а  Гращенков это считает мозговым явлением и без конца
задает мне глупейшие вопросы. Еще пригласил психиатра Лурье меня
лечить.
    Почему  все  здоровые медики, все здоровые физики, опорожняя
свой  кишечник  раз  в  сутки,  не могут поставить себя на место
больного.  Почему  такой  благородный  академик,  как  И.Е.Тамм,
прежде, чем говорить о ненормальном мышлении Ландау, не подумал:
если  бы  его брюкам угрожало извержение кишечника, вероятно, он
тоже поспешил бы в туалет, а не на светскую беседу. А все медики
лезли   в  психологию.  Ведь  разумнее  психологию  предоставить
психиатрам,   не   психологам.   Психологов,  астрологов  и  еще
хиромантов Дау презирал, это есть одного поля ягоды!
    Психиатры  Снежневский  и  Кербиков  наблюдали  больного, их
прогнозы  не  соответствовали  лифшицким.  Психиатры  на  каждом
консилиуме  утверждали,  что  выздоровление  идет  нормально,  в
истории  болезни  они  всегда  отмечали  быстро  прогрессирующее
выздоровление.  Они не сомневались в нормальном мышлении Ландау,
они  знали  -  контузия мозга требует длительного выздоровления.
Контузию мозга лечит время. Исчисляющееся годами.
    В  палате Дау О.В.Кербиков. Он принес специальные снотворные
для Дау, из-за болей в животе Дау совсем потерял сон.
    -  Олег  Васильевич, я тоже не сплю. Общепринятые снотворные
на меня не действуют.
    -  Вы  чем-то  расстроены, - сказал он, посмотрев на меня. -
Нет, я просто не сплю.
    - Совсем?
    - Почти.
    -   Хорошо,  придите  ко  мне  с  утра  в  клинику  себе  за
снотворным.
    К  Олегу  Васильевичу  Кербикову я приходила не один раз. На
свой  черный  день, на всякий случай, насобирала целый маленький
флакончик, не израсходовав зря ни одной таблетки. Флакончик этот
тщательно спрятала.
    Случайно  узнала,  что  новый  главврач  Сергеев  -  друг  и
ставленник  Гращенкова. Так вот почему он развернул такую работу
по  выселению академика Ландау из занимаемого больничного люкса!
И  однажды  в  палате  Дау не оказалось, а дверь в туалет забита
досками.  Вышла в коридор, Дау идет очень печальный. "Понимаешь,
Коруша,  уборная  испортилась  в моей палате. Пошли в коридор, в
общую, а там занято".
    Рая тихонько мне сообщила: "Они нарочно забили туалет, хотят
выжить Льва Давидовича".
    Гвозди  оказались  мелкие. Как рычаг использовала палку Дау,
вошла, проверила: ванна и унитаз в порядке.
    - Дау, я исправила туалет.
    Медсестер  попросила сказать, что я открыла уборную. "А если
санузел  вправду  испортился,  я  мастеров  своих  из  института
привезу  исправлять.  Вот  так  и передайте главврачу Сергееву".
Туалет больше не портился.
    Но   в  декабре  Гращенков  собрал  расширенный  медицинский
консилиум  в  том самом конференц-зале, где только год назад так
торжественно  вручали  академику  Ландау  Нобелевскую  премию. А
сейчас  в  этом конференц-зале Гращенков захотел, чтобы именитые
московские медики, входящие в консилиум больного Ландау, помогли
ему  выбросить  Ландау  из  больницы.  На  консилиуме было много
медиков,  консилиум был очень авторитетный. Все медики сидели на
сцене,  за  обширным  столом  президиума. Гращенков торжественно
возвышался  на  кафедре.  Нейрохирурги отсутствовали. Мы с Дау и
медсестрами  сидели  в  первом  ряду.  Я  рядом с Дау. С трибуны
член-корреспондент АН СССР Гращенков начал свою речь:
    -  Я собрал расширенный консилиум по просьбе Капицы. На днях
Петр  Леонидович  вызвал  меня  к  себе  и сказал, что ему нужна
штатная  единица, которую занимает Ландау. Если консилиум найдет
нужным  выписать  Льва  Давидовича  из больницы, тогда его П. Л.
Капица не переведет на пенсию.
    Дау  мне  сказал:  "А Гращенков врет! Петр Леонидович не мог
так сказать!".
    Но  речь  Гращенкова  прервал  Кербиков. Он вскочил с места,
трахнул кулаком по столу и сказал:
    -  Товарищи!  Что  же это делается? Я-то думал, что Капица -
человек,  а он оказался подлецом! Да, да, подлецом! Когда ко мне
в   клинику   попадает  не  всемирно  известный  физик,  лауреат
Нобелевской премии, а просто рядовой сотрудник производства, мы,
психиатры,  в наших психиатрических лечебницах, передерживая все
сроки,  полностью убеждаемся, что наш больной не вернется больше
в  общество, тогда руководители предприятия приезжают хлопотать,
выискивают  лимиты,  говоря  -  человек  еще  жив,  давайте  еще
отсрочим, и мы отсрачиваем и делаем все возможное! Я как ведущий
психиатр  Ландау заявляю: он после таких травм очень быстро идет
к  полному  выздоровлению.  Я не могу разрешить Капице перевести
Ландау  на  пенсию!  Он  по  своему  состоянию должен быть еще в
клинике. Его выписывать еще рано, и вы, Николай Иванович, должны
знать,  есть  ссылки к статьям наших советских законов. Так вот,
если  уж  этот случай нельзя подвести под исключительные случаи,
тогда зачем же они записаны в наших закона?
    Он  еще  что-то говорил. Потом все врачи наперебой говорили,
что  прогресс  выздоровления  у  Ландау  очень высок. Все медики
поддерживали  Кербикова,  осуждая  Гращенкова.  В  конце  концов
Гращенков  запросил  "пардону".  Он-де  сам  считает, что Ландау
переводить на пенсию нельзя, а выписывать из больницы рано.
    Но  через  некоторое время я случайно узнала в больнице, что
Гращенков   собирается   делать   у   вице-президента   АН  СССР
Миллионщикова   в   Президиуме  доклад  о  состоянии  Ландау.  Я
специально  позвонила  Гращенкову домой и спросила, так ли это и
можно  ли  мне присутствовать на его докладе у Миллионщикова. Он
категорически отрицал. Мне были непонятны, меня очень пугали его
действия.  Но  что,  что я могла, я беспредельно верила в полное
выздоровление,  и тогда Дау сам всех поставит на место. Могла ли
я  тогда  действовать агрессивно? Нет. Агрессия мне не под силу!
Да  как  действовать  агрессивно?  Набить морду Гращенкову - это
бесполезно: ведь Женьку я била, не помогло!
    Я не могла спросить у Капицы, уполномочивал ли он Гращенкова
собирать консилиум. Мне было очевидно, Петр Леонидович не знал о
его  действиях.  Мне  казалось:  из-за  каких-то  личных, мелких
соображений  ему  надо кому-то доложить, что Ландау здоров и уже
дома.  На  всякий  случай  я съездила в Президиум АН СССР, очень
попросила  референта вице-президента АН СССР Миллионщикова: если
Гращенков  будет  делать  сообщение  Миллионщикову  о  состоянии
Ландау, пожалуйста, сообщите мне. Оставила свой номер телефона.
    В  начале  января  я  задерживалась у Дау, домой пришла в 22
часа. Только вошла в квартиру - зазвенел телефон. Не раздеваясь,
сняла  трубку. Референт Капицы П.Е.Рубинин мне сообщил: Капица и
Гращенков   находятся  в  институте  в  рабочем  кабинете  Петра
Леонидовича  и  очень  просят  меня зайти к ним. Вошла в кабинет
Капицы, Гращенков был, а Капицы не было. На его месте сидела его
жена Анна Алексеевна.
    Гращенков  юлил и уговаривал меня срочно взять мужа домой. Я
категорически  отказалась,  сказав, что возьму мужа домой только
весной.  Во  второй  половине января узнала, что Гращенков делал
доклад  в  Президиуме,  в  кабинете  Миллионщикова  о  состоянии
здоровья  Ландау. Пришла к референту, спросила: "Вчера Гращенков
делал доклад о состоянии Ландау. Вы забыли мне позвонить". Очень
симпатичная  девушка  сказала:  "Нет,  не  забыла,  но Гращенков
попросил   у   Миллионщикова  выставить  охрану,  чтобы  вас  не
пропускали".
    Ничего  не понимаю. Зачем секретничать?! А.В.Топчиев никогда
бы   так   не   поступил.   Почему   Топчиевы   не   бессмертны!
Следовательно,  вице-президент АН СССР Миллионщиков при закрытых
дверях  тайно  выслушивал сообщение Гращенкова. Неужели сплетня,
распущенная  по  Москве  Лившицем, дошла до Миллионщикова, и он,
занимая  такой  высокий пост, не проверил сам, а решил насильно,
незаконно  пользуясь  своей  властью,  заставить меня взять мужа
преждевременно из больницы. Ему, вероятно, и в голову не пришло,
что,  прежде  чем  принимать какое-то решение, он должен был сам
съездить к Ландау в больницу и спросить самого академика Ландау,
лауреата  Нобелевской  премии,  физика  мирового класса. Почему,
зачем  понадобилось  Гращенкову  при  закрытых  дверях, секретно
добиваться  согласия  у  него, вице-президента АН СССР, которому
президент АН СССР М.В.Келдыш доверил вести дела больного Ландау!
    Миллионщиков  дал  согласие  на  административное  выселение
Ландау  из  больницы.  В  январе 1964 года у больного еще не все
пальцы  на  больной  ноге  ожили. Он был по своему состоянию еще
клинический   больной.   Медицинский   консилиум   не   разрешил
Гращенкову  его  выписывать  из больницы. Гращенков взял на себя
незаконную  миссию,  а  Миллионщиков  вызвал управделами АН СССР
Г.Г.Чахмахчева,  дал  ему  приказ:  выдворить насильно Ландау из
больницы,  заставить  его  жену взять больного мужа из больницы,
хозяином   которой   был   Президиум   АН  СССР.  Этим  приказом
вице-президент  Миллионщиков  подписал смертный приговор Ландау.
Совершилась    чудовищная    несправедливость,   противозаконную
операцию провел в жизнь управделами АН СССР Чахмахчев.
    А Келдыш отказал мне в приеме.
    Когда  Дау  насильно  выписывали  из  больницы,  я бросилась
искать  встречи с Кентавром, но не тут-то было: в Институте меня
не  допустил к нему референт, П.Е.Рубинин, а дома мне преградила
путь  его  жена.  Они  говорили:  "Кора, Петр Леонидович знает о
Ландау  все.  Ему  ежедневно о состоянии Дау докладывает Евгений
Михайлович".  Ощутила  копыта  Кентавра. Вспомнила, что во время
вручения  Нобелевской  премии  в  больнице  Келдыш  обещал  свою
помощь.  Помчалась  в Президиум Академии наук СССР. С референтом
Келдыша была знакома.
    - Наташа, у меня "sos"! Президент обещал мне свою помощь.
    - Кора, но его нет, и не знаю, будет ли он сегодня.
    -   Наташа,   у   меня  безвыходное  положение.  По  приказу
Миллионщикова  Чахмахчев  хочет  выбросить  Ландау  из больницы.
Просто  по  интригам Лившица, Гращенкова, Егорова, даже несмотря
на   то,   что  последний  медицинский  консилиум  категорически
запретил  это  делать.  Настоящие медики-клиницисты говорят, что
после  таких  страшных  травм,  если  человек  остался жить, ему
необходимо,   как  минимум,  трехлетнее  пребывание  в  клинике.
Поймите,  Наташа, мне спешить некуда. Я вот сяду на этот золотой
стульчик у двери кабинета и буду ждать.
    Наташа  отвечала  на  звонки и часто заходила в кабинет. Два
часа  я  просидела  на  стуле.  Вдруг Наташа, выйдя из кабинета,
решительно  подошла ко мне и сказал: "Кора, вы, вероятно, устали
сидеть.  Давайте  пройдемся  по  вестибюлю".  Выйдя  со  мной из
приемной  президента, она, смеясь, доверительно сказала: "Что вы
сделали с президентом, ведь он залез под стол и дрожит. Поймите,
он  никогда  не  примет  самостоятельного решения насчет Ландау.
Уходите, прошу вас, ведь ему надо ехать в Кремль".
    Президент не имел чести сдержать свое слово!!!
    Когда  Чахмахчев  работал  под  началом  Топчиева,  он делал
справедливые дела, и я считала его очень хорошим человеком. Но у
Миллионщикова   он   превратился   из   человек