7) Барвенково-Лозовская наступательная операция 18-31 января 1942 года.
   (8) 6-й кавалерийский корпус (командовал генерал-майор БЫЧКОВСКИЙ А.Ф.).
   (9) Генерал-майор ГРЕЧКО А.А. командовал  в  январе-апреле  1942  г.  5-м
кавалерийским корпусом.
   (10) 1-й кавалерийский корпус (командовал генерал-майор ПАРХОМЕНКО Ф.А.).
   (11) Там действовали несколько (количество менялось) танковых бригад.
   (12) Перед впадением в Северский Донец там сливаются реки Сухой  Торец  и
Казенный Торец.
   (13) Командовавший 9-й армией генерал-майор ХАРИТОНОВ Ф.М.  умер  28  мая
1943 года.
   (14) Генерал-лейтенант ГОРОДНЯНСКИЙ A.M., генерал-лейтенант ПОД-ЛАС К.П.
   (15) Генерал-майор БОБКИН Л.В.
   (16) Член РКП(б) с 1921 г. генерал-лейтенант ГУРОВ  К.А.  являлся  членом
Военного совета Юго-Западного фронта с января 1942 г., а  умер  25  сентября
1943 года. А в 62-й армии (командующий ЧУЙКОВ В.И.) он был  членом  Военного
совета с июля 1942 года.
   (17) Дивизионный  комиссар  БОКОВ  Ф.Е.,  являвшийся  военным  комиссаром
Генерального штаба с августа 1941 года.
   (18) ШТЕМЕНКО  С.М,  был  тогда  заместителем  начальника  направления  в
Оперативном управлении Генштаба.
   (19) Генерал-лейтенант ШТЕВНЕВ А.Д.
   (20) Хрущев поправляет тут Сталина,  который  случайно,  либо  намеренно,
связал воедино разные события. В окружение попала в августе-сентябре  1914г.
2-я армия  (командовал  генерал  от  кавалерии  САМСОНОВ  А.В.).  1-я  армия
(командовал генерал от кавалерии фон Ренненкампф П.К.) не помогла ей.  Затем
Ренненкампф во время Лодзинской операции (октябрь-ноябрь 1914 г.) не  закрыл
отход попавшей в мешок немецкой ударной группе войск (ею командовал  генерал
Шеффер Р.), после чего был отстранен от командования и  уволен  в  отставку.
Арестован же и судим он был советскими органами власти и  расстрелян  (а  не
повешен) в 1919 г. в Таганроге. Хрущев  как  раз  в  те  годы  участвовал  в
освобождении Таганрога от белых, поэтому мог помнить описание всех перипетий
событий 1914 г. по сообщавшим тогда о деле Ренненкампфа местным газетам. Что
касается жандармского офицера МЯСОЕДОВА С.Н.,  изобличенного  как  пособника
германских шпионов в 1915 г., то он был близок к жене  российского  военного
министра  СУХОМЛИНОВА  В.А.,  завербованной  германо-австрийской  разведкой.
Именно Мясоедов и другие "стрелочники" по делу  о  министре  были  осуждены.
СУХОМЛИНОВ же, арестованный лишь в 1916 г., был судим в сентябре 1917 г.,  а
в 1918 г. немецкая агентура помогла ему бежать в Германию.
   (21) КИРИЧЕНКО А.И.
   (22) Генерал-майор ГОРДОВ В.Н.
   (23) Генерал-майор артиллерии МОСКАЛЕНКО К.С. командовал  этой  армией  в
марте-июле 1942 г.
   (24) Заместитель командующего войсками  Сталинградского  военного  округа
генерал-майор ТОЛБУХИН Ф.И., которому было поручено отвечать за  укрепленный
район.
   (25) 64-й армией в  июле-августе  1942  г.  командовал  генерал-лейтенант
ЧУЙКОВ В.И.; 62-й армией в те же месяцы - генерал-майор КОЛПАКЧИ В.Я.
   (26) 38-я мехбригада.
   (27) ЕРЕМЕНКО А.И., упомянутый Сталиным, находился тогда в резерве Ставки
ВГК. ВЛАСОВ А.А., в ту пору командовал  на  Волховском  фронте  2-й  ударной
армией, которую не сумел вывести из окружения  при  осуществлении  Любанской
операции, задуманной для прорыва к блокированному Ленинграду, после чего  он
совершил летом 1942 г. измену.
   (28) МАМОНОВ Ф.А. 1-м секретарем  Астраханского  обкома  КПСС  он  был  в
1950-1954 годах.
   (29) Генерал-лейтенант ЗАХАРОВ Г.Ф. Хрущев называет его по  имени,  чтобы
не спутали с ЗАХАРОВЫМ М.В.,  в  то  время  начальником  штаба  Калининского
фронта.
   (30) Генерал-лейтенант ГОРДОВ В.Н.  командовал  войсками  Сталинградского
фронта в июле-августе 1942 года.
   (31) БОДИН П.И. погиб в бою у г. Орджоникидзе (Владикавказ) 2 ноября 1942
года.
   (32) КУЛИК Г.И. числился в те  недели  "в  распоряжении  наркома  обороны
СССР", то есть Сталина.
   (33) Это, второе оставление Ростова нашими  войсками  произошло  24  июля
1942 года.
   (34) Генерал-майор ЛОПАТИН А.И. командовал 62-й армией в  августе-октябре
1942 года.
   (35) То есть ЛОПАТИН А.И.
   (36) Генерал-полковник ЕРЕМЕНКО А.И. командовал войсками  Сталинградского
фронта в августе-декабре 1942 года.



   У РУИН СТАЛИНГРАДА

   Противник сосредоточил свои усилия в  направлении  Калача-Сталинградского
(1). На наших реках, текущих к югу, правый  берег  господствует  над  левым.
Если противник подойдет к Дону и займет его правый, высокий берег, то сможет
создать благоприятные условия для форсирования  реки:  он  сумеет  подавлять
оборону на большую глубину артиллерийским  и  пулеметным  огнем  и  под  его
прикрытием форсировать Дон или здесь, у  Калача,  или  в  другом  месте.  Мы
делали все, что только  было  в  наших  силах,  чтобы  не  допустить  этого.
Сталинградский тракторный завод оказывал нам очень большую  помощь  ремонтом
поврежденных в бою танков. Мы, опираясь на эту помощь, собрали все  подбитые
и изношенные боевые машины, которые у нас были,  стащили  их  на  тракторный
завод и мобилизовали рабочих на ремонт.
   Я говорю: мобилизовали. Можно понимать так, будто мы  приложили  какие-то
усилия, чтобы как-то заставить рабочих и  инженеров  приступить  к  ремонту.
Ничего этого не было. Рабочие, инженеры, служащие,  все  жители  Сталинграда
отдавали фронту все, что могли. И как только мы сказали,  что  обращаемся  с
такой просьбой, сейчас же рабочие  и  инженеры,  взявшись  за  дело,  начали
ремонтировать танки. Таких танков набралось немало. Из них мы потом  создали
материальную часть для танковой армии и назвали ее 1-й танковой  армией.  Не
знаю сейчас точно, сколько имелось  в  ней  танков  и  какой  системы.  Т-34
числились единицами. Основную часть машин составляли устаревшей  конструкции
танки, которые  и  по  вооружению,  и  по  броне  не  находились  на  уровне
требований, стоявших перед танковыми войсками. Слабы  были  эти  танки.  Но,
все-таки, это танк! Все-таки, это броня, а не человеческая кожа. Поэтому  мы
возлагали большие надежды на эту танковую армию.
   Помню нашу радость, когда  мы  закончили  ремонт  и  организовали  армию.
Командующим этой армией назначили генерала Москаленко (2). Он стал первым из
командующих танковыми армиями в СССР. Мы  вывели  его  армию  в  направлении
Калача. Перейдя Дон, она вышла на его правый берег, с тем  чтобы  преградить
путь противнику, который рвался к Калачу. Должен  сейчас  признать,  что  мы
тогда несколько переоценили  надежды,  которые  возлагали  на  эту  танковую
армию.  Когда  она  переправилась  через   Дон,   мы   вздохнули   несколько
посвободнее, поскольку считали, что она не  позволит  противнику  подойти  с
ходу к Дону.
   Мы с командующим войсками фронта Гордовым перенесли  фронтовой  командный
пункт под самый Калач, в какой-то хутор на левом  берегу  Дона.  Заняли  там
домик буквально у самого берега реки, второй с краю в западной части хутора.
Заняли его потому, что все время летали немецкие бомбардировщики  и  бомбили
наши позиции. Там стояла батарея, которая прикрывала переправу и  привлекала
внимание бомбардировщиков. Они всегда разворачивались  в  воздухе  над  этим
хутором, как раз над нашим домиком. А мы  надеялись  на  то,  что  противник
никогда не подумает, что именно в этом месте находятся командующий  войсками
и член Военного совета фронта. Здесь же был расположен пункт связи. Все  это
было замаскировано, а жили мы в домике.
   Был и такой случай. Приехал к нам на  фронт  Василевский  (3),  начальник
Генерального штаба. Поговорили, он познакомился с обстановкой. Пришло  время
ночного отдыха. Мы с ним расположились  на  сене.  Постлали  его,  а  сверху
положили жерди: прикрылись, одним словом, и от росы, и от солнца.  Долго  не
могли уснуть. Только задремали, как я услышал шум. Проснулся и  Василевский.
Оказалось, приехал Москаленко. Приехал очень нервный и возбужденный. Говорю:
"В чем дело?". Москаленко вообще человек легко возбудимый. Это  я  знал.  Но
тут он был особенно не в себе, ругал танкистов: "Такие они сякие,  не  хотят
воевать. Я револьвером угрожаю, заставляю их продвигаться  вперед".  Я  ему:
"Вы успокойтесь прежде всего". А он опять начал волноваться, не может  никак
себя сдержать. "Да в чем же дело?". Отвечает: "Вот  столько-то  потеряли  мы
танков и так-то вот ведут себя танкисты".  Очень  неодобрительно  он  о  них
отзывался. Да, несдержанный был человек по характеру.  Но  я  ценил  его  за
беспредельную  преданность  Родине  и  безграничную  храбрость.  И  тогда  я
предложил Василевскому: "Давайте поедем и посмотрим танковую армию".
   Ночь была лунная. Знаете, как бывает на юге? Хоть газеты читай при  луне.
Сели мы на машину и поехали. Ехать нужно было обязательно через  Калач,  ибо
там была переправа. Мы быстро поднялись  в  гору,  так  как  я  считал,  что
танковая армия находится западнее Калача, оказалось же,  что  она  отошла  к
берегу Дона. Ехали мы при луне без фар. Было тихо, никакой перестрелки.  Как
бы мирная, спокойная украинская ночь, воспетая великим Гоголем. Вышли мы  из
машины, смотрим. Москаленко подвел  нас  поближе:  "Вот,  -  говорит,  -  мы
танками раздавили пушку". Действительно, пушка противника выведена из строя,
тут же лежит перебитый обслуживающий персонал - артиллеристы. Одним  словом,
танки уже поработали. Всюду разбросаны немецкие  мины  -  противотанковые  и
противопехотные. То есть  мы  увидели,  что  противник  подтянул  сюда  даже
саперов. Одним словом, подготовился к форсированию Дона.
   Но наша танковая армия быстро была  выведена  из  строя.  Что  могли,  мы
оттаскивали в промоины у  берега  Дона.  Промоины,  как  правило,  зарастают
кустарником.  Поэтому  создавались  благоприятные  условия  для  маскировки,
укрытия подбитых танков. Решили мы танки тут же и ремонтировать.  Не  тащить
же их в Сталинград. Лучше ремонтировать на месте. Тем более  что  завод  был
близко.  Рабочие  приехали  сюда  сразу  с  инструментами,  расположились  в
прибрежных расщелинах и начали ремонт. Члену Военного  совета  Кириченко  мы
поручили, чтобы он все время оставался с рабочими и помогал им  организовать
ремонт.
   Противник быстро нащупал нас. С воздуха было видно все-таки, и маскировка
оказалась недостаточной. Это ведь не лес был,  а  кустарник.  Враг  принялся
бомбить и очень досаждал нам упорной бомбежкой. Мы несли потери и в людях, и
в танках. Враг, конечно, считал, что там находились не только ремонтируемые,
а  и  замаскированные  целые  боевые   машины.   Кое-что   все-таки   сумели
отремонтировать,  но  танковая  армия  уже   для   сил   фронта   не   имела
первоначального значения. Возможностей у нее теперь не  было,  она  потеряла
большую часть своего состава. Кроме того, танки были  старые,  с  изношенным
ресурсом. Одним словом, остались мы практически без танков.
   Враг же вплотную подошел к Дону. Хотя  на  правом  берегу  мы  еще  имели
войска, но противник уже  стрелял  по  нашему  аэродрому  на  левом  берегу.
Невдалеке  от  нас  мы  расположили  аэродром  для  самолетов   связи.   Там
базировались У-2. Врагу это было видно с высокого берега, и он  стрелял  как
раз через наш домик. Мы уже привыкли к артогню и к  непрерывной  бомбежке  с
воздуха батарейного прикрытия переправы. Батарея стояла там мелкого калибра,
по-моему, 37-мм пушки. Но однажды мы чуть  не  пострадали.  Когда  противник
сделал очередной налет, нас предупредили, что два самолета  летят  прямо  на
наш домик. С земли всегда кажется, что именно на тебя летит  самолет  и  как
раз в тебя стреляет пушка.
   Зная это, мы с командующим спокойно продолжали  свою  беседу  на  крыльце
дома. Там у нас был столик. Вдруг нам крикнул Божко из охраны, что  самолеты
сбросили на нас бомбы, мы соскочили с  крылечка  и  легли,  раздался  взрыв.
Божко сообщил, что разбита наша машина, ранен шофер Журавлев.  Я  подошел  к
автомобилям.  Шоферы  в  ту  пору  как  раз  завтракали,  было   еще   утро.
Замаскированные машины стояли в вишневом саду. Видимо, противник заметил  их
и  сбросил  бомбы.  Нам  повезло,  что  домик  остался  невредим.  Пострадал
Журавлев: его сильно посекло. Когда противник сбросил бомбы, шоферы и охрана
прижались к земле, взрыв конусовидным  веером  раскидал  осколки  и  зацепил
Журавлева. Машину тоже очень сильно побило. А  больше  никто  не  пострадал.
Живучесть же соседней батареи была удивительной. Сколько раз на нее налетали
немцы, все перемешалось с пылью после бомбежки,  а  батарея  живет  и  ведет
огонь! Ее бойцы очень упорно несли свою тяжелую ратную службу.
   Я уже говорил раньше о том, что к нам прибыл  Еременко,  и  ему  выделили
какой-то участок в составе фронта. Но  так  продолжалось  недолго.  Позвонил
Сталин  и  сказал,  что  решили   назначить   новым   командующим   войсками
Сталинградского фронта именно Еременко, а Гордова - его заместителем.  Таким
образом, Еременко вступил в командование (4), а Гордов сдал  командование  и
приступил к исполнению новых обязанностей. Положение под Сталинградом в  это
время  ухудшалось.  Противник  имел  превосходство  в  силах  и   настойчиво
стремился, форсировав Дон, прорваться к Волге. Нами же делалось  все,  чтобы
использовать такую  сильную  преграду,  какой  являлся  Дон.  Но  при  явном
превосходстве  в  артиллерии  и  особенно  в  авиации  форсировать  Дон   не
представляло для  противника  особенно  большой  трудности.  Завязались  бои
непосредственно на подступах к  Сталинграду  и  южнее  города.  Упорные  бои
длились днем и ночью.
   Должен   сказать,   что   новый   командующий    нравился    мне    своей
распорядительностью и, я бы сказал, военной четкостью в управлении войсками.
Я поддерживал Еременко. Хотя я неплохо относился к Гордову, но  считал,  что
Еременко, безусловно, как военный руководитель и  как  командир  стоял  выше
Гордова. Мы с Еременко использовали далее Гордова для направления  на  особо
опасные участки, с теми чтобы он там помогал командирам оказывать противнику
более упорное сопротивление. И Гордов делал все, что мог.  Я  не  чувствовал
особого его недовольства. Или же он  просто  умел  подавлять  в  себе  такое
чувство после того, как был смещен с поста командующего.
   Но в скором времени Гордов вышел из строя, был ранен. Когда мне  доложили
обстоятельства его ранения, меня они обеспокоили. Я был удивлен, как  Гордов
оказался в такой ситуации, которая кончилась его ранением и  вывозом  его  с
места поражения случайными связистами, оказавшимися там в то время. Если  бы
их не оказалось, то он попал бы в плен. Я  не  хотел  допустить  мысли,  что
здесь имели место какие-то преднамеренные действия со стороны Гордова. Но, с
другой стороны, обстановка, при которой  он  оказался  там,  была  для  меня
необъяснимой. Не мог же не понимать сам  Гордов,  какой  опасности  он  себя
подвергал.
   А произошло, как мне потом доложили, следующее. На том направлении,  куда
мы с Еременко его послали, шли очень тяжелые бои. Когда  он  был  ранен,  на
этом участке наших войск почти не было.  Отходили  один  или  два  танка,  и
танкисты его предупредили, что наших войск там уже нет. Он не обратил на это
внимания и продолжал оставаться со своим адъютантом на возвышенности.  Потом
налетел самолет противника и сбросил бомбу. Этой  бомбой  Гордова  ранило  и
контузило, он стал беспомощным. Безусловно, противник  схватил  бы  его.  Но
отходила также повозка наших связистов, которые сматывали телефонный провод,
и наткнулась на генерала. Его погрузили на повозку  и  вывезли  с  переднего
края. Сейчас же Гордова поместили в госпиталь, а госпиталь  быстро  направил
его в Куйбышев, где находилась его семья. Там он и лечился, а потом вернулся
на фронт, но на Сталинградский уже не попал (5). Я с  ним  вновь  встретился
уже, по-моему, в 1944 г., когда  он  командовал,  кажется,  3-й  Гвардейской
армией и вышел с ней на границу с Польшей.  Он  хорошо  повоевал  и  успешно
закончил войну. Погиб же  он  уже  после  окончания  войны,  в  1951  г.,  в
результате сталинского произвола: был арестован и казнен.
   Такой вот неприятный произошел в  1942  г.  случай  с  Гордовым.  У  меня
осталась о нем память, как о генерале двойственного характера. Я очень ценил
его за оперативность, неутомимость, пренебрежение опасностью.  Буквально  на
грани безрассудства он рисковал своей жизнью там, где этого  не  требовалось
от командующего, - вертелся под бомбами или под снарядами. Несколько  раз  я
наблюдал, как он, сняв фуражку, расхаживает себе под пулями. Однажды, помню,
поехали  мы  с  ним  к  Шумилову.  Вели  бои  части   его   64-й   армии   и
механизированный корпус Танасчишина (6). Очень храбрым  человеком  был  этот
Танасчишин. И я видел, как Гордов вел себя равным образом в такой же тяжелой
обстановке, и сожалею о незаслуженном конце этого человека, который всю свою
жизнь, все свои знания отдал Родине, отдал Красной Армии. Он все  отдал  для
Победы, а когда борьба с врагом  завершилась  нашей  полной  победой  -  был
арестован и казнен по распоряжению Сталина!
   Чтобы далее не  возвращаться  к  этому  вопросу,  скажу,  что  стало  мне
известно о причине его казни. Я узнал об этом из разговора Сталина с Берией.
Гордое и бывший Маршал Советского Союза Кулик (в то время он был  генералом,
его в войну разжаловали и сняли с него звание маршала)  приехали  в  Москву.
Они служили где-то  за  пределами  Москвы.  Они  расположились,  кажется,  в
гостинице "Москва". Подвыпили (и тот, и другой не прочь были изрядно выпить.
Особенно здорово пил Кулик. Гордов тоже пил, но мне  казалось,  что  он  был
менее привязан к выпивке). Так как они были в опале у Сталина, а  война  уже
кончилась, то они были, видимо, очень недовольны и  возбуждены.  Напились  и
повели разговор о том, как война проходила  и  как  она  кончилась.  Видимо,
анализировали, почему вначале наша армия  отступала.  Протягивали  при  этом
Сталина.
   Я запомнил из разговора между Сталиным и Берией такие слова Кулика: "Рыба
начинает вонять с головы". Ясно, что голова - это Сталин.  Сталин,  конечно,
не мог терпеть людей, которые так выражались. А стало это известно по  очень
простой причине: за ними наблюдали и их везде  преследовали  подслушиванием.
Когда они приехали  в  Москву,  то  их  поселили  в  номерах,  которые  были
оборудованы техникой подслушивания. Поэтому весь их  разговор  тут  же  стал
известен, и о нем доложили Сталину, что и погубило этих людей. Я считаю, что
это было бесчестно со стороны Сталина. Сталин, наверное, сам себя готов  был
подслушивать, не говоря уж о тех, кому он начинал не доверять (7).
   Они были честными, преданными Советской  власти  людьми.  Я  оценивал  их
по-разному: очень плохо  расценивал  командирские  достоинства  Кулика  и  с
уважением относился к Гордову. Считал, что он  обладал  хорошими  качествами
командира. Это он доказал на деле и  в  Сталинграде,  и  после  Сталинграда,
когда командовал армиями. Каждый человек имеет недостатки. Кулик,  при  всех
его командирских недостатках, был честным человеком. Он всю свою жизнь отдал
Красной Армии, служил  ей  так,  как  позволяли  его  силы,  его  умственные
способности. Перед войной Сталин его переоценивал как артиллериста и поручил
ему  вопросы  артиллерийского  обеспечения  всей  Красной  Армии.  Это  было
неправильно. Кулик не был способен на это. Сам Сталин несет  ответственность
за то, что доверил этому человеку пост, который был ему не по плечу. Но  уже
после войны  казнить  его?  Это  было  и  жестоко,  и  несправедливо.  Здесь
проявилось злоупотребление властью. Раз Сталин у власти, может все  сделать,
это и делал: и казнил, и миловал.
   Возвращаюсь к тому,  о  чем  говорил...  Сталинград.  Август  1942  года.
Противник  продолжает  атаки  против  наших  войск.  Они  оказывают  упорное
сопротивление. Нашего бегства  либо  отступления,  граничащего  с  бегством,
которые характеризовали положение в 1941 г., не было уже и