сидел я (как
всегда,  я секретарствовал на пленуме ЦК).  Члены ЦК сидели на стульях
рядами,  лицом  к  эстраде.  Троцкий  сидел  в  третьем  ряду  у  края
серединного прохода,  около него Пятаков и Радек. Сталин сел справа на
борт эстрады лицом к окну и эстраде,  так что члены ЦК его лицо видеть
не могли, но я его все время мог очень хорошо наблюдать.
     Каменев открыл заседание и прочитал ленинское письмо.  Воцарилась
тишина.  Лицо Сталина стало мрачным и  напряженным.  Согласно  заранее
выработанному сценарию, слово сейчас же взял Зиновьев.
     "Товарищи, вы все знаете,  что  посмертная  воля  Ильича,  каждое
слово  Ильича для нас закон.  Не раз мы клялись исполнить то,  что нам
завещал Ильич.  И вы прекрасно знаете,  что эту клятву мы выполним. Но
есть один пункт, по которому мы счастливы констатировать, что опасения
Ильича не оправдались.  Все мы были свидетелями нашей общей  работы  в
течение  последних  месяцев,  и,  как и я,  вы могли с удовлетворением
видеть,  что то,  чего опасался Ильич,  не произошло. Я говорю о нашем
генеральном  секретаре  и  об  опасностях раскола в ЦК" (передаю смысл
речи).
     Конечно, это была неправда.  Члены ЦК прекрасно знали, что раскол
в ЦК налицо.  Все  молчали.  Зиновьев  предложил  переизбрать  Сталина
Генеральным секретарем.  Троцкий тоже молчал,  но изображал энергичной
мимикой свое крайнее презрение ко всей этой комедии.
     Каменев со  своей  стороны  убеждал  членов  ЦК  оставить Сталина
Генеральным секретарем.  Сталин по-прежнему смотрел в окно со  сжатыми
челюстями и напряженным лицом. Решалась его судьба.
     Так как  все  молчали,  то  Каменев   предложил   решить   вопрос
голосованием.  Кто за то,  чтобы оставить товарища Сталина Генеральным
секретарем  ЦК?  Кто  против?  Кто  воздержался?  Голосовали   простым
поднятием  рук.  Я  ходил  по рядам и считал голоса,  сообщая Каменеву
только общий результат.  Большинство голосовало за оставление Сталина,
против  - небольшая группа Троцкого,  но было несколько воздержавшихся
(занятый подсчетом рук,  я даже не заметил,  кто именно; очень об этом
жалею).
     Зиновьев и Каменев выиграли (если б они  знали,  что  им  удалось
обеспечить пулю в собственный затылок!).
     Через полтора года,  когда Сталин отстранил Зиновьева и  Каменева
от  власти,  Зиновьев,  напоминая  это  заседание  Пленума и как ему и
Каменеву удалось спасти Сталина от падения в политическое  небытие,  с
горечью  сказал:  "Знает ли товарищ Сталин,  что такое благодарность?"
Товарищ Сталин вынул трубку изо рта и  ответил:  "Ну,  как  же,  знаю,
очень хорошо знаю, это такая собачья болезнь".
     Сталин остался Генеральным секретарем.  Пленум, кроме того, решил
ленинское завещание на съезде не оглашать и текст его делегатам съезда
не сообщать,  а поручить руководителям делегаций съезда  ознакомить  с
ним делегатов внутри рамок каждой делегации. Это постановление Пленума
было  средактировано  нарочито   неясно,   так   что   это   позволило
руководителям  делегаций просто рассказать делегатам о сути ленинского
письма и решениях Пленума,  без того,  чтобы  они  могли  как  следует
ознакомиться с ленинским текстом.
     История коммунистической власти в России так полна лжи и  всякого
рода  фальсификаций,  что  уже  совсем  лишнее,  когда более или менее
добросовестные  свидетели  (и  участники)   событий,   ошибаясь,   еще
запутывают истину былого.  В частности, история ленинского завещания и
так  чрезвычайно  запутана.  Между  тем  Троцкий,   вообще   свидетель
достоверный относительно имевших место фактов и дат,  со своей стороны
совершает грубую ошибку в описании истории завещания.
     В своей  книге  о Сталине,  написанной Троцким в последние месяцы
его жизни,  Троцкий (французский текст книги,  страницы  514  -  515),
описав  заседание  Пленума  ЦК,  на котором было оглашено "завещание",
продолжает:  "На самом деле завещанию не только  не  удалось  положить
конец  внутренней  борьбе,  чего хотел Ленин,  оно ее в высшей степени
усилило.  Сталин не мог больше сомневаться,  что возвращение Ленина  к
деятельности означало бы политическую смерть генерального секретаря".
     Из этих строк можно только заключить,  что  Ленин  был  еще  жив,
когда произошло оглашение завещания. А так как завещание было оглашено
на предсъездовском пленуме,  то,  значит,  речь идет о пленуме  ЦК  15
апреля  1923  года  и  о XII съезде,  состоявшемся 17 - 25 апреля 1923
года.  Между тем,  это грубая  ошибка.  Завещание  было  прочитано  на
предсъездовском  экстренном  пленуме  21  мая  1924  года  (XIII съезд
происходил 22 - 31 мая 1924 года),  то есть через четыре месяца  после
смерти  Ленина.  Что  ошибается  Троцкий,  а не я,  легко заключить из
следующего:  описывая пленум и оглашение завещания,  Троцкий там же, в
книге,  ссылается  на.  меня как на свидетеля и приводит мое описание:
"Бажанов,  другой   бывший   секретарь   Сталина,   описал   заседание
Центрального   Комитета,   на   котором   Каменев   прочел  завещание:
"Чрезвычайная неловкость парализовала присутствующих. Сталин, сидевший
на   ступеньке   эстрады,   чувствовал  себя  маленьким  и  жалким.  Я
внимательно смотрел на него"...  и т. д." Из этих текстов - Троцкого и
моего,   который   цитирует   Троцкий,   ясно,   что  и  Троцкий  и  я
присутствовали на этом пленуме,  я - как  секретарь  заседания.  Но  я
действительно  присутствовал  на  пленуме  ЦК 21 мая 1924 года - в это
время я был  секретарем  Политбюро.  И  я  не  мог  присутствовать  на
апрельском пленуме ЦК 1923 года - в это время секретарем Политбюро еще
не был.  Следовательно,  не подлежит никакому сомнению,  что оглашение
завещания  произошло  на  пленуме  ЦК  21 мая 1924 года,  после смерти
Ленина, и Троцкий ошибается.
     На съезде   Зиновьев   прочел  политический  отчет  ЦК.  В  самые
последние дни перед съездом  он  просил  меня  сделать  анализ  работы
Политбюро  за  истекший год,  чтобы он мог использовать его для своего
доклада.  Я это проделал,  разнеся тысячи постановлений  Политбюро  по
разным  категориям  и  приведя все это к некоторым выводам (но все это
было очень условно и относительно).  Зиновьев  мою  работу  в  докладе
использовал, но тут же в докладе три раза привел мою фамилию, ссылаясь
на меня и благодаря за проделанную мной работу.  У этого была  скрытая
цель, которую я хорошо понимал.
     Я достигал какого-то очень высокого пункта в своей карьере. Я уже
говорил,  что в первые дни моей работы со Сталиным я все время ходил к
нему за директивами.  Вскоре я убедился,  что  делать  это  совершенно
незачем  -  все  это  его  не  интересовало.  "А как вы думаете,  надо
сделать?  Так? Ага, ну, так и делайте". Я очень быстро к этому привык,
видел,  что можно прекрасно обойтись без того, чтоб его зря тревожить,
и  начал  проявлять  всяческую  инициативу.  Но  дело   в   том,   что
руководители  ведомств  - все члены правительства - были вынуждены все
время обращаться к  Сталину  или  в  Политбюро  в  порядке  постановки
вопросов,  их  согласования  и т.  д.  Они скоро привыкли к тому,  что
обращаться  к  Сталину   лично   -   безнадежно.   Сталина   все   эти
государственные  дела  не  интересовали,  он  в  них не так уж много и
понимал,  ими не занимался и ничего,  кроме чисто формальных  ответов,
давать не мог. Если его спрашивали о ходе решения какой-либо проблемы,
он равнодушно отвечал:  "Ну,  что  ж,  внесите  вопрос  -  обсудим  на
Политбюро".
     Начав вести контроль за исполнением постановлений Политбюро и все
время  находясь  в  контакте  (через  знаменитую  "вертушку") со всеми
руководителями ведомств по их проблемам,  я очень быстро приучил их  к
тому, что есть секретарь Политбюро, который в курсе всех их дел, и что
гораздо лучше обращаться к нему,  потому что у него можно  получить  и
сведения,  в  каком  положении тот или иной вопрос,  и каковы мнения и
тенденции по этому вопросу в Политбюро,  и что по этому вопросу  лучше
сделать.  Я  постепенно  дошел до того,  что в сущности делал то,  что
должен был делать  Сталин,  -  указывал  руководителям  ведомств,  что
вопрос недостаточно согласован с другими ведомствами, что, вместо тоге
чтобы его зря вносить на  Политбюро,  надо  сначала  сделать  то-то  и
то-то,  другими  словами,  давал  дельные советы,  сберегавшие время и
работу,  и  не  только  по  форме,  но  и  по  сути  движения   всяких
государственных дел. Ко мне обращались все чаще и чаще. В конце концов
я увидел,  что я явно превышаю свои полномочия  и  делаю  то,  что  по
существу  должен  был  бы делать генсек ЦК.  Тогда я пошел к Сталину и
сказал ему,  что, кажется, зашел слишком далеко, слишком много на себя
беру и выполняю,  в сущности,  его работу.  Сталин на это мне ответил,
что институт помощников секретарей ЦК именно для того и был создан  по
мысли  Ленина,  чтобы  разгрузить секретарей ЦК от второстепенных дел,
чтобы они могли сосредоточить свою работу на главном.  Я возразил, что
в том-то и дело,  что я занимаюсь совсем не второстепенными вопросами,
а важнейшими (конечно, я понимал, что для Сталина государственные дела
вовсе  не  являются  важнейшими;  самое важное для него была борьба за
власть,  интриги и подслушивание разговоров соперников и противников).
Сталин мне ответил: "Очень хорошо делаете, продолжайте".
     В результате всего этого моя  карьера  стала  принимать  какие-то
странные размеры (не надо забывать, что мне было всего двадцать четыре
года).  Венцом  всего  было  то,  что  Зиновьев  и  Каменев  вспомнили
инициативу Ленина:  "Мы,  товарищи,  пятидесятилетние,  вы,  товарищи,
сорокалетние,  нам надо готовить смену руководства:  тридцатилетних  и
двадцатилетних".   В  свое  время  были  выбраны  два  тридцатилетних:
Каганович и Михайлов (я об этом уже говорил).  Теперь решили, что пора
выбрать  двух "двадцатилетних".  Этими двумя оказались Лазарь Шацкин и
я.  Нам,  конечно,  ничего не было официально  сказано,  но  благодаря
доброжелательной  информации  зиновьевских  секретарей,  об этом узнал
Шацкин,  а от каменевских секретарей Музыки и Бабахана узнал и я.  То,
что  Зиновьев  три  раза  назвал  мою фамилию в важнейшем политическом
документе года - политическом отчете ЦК на съезде, - приобретало новый
смысл.
     Шацкин и я,  мы постарались ближе познакомиться  друг  с  другом.
Шацкин  был  очень  умный,  культурный  и способный юноша из еврейской
крайне буржуазной семьи. Это он придумал комсомол и был его создателем
и  организатором.  Сначала  он был первым секретарем ЦК комсомола,  но
потом,  копируя  Ленина,  который  официально  не  возглавлял  партию,
Шацкин,  скрываясь  за  кулисами  руководства  комсомола,  ряд  лет им
бессменно руководил со своим лейтенантом Тархановым.  Шацкин входил  в
бюро ЦК КСМ, а формально во главе комсомола были секретари ЦК, которых
Шацкин подбирал из комсомольцев не очень блестящих.  Сейчас (1924 год)
Шацкин  по  годам  из  комсомола  уже вышел и пошел учиться в Институт
Красной профессуры.  В годы ежовской  чистки  (1937  -  1938)  он  был
расстрелян; перед расстрелом работал в Коминтерне.
     Вся эта  моя  блестящая   карьера,   вместо   того   чтобы   меня
удовлетворять, приводила меня в большое затруднение. Дело в том, что я
в этот год работы в Политбюро  пережил  большую,  быструю  и  глубокую
эволюцию,  в которой уже доходил до конца,  - из коммуниста становился
убежденным противником коммунизма.
     Коммунистическая революция   представляет  гигантский  переворот.
Классы  имущие  и  правящие  лишаются  власти  и  изгоняются,  у   них
отбираются    огромные   богатства,   они   подвергаются   физическому
истреблению. Вся экономика страны переходит в новые руки. Для чего все
это делается?
     Когда мне было девятнадцать лет и я  вступал  в  коммунистическую
партию,  для  меня,  как и для десятков тысяч таких же идеалистических
юнцов, не было никакого сомнения: это делается для блага народа. Иначе
и  быть  не  могло.  Допустить,  что  какая-то группа профессиональных
революционеров проходит через это море жертв и крови для  того,  чтобы
захватить  все  богатства  страны,  пользоваться  ими  и  пользоваться
властью,  и что это и есть цель социальной революции, - такая идея нам
представлялась кощунственной.  Для социальной революции, которая ведет
к благу народа,  мы  готовы  были  рисковать  жизнью  и,  если  нужно,
жертвовать ею.
     Правда, во  время  всех  этих  колоссальных  сдвигов,  к  которым
привела революция во время гражданской войны,  и переделки всего строя
жизни,  мы сплошь и рядом видели,  что происходят  вещи,  нам  глубоко
чуждые  и  даже  враждебные.  Мы  объясняли это неизбежными издержками
революции:  "лес рубят -  щепки  летят";  народ  малограмотен,  дик  и
малокультурен;  эксцессов избежать очень трудно.  И многое осуждая, мы
были лишены возможности исправить то,  что мы осуждали,- не от нас это
зависело.  Например, вся Украина была полна зловещих слухов о жестоком
красном терроре, когда чекистские палачи, часто садисты и кокаиноманы,
истребляли  тысячи  жертв  самым  зверским образом.  Я думал,  что это
разгул местной сволочи,  преступников,  попавших в органы  расправы  и
широко  пользующихся своей страшной властью,  а центр революции тут ни
при чем и даже, вероятно, не представляет себе, что творится на местах
именем революции.

     Когда я попал в Центральный Комитет,  я стал близок к центру всех
информаций - здесь я получу верные и окончательные ответы  на  все  те
вопросы, на которые низовой коммунист дельного ответа получить не мог.
Уже в Оргбюро я стал ближе к  центру  событий  и  понял  многие  вещи,
например, что группа партаппаратчиков во главе со Сталиным, Молотовым,
и  Кагановичем  совершает  энергичную  и  систематическую  работу   по
расстановке  своих  людей  для захвата в свои руки центральных органов
партии,  следовательно,  власти,  но это была лишь  часть  проблемы  -
борьба за власть.  А мне нужен был общий ответ на самый важный вопрос:
действительно ли все делается для блага народа?
     Став секретарем Политбюро,  я, наконец, получил возможность иметь
нужный ответ. Эти несколько людей, которые всем правили, которые вчера
сделали  революцию  и  сегодня  ее  продолжают,  для чего и как они ее
сделали и делают?  В  течение  года  я  с  чрезвычайной  тщательностью
наблюдал  и  анализировал  мотивы  их деятельности,  их цели и методы.
Конечно,  самое интересное было бы начать  с  Ленина,  основоположника
большевистской революции,  узнать и изучить его самого.  Увы,  когда я
пришел в Политбюро,  Ленин уже был разбит параличом и  практически  не
существовал.  Но он был еще в центре общего внимания,  и я мог много о
нем узнать от людей,  которые все последние годы  с  ним  работали,  а
также  из  всех  секретных  материалов Политбюро,  которые были в моих
руках.  Я мог без  труда  отвести  лживое  и  лицемерное  прославление
"гениального"  Ленина,  которое  делалось  правящей  группой для того,
чтобы превратить Ленина в икону и править его  именем  на  правах  его
верных  учеников и наследников.  К тому же это было нетрудно - я видел
насквозь фальшивого Сталина, клявшегося на всех публичных выступлениях
в  верности  гениальному  учителю,  а  на  самом  деле искренне Ленина
ненавидевшего,  потому что Ленин стал для него главным препятствием  к
достижению  власти.  В  своем  секретариате Сталин не стеснялся,  и из
отдельных его фраз, словечек и интонаций я ясно видел, как он на самом
деле  относится к Ленину.  Впрочем,  это понимали и другие,  например,
Крупская,  которая немного спустя (в 1926  году)  говорила:  "Если  бы
Володя  жил,  то  он теперь сидел бы в тюрьме" свидетельство Троцкого,
его книга о Сталине, франц. текст, стр. 523).
     Конечно, "что  было  бы,  если  бы"  всегда  относится  к области
фантазии,  но я много раз думал о том,  какова была бы судьба  Ленина,
если бы он умер на десяток лет позже. Тут, конечно, все зависело бы от
того,  удалил бы он вовремя (то есть  в  годах  1923-1924)  Сталина  с
политической  арены.  Я лично думаю,  что Ленин бы этого не сделал.  В
1923 году Ленин хотел снять Сталина с поста Генерального секретаря, но
это желание было вызвано двумя причинами: во-первых, Ленин чувствовал,
что умирает,  и он думал уже не о своем лидерстве,  а о наследстве  (и
поэтому  исчезли  все  соображения  о  своем  большинстве  в  ЦК  и об
отдалении Троцкого);  и во-вторых,  Сталин,  видя,  что Ленин  кончен,
распоясался и начал хамить и Крупской, и Ленину. Если бы Ленин был еще
здоров,  Сталин никогда не позволил бы себе таких выступлений,  был бы
ярым  и  послушным  приверженцем Ленина,  но втихомолку создал бы свое
аппаратное большинство и в нужный момент сбросил бы Ленина, как он это
сделал с Зиновьевым и Троцким.
     И забавно представить себе,  что бы потом произошло, Ленин был бы
обвинен  во всех уклонах и ошибках,  ленинизм стал бы такой же ересью,
как троцкизм,  выяснилось бы,  что Ленин -  агент,  скажем,  немецкого
империализма  (который  его  и прислал для шпионской и прочей работы в
Россию в запломбированном вагоне),  но что революция  все  же  удалась
благодаря Сталину,  который вовремя все выправил, вовремя разоблачил и
выбросил "изменников и шпионов" Ленина и Троцкого.  И смотришь,  Ленин
уже  не вождь мировой революции,  а темная личность.  Возможно ли это?
Достаточно сослаться на пример с Троцким, который, как оказывается, не
был  центральной фигурой октябрьского переворота,  не был создателем и
вождем Красной Армии,  а просто был иностранным шпионом.  Почему бы  и
Ильичу?  Ну,  скажем,  потом Ленина после смерти Сталина,  может быть,
"реабилитировали" бы. А Троцкого реабилитировали?
     Когда я  начал  знакомиться  с настоящими материалами о настоящем
Ленине,  меня поразила его общая  черта  со  Сталиным:  у  обоих  была
маниакальная жажда власти. Всю деятельность Ленина пронизывает красной
нитью лейтмотив:  "во что бы то ни стало прийти к власти, во что бы то
ни стало у власти удержаться".  Можно предположить,  что Сталин просто
стремился к власти,  чтобы ею  пользоваться  по-чингисхановски,  и  не
очень отягощал себя другими соображениями,  например:  "А для чего эта
власть?" - в то время как Ленин жаждал власти,  чтобы  иметь  в  руках
мощный и незаменимый инструмент для построения коммунизма,  и старался
удержать  власть  в  своих  руках  для  этого.  Я   думаю,   что   это
предположение  близко  к  истине.  Личные  моменты  играли в ленинском
стремлении к власти меньшую роль,  чем у Сталина,  и во всяком  случае
иную.
     Я пытался установить для себя,  каков моральный облик Ленина,  не
того "исторического",  "великого" Ленина,  каким изображает его всякая
марксистская пропаганда,  а того, каким он был на самом деле. По самым
подлинным  и  аутентичным материалам я должен был констатировать,  что
моральный уровень его был очень невысок.  До революции лидер небольшой
крайне революционной секты,  в постоянных интригах,  грызне и ругани с
другими такими же сектами,  в не очень красивой беспрерывной борьбе за
кассу,   подачки   братских   социалистических   партий  и  буржуазных
благодетелей,  овладение маленьким журнальчиком,  изгнание и  заушение
соперников, не брезговавший никакими средствами, он вызывал отвращение
Троцкого,  кстати,  морально более чистого и порядочного. К сожалению,
нравы,  которые  ввел  Ленин,  определили и нравы партийной верхушки и
после революции. Я их нашел и у Зиновьева, и у Сталина.
     Но величие Ленина?  Тут я был осторожен. Известно, что когда один
человек убьет и ограбит свою жертву,  он - преступник. Но когда одному
человеку удастся ограбить всю страну и убить десять миллионов человек,
он - великая и легендарная историческая фигура.  И сколько ничтожных и
отвратительных мегаломанов,  если им удастся прийти к власти в большой
стране,  становятся великими людьми,  сколько вреда бы они ни принесли
своей стране, а заодно и другим стр