У меня сейчас было  сиденье от
какой-то   иномарки.  Впереди,  возле  основания  пушки,  устроился  старший
лейтенант Воронин.
     Часто клички дают по фамилии, а у Воронина кличка была  не  Ворона и не
Ворон. У Воронина было прозвище  Зубастик. Был он  фанатом своего дела,  был
влюблен  в оружие.  Его  коньком было  холодное  оружие.  Ножом  он  работал
виртуозно. Многие в бригаде, в том числе и я, ножом могли разделать человека
за две  минуты. Но  абсолютный  рекорд  держал Зубастик.  Нож просто мелькал
молнией в его руках. На то, чтобы перерезать основные вены  у человека, -- а
это  на  запястьях, локтевых сгибах и под мышками,  сонные артерии  на шее с
двух сторон, в паху, -- Зубастику требовалось меньше минуты.  Метал он также
отменно. Сам он был где-то метр семьдесят, худощав, жилист, на голове  росли
непослушные  толстые, как леска, черные густые  волосы.  Костяшки  пальцев у
него были  разбиты, на этом  месте образовались твердые мозоли. Был  старлей
немногословен, но  те, кто видел его  в деле, --  уважали, и  ни у  кого  не
возникало  желания  назвать  его  Вороной. И  не потому,  что  можно  было с
разворота  получить каблуком  по зубам.  Нет,  просто  человек своей работой
внушал   людям   уважение.   Солдат   лишний   раз  не  оскорблял,  сохранял
хладнокровие, задницу никогда  не рвал, героя,  боевика  из себя не  корчил.
Мужик  просто   работал.  Нравятся   мне  такие  спокойные,  уравновешенные,
уверенные  в себе молчуны. Может, придется тебе, Зубастик, брать мосты через
Сунжу.  И  пригодится  твое умение  лучше  всех  метать ножи и  быстрее всех
перерезать горло. Ни  звука, ни вскрика предсмертного. А  часового  уже нет.
Подкатывались к нам  мужики из спецназа,  пару дней вместе  с нами  сидели в
подвале,  посмотрели на Зубастика и просили, чтобы  его отдали. Хрен!  Такие
кадры нам самим нужны. Парень с двадцати шагов с первого раза попадает ножом
в черенок от лопаты, и это в  сумерках! А представьте, что это шея часового.
То-то. И это не в кино, а в реальном бою. Спецназовцы грозились обратиться в
Генеральный  штаб,  в  ГРУ. Вот  война  окончится, и  тогда  мы  сами  будем
ходатайствовать о повышении этого головореза.
     Тем  временем мы подъехали к останкам какой-то школы. Воронин вызвал по
радиостанции  своих  бойцов  и,  махнув  рукой,  позвал  меня  с  собой.  Мы
спустились в  подвал школы, а затем по остаткам лестницы поднялись на второй
этаж, где  с  относительным  комфортом расположились разведчики. Один из них
был узбек, Бадалов фамилия, а вот фамилию второго не помню, только  прозвище
-- Пассатижи. Примечательная внешность у этого бойца была. По иронии природы
рот  был невероятных  размеров. Почти от уха до уха. И всю жизнь приходилось
пацану отстаивать свое достоинство в драках. Невысокий, крепко сбитый, в бою
был хорош. Сам попросился в разведку. А вот когда только его привезли вместе
с  другими новобранцами, смотреть, как он ел, сбегалась вся бригада. Ложку с
супом  он не как все остальные подносил ко  рту, не  по центру,  а  где-то в
районе скулы. Потом привыкли, а поначалу -- была комедия. Зато парень дрался
на славу, отстаивая свое право  иметь собственное  достоинство. Поначалу был
направлен  к танкистам, а затем  уже  сам попросился к  разведчикам. Выстоял
спарринг в бою с опытным разведчиком. Тут главное даже не то, победишь ли ты
соперника, а воля к победе. Правил нет, кроме одного -- в пах не бить. Когда
присутствует приезжая  комиссия, то бьются  в перчатках  и в шлемах. А когда
комиссии нет, то без всякой  защиты. Бой длится три раунда по три минуты.  В
конце  второго раунда Пассатижи послал в глубокий нокаут старика-разведчика,
несмотря  на  то,  что  тот был ростом,  весом,  возрастом  и опытом  больше
пацана-первогодка.
     И в  боях Пассатижи показал себя  отменно, видимо,  та  злость, которая
копилась  у  него  с самого  детства  и  не имела выхода,  здесь  нашла свое
применение. Любил  разведчик работать руками. Любил ломать шеи, это было его
любимым  занятием. Подкрадется  он  сзади  к духу-часовому  и дергает его за
ноги, тот падает, естественно,  руки уходят вперед, чтобы лицом,  головой не
удариться об землю. Вообще психика мужчин отличается от женской. Женщина при
опасности кричит не хуже реактивного  самолета при взлете, а мужчина молчит,
он  сосредоточен,  он  хочет  победить  противника. Это  знаем  мы  и  знает
противник. Казалось бы, чего проще -- закричи, и к тебе придут на помощь, но
нет -- дух борьбы и  психология  не дают закричать. И вот, когда  дух  молча
падает  на  землю,  Пассатижи вспрыгивает ему  на  спину  и, уперев колено в
место, где стыкуется шея со спиной,  резко за лоб тянет голову противника на
себя.  Раздается хруст --  позвоночник сломан,  крови нет. Некоторые, в  том
числе и ваш покорный  слуга, чтобы не рисковать (да и такой способ чисто  на
любителя), просто  режут горло. Беззвучно, а противник захлебывается в своей
крови. Просто, дешево и эффективно. Духи так же поступают с нашими часовыми,
и поэтому часовые постоянно простреливают весь свой участок, кидают гранаты,
натягивают   мины-ловушки,  "сюрпризы"  --  обычную   проволоку  с   пустыми
консервными банками.  Много  премудростей, да  и сам  их  придумаешь,  когда
захочешь уцелеть, стоя на посту.
     Бадалов тоже хороший разведчик. Сначала всех терзали сомнения, все-таки
мусульманин, на что он спокойно  ответил, что и русские режут друг  друга. А
он вырос в  России и  поэтому привык к  местным обычаям.  И действительно, в
первые же дни он показал себя, как настоящий воин. Молодец.
     И   вот  они  стоят  передо   мной,  Зубастик,   Бадалов  и  Пассатижи,
докладывают:
     --  Все  тихо, товарищ капитан, склад  не  охраняется,  только мародеры
приходили, но когда один погиб, остальные тоже ушли.
     --  А как  он погиб?  -- спрашиваю я, ожидая услышать очередную сладкую
сказочку.
     -- Да мы его стреножили и  положили  отдыхать в  уголочек, он  осколком
оконного стекла перерезал  ремни и бросился бежать, вот я его ножом и  снял.
Он был тепло одет, хотел в ногу, да рука подвела,  ну, и в горло, --  словно
школьник оправдывался Зубастик.
     -- Ладно, проехали, -- я махнул рукой, -- карманы посмотрели?
     -- Посмотрели, кроме тех лекарств, что я говорил, больше ничего.
     -- А ты посмотри на эти хитрые рожи, -- я указал  на бойцов, -- сдается
мне, что они что-то еще нашли.
     Зубастик зверем посмотрел на своих бойцов:
     -- Что вы прячете?
     -- Да вот, нашли у него  в сапогах, -- Бадалов вытащил из кармана пачку
смятых рублей и долларов.
     --   Возьмите,   --   Пассатижи  тоже   протянул  нам  такую  же  пачку
отечественных и импортных денежных знаков.
     Мы, не сговариваясь, отшатнулись с Зубастиком от протянутых денег.
     -- Сами заработали, вот  и сами  и разбирайтесь, --  я закурил, угостил
Воронина, мы отошли, и пошли  встречать наши  машины, которые уже  подошли и
сейчас ревели моторами во дворе бывшей школы.
     --  Что  с  этими  балбесами   будет?  --  спросил  Зубастик,  тревожно
заглядывая мне в глаза, было видно, что жалко ему бойцов.
     -- Ничего не будет, если язык за зубами будут держать. Да, были обязаны
доложить и сдать деньги,  а  потом бы кто-нибудь  в "Северном"  или  Моздоке
присвоил бы их. Научи этих балбесов, чтобы не были такие хлипкие в коленках,
разведчики, тоже мне, -- насмешливо заметил я, чем задел его самолюбие. -- А
сейчас вместе с саперами отправь их  проверять мины, заминировано ли здание.
И потом пусть таскают ящики в машины и разгрузят медикам на КП. Давай, иди к
ним, а мы сейчас подтянемся.
     -- Есть! --  ответил Зубастик, и, развернувшись,  бесшумно исчез у меня
за спиной.
     Я прекрасно понимал,  что сейчас командир взвода разобьет  морды  своим
подчиненным. И мне не было их жалко. И  будет он их  "воспитывать" не за то,
что они попытались присвоить  деньги, а не  сдали их в доход государства,  а
что не  доложили  командиру, не  внесли деньги в общую копилку взвода, роты,
затихарили, "закрысили", а также  за  то,  что так  быстро "раскололись" при
виде  штабного  начальства, меня то есть.  Я  нисколько  не удивлюсь,  когда
вернусь и увижу разбитые носы у Бадалова и Пассатижей.
     У  машин  уже  кипела  обычная  суета, бойцы, спрыгнув с  брони, заняли
круговую оборону, офицеры вошли внутрь бывшей  школы, впереди шли присланные
саперы.
     -- Как, Слава, обстановка?
     --  Вроде  все  тихо.  Охрана не  наблюдается.  Разведчики  целый  день
просидели и никого не заметили.
     -- А мины есть?
     -- Или какие-нибудь другие "подарки" от братского народа?
     -- Хрен его знает, разведчики  сами  не смотрели, оставили эту почетную
миссию саперам.
     -- Охранение оставить у машин?
     -- Хватит механиков, а остальных давай с нами, надо же ящики таскать.
     -- Правильно, не на себе же.
     Все  были  спокойны,  если  не  будет  мин  или других ловушек, то  вся
операция  не представляла  особой  сложности.  Тем  временем мы поднялись на
второй  этаж,  и там нас встретили разведчики,  вытиравшие кровавые сопли, и
Зубастик, потиравший костяшки пальцев. Судя по одинаковым отпечаткам ботинок
на животах  солдат, был применен коронный  удар  командира взвода  -- удар с
разворота. А так как бойцы были в бронежилетах, то никакой  опасности для их
внутренних   органов   эти   смертоносные   удары   не  представляли.  Чисто
воспитательный процесс. Бойцы, понимая свою вину, не смели  поднять  глаз на
меня. Может,  и осуждают,  но,  скорее  всего,  нет, просто  стыдно  за свои
действия. Вернее сказать -- стыдно, что так просто попались.

        7

     --  Помощь медицинская кому  нужна? -- к бойцам подошел доктор, капитан
медицинской службы  Женя  Иванов. Интеллигентнейший парень, умница. Высокий,
худощавый.  В очках, усатый,  бритый  череп,  очень он напоминал  известного
певца Розенбаума. Бойцы дернулись, отворачиваясь от врача.
     -- Ничего не надо! -- Пассатижи отстранился, но доктор в  присущей всем
врачам манере схватил его и развернул к себе:
     -- Тихо,  больной,  не  дергайся,  а то  я сам  тебе  ненароком  сломаю
что-нибудь.  Так, так, кости  и перегородка  на месте,  жить будешь, а  если
помрешь,  то  вскрытие  покажет  причину  смерти столь  юного  и прекрасного
создания.
     -- Пойдем? -- спросил Зубастик у окружающих его офицеров.
     -- Давай.
     Я  скомандовал и  указал пальцем на  Бадалова  и Пассатижи,  а также на
саперов:
     -- Вперед, мы  прикрываем, сильно не задерживайтесь,  если много мин, с
нас  достаточно одного прохода, чтобы только войти и выйти. Господа доктора,
вы готовы?
     -- Ес, сэр! -- за всех докторов ответил Женя.
     Мы  двинулись в колонну  по  одному,  озираясь и  прикрывая спины  друг
друга,  готовые в любой  момент  рассыпаться и  занять  круговую оборону. Со
стороны оставленной техники никаких звуков, кроме гула работающих двигателей
БМП.
     --  Женя,  --  догнал  я  доктора  Иванова, --  Юрка просил  посмотреть
таблетки, чтобы не пьянеть.
     -- Есть одно радикальное средство против опьянения, знаешь, какое?
     -- Не пить вовсе?
     -- Точно! Ты знал?
     -- Нет. Просто угадал.
     -- Удивительно. Обычно покупаются. Не может быть, что догадался.
     --  Женя, видишь ли,  я такой же, как  ты,  циник,  и так же, как и ты,
стараюсь несерьезно относиться к своей жизни, иначе крыша съедет, а все, что
произойдет, -- на то воля Божья.
     -- Удивительно, как тебе удается сохранять чувство юмора?
     -- Все просто,  у турок есть чудесное  выражение "кысмет", что означает
"судьба", вот и я придерживаюсь  этого. Судьба есть,  и от судьбы, как ты ни
вертись, а  никуда  не денешься. Если тебе на роду написано,  что  проживешь
столько-то и умрешь  во столько-то от взрыва гранаты, то, как ты ни крутись,
какой  бы ни был крутой,  какая  бы вокруг тебя ни была бы охрана, все равно
развесит твои кишки с помощью гранаты. Ну и естественно, что и все остальное
так же получается.
     -- И ты в самом деле веришь, что так оно и есть?
     -- Да, Женя, верю. А ты разве не встречал в своей жизни, практике таких
случаев, когда, например, пациент по всем твоим канонам должен быть мертвым,
а он вопреки всем твоим стараниям живет? И  как бы ты не отрицал все законы,
но по законам бытия  он живет. Было, Женя?  Только не надо  утверждать,  что
организм его  оказался на  чудо силен, и  прочую чепуху. Согласись, что есть
нечто необъяснимое во многих медицинских случаях.
     -- Согласен, и  особенно много таких случаев  проявляется именно здесь,
скажем так, в экстремальных ситуациях.
     -- И много же  случаев, когда вокруг гибнут, а он один как заговоренный
идет, и ничто его не берет.
     --  Был у  меня  такой  случай. Помнишь,  взвод  из  первого  батальона
заблудился, оторвался от наших и попал прямиков в засаду?
     -- Помню, что не помнить. Их в упор расстреляли.
     -- Было трое выживших. Двое раненых, а  на одном ни царапины, все тогда
думали, что он прятался за спинами других. И по горячке чуть не пришибли. Но
раненые подтвердили, что  спаслись  только благодаря  ему,  это  он  вытащил
подожженную  БМП  из-под  огня, а когда  убедился,  что  остальные  погибли,
закинул туда раненых и вывез. Так что ты во многом прав. А сам ты не боишься
смерти?
     -- Боюсь, Женя,  боюсь. Просто, я,  наверное, готов к ней, что  ли.  Но
больше, чем  смерти, я боюсь, что стану инвалидом. Обещай,  Женя, что если я
попаду  к тебе на стол без какой-нибудь конечности или еще с чем-нибудь, что
сделает  меня  инвалидом --  дай мне  шанс уйти  из жизни спокойно.  Сам,  я
понимаю, ты не пойдешь на это, но мне самому дай такой шанс.
     -- Во-первых, по-моему,  Слава, у тебя психологический  срыв, и у  тебя
просто шоковое состояние.  Я слышал, что было у вас на "Северном"  и  как ты
отказался  стрелять  в  своих.  Первым  отказался, и  что  благодаря  твоему
знакомому  коменданту  аэропорта  наши бывшие  союзники  также  коллегиально
приняли решение не расстреливать нас. Так что или напейся, или приди ко мне,
я  дам   тебе  таблеток.   Кстати,   мы  сейчас  и  наберем  их.  Только  не
переусердствуй.  А насчет смерти, то каждый  волен поступать со своей жизнью
так, как сочтет нужным. Нет безвыходных ситуаций, всегда есть выбор и выход.
Может,  этот вариант нас не устраивает, но он всегда есть. Проблемы  создают
люди, и только люди способны их разрешить.
     -- Ни хрена, Женя, ты не понял, -- я устало махнул на него рукой, -- не
нервная я институтка, и никакого срыва у меня нет.  Тем мужикам на передовой
гораздо тяжелее. Я  боюсь  будущего  инвалида.  Я  уважаю  мужиков, которые,
подобно Маресьеву, борются за жизнь, несмотря на все козни и препятствия, но
не смогу  я. Лучше на гранату без чеки пузом, чем жить инвалидом. Ладно, еще
накаркаем, тьфу, тьфу, тьфу!
     --  Глянь,  Слава,  саперы машут,  видимо,  уже готово.  Пошли,  а  наш
моральный диспут продолжим за партией в карты или бутылкой хорошего коньяку.
     --  Годится,  но все равно  --  ты  так  не  дал, подлец, мне обещания.
Запомни мою просьбу. Ладно?
     --  Ладно-ладно,  только отвяжись. Любую просьбу  я могу  выслушать, но
совсем не обязан ее выполнять. Ты понял?
     -- Понял. Ладно, пошли.
     -- Что-нибудь нашли? -- спросил я у саперов, подойдя поближе.
     -- Ерунда,  товарищ  капитан. "Лимонка" была привязана  за  проволоку к
двери,  и все,  больше  ничего,  --  отрапортовали  довольные, что так  мало
работы, саперы.
     -- Идите, внимательно осмотрите всю территорию складов, а как закончите
-- приходите, поможете грузить ящики.
     Как только  бойцы услышали, что им предстоит погрузка ящиков, то их как
ветром  сдуло,  найдешь дурака, и  на войне тоже, желающего  таскать тяжелые
ящики. Пусть даже и во благо большого общего дела.
     Я   огляделся.  Республиканские   аптечные  склады  представляли  собой
комплекс больших хранилищ, типа  ангаров, и два административных одноэтажных
здания. Я обратился к медикам:
     --  Ну,  что,  господа  эскулапы, с  чего начнем?  Зданий,  как  грязи.
Предлагаю рассыпаться на мелкие группы,  а вы смотрите,  что  брать  надо, и
вытаскиваем  во  двор, а  затем потащим  в  машины.  Вопросы? Возражения?  В
письменном виде, пожалуйста, и в трех экземплярах, -- раздались смешки, и мы
разошлись по территории складов.
     -- Женя, -- я обратился к Иванову, -- ты хоть сам-то знаешь, что хочешь
найти?
     --  Знаю, -- он раскрыл  листок с объемистым списком,  я заглянул, но в
основном там было написано по-латыни, -- не смотри, ничего не поймешь.
     -- А сам-то разберешь, почерк вроде не твой?
     -- Разберусь. Надо  смотреть транквилизаторы, противошоковые препараты,
для  нейростимуляции,  противоожоговые,  для  облегчения  дыхания, кардио  и
другие.
     Мы  подошли к воротам ближайшего ангара. Ворота  были закрыты. Я кивнул
бойцу:
     -- Давай! Только смотри, чтобы рикошетом никого не задело.
     Все отошли за спину бойца, и тот  из автомата короткой  очередью разнес
обычный  амбарный  замок,  а затем и  ригель  врезного  замка. Прошли внутрь
полутемного ангара. Вдаль уходили длинные ряды стеллажей с коробками.
     -- Смотри, доктор, чем  ты нас  потом  будешь  спасать.  Только бы срок
годности не вышел.
     --  Светите только так, чтобы  было видно,  а  то темно, как у негра  в
заднице.
     -- Везде ты, Женя, побывал, все ты знаешь, все ты видел, -- с сарказмом
я "подковырнул" доктора. Все вокруг одобрительно заржали.
     --  Женя,  а там действительно  темно? -- спросил кто-то из  темноты. И
снова раздался дружный хохот.
     --  Как только первого поймаю, то  вас, сволочей,  по очереди засуну, а
потом расскажите, как у него с освещением, -- беззлобно огрызнулся доктор.
     -- А если мы негритяночку сцапаем, то  мы  сами проведем ее комплексное
обследование.
     -- Нет, лучше какую-нибудь мулаточку, они посимпатичней.
     -- И кореянки, говорят, тоже очень даже ничего.
     -- Да и баба рязанская сейчас тоже не помешает.
     -- Нет, мужики, бабы  в Европе  страшные, лучше наших  сибирячек никого
нет.
     Так  неспешно,  весело  рассуждая  о  неграх  и женщинах,  мы  медленно
продвигались вдоль рядов с медикаментами.
     -- Помогите залезть, -- Женя  полез  на стеллаж, его подсадили, наверху
он раскрыл коробку и, подсвечивая себе фонариком, начал рыться в коробочках.
-- Принимайте, только аккуратно, здесь ампулы.
     -- Нашел что-то?
     -- Да, церебролизин.
     -- А это что за болячка такая, что язык сломаешь?
     --  Не болячка, болван, а лекарство, при сотрясении мозга помогает, при
контузии.
     -- Это  молодым солдатам необходимо при  контузии, а  у нас,  офицеров,
мозгов  уже  нет  -- кость  одна,  --  у меня  лирическое  настроение. После
встряски в  "Северном"  и  предшествовавшего совещания особенно не  хотелось
думать о предстоящих событиях, просто хотелось немного расслабиться.
     -- На  выпускном курсе в военном училище был у нас в роте один забавный
случай,  -- продолжал  я,  --  жили  мы  на  последнем  курсе  в  общежитии.
Естественно, что  порядки уже были послабже, чем на  первом. И  вот где-то в
апреле  подъем, в туалет,  и нас  сержанты начинают выгонять на зарядку.  На
улице холодно. Обычно мы редко ходили на нее, но тут, я уже не помню почему,
но  стали нас  выгонять на  холод. На  зарядку. Может,  комиссия приехала, а
может,  еще какая причина  приключилась, не  помню,  хоть убей. И  вот  один
курсант,  по фамилии Попов, забил на эту зарядку. Не пойду, мол, и все, хоть
режьте.  Командира  отделения  это,  естественно,  задело  за  живое,  он  и
разворачивает  Попова  и   кричит,  чтобы   тот  шел.  Попов   посылает  его
далеко-далеко.  Командир  отделения,  как  отдавший приказ,  как записано  в
Уставе, должен  добиться  его выполнения всеми доступными  ему средствами, и
бьет Попова по лицу.  А Попов шел из туалета  и в руках нес  графин,  полный