воды.  Если  помните,  были  в армии  такие большие  графины,  граненые,  из
толстенного  стекла, и  вот Попов бьет своего родного командира отделения по
голове, аккурат по темечку. Графин разбивается, у командира отделения кровь,
смешанная с водой, течет по всему лицу, заливая глаза. Короче, он падает, мы
думаем, что убит. Попов  растерялся, бросил горлышко  от разбитого графина и
деру по коридору. Мы все бросились к командиру отделения, а  тот отталкивает
нас  и как тигр  несется  вслед  за  Поповым,  догоняет его, сбивает с ног и
начинает пинать. Еле оттащили.  Думали, что  шок у парня, вот и не чувствует
боли,  а кровь  идет,  череп-то  наверняка  расколот. Вызвали  медсестру  из
медчасти, та  посмотрела, отвезли в больницу, сделали рентген, обследование.
Итог: череп цел, ни трещинки, только кожу рассекло, никакое сотрясение мозга
у парня не было  обнаружено. А вы говорите,  что мозги у нас. Кость! Если бы
был штатский -- помер, курсант младшего курса, может, был бы серьезно ранен,
а выпускного -- хоть бы хны.
     -- Да, это точно, у военных череп с первого раза не раскалывается.
     -- Доктор, ты много черепов видел, какие крепче?
     -- У  десантников. Они постоянно головой то об люк  самолета бьются, то
приземляются на голову, -- ангар опять потряс взрыв смеха, -- шучу, конечно,
у  каждого свой  череп,  но от  службы в армии  он,  к  сожалению,  толще не
становится, а то представляете какой толщины должны они быть у полковников и
генералов?
     -- Действительно,  мужики, представляете, какой  череп у Ролина! Прямое
попадание из танка выдержит.
     -- А можно было бы и без каски в атаку ходить.
     -- Помогите  залезть,  там еще  что-то толковое есть, --  Женька  опять
полез  наверх,  мы его  подсаживали  и  поддерживали. -- О,  то,  что доктор
прописал! Принимайте, только аккуратнее.
     Мы приняли небольшую коробку с кардиамином и еще какой-то заразой.
     -- Для поддержания сердечной деятельности, -- пояснил Женька, спрыгивая
и отряхивая пыль.
     Так он еще раз пять поднимался на стеллажи, брал и спускал нам коробки,
затем мы  вынесли их во двор, оставили на  попечение часовых. Затем посетили
еще  пару  ангаров,  по размерам  меньше,  чем  первый.  Когда  выходили  из
последнего, то  карманы  были  у всех  набиты витаминами, а  солдаты  тащили
большие жестяные банки с ними. Все весело кидали их рот, жевали "Гематоген",
кто-то  нашел  жевательную  резинку  для  курильщиков  и  усиленно   работал
челюстями  в  надежде  бросить  курить.  Я  набрал витаминов,  "Гематогена",
пластырей  от  курения,  женьшеневого  бальзама,  таблеток  для Юрки, мятных
таблеток и еще какой-то дряни.
     У  всех  было прекрасное  настроение.  Я  посмотрел  на  часы. По  всей
видимости, я, может, еще  успею на совещание. При воспоминании о совещании я
нахмурился, период расслабления закончился, надо возвращаться.
     -- Поторопитесь! Солнце заходит.
     Действительно, начали спускаться сумерки.
     -- Скорее, берите ящики, не ночевать же здесь.
     Со стороны оставленных БМП раздалась беспорядочная стрельба.
     -- Твою  мать! Думал,  что  хоть эта  вылазка пройдет  спокойно,  давай
быстрее! -- я пошел вперед, неся небольшую коробочку  с лекарствами, которую
мне отдал Женя, сказав, что там наркотики.
     Для  того чтобы все  взять,  пришлось  взорвать небольшую металлическую
дверь.  Почему раньше  до наркотиков  никто не  добрался, не  знаю,  но нам,
может, просто повезло. Дефицитное лекарство  у нас, и  чует моя задница, что
скоро оно нам ой как пригодится.
     Стрельба  через  некоторое  время  постепенно  стихла.  Непонятно.  Или
водители что-то напутали, или бой завершился не в нашу пользу.
     -- Вперед!
     -- Давай!
     -- Держись, ребята!
     -- Ну, суки, держитесь!
     -- Зажарим ублюдков!
     -- Лишь бы БМП не спалили!
     С матами и  другими  криками и  возгласами мы  помчались по  развалинам
школы.  Верхние  этажи  этой  школы  с  тыльной  стороны обвалились и своими
руинами образовали длинную пологую горку до  самой аптечной базы. Спускаться
по  ней  было  легко, а  вот  бежать вверх,  постоянно  спотыкаясь о обломки
кирпича и бетона, -- это нелегко. Забавно, но в этот момент пришла в  голову
строчка из детского стихотворения: "Ох, нелегкая  это  работа --  из  болота
тащить  бегемота". Срывая дыхание, падая и поднимаясь,  обдирая руки,  лицо,
разбивая ампулы с лекарством, мы поднялись на второй этаж школы  и  побежали
вниз. Так как коробка у меня была самая маленькая, я выбился в лидеры, и мне
первому  открылась  такая картина  --  возле  наших  БМП  стояли  и  премило
беседовали   с  нашими  водителями  незнакомые  солдаты,   человек  примерно
пятнадцать.  Я  остановился  и,  оставаясь  в   тени,  внимательно  осмотрел
открывшийся пейзаж.
     Вроде  все   тихо.  Поблизости  не   видно,  чтобы  кто-то   залег  или
подкрадывался.  Полная  идиллия.  Я восстановил  дыхание  и  сплюнул.  Опять
желто-зеленая  слизь.  Надо  бросать  курить. Подошли  остальные. С  оружием
наперевес стали  спускаться. Может, дезертиры, а может, и опять беглые зеки.
Посмотрим, разберемся.
     Подойдя  ближе, увидели, что по всем признакам и параметрам бойцы наши,
такие  же, как и мы, "освободители", "участники южного похода". Завидев нашу
группу, ко мне подскочил  водитель моей БМП и,  вскинув  руку  к  шлемофону,
начал докладывать:
     --  Товарищ  капитан,  за   время  вашего  отсутствия  происшествий  не
произошло,  за исключением, --  приняли  группу солдат-соседей  за  духов  и
обстреляли...
     -- "Сотые", "двухсотые" есть?
     -- Нет, мы быстро разобрались.
     -- Это хорошо, а то если бы вы все лучше стреляли, то перебили  бы друг
друга.
     --  Товарищ капитан, командир взвода 125 артполка лейтенант  Криков! --
подошел и представился  мало  отличавшийся по  возрасту от своих подчиненных
лейтенант.
     "Криков--Крюков", рифмовалось  у  меня  в  голове. Странно,  я  сегодня
вспоминал Крюкова, а тут через несколько часов -- Криков. Забавно все это.
     -- Ты когда училище окончил? -- спросил кто-то из-за спины.
     -- В этом году, -- не без гордости ответил лейтенант.
     --  Понятно, --  протянул я,  -- это  счастье, что вы не положили  друг
друга. Какого черта шарахаетесь по нашей территории?
     --  Мы за  водой для  дивизиона ходили, когда шли, вас не было, а стали
возвращаться, вот и  напоролись.  Людей  мало,  емкости тяжелые, разведку не
выставили, все воду несли.
     Лейтенант говорил  и рассказывал от "мы", будто решение принимал не он,
а коллегиально, хотя, скорее  всего, так  и было. Совсем "зеленый" еще. Было
желание отчитать его, но сдержался. Пока сам шишек не набьет на свою упрямую
башку, не поймет. Вот только "шишки" здесь  могут быть первыми и последними.
От  этих  мыслей  я  сплюнул.  Болван,  сам  загнется  и  людей положит.  Не
удержался:
     --  В  следующий раз, лейтенант,  либо людей  больше  бери,  либо баков
меньше, а то в засаду угодишь, --  понизив  голос,  сказал  я, глядя на него
исподлобья.
     Тот поежился  под взглядом, хотел, видимо, что-то ответить дерзкое,  но
потом  передумал. Эх,  зелень,  у  тебя  на  лице  все твои мысли видно.  Он
помялся, потом жалостливо произнес:
     --  Товарищ  капитан, разрешите с вами пару кварталов проехать, там уже
наши, а то топать не хочется, да и на духов нарваться тоже неохота.
     -- Садись, вода у  тебя из  Сунжи? -- задал я глупый вопрос, откуда она
еще может быть.
     -- Да, из Сунжи. Пока набирали, нас два раза обстреляли, -- похвастался
лейтенант.
     -- Если бы хотели прикончить,  то посадили бы  одного  снайпера, так  и
остался бы ты  со своими баками на берегу.  Где брали? -- я по дороге  к БМП
развернул карту.
     --  Вот  здесь, --  Криков  показал мне  место недалеко от  школы, пять
кварталов вниз. -- А вот отсюда стреляли.
     -- Ясно,  мы  там воду брать не будем, а то завтра они будут нас ждать.
Вы хоть отпор им дали?
     -- Конечно.
     -- Ладно, садись.
     Мы погрузились на броню.  Вперед. Через два квартала лейтенант попросил
остановиться.
     Я дал  команду, и  машины  остановились.  Лейтенант  Криков  со  своими
бойцами спрыгнули и, помахав нам, пошли к своим, сгибаясь под тяжестью своих
канистр  и бидонов. Через  полчаса мы прибыли на свой КП.  Медики побежали в
свою медроту, сортировать свои трофеи.
     Я прошел к своему кунгу, там сидел и подбрасывал дрова в печку Пашка.
     -- Рассказывай, что нового? -- спросил я, снимая бронежилет.
     -- Ничего, все на совещании. Это правда, что будем Минутку брать?
     -- Правда, -- сухо ответил я, -- совещание долго идет?
     -- Часа полтора уже. Вас спрашивали неоднократно.
     -- Иду, -- я на ходу закурил и вышел наружу.
     Меся грязь ногами, я подошел к штабу, толпа офицеров и солдат, стоявших
перед  входом,  оживленно  что-то обсуждала.  Не хотелось  выбрасывать такой
хороший окурок, да и  вновь сидеть и  обсуждать самоубийственные планы также
не  хотелось.  Вопрос заключался  в том,  сколько сотен погибнет из нас.  Не
хотели  вражьи  души  в "Северном"  и Москве долбить Минутку  артиллерией  и
авиацией. И поджимали со сроками. Сейчас предстояло обсудить, какой батальон
отдать на расстрел. Как уцелеть самим. Офицеры что-то мне пытались говорить,
но я их не слушал, в голове уже обкатывал  фразы и аргументы в пользу своего
варианта, он до  конца еще не  оформился, но что-то забрезжило. Похоже, есть
небольшой шанс сократить  количество убитых и  раненых. Окружающие,  видимо,
поняв  мое  состояние,  оставили меня в покое. Я молча кивнул им,  отшвырнул
окурок, который, описав дугу, упал в грязь.  Прямо как жизнь, промелькнуло в
голове, вот  так же,  только войдет  в зенит, как катится к закату.  Сколько
жизней в ближайшие  дни  придет к своему  закату,  не  дойдя до  пика своего
расцвета.  Войну  придумывают  старики, они  уже импотенты, мудрость  еще не
пришла, а амбиций хватает, как у молодых, не хотят упускать свою власть, вот
и придумывают  так, чтобы  молодежь  умирала за стариковские идеалы. Они же,
удовлетворив свои бессмысленные амбиции,  будут теперь  воровать  деньги  на
восстановлении  разрушенного.  А  нас,  свидетелей  их  безумия,  временного
помешательства, будут загонять в  угол. Как  это было с "афганцами". Сначала
делали из  них кумиров,  героев,  затем начали повествовать о  том, что  они
наркоманы, пьяницы. Исходя из этого постулата, они вырезали мирное население
и могли-де воевать только с мирными жителями, с мощным  противником  им было
не справиться. Затем  не  дали  мужикам  выговориться,  загнали  их в  угол,
обвинили во  всех смертных грехах, объявили об "афганском синдроме", забыли,
правда, потом перечислить все синдромы на  территории Союза. Что ни "точка",
то "синдром",  многовато для одной страны, пусть даже и такой  большой,  как
Россия.
     Сам  себя  я  "заводил",   лучше  прийти  на  совещание   уже   злым  и
"заведенным",  чем  войти  и  заводиться там. Все  уже  устали и отупели  от
бесконечных  разговоров и тупикового положения. А тут заходишь  агрессивный,
злой,  готовый порвать любого,  кто  не  согласен с твоей  точкой зрения.  И
привносишь свежую струю, новый взгляд  на проблему. Идея начала уже выходить
из подсознания. Главное,  чтобы не было  во Дворце  Дудаева наших мужиков, а
там мы  можем их накрыть. Есть такая штука у саперов -- для  разминирования,
не  знаю,  как  называется,  но  работает  великолепно.  Представляет  собой
небольшую ракету с тремя двигателями, одним маршевым и двумя стартовыми. Эта
хреновина  взлетает  и тащит за собой толстый шланг, набитый тротилом, летит
строго  в   одном  направлении.  Когда  шланг  (мы  называем  его  "кишкой")
разматывается,  то  ракета падает,  и  через  полторы секунды после  падения
тротил, что в "кишке", подрывается, и получается колея где-то метра четыре в
ширину.  Применяется этот "Змей Горыныч" для  проделывания проходов в минных
полях.  Те  мины,  что не взорвались, после  детонации  выбрасывает  наружу,
потому что, в зависимости от типа грунта, глубина этой "канавы" -- от  метра
до трех.
     И вот если подобраться  поближе к этому екарному дворцу,  да  и пустить
несколько "горынычей",  то  мало  что останется от  их богадельни.  Главное,
уничтожить  нижние  этажи, он  высокий, неустойчивый -- завалится  вместе  с
содержимым и духами. Но это,  опять же, чтобы внутри не было наших, а только
духи. Я подошел к двери, автомат повесил на плечо, толкнул дверь.
     -- Разрешите присутствовать, товарищ полковник? -- отвлек  я Бахеля  от
объяснения.
     Все командиры батальонов, их начальники штабов, заместители комбрига  и
офицеры  штаба бригады склонились над  картой. В  темноте, у щели в  оконном
проеме, заложенном мешками с песком, курило человека четыре.
     -- Проходите, Миронов, как съездили?
     -- Все хорошо, товарищ полковник.
     --  Проходите,  не  мешайте, что неясно --  спросите  у  окружающих, но
потом.
     Вновь  он склонился над  картой,  водя  по  ней ручкой, как указкой.  Я
понял,  что  вопрос идет о штурме  Госбанка.  Значит,  на карте бригада  уже
перебралась  через  мосты  и   успешно  преодолела  двести  метров  открытой
местности под  ураганным  огнем противника, надо не забыть спросить, как это
им  удалось. Но это  потом, сейчас не мешать командиру,  придет мое время, и
выскажу свою заготовку, так же,  как и всякий  присутствующий. Сначала будет
говорить самый младший по званию  и должности. Сделано это специально, чтобы
не  довлело над  ним  высказанное мнение  старших начальников,  а  потом  по
возрастающей,  и  итог  подведет  командир. Оценивать обстановку,  принимать
решение, отдавать приказ и контролировать его  выполнение возлагается только
на одного человека в бригаде -- на командира. Потом  может и начальник штаба
как-то боком  здесь пролететь, но за все спрос только с командира. Так  же и
будет на местах. Почему батальон, рота, взвод  не выполнил  задачу?  Виноват
командир того  подразделения, которое  не  выполнило задачу. Спрос строгий и
короткий, долго  разбираться  не  будут.  В  лучшем  случае  сдерут погоны и
взашей, поднимать народное хозяйство,  ладно,  если выслуга  для  пенсии уже
есть, а если нет?
     А могут  и  под  суд,  а  там и наград  всех твоих лишат  и с позором в
тюрьму. В нашей  стране  самая страшная приставка  -- это  "бывший". Если не
уважают и плюют, правда, заслуженно, на бывшего Президента, то уж на бывшего
боевого  командира  любого  ранга и  подавно.  А если еще  и  узнают, что он
боевой, то тем более надо его утопить, он же кровью замазан, он, наверное, и
мирных  жителей  убивал.   Он   военный  преступник--ату   его,   ату!!!  Мы
сознательные  граждане,   никого   не   убивали,   и   если   убивают  наших
соотечественников  в какой-то дыре  на  юге страны, то,  значит, так и надо.
Чего  еще изволите,  господа  правители?  Отправить своих детей на очередную
бойню? Ради  Бога!  Ведь  мы же  избрали вас,  разве вы  можете ошибаться  и
шельмовать?  Ни в жизнь!  Не так разве ты рассуждал, читатель? И продолжаешь
рассуждать?
     Чехов сказал, что  ежедневно по  капле  необходимо выдавливать  из себя
раба, остается добавить,  чтобы наши правители ежедневно выдавливали из себя
хозяина.
     Ведь  только стоит  посмотреть  на  карту,  как возникает вопрос. Разве
может республика, которой  не видно на  карте, угрожать суверенитету России?
Нет,  если только  не поддерживать  и  не  подкармливать  этого опереточного
генерала  с его  пылкими  речами. Так,  мелкий фюрер с  кавказским акцентом.
Когда необходимо было убрать Льва  Троцкого, добрались до Мексики и  даже не
гранатой, а простым ледорубом, как бешеную собаку, завалили. А этого бывшего
летчика? Не поверю, что не было возможности  или  желания его уничтожить, то
же самое и сейчас.
     Объяви  вознаграждение,  они  сами  принесут   на  блюде   его  голову,
украшенную зеленью. Каждый человек стоит денег, если не  можешь его  купить,
то можешь за половину этой суммы "заказать" его. При условии, если у него на
тебя нет компрометирующих  материалов, или у  вас не общий банковский счет в
Цюрихском банке.
     А  мы, как  бараны,  пойдем  вновь  к  урнам  для голосования  и  будем
голосовать  за  тех,  кто  будет  поддерживать  новые  кровавые  "разборки",
устраивать  их,  расстреливать наших  детей,  заставлять  ветеранов  Великой
Отечественной рыться на помойке, вытаскивая порожние бутылки.
     И  не  идет  речь  о  коммунистах,  демократах,  социалистах  и  прочих
словоблудах, нет. Все они хотят  сами  есть кусок с маслом  за  наш  с тобою
счет,  читатель.  А  для  того  чтобы  не  задумывались над  этим  грабежом,
устраиваются и войны и катаклизмы.
     Тем  временем совещание продолжалось,  план был набросан,  представлен.
Пришло время высказывать свое мнение и видение проблемы.  Подошел связист  и
позвал Сан  Саныча  к  телефону. Все смолкли,  может,  нас отставят  от этой
бойни. Тот  вернулся к столу  мрачнее, чем уходил. Сел на стул,  обвел  всех
беспомощным взглядом, мы молчали, только комбриг не выдержал:
     -- Говори, не томи.
     --  Получены  данные от  нашей разведки, оппозиция  подтвердила, что во
дворец  свозятся все наши раненые  и захваченные  в плен.  Просили соблюдать
максимальную  осторожность   при  штурме.  В  авиации  отказано,  артиллерию
использовать только свою. "Ураганов" и "Градов" не будет.
     В  полной  тишине  послышалось  кряхтение, звук  передвигаемых стульев,
шарканье ног и звонкий хруст ломаемого комбригом карандаша. Похоже было, что
он сам  даже не заметил, как переломил карандаш,  продолжая вертеть  в руках
два обломка, уставившись в одну точку. Все были как парализованные.
     -- Нельзя штурмовать без артиллерийской и авиационной подготовки, людей
положим, -- начал комбат первого батальона.
     --  И  нельзя штурмовать, когда  там  наши  пленные, погибнут они.  Все
прекрасно  понимаем,  что  при  захвате с  артиллерией  или  без оной они  в
большинстве погибнут, -- продолжил мысль комбат танкового батальона.
     --  Либо  духи их убьют,  либо  случайная  очередь, взрыв гранаты, мины
прекратит их страдания. Но не хочется, ой как не хочется становиться убийцей
своих  соплеменников.  Ситуация  патовая,  что в  лоб, что по  лбу, -- вслух
рассуждал комбат третьего батальона.
     --  Пленных  вряд ли  спасешь,  а подчиненных положим больше. Нельзя не
учитывать   возможность  контратак   со  стороны  противника,  --  подхватил
нештатный заместитель комбрига, он же начальник артиллерии.
     Пауза затягивалась. Комбриг отбросил обломки карандаша.
     -- Перерыв десять минут. Подчиненным ничего не говорить! После перерыва
будьте готовы высказываться по существу, каждому не более трех минут.
     Все  повалили  на улицу  глотнуть  свежего воздуха, сходить  в  туалет,
перекурить, обсудить происходящее без командира.
     -- Полный звиздец!
     -- Что придумали, ублюдки.
     -- Теперь точно с ножом в зубах полезем на стены.
     -- Думать надо, а  не орать, -- казалось, что весь этот шум  не касался
командира  танкового батальона.  Он  обратился  к  начальнику  артиллерии  и
командирам артдивизионов, они стояли рядом:
     -- Вы сможете свои самоходки подтащить поближе?
     -- Вряд ли. Мосты не выдержат нас. У тебя танк шестьдесят тонн весит, а
мои САУшки в два раза больше, да и боекомплект у меня меньше, надо постоянно
подвозить, а скорость у них  -- сам знаешь, в три раза меньше. Нас поставить
где-то недалеко на закрытых позициях,  и через дома  и  ваши головы мы будем
"класть", как скажете.
     Но,  казалось, что  "танковый" комбат его уже не слышал и бормотал себе
под нос:
     -- Маленький боекомплект, скорость подвоза боеприпасов, револьвер. Надо
сделать "револьвер", надо сделать карусель. Точно  карусель. Сначала пехота,
а затем ураганный огонь из танка. БМП не потянет, слишком маленький калибр.
     Пото