ки желудка. И пить только
из  горлышка,  не  признаю стаканов. Может, это  недостаток  воспитания,  но
нравится мне, ничего поделать с собой не могу.
     --  Это идея.  Сейчас,  один  черт, раненых  пока будут сгружать, минут
двадцать  у нас  есть.  Вот только будет ли там  пиво и хватит ли денег?  --
сказал он, выгребая из карманов почти не нужные здесь  деньги и пересчитывая
их.
     -- У меня  тоже  есть, -- сказал  я, вытаскивая  из карманов свои мятые
бумажки,  --  и  сигарет  обязательно  надо  взять,   желательно  что-нибудь
классное.
     -- Что, на красивую жизнь потянуло? -- Рыжов усмехнулся.
     -- Потянет тут, когда видишь, как  в пятнадцати километрах от тебя люди
живут, -- я со вздохом обвел глазами расположение "придворного" полка.
     -- Подожди,  сейчас в госпиталь приедем, там что говорить будешь, когда
на женщин посмотришь, -- Юрка уже откровенно издевался.
     Я решил поддержать разговор:
     -- Или десяток изнасилую, или застрелюсь.
     Стали  подъезжать  к госпиталю,  он  разместился слева  от  аэропорта в
здании  бывшего большого ресторана, по слухам, принадлежавшего ранее кому-то
из родственников Дудаева. Стали попадаться медсестры и врачи,  в том числе и
женщины.  Любая  женщина на  фронте  --  это  богиня. И  дело  не  только  в
сексуальном  голодании.  Просто,  глядя на  женщину, общаясь с  ней, не  так
быстро грубеешь, ниточка, связывающая тебя с нормальным миром, не так быстро
рвется,  а у нас в бригаде нет женщин. И поэтому, может, так и тянуло всех к
женщинам.  Первое желание,  естественно, это чисто  сексуальное влечение,  и
почему  с  нами  не  ездят  передвижные  бордели?  Вот  раньше  были  войны!
Позиционные,  неторопливые.  Уважали противника. Чудесная кухня, передвижные
бардаки, шампанское, белые рубашки. Времена изменились  и, на мой взгляд, не
в лучшую сторону. Зато сейчас медицина на высоте. Пока никто из доставленных
сюда раненых не умер.
     -- Приехали! -- комбриг первым спрыгнул с БМП.
     Следом  последовали все,  разминая  затекшие  ноги и  растирая  озябшие
задницы.  Подскочили врачи  и санитары, началась выгрузка раненых  и убитых.
Последних  здесь или  в  Моздоке положат в деревянные гробы,  затем гробы  в
цинковые  ящики,  ящики  запаяют,  сделают  обрешетку,  чтобы  было  удобней
переносить  и  не  перепутать,  где  верх, а где низ,  и отправят "Груз-200"
родителям с уведомлением и  благодарностями за  прекрасное  воспитание сына.
Вот  так-то и все.  Прогремит  над его  могилой залп из  автоматов холостыми
патронами. Стрелять будут либо молодые курсанты, либо  молодые солдаты. И те
и другие  --  потенциальные  кандидаты  на  такие  же  "пышные"  похороны  в
ближайшее время. Бог войны требует новых жертв, и противоборствующие стороны
их в достатке поставляют.
     Затем родителям или жене погибшего  солдата выдадут деньги за погибшего
-- десятилетнее денежное довольствие, аж пять  миллионов  рублей, в  течение
полугода будут их навещать, а потом, как водится, забудут.  И когда мать или
жена  придут  за помощью  к  властям (не имеет  значения,  в  военкомат  или
районную  администрацию),  вначале от нее вежливо отделаются отговорками,  а
затем сообщат,  что ни средств, ни  возможностей  помочь ей нет. А  если она
будет настойчивой,  скажут  -- вашего сына  (мужа)  мы не посылали на войну.
Идите просите и  разбирайтесь с теми, кто  его послал,  а к  нам  можете  не
приходить, потому что те,  кто посылал на  смерть, забыл выделить деньги вам
на пенсию за потерю кормильца, а также на ремонт крыши, проведение  телефона
и  т.д. И  можешь,  читатель,  жаловаться, толку,  поверь, не  будет. Власть
имущие про тебя будут говорить: "А, это та, у которой(-го) погиб сын (муж)".
И  будет  это  сказано  с  таким чувством  пренебрежения, что  независимо от
возраста и состояния здоровья зарыдаешь ты, читатель, и  бросишься на выход,
и уже  никогда  не придешь сюда,  даже когда в Новый  год  или к 23  февраля
выделят  смехотворную сумму на  подарок.  Вот и подумай, стоит ли отправлять
сына   на    кровавую    бойню   ради    какого-то    больного    Верховного
Главнокомандующего. Крепко подумай. На момент войны в Чечне у него  внук был
призывного возраста, но почему-то я даже на экскурсии его там не наблюдал.
     Тем  временем раненых сгружали  и относили внутрь госпиталя. Мы  прошли
следом,  на  нас  ровным  счетом никто не  обращал внимания.  Мы  с  Рыжовым
пялились и  даже  не пытались заигрывать с женщинами-медиками, они и без нас
были  давным-давно поделены и  распределены. Да и внешний вид наш не  внушал
доверия. Мы  искали  полуподпольную  точку Военторга  или  хотя  бы местного
жулика, который втихаря торговал спиртным и сигаретами. История мировых войн
показывает, что  всегда найдутся  мелкие жулики, которые заработают копейку,
перепродавая  мелкий дефицит.  Ничего особенно противозаконного, и, с другой
стороны, они  делают благо, поставляя на фронт мелкие  радости из нормальной
жизни,  которых  лишены люди. Были  бы только деньги. Для  кого война, а для
кого  мать  родна. Может, так  и  надо?  Нет,  не  смогу, воспитание  и  мой
небогатый жизненный опыт не позволят сделать это.
     И поэтому, шатаясь по госпиталю, мы спрашивали солдат, где есть пиво  и
сигареты.  Но так  как  здесь был  эвакуационный  госпиталь и солдаты больше
суток, как  правило, тут не задерживались,  то  никто толком не знал. Тут мы
увидели солдата, но с харей больше, чем у нас с Юркой вместе взятых. Тот был
в новом камуфляже и, стоя у открытой форточки, с наслаждением  курил, пуская
дым   вверх.  Рожа   его  выражала  самодовольство  и   сытость,   казалось,
происходящее вокруг его не касалось. На раненого он никак не был похож.
     Я  толкнул  Юрку  в  бок,  когда  он  откровенно  разглядывал  какую-то
медсестру, спешащую  по своим делам и имевшую несчастье пройти мимо. Судя по
выражению Юркиной голодной морды, он ее уже минимум раз десять изнасиловал и
собирался это дело продолжить.
     -- Хватит насиловать женщин, мы здесь с тобой с миротворческой миссией.
Глянь лучше на эту картинку, --  я показал  воина-богатыря, -- по-моему, его
телом можно десяток амбразур закрыть сразу. Кажется, что он олицетворяет всю
мощь вооруженных сил России. Как ты считаешь, Юра?
     Говорил  я нарочно  громко, чтобы  боец  нас услышал.  Юрка  понял  мой
замысел и подхватил игру.
     -- Да, мужик, ты прав. Нам бы его в разведку, вместо живого щита, а еще
лучше -- в штурмовую группу, или раненых на себе вытаскивать.
     Боец  лениво скосил на нас глаза и даже не  повернулся. На нас, как  на
многих  офицерах,  не  было погон и  звездочек,  указывающих звание,  а то у
снайперов есть дурная  привычка выбивать в первую  очередь  офицеров.  Прямо
какая-то тотальная ненависть у них к нам. Что ж, у каждого свои комплексы, а
тут комплекс профессиональный, к тому же неплохо оплачиваемый.
     -- Сынок, -- вежливо-вкрадчиво начал  Юрка, --  как ты думаешь, если мы
тебя пригласим к  себе  в бригаду на экскурсию, чтобы ты, сучонок, посмотрел
на войну, а то ведь, пидор, приедешь с войны с железкой, а войны толком и не
видел.
     Все это  Юрка говорил тихим голосом,  так что проходящие мимо  врачи не
обращали на  нас никакого внимания.  Стоят  вояки,  беседуют тихо-мирно, без
шума и крика.
     --  Да пошел  ты  на хрен,  --  пробормотал боец лениво, не поворачивая
головы,  и  столько в  его  голосе  было презрения, что  не по  себе  стало.
Мгновенно  проснулась  злость.  По себе  знаю, что  в  такие моменты я плохо
контролирую себя,  много  могу глупостей  наделать,  но осмысление  приходит
потом.
     -- Ну-ка,  повернись, гнида, когда к  тебе  боевой офицер обращается, и
немедленно попроси прощения, -- я  тоже старался говорить спокойным голосом,
но слова клокотали в горле. Меня никогда никто из солдат не смел оскорблять,
в  каком бы  состоянии  они  не  находились.  Будучи  сопливым  лейтенантом,
приходилось  успокаивать  пьяный  караул.  А тут  тыловая  вошь  смеет  двух
офицеров оскорблять.
     Жирный хорек повернулся  и опять насмешливо уставился на нас, не говоря
ни слова  и  всем  своим  видом издеваясь  над нами.  Я  и Юрка  поняли, что
убеждать словами  это животное бесполезно, надо действовать. Рядом находился
закуток, где хранился хозяйственный  инвентарь. Мы, не сговариваясь,  быстро
взяли юношу под  ручки и впихнули  его в темную, душную каморку. Я мгновенно
схватил его за горло, чтобы тот не заорал, а Юрка упер ствол своего автомата
ему в пах  и надавил. Даже при недостаточном  освещении  было видно, как тот
побледнел. Глаза готовы были вывалиться из орбит  и крик рвался из горла, но
я  сдерживал его,  сжимая  сильнее  горло,  позволяя  ему только  дышать.  Я
наклонился к уху и прошептал:
     -- Сейчас я  отпущу немного горло, если ты, подонок, обещаешь спокойно,
тихо принести нам  извинения. И еще пива  и сигарет, уверен, что  есть. Если
согласен -- моргни,  если  отказываешься, то я тебя  душу,  а  мой  приятель
отстреливает тебе яйца. Разбираться никто не будет, спишут на боевые потери.
Если  вздумаешь выкинуть  какой-нибудь другой фокус,  то история повторится.
Смятое горло и отстреленные яйца, а также мы можем тебя погрузить в машину и
обменять у духов на ящик  пива и блок сигарет.  Кстати, урод, мы тебе самому
предлагаем сделать  такой обмен. Понял, уребище? -- я  чуть посильней сдавил
горло, а Юрка нажал на автомат.
     Солдат заморгал глазами, как мотылек крылышками у лампочки:
     -- Извините  меня, пожалуйста, товарищи офицеры, я  обознался, я больше
не буду,  честное слово, не буду, -- из глаз его покатились слезы, но жирное
горлышко его я не отпускал.
     -- А  вторая  часть  выступления?  -- спросил Юрка, намекая на  пиво  и
сигареты.
     -- Да-да, сейчас, -- боец засуетился, начал  шарить у себя за головой в
каких-то ведрах и вытащил на свет божий упаковку пива "Holsten" и блок "LM".
По-нашему -- "любовь мента".
     Мы отпустили поганца, я снисходительно похлопал его по щеке, вытащил из
кармана смятые пять тысяч рублей и сунул в карман хныкающему бойцу:
     --  Никогда  не хами, юноша, и,  может,  тогда останешься жить,  а  это
деньги тебе за товар, чтобы не говорил, что мы  бандиты. Кстати, одолжи  нам
пару сумочек, чтобы спокойно вынести наши покупки.
     Боец отвернулся  и опять  в полутьме  зашарил по ведрам. Хороший у него
тут  тайничок, в  ведрах  звякнуло что-то металлическое,  по звуку похоже на
пистолет.  Неужели будет  дурить пацан? Я поднял свой автомат и упер ствол в
основание черепа, там, где он стыкуется с позвоночником, и нажал -- есть там
болевая точка.  Если  быстро и  сильно туда ударить, то  человек падает  без
сознания.  Юрка мгновенно упер ствол своего автомата в  позвоночник в районе
почек.
     -- Сынок, не дури, -- я опять сделал елейный голос, -- или ты, ублюдок,
решил помереть героем, тогда валяй.
     Левой рукой я вытащил  из ножен узкий трофейный стилет и приложил к его
горлу,  слегка нажал, холодная сталь  у горла подействовала почему-то  лучше
автомата. Интересно, почему? Снова звякнуло металлическое, видимо, он бросил
пистолет обратно в ведро. Убрав стилет от  горла, я рывком развернул бойца к
себе  и опять  упер автомат ему  под  подбородок.  Боец поднял руки вверх, в
левой руке он зажал чехол от спецаппаратуры. Я левой рукой пошарил у него за
головой  и наткнулся на  пистолет.  Вытащил его. Ё-мое! Пистолет  Макарова с
глушителем  -- ПБС (прибор для бесшумной  и беспламенной стрельбы). Здорово.
Упер у какого-нибудь раненого разведчика или спецназовца. Я ударил рукояткой
пистолета в  переносицу  бойца,  туда, где  нос  соединяется  со  лбом.  Тот
беззвучно  начал  опускаться  вниз. Мы опустили его на пол и,  забрав сумки,
погрузив в них пиво и сигареты, вышли.
     На улице уже заканчивалась  выгрузка, и комбриг собирал офицеров своего
штаба, чтобы идти на совещание к руководству группировкой. Мы кинули сумки в
свою БМПшку, наказав механику, что если уведут сумки, то мы его кастрируем и
оставим  здесь,  в  госпитале.  Боец  понятливо  кивнул  головой,  продолжая
раздевать глазами  проходящих мимо женщин. Идя за командиром, мы неторопливо
затягивались  хорошими  сигаретами  и  обсуждали  аргументы,  которые  будем
выдвигать против штурма в лоб долбанной Минутки.
     -- Давай  так: авиация,  артиллерия,  танки, реактивная  артиллерия,  а
потом  уже, когда  все  раздолбят, заходит махра,  а?  --  спросил  Юрка,  с
наслаждением затягиваясь и осматривая почти мирную жизнь вокруг.
     -- А еще лучше бомбы  с напалмом, чтобы  все горело вокруг,  и включить
погромче  веселую  музыку, чтобы  духи веселее  Аллаху душу  отдавали, --  я
испытывал  умиротворение,  а от  сигареты  и  от спокойной обстановки  почти
сексуальное  удовлетворение.  Как  мало, черт побери, человеку надо. Хорошая
сигарета, мирная атмосфера, женщины вокруг.
     Тут мы увидели знакомого офицера, вместе штурмовали "Северный", а потом
его полк оставили для охраны аэродрома, везет же людям.
     -- Юра, Слава, живы,  вот  здорово!  Наслышаны о ваших  подвигах. И про
Карпова тоже наслышаны. Здесь сначала  думали, что это вы его  грохнули,  но
потом все выяснили, сам дурак. Представили его к Ордену мужества.
     -- Прямо  так  и думали, что  мы  Славкой  и  грохнули  это  московское
уребище?
     -- Да нет, тут все знают, что он большой гнус.
     Мы с Юркой заржали во весь голос:
     -- Саша, мы видели его в первый раз и такую же кличку ему дали. Гнус --
он и есть гнус. Ты лучше расскажи, какие виды на Минутку и на нас.
     -- Мужики,  морпех  и десантники попытались с ходу  взять эту  гребаную
Минутку, потеряли  человек  тридцать  и откатились. И вот  теперь хотят  вас
кинуть.
     -- Да пошли они на хрен!
     --  Там  еще этот сраный миротворец сидит.  По радио  выходит  к  нам с
обращениями.  Слушайте  анекдот  про него. Сидит этот  миротворец  по правам
человека в бункере  у  Дудаева  со своей  делегацией, а про них и забыли, не
кормят, не поят. Думают, что  делать дальше. Тут он  и предлагает:  "Давайте
примем ислам!". У  него спрашивают: "А что, поможет?" "Нет.  Но из  обрезков
можно сварить суп!" -- Сашка довольно заржал.
     Мы плюнули и от его сообщений и от анекдота и тоже улыбнулись.
     -- Мужики, я здесь комендантом устроился, заходите. А сейчас, извините,
спешу, в госпитале кто-то бойцу голову проломил.
     Присвистнув от  удивления, что Сашка получил такую должность, мы  пошли
догонять наших.  За бойца мы не беспокоились.  Башка у него целая, я  за это
ручаюсь, а что из носа кровь идет, так это в темноте споткнулся. Разве у нас
в  армии кто-нибудь  посмеет ударить такого гарного хлопца? Нет,  конечно, а
пока без сознания валялся, вот и привиделись  ему офицеры.  С его избыточным
весом и повышенным давлением еще не такая чепуха может показаться. На диету,
товарищи врачи, посадите  его. А еще лучше, подарите на неделю  его нам.  Не
узнаете хлопчика.
     Навстречу нам вышел какой-то офицер и сказал,  что генерал Ролин сейчас
занят  и освободится  через десять-пятнадцать минут. Они-де разговаривают  с
министром обороны.  Ладно, пусть  говорит.  Один хрен,  ничего толкового  не
наговорит. Комбриг пошел звонить в бригаду, чтобы узнать последние новости.
     Тут мы заметили, что Сашка возвращается, и окликнули его:
     -- Саша, ну как боец?
     --  Несет какую-то  чушь,  что два офицера его  избили. У  самого штаны
мокрые, обоссался, пока без сознания был. И приметы, -- тут он  начал на нас
подозрительно посмотрел, -- ну, на вас похожи.
     -- Сашок, неужели  ты думаешь, что мы способны избить  солдата? Я лично
сразу хватаю за горло, -- начал я.
     -- А я отстреливаю яйца, ты же нас знаешь, -- подхватил Юрка.
     Мы  с обиженным выражением лица  уставились на  Сашку  Холина,  как  бы
требуя, чтобы тот снял с нас всякие подозрения.
     --  Вот  вас-то я как раз и знаю, отморозки несчастные. Насмотрелся. Ни
себя, ни других не пожалеете. Так это вы бойца ухайдакали?
     -- Саша, -- вновь начал я задушевным голосом, полуобнимая его за плечи,
--  дорогой ты наш человек, объясни нам, по твоим словам -- двум отморозкам,
чего  это  ради ты помчался в госпиталь? Милосердия и сострадания  мы в тебе
никогда не  замечали. Даже когда привезли наших раненых, ты, видимо, был так
сильно занят, что забыл встретить своих друзей.
     -- Которые, между прочим, пришли к тебе на выручку,  когда духи загнали
тебя  с  бойцами  на край летного поля, --  продолжил Юрка,  -- и,  неудобно
напоминать, клялся всеми святыми, что не забудешь своих спасителей.
     --  А  сейчас, отец родной,  ты  хочешь сдать  своих  благодетелей  как
стеклотару,  --  снова вступил  я.  --  Мы же никому  не  говорим, что  твой
подручный по спекулятивным  ценам  сбывал  спертое, пардон  -- сэкономленное
тобой  имущество,  да  еще,  сука,  пытался запугать нас пистолем. Так  как,
Александр? Сдается мне, что твой боец просто ударился башкой обо что-то.
     -- За что вы его?
     --  Меня  на  хрен  послал,  причем  так  откровенно, и  не  извинился,
прикидываешь, Саша?
     -- Ну, я ему задам, засранцу.
     --  Саша,  так  как  мы нашли  общий  язык, предлагаем тебе оказать нам
гуманитарную помощь.
     -- Так вы и так уже набрали.
     -- Ложь, поклеп и навет, -- с пафосом произнес Юрий, -- мы не украли, а
купили за пять долларов.  Или  пять тысяч рублей.  Темно  было,  а доллары и
рубли лежат в одном кармане. Правда, Слава?
     -- Истинная  правда, сам расплачивался. Но сдается мне, что твой хренов
помощничек пытается утаить от  тебя  часть незаконно заработанной выручки. И
купили  мы  у него всего-то упаковочку пива, ма-а-а-ленькие такие баночки, и
блок "ментовской  любви",  а ты  не хочешь нас  снарядить  в путь-дорожку по
полной программе.
     --   Представляешь,  --  Юра   тоже   вошел  в   раж,  --  убьют   нас,
тьфу-тьфу-тьфу, конечно, а ты будешь переживать, что не дал  нам  трех палок
хорошей   колбасы,  водки  московского  завода  "Кристалл",  пары  бутылочек
хорошего  коньячку,  ну,  сыра, конечно,  и  еще там по мелочи.  И  мы будем
являться  тебе по ночам, и  будем протягивать к тебе руки и говорить, -- тут
мы как вампиры стали протягивать к нему руки: -- "Зажал хавчик, гад!"
     -- Да, Саша, -- вмешался я, -- без пары упаковок пива и хороших сигарет
я уже точно не сдохну, но к пиву неплохо бы добавить рыбки сушеной, а еще...
     -- Хватит, придурки.  Дайте, тетенька,  воды  напиться, а  то  так есть
хочется,  и переночевать негде, -- передразнил нас Саша.  -- Если  бы вы мне
жизнь не спасли, то сидели бы уже в комендатуре на казенных харчах.
     -- Так  я  тогда во  время боя и  говорю Славке: "Смотри, Слава,  какой
хороший капитан погибает. Давай его спасем, а он,  когда станет комендантом,
станет нас до окончания войны кормить". Слава, это правда?
     -- Чтоб я сдох, правда. Юра, а было бы неплохо недельку-другую половить
вшей в комендатуре, а? Трехразовое питание, чистое белье, можно раздеваться,
баня! --  я  мечтательно закрыл  глаза и потянулся до  хруста в суставах. --
Кайф!  Саша,  а может, ты  сдашь нас, а твой пидор  через две недели изменит
свои  показания,  мол,  обознался,  и нас выпустят, а там,  глядишь, и война
закончится. Подумай, Саша? Я тебе коньяк поставлю.
     -- Нет, вы точно идиоты. Недаром вашу бригаду духи называют "собаками",
загрызете, с ума сведете кого угодно.
     --  Мы  сейчас  пойдем  к  командующему,  послушаем,  как он будет  нас
агитировать идти на Минутку. Так  вот,  я, Слава, думаю предложить, чтобы он
этот  свой  полчок с охраны аэропорта  снял и на Минутку кинул, а нас на его
место. А после  Минутки, когда  вы ее возьмете, и мы  можем  дальше воевать.
Как, Саш? Кстати, ты здесь всех девочек перепробовал?
     -- Нет, они здесь все поделены, так что в чужой огород не суйся.
     -- Так поделись на пару дней, мы ее потом привезем, не жадничай!
     -- Придурки, чистой во