льке. Он поднял голову и увидел братьев Мясных.
     Никандр  после  убийства  жены  Степана  Анфисы  был   жестоко  избит
мореходами и едва выжил.  Сейчас он ходил, тяжело дыша, опираясь на палку,
как старик. Вместо левого газа кровавилась рана.
     - Степан Елисеевич, - сказал Фома, - что мыслишь с нами делать?
     - Твой  брат  убил  Анфису,  -  тяжело вздохнул Степан,  -  и  должен
ответить по закону.  А кроме того, вы оба виноваты в том, что привели сюда
аглицких купцов.
     - Хочешь отомстить за жену?
     - Если бы хотел отомстить,  вас давно не было бы на свете.  По одному
слову моему...
     - Знаем,  -  спокойно продолжал Фома Мясной,  - нас бы разорвали твои
люди. Но ведь жена убита без умысла. Мы с братом не желали ее смерти.
     - Это правда, - усмехнулся Степан, - вы хотели убить меня.
     - Я бы мог сказать,  что спутал твою жену с каким-либо зверем,  но не
хочу лживить. Да, мы хотели убить тебя. Ты мешал нам.
     - А сейчас что вы хотите?
     - Отпусти нас.
     - Отпустить вас в тундру на смерть?
     - Не сейчас, Степан Елисеевич. Перезимуем мы вместе, а кончится зима,
брат поправится,  и  мы  уйдем,  -  Фома Мясной махнул рукой на восток,  -
уйдем, и ты о нас больше не услышишь.
     Оба брата внимательно следили за Степаном.  Гурьев понимал,  что Фома
Мясной говорит правду. Они не хотели убивать Анфису. Если бы братья Мясные
ошиблись один раз в жизни,  Степан мог бы пощадить их.  Но бесчестные дела
пустозерцев   стали    известны   приказчику   Строгановых.    Мясные   не
останавливались  перед  убийством  и  ограблением.  Никандр  был  особенно
страшным человеком, он лишил жизни семерых русских промышленников и многих
самоедов. На северо-востоке его звали "бешеным волком". Фома был не лучше.
От местных властей Мясные откупались крупными взятками.
     "Таких людей  надо  уничтожать,  -  думал Степан.  -  Я  не  могу  их
отпустить".  И  в то же время устроить самосуд или посадить их в заточение
во время зимовки он тоже не мог. Значит, надо сказать как-то иначе.
     - Если бы  брат был здоров,  мы  бы  ушли и  сегодня,  -  сказал Фома
Мясной.  -  Но ему повредили внутренности,  и он пока не может ходить. Нам
надо  твердое слово,  что  отпустишь нас  летом.  Если  нужны  деньги,  мы
заплатим.
     - Вы хотите заплатить мне за смерть жены?
     - Что ж, если так случилось.
     Степан Гурьев вспыхнул,  но  подумал,  что вершить дело надо с  умом,
иначе разбойники Мясные могут испортить зимовку и  погубить ни  в  чем  не
виноватых людей.
     - Я решил,  -  сказал он, помолчав, - пусть весной артель скажет свое
слово. Люди вс„ знают. Если скажут отпустить вас, идите. Я мстить не хочу.
     Братья посмотрели друг на друга.
     - Хорошо, пусть так. Мы подчинимся решению артели. И на этом спасибо,
Степан Елисеевич.
     Братья  повернулись и  медленно пошли  к  избе.  Никандр  Мясной  еле
волочил ноги. Они надеялись к весне уговорить кое-кого из мореходов в свою
пользу. Кого деньгами, кого слезами.
     - Здоровье бы мне,  -  с яростью сказал Никандр,  отойдя в сторону, -
своими бы руками задушил проклятое отродье! Теперь он нам до смерти враг.


                  Гїлїаївїаї дївїаїдїцїаїтїьї пїяїтїаїя

                 БЕДНЫЙ ЖДЕТ РАДОСТИ, А БОГАТЫЙ - ПАКОСТИ

     На  большом колоколе соборной церкви  в  Угличе пономарь по  прозвищу
"Огурец" отбил полдень.  Красно-рыжий огромный петух, клевавший овес возле
лошадей,  взлетел на коновязь и задорно,  словно перекликаясь с колоколом,
прогорланил свою песню.
     Стояли знойные дни августа.  Вчера отошел второй спас.  Жители Углича
отсвятили в церквах яблоки и мед.  Созревшие плоды пахли нежно и пряно.  В
самом  разгаре  лето,  однако  в  зеленой  кроне  деревьев видны желтеющие
листья.  Пчелы по-прежнему вылетают за добычей из ульев,  но полет их стал
ленивее, медленнее.
     Андрея  Ивановича Шуйского принимали в  верхних покоях вдовой царицы.
Накормили сытным  обедом,  напоили  заморской водкой  и  красным испанским
вином.  Шуйский, поглаживая бороду, часто поглядывал на царицу Марью и про
себя думал: "Хороша царица, что лебедушка белая. И лицом красавица и телом
пышна,  неужто одна живет?  Хошь и  царица,  а  без мужа -  как корова без
хозяина".
     Андрей Иванович провозгласил первую здравицу про царевича Дмитрия,  а
вторую - про царицу Марью. Про царя Федора Ивановича вина не пили вовсе.
     Нагие  пили  про  Шуйских,  Шуйские -  про  Нагих,  пришло  время  им
объединиться.   Князья  Шуйские  не  могли  в  одиночку  осилить  могучего
правителя Бориса  Годунова.  В  начале  Шуйские  ставили на  царя  Федора,
надеясь,  что он  разорвет брак с  царицей Ориной.  Пока Борис Годунов был
царским шурином,  справиться с  ним  было  очень  трудно.  Однако  надежды
Шуйских не оправдались, и Борис Годунов продолжал накапливать силы.
     Еще в  прошлом году князья Шуйские чуждались Нагих как худородных,  а
сейчас были готовы соединить с ними судьбу.
     После обеда перешли к делу.  Прежде всего перед иконой нерукотворного
Спаса поклялись вс„ держать в тайне.
     Когда Андрей Иванович и  братья Нагие поцеловали икону,  царица Марья
поднялась с места.
     - Негоже  мне  с  думными  мужами  быть  на  совете,  -  сказала она,
потупившись.  -  Что братья порешат, к тому и я присоглашусь. Мне Митеньку
накормить надо.
     - Иди,  царица, - отозвался Михайла Нагой, захмелевший больше всех. -
Иди, матушка. Мы и без тебя все пообсудим.
     Багровое лицо тучного Михайлы Нагого сделалось влажным,  от духоты он
расстегнул кафтан.  Нравом  Михайла горделив и  неистов,  спуску никому не
давал, а племянника своего царевича Дмитрия любил и жалел.
     Проводив царицу,  немного помолчали.  Андрей  Шуйский долил  в  кубок
красного душистого вина.
     - Скоро блаженному царю Федору конец, - сказал он, стукнув серебряным
кубком об  стол.  -  Немного ждать осталось.  У  нас  все  готово.  Кремль
захватим,  все царское семейство -  в монастырь на постриг: царя, царицу и
Бориску Годунова. Пусть вместе наши грехи замаливают...
     - Царь-то  Федор  Иванович  давно  в  монастырь просится,  -  вступил
Михайла Нагой,  вытирая полотенцем пот.  -  А ты,  князь,  нонешнего медку
попробуй, свяченый медок-то.
     - Вам,  Нагим,  -  словно не  замечая опьяневшего Михайлы,  продолжал
Шуйский, - мы знак подадим. Коли от нас человек прискачет и привезет икону
святого Сергия, немедля выезжайте с царевичем Дмитрием в Сергиев монастырь
на молебствие.  Народу поболе с собой берите. Там будут ждать наши люди. А
потом  и  во  дворец  кремлевский.  Вся  Москва  выйдет  царевича  Дмитрия
встречать. Все церкви в колокола ударят.
     - А дальше как?
     - Дальше... Повенчаем на царство Дмитрия.
     - А дальше?
     Андрей Иванович Шуйский с удивлением посмотрел на Михайлу Нагого:
     - Что ж дальше ты хочешь?
     - Царевич Дмитрий не  велик еще,  царских дел не разумеет.  Я  про то
говорю,  что  за  него  решать все  дела  будут  только Нагие  и  Шуйские.
Остальных от престола вон.
     - Больше некому,  -  отозвался Шуйский.  -  После  царя  Ивана  родов
крепких не осталось.  Ежели будем друг другу верность блюсти, нас никто не
осилит.  От Шуйских князь Иван Петрович в  совет,  а  от Нагих?  -  Андрей
Иванович посмотрел на братьев.
     - Михайлу хотим, - сказал Григорий Федорович.
     - Пусть так.
     Братья  Нагие  и  Шуйский выпили еще  по  большой чаре.  Побратались.
Отломили по большому куску сотового меда.
     - Вас,  Нагих, - Шуйский строго посмотрел на братьев, - Бориска хочет
в дальние места услать.  А царицу Марью Федоровну в монастырь.  И царевича
Дмитрия он не пожалеет.
     Григорий Нагой вынул изо  рта обсосанный воск и  осторожно положил на
стол.
     - Знамо, не пожалеет, - сказал он, вытирая сладкие усы.
     - Одного он ныне боится -  московских купцов. За купцами чернь стоит,
- продолжал Шуйский.
     - Зачем купцы Бориску не любят? - полюбопытствовал Андрей Нагой.
     - Хочет правитель всю торговлю на  Москве и  других городах агличанам
отдать  беспошлинно,  а  своим  гостям  и  купцам  пошлину против прежнего
увеличит.  Наши  русские купцы  оттого в  разор пойдут.  Аглицкая королева
рада-радешенька,  что ни год к  Бориске послов засылает и  все кланяется и
благодарит.
     - Вот задача!  - воскликнул Михайла. - А Бориске-то какой прок, ежели
всю торговлю беспошлинно агличанам отдать?
     - Почет ему большой от аглицкой королевы. Уж как она его не величает!
И  дьяки вс„ на  боярской думе вычитывают.  Как-то  и  кузеном его любимым
назвала. И деньги, само собой, и поминки.
     Братьев Нагих очень заинтересовал рассказ князя Шуйского.
     - Прознали все-таки московские купцы про Борискину хитрость. Нашелся,
видать, хороший человек.
     - Ежели бы  мы,  князья Шуйские,  о  том не рассказали,  не узнать бы
купцам. Бориска свои дела в великой тайне хранит.
     - Бориска  прятал,  а  вы,  Шуйские,  вс„  наружу.  -  Михайла  Нагой
расхохотался. - Так ему и надоть.
     Разговор  был  долгий.   Все  приходилось  обдумать  и  решить.  Дело
затевалось великое и  страшное.  Совсем  не  просто  свести  с  престола и
постричь в  монастырь царя,  хотя и  тихого,  как Федор.  Большой грех так
поступать с помазанником божьим.  Но если другого выхода нет? Если царский
шурин Борис Годунов грозит извести и Шуйских и Нагих?!
     Пресмыкаясь перед  царем Иваном Васильевичем Грозным,  князья Шуйские
сохранили себя  от  уничтожения и  дождались вожделенного часа.  Но  когда
дорога к  власти открылась перед  ними,  ее  заступил царский шурин  Борис
Годунов.
     Дороги князей Шуйских и  бояр Годуновых скрестились.  Уступать добром
никто не собирался.
     Во  дворце все  спали.  Никто  не  заметил царевичеву мамку Василису,
спустившуюся из верхних покоев...  Прижав ухо к  неплотно прикрытой двери,
она долго прислушивалась, стараясь запомнить доносившиеся до нее слова.
     Дождавшись ночи,  из  города  Углича  ускакал в  Москву князь  Андрей
Иванович Шуйский.  У  земляного вала он встретился с бывшим оружничим царя
Ивана,  а ныне опальным воеводой Нижнего Новгорода Богданом Бельским.  Они
разъехались,  не  узнав друг друга в  темноте.  И  тот  и  другой поглубже
надвинули шапки на глаза и отвернулись.
     С тех пор как в Угличе поселился царевич Дмитрий,  город сделался как
бы заклятым местом.  В Москве вокруг имени царевича Дмитрия плелись тайные
козни  и  составлялись заговоры.  Углич  был  связан  невидимыми нитями со
многими  вельможными  лицами  русского  государства.   Здесь  скрещивались
могучие силы.  В  самом городе и  в  посаде не  одна сотня глаз следила за
всеми,  кто приезжал в Углич, и уезжал из него. Особенно тщательно следили
за теми,  кто посещал дворец или сносился со слугами царевича. О всех, кто
бывал  в  Угличе,   тайные  осведомители  немедленно  давали  знать  своим
хозяевам.
     Не мудрено,  что путники,  въезжавшие в город и выезжавшие из города,
старались скрыть свое лицо, чтобы не быть узнанными.
     В  то  время,  когда  князь  Андрей Шуйский скакал к  Москве,  Богдан
Бельский въехал в Угличский кремль.  У ворот он соскочил с лошади, передал
сторожу повод и  в  придачу несколько мелких монет.  Он  отыскал во дворце
маленькую дубовую дверь,  ведущую в  покои вдовой царицы,  открыл ее своим
ключом и по узкой лестнице поднялся наверх.
     Стараясь не шуметь, Богдан Бельский взошел на верхний этаж и легонько
постучал в низкую дверь,  ведущую в переднюю царицыной опочивальни.  Дверь
сразу же  открылась,  и  царица  Марья,  с  нетерпением  ожидавшая  своего
возлюбленного, бросилась ему на шею.
     - Светик  мой,   солнышко  красное,  -  приговаривала  царица,  целуя
Бельского и плача от радости, - заждалась я! Горе с тобой, беда без тебя.
     Она приняла из  рук милого опашень и  шапку и  повесила на деревянный
крюк, торчавший в стене.
     Обнявшись, они прошли в опочивальню и сели на низкую, обитую бархатом
скамейку.  Здесь  все  было  давно знакомо Бельскому:  сводчатый потолок и
теплый деревянный пол, выложенный елочкой.
     Богдан Яковлевич посмотрел на царицу:  кругла, румяна, бела. Пунцовые
губы,  золотые волосы.  Царь Иван Васильевич Грозный плохих и некрасивых в
жены не брал. Бельский не удержался и опять стал обнимать и целовать Марью
Федоровну.
     - В Москве скоро будем, Машенька, - сказал он, отдышавшись. - Яблочко
мое наливчатое, ягодка ты красная!
     - Братья ждут тебя, Богданушка. Внизу сидят.
     - Успею, Машенька, дай на тебя наглядеться.
     Бельский ушел  от  царицы  не  скоро.  Спустился он  в  средний этаж.
Потолки здесь были деревянные, а пол кирпичный. Узкая горница шла по длине
всего  дворца.  С  одной  стороны  находилось большое окно  со  свинцовыми
переплетами,   а  с  другой  -  высокая,  под  потолок,  изразцовая  печь,
разрисованная синими птицами.
     В  горнице горели  две  толстые восковые свечи  в  серебряных высоких
подсвечниках,  стоящих на  полу.  На  окна надвинулась темень,  время было
близко к полуночи.
     Бельский толкнул первую дверь  направо.  Нагнув голову,  он  вошел  в
небольшую горницу,  где по утрам царевича Дмитрия обучал грамоте дворцовый
аптекарь-ливонец.
     Топилась широкая печь с железной заслонкой.  Печь недавно разожгли, и
она еще дымила. Горящие дрова давали слабый отблеск.
     Печь топилась не потому,  что было холодно,  а потому, что потребовал
кудесник Ондрюшка Мочалов.  Сегодня братья Нагие, озабоченные предстоящими
делами, хотели спросить, что их ждет впереди.
     Семейство  Нагих  уверовало  в  чудодейственную силу  Ондрюшки  после
исцеления брата Григория.  Два года назад Григорий купался весной в  реке,
простудился и слег в постель.  Несколько дней лежал в беспамятстве. Немец,
дворцовый лекарь, признал больного безнадежным. Позвали Ондрюшку. Кудесник
пощупал,  потрогал.  "Будет мужик жить еще сорок лет", - сказал он весело.
Ондрюшка принес  из  дому  горшок  со  сладковатым питьем,  нагрел  его  и
заставил больного пить горячим.
     Вот и сейчас Ондрюшка в черной монашеской рясе поставил в печь горшок
с  пахучими сухими травами и кореньями.  Вода в горшке бурлила и пенилась,
распространяя резкий, неприятный запах.
     Ондрюшка был очень наблюдательным и мудрым человеком.  Он внимательно
прислушивался к разговорам царевичевых слуг и посадских мужиков.  Он часто
посещал торги на  городской площади,  куда съезжались люди со всех сторон.
Услышанное и  увиденное запоминал и  строил свои  домыслы,  иногда очень и
очень  близкие  к  истине.   Перед  братьями  Нагими,  в  общем-то  людьми
ограниченными,   он   выдавал  себя  то   за   дурачка-юродивого,   то  за
ведуна-кудесника,  умеющего предсказывать будущее.  Он  был великий умелец
придавать  лицу  покойника утешительное выражение.  А  вообще-то  Ондрюшка
добрый человек, всегда готовый помочь чужому горю.
     У  кудесника большой  горб.  Десять  лет  назад  он  отчаянно  болел,
соборовался и  выздоровел.  Поэтому и  стал  носить черную рясу  наподобие
монашеской.
     Богдан Бельский расцеловался с  братьями.  И Михайла,  и Григорий,  и
дядя  Андрей  Федорович  верили  бывшему  опричнику,   считали  его  своим
человеком.
     Он  по-прежнему  считался  дядькой  царевича,   а   это  был  высокий
придворный чин,  допускавший особую близость в обращении с членами царской
семьи.
     - Шуйский у  нас  седни  гостевал,  -  икнув,  сказал Михайла,  когда
приятели изрядно выпили;  собственно говоря,  братья  не  переставали пить
после  отъезда  князя  Шуйского и  были  возбуждены необычайно.  -  Андрей
Иванович сказывал, царевича Дмитрия будут на царство венчать.
     - А царь Федор Иванович?
     - Что ж Федор Иванович...  Поцарствовал дурачок,  пора и в монастырь,
на покой.
     - А Борис Годунов? - быстро спросил Бельский.
     - И Бориску туда же постригут.  Все дела государские Шуйские да Нагие
будут решать.
     - А меня куда?
     - Тебя?  Ты с нами,  будто родственник, дядька царевичев. Будешь, как
Клешнин, с царем из одной миски есть... Ну, и прочее.
     Богдан Бельский задумался.  Опять его обошли. Конечно, Андрей Клешнин
при дворе -  сила большая, но не того хотел бывший опричник. Он хотел быть
правителем  русского  государства,   таким,   как  был  Борис  Годунов,  и
единолично решать все дела. Но сейчас об этом говорить рано.
     - Я  против  Бориса  не  пойду,  -  вдруг  сказал Бельский,  перестав
выбивать мозги из  говяжьих костей.  Он  поправил на груди тяжелую золотую
цепь, подарок Ивана Грозного.
     - А как же ты? - вмешался Андрей Нагой.
     - Против Бориса не пойду и Борису помогать не буду, - упрямо повторил
Бельский.
     - А как же ты?
     - "Как" да  "как"!  Ежели вы,  Нагие,  власть захватите и  Дмитрий на
престол сядет, я ваш верный слуга.
     - Вот ты как!
     - Вот так... Борис Федорович мой давний друг, и я ему худа не хочу.
     Андрей Федорович Нагой понял,  что  Богдан Бельский хочет на  быстрой
езде при крутом повороте не вывалиться из саней. Однако он знал: дядька не
захочет губить Нагих и особо царицу Марью.
     - Пусть так,  - подумав, сказал Андрей. - Но ты поклянись, что Борису
помогать не будешь. Подай-ка икону, Михайла.
     Богдан  Бельский  поклялся  на  той  же  иконе,   к  которой  недавно
прикладывался князь Шуйский. Нагие успокоились.
     - Ну-ка, Ондрюшка, - сказал Михайла, - готово у тебя?
     - Готово,  пусть поостынет малость,  -  отозвался шепотом Ондрюшка. -
Вот ужо глотну.
     Григорий Нагой молча поднялся с  места и черным куском бархата накрыл
иконы.
     - Негоже святых в  темное дело путать,  -  сказал он,  вернувшись.  -
Давайте-ка, братья, еще по одной.
     Нагие  и  Бельский  снова  выпили.  Михайла  посмотрел на  царевичева
дядьку:
     - А как ты, Богдан, мыслишь, будет ли нам удача?
     - Не знаю, волхвовать не обучен. Пусть Ондрюшка скажет.
     - Готов, Ондрюха? - снова окликнул ведуна Михайла.
     - Маленько еще пождите, горячо варево, обожгусь.
     Братья  Нагие  и  Бельский  перестали  разговаривать и  уставились на
глиняный горшок, остывающий на окошке.
     Наконец  варево  остыло,  и  Ондрюшка  опорожнил половину горшка.  Он
уселся на скамейку у  печи и неотрывно смотрел на раскаленные угли.  Свечи
велел потушить.
     Колокол у соборной церкви отбил полночь.
     - Что хочешь знать,  спрашивай, - глухо произнес Ондрюшка, не отрывая
взгляда от раскаленных углей.
     - Долго ли жить будет царь Федор Иванович?
     - Не  много и  не  мало.  Пять лет проживет,  -  помолчав,  отозвался
Ондрюшка.
     - Будут ли у него наследники?
     - Нет.
     - Князьям Шуйским верить можно ли?
     - Верь, но на себя более надейся.
     Братья посмотрели друг на друга. Михайла крякнул.
     - А Борис Годунов долго ли жить будет?
     - Долго.
     - А  царевич Дмитрий,  крепок  ли  он  к  царской власти?  -  спросил
Михайла.
     - Младенец крепок вашими делами. Не утопите его в пианстве.
     - Есть ли во дворце лихие люди?
     - Много, всех не перечесть.
     - Кто же они?
     - Не знаю.
     Еще  немало вопросов задали братья Нагие Ондрюшке-ведуну о  том,  что
сбудется в жизни.  Наконец он совсем обессилел.  Глаза сделались красными,
выпученными,  на губах пузырилась пена. Он стал городить несусветную чушь,
потом свалился на пол и захрапел.
     Печь погасла.  Михайла отворил створку окна,  в горницу хлынул свежий
ночной воздух.
     - Уж больно ты тучен,  -  сказал Бельский, посмотрев на жирные щеки и
необъятный живот Михайлы.
     - Скоро десять пудов наберу, - похвалился Нагой.
     - Смотри, худо придется, задавит тебя жир.
     - Пока жирный сохнет,  худой сдохнет,  -  засмеялся Михайла.  -  Одно
плохо:  не  на  всякую лошадь сядешь.  -  Он  смеялся долго,  пока брат не
толкнул его в бок.
     Застолье продолжалось.  Братья  Нагие  и  Богдан  Бельский выпили еще
много вина и меда.  Приятели громко спорили между собой. П