йла Битяговский насторожился, вытянул шею.
     - Правитель ищет  человека,  готового по  его  приказу свершить любое
дело. За услугу тот человек будет награжден сверх всякой меры. И служба, и
деньги, и почет.
     - Я  согласен,  государь,  исполнить любой  приказ  великого  боярина
Годунова, - не задумываясь, ответил дьяк. - Говори, о чем речь, государь.
     - Всего дела я не знаю, - прокашлявшись, сказал Клешнин, - знаю одно:
надо  ехать  в  Углич  и  по  царскому слову взять на  себя  удел,  ведать
хозяйством царевича Дмитрия...
     - И что еще?
     - Об этом знает правитель. Он тебе сам скажет.
     Дьяк Битяговский понял, что пожива предстоит большая.
     - У меня в Угличе родня, - сказал он, усмехнувшись.
     - Родня?!
     - В  прошлом  годе  сыновец* мой  Никита  Качалов  с  дочерью боярыни
Волоховой оженился. Со мной живут.
     _______________
          * Сїыїнїоївїеїц - племянник.

     - И  Никиту Качалова с  женой  в  Углич  возьмешь,  -  сразу оживился
Клешнин, - пусть он в жильцах во дворце служит.
     - Я согласен, - снова твердо сказал дьяк. - Когда велишь?
     Андрей Петрович решил,  не откладывая,  отвести Битяговского к Борису
Годунову. Родство дьяка с мамкой Волоховой приходилось к месту.
     Обдумав  все  еще  раз,  Клешнин привел  в  кабинет правителя Михайлу
Битяговского.  Он  всячески хвалил дьяка и  представил его  как совершенно
верного человека.
     После ухода Андрея Клешнина Борис Годунов разговор начал не сразу. Он
долго  присматривался  к  дьяку.  Битяговский  чувствовал  себя  свободно,
ворочал головой, оглядывая кабинет, и без страха глядел на правителя.
     - Ты знаешь, зачем зван ко мне? - спросил Борис.
     - Нет, знать не знаю, ведать не ведаю.
     - Царевича Дмитрия надо отправить в рай.
     - Того, что в Угличе? - осведомился дьяк.
     - Того самого.
     - По чьему велению?
     Годунов чуть было не  сказал:  "Я повелел".  Но поостерегся и  сказал
другое:
     - По слову великого государя и царя всея Руси Федора Ивановича.
     - Вот что, высокий боярин, это слово большое и страшное. Ежели получу
приказ из уст самого царя Федора,  свершу твердо. А ежели царского приказу
не будет,  не взыщи, боярин, близко не подступлюсь. В царской крови только
цари вольны.
     Борис  Годунов  хотел  закричать,  затопать ногами,  припугнуть дьяка
страшным наказанием,  но поразмыслил и решил действовать хитростью.  Пусть
дьяк увидит царя,  услышит из  царских уст повеление.  Пожалуй,  так будет
вернее. Конечно, получить от царя Федора такой приказ он и не мыслил.
     - Хорошо,  дьяк. Ты услышишь царское слово. Но если обмолвишься... Ты
знаешь, что бывает за те дела, в которых замешан царь?
     - Знаю, великий боярин, десять лет пытошные сказки пишу.
     - Подожди здесь.
     Борис  Годунов  вышел  из  кабинета  и  направился в  царские  покои.
Последнее время правитель чувствовал себя здесь полным хозяином.  Он нашел
царя в молельной. Федор Иванович велел зажечь все свечи и лампады у икон и
тешился огоньками.
     Борис Годунов велел всем выйти и тихо сказал царю:
     - Великий государь, обижают твоего верного слугу Бориску.
     - Тебя обижают?! - В голосе царя послышалось сомнение.
     - Да,  великий государь. Приказал я по твоему слову в Угличе каменную
церковь поставить святому Дмитрию,  так не верит дьяк,  говорит -  денег в
казне нет...
     - Позови того дьяка, - сразу сказал царь Федор. - Я скажу.
     Борис Годунов открыл дверь и поманил пальцем Михайлу Битяговского.
     Дьяк вошел и, увидя царя, повалился в ноги.
     - Встань, не то осерчаю, - тихо сказал царь. - Богу в землю кланяйся.
     Дьяк  Битяговский поднялся.  Федор  Иванович,  прижавшись  к  иконам,
смотрел на него, раскрыв глаза.
     - Зверство на твоем обличье, - помолчав, сказал царь, - грешил много.
     Рот у  Битяговского был разорван почти до  самого уха,  рана срослась
плохо и делала лицо дьяка диким и страшным.
     - Он не верит,  что я приказал твоим царским именем,  -  сказал Борис
Годунов, - объяви, великий государь, твою волю. Пусть в Углич едет дьяк.
     - Делай,  что приказал боярин Борис,  - строго произнес царь Федор. -
Поезжай в Углич немедля, и впредь чтоб мне докуки не было.
     - Великий государь...  - начал Битяговский. Он хотел услышать от царя
более определенное указание,  работа в разбойном приказе приучила его быть
точным.
     Однако Борис Годунов был настороже.
     - Ты что, батогов захотел? - грозно спросил он дьяка.
     - Слушаюсь,  великий государь, все по твоему слову выполню, не оставь
своей милостью, - заторопился Битяговский.
     - Слышал  царское повеление?  Теперь ступай.  -  Правитель показал на
дверь.
     Дьяк Битяговский, не спуская глаз с царя, задом вышел из молельни.


                                  * * *

     В  Углич Михайла Битяговский приехал на  четырех тройках,  заляпанных
грязью.  Дорога только-только просыхала от  весенней распутицы.  С  дьяком
приехали его  взрослый сын Данила Битяговский и  племянник Никита Качалов,
повар и несколько слуг.  На четвертой тройке прикатила дьячья жена Овдотья
и дочери Дунька и Машка.
     За тройками приволоклись одноконные телеги с пожитками.
     На  второй день дьяк Битяговский с  сыном пошел на  княжий двор и  до
вечера сидел в  приказной избе,  разбираясь с  делами.  Подьячие и  писцы,
увидев звероподобного,  заросшего волосами дьяка,  пришли в трепет и сразу
прониклись к нему уважением.
     Он  вызывал дворцовых слуг,  держал себя  грубо и  нагло.  Отдавал им
приказания, вмешивался в дела дворецкого Михайлы Нагого и самого удельного
князя.
     Царский дьяк  побывал в  обеих  соборных церквах,  внимательно слушал
утреннюю и вечернюю службы.  Он нашел непорядки и здесь: где пропуски, где
повторения в литургии, ругался с попами, грозил им расправой новоявленного
патриарха.  С  настоятельницей Богоявленского девичьего  монастыря Михайла
Битяговский говорил недолго,  но  после его  ухода она целый день ходила с
заплаканными глазами.  Дьяк громогласно заявил,  что не  даст на дворцовые
расходы ни одной копейки,  если не будет уверен, что деньги идут на нужное
дело.
     Вызнав про  Ондрюшку Мочалова,  про  его ворожбу во  дворце царевича,
Михайла Битяговский,  встретив ведуна у Никольских ворот,  больно отстегал
его татарской плетью.
     - Увижу в кремле - убью, - пообещал дьяк на прощание.
     Словом, Михайла Битяговский дал всем крепко почувствовать свою власть
и силу с первых же дней своего появления в Угличе.
     Только  с  мамкой Василисой Волоховой,  придворной боярыней,  главной
воспитательницей царевича Дмитрия,  дьяк  Битяговский был  по-родственному
вежлив и почтителен.
     Марья Федоровна  Нагая  и ее братья словно не замечали наглых выходок
дьяка, делая вид, что его не существует в городе.
     Но  дьяк  Михайла  Битяговский  существовал  и   деятельно  готовился
выполнить приказ правителя Годунова.
     Вечером второго мая  в  просторную избу царского дьяка пришла боярыня
Волохова с сыном Осипом. Дочери дьяка Машка и Дунька укладывались спать на
печи,  а  жонка,  Овдотьица,  готовила на лавке постель для самого Михайлы
Битяговского.
     Дьяк встретил Василису приветливо.
     - Заходи,  заходи,  боярыня, - поднялся он с лавки, - садись, милости
прошу, - и попытался выразить на своем страшном лице приветливую улыбку. -
Сейчас огоньку прибавлю.
     Дьяк торопливо вынул из деревянного ларца восковую свечу, зажег ее. В
горнице стало светлее. Горящую лучину он бросил в ушат с водой.
     - От  царицы-матушки послана,  -  соврала Василиса,  -  велела  тебе,
Михайла Семенович,  словечко тайное передать.  А  рассиживаться у тебя мне
некогда.
     - Овдотья,  забери девок и  выйди в  сени,  -  строго приказал дьяк и
молчал, пока дверь за ними не закрылась. - Ну, я слушаю, боярыня.
     - Воевода Богдан Бельский опять к царице прискакал, - зашептала мамка
Волохова,  -  прежде к Михайле Федоровичу прошел, долго с ним беседовал, а
опосля к царице миловаться. Под утро к себе поедет.
     - Еще что знаешь?
     - Купец Истомка Малыгин со скорняжнего ряда днюет и  ночует у Михайлы
Федоровича.  Ест и пьет с ним. А сегодня людей в Москву с письмами вместях
посылали.
     - А в письмах что?
     - Того не ведаю, Михайла Семенович.
     - Ну ладно. Еще что знаешь?
     - Ондрюшка  Мочалов  с  ними опять ворожил и в кудес бил...  А больше
ничего не ведаю.  Сторонятся меня Нагие.  Царица Марья не верит,  царевича
Дмитрия  со мной боится во двор отпустить.  А когда царевича кормят,  меня
нудят всякое блюдо наперед пробовать.  Отравы боятся.  А виноват  Ондрюшка
Мочалов.   На   меня  пальцем  указывал:  я-де  такая,  меня-де  стеречься
надобно... Пойду, Михайла Семенович, во дворец, - спохватилась Василиса, -
не дай бог, ежели Нагие спросят.
     - Иди, боярыня. Ежели что еще услышишь, время не теряй, приходи.
     Василиса Волохова,  распростившись с царским дьяком, вышла на двор и,
переваливаясь с  боку на  бок,  как пузатая лодья на  волне,  заспешила на
княжий двор.
     Дьяк Михайла Битяговский долго сидел задумавшись.  Не  только боярыня
Волохова сообщала ему тревожные вести.  Во дворце у него были верные люди.
Однако дьяк ни к чему не мог придраться.  Ворожба Ондрюшки Мочалова была и
раньше,  об этом знали в Москве.  Нагие остерегались боярыню Волохову - об
этом Битяговский знал.  Известно дьяку и о том,  что посадские купцы часто
бывают у Михайлы Нагого. Казалось бы, все идет по-прежнему. Однако Михайле
Битяговскому неспокойно последние дни. Острый нюх дьяка разбойного приказа
подсказывал ему,  что  в  угличском дворце  вершится тайное  большое  дело
против царя и великого государя Федора Ивановича.
     Вспомнив,  что  Богдан  Яковлевич  Бельский  во  дворце,  дьяк  решил
захватить его  в  Угличе  с  поличным и  сообщить в  Москву о  похождениях
воеводы.  Богдан Бельский все еще был в опале и без царского приказания не
мог покинуть Нижний Новгород и тем более посещать Углич.
     Дьяк велел жене разбудить себя в  полночь.  Шесть вооруженных слуг на
оседланных конях  по  его  приказу  должны  находиться у  дверей  и  ждать
условного знака.
     Богдан Яковлевич Бельский,  как всегда,  рано утром, только начинался
рассвет, выехал из крепостных ворот. Следивший за ним слуга царского дьяка
тут же помчался к дому Битяговского.
     Опальный воевода не  торопил коня.  Он  медленно,  шажком двигался по
торговой улице.  Листва на деревьях давно распустилась.  Во всю силу цвели
яблони,  Бельский с  наслаждением вдыхал легкий,  приятный запах.  В садах
Углича на все лады щелкали и свистели соловьи.  На небе горели еще две-три
яркие звезды. Соловьиное пение настраивало его радостно. Утренняя прохлада
бодрила.  Как всегда,  чтобы не привлекать внимания, он ехал один, у ворот
посада, на выезде, его ждали вооруженные слуги.
     Богдан Яковлевич,  обласканный стосковавшейся царицей Марьей,  слышал
одних  соловьев и  видел  только  ее  высокую  грудь  и  белые  руки.  Ему
вспомнились большие синие глаза царицы и слезы на расставании.
     "До смерти Марья будет моей,  -  приятно размышлял воевода. - Престол
царский разделим,  похотят ли  того  ее  братцы  или  нет.  Царица на  все
согласна. Не пойдут они супротив нас".
     Потом  крылатые мысли  вернули его  к  делам.  Опытный мастер  тайных
дворцовых козней,  Бельский понял на этот раз, что Нагие не теряли времени
и  деятельно готовились к  захвату власти.  Бражник Михайла Нагой оказался
хорошим предводителем и мог все держать в тайне. Одно не нравилось Богдану
Яковлевичу:  купчишки из угличского посада,  кружившиеся вокруг Нагих и на
чью  помощь  Нагие  полагались.  Воевода  вспомнил неудавшееся восстание в
Москве,  ему  помешали тогда  московские купцы  и  всякий посадский сброд.
Богдан   Яковлевич   был    сторонником   узких   дворцовых   переворотов.
Перво-наперво он  стал  прикидывать,  как  ему  после захвата власти стать
верховным правителем всея  Руси.  Выходило,  что  это  не  так  уж  трудно
сделать...
     - Стой,  государь! - прервал размышления негромкий голос. Чья-то рука
схватила под уздцы его коня.
     Богдан  Яковлевич  схватился  было  за   саблю,   но  увидел  семерых
вооруженных всадников, окруживших его.
     - Что вы за люди, что вам надобно? - строго спросил воевода.
     - Я  царский дьяк Михайла Битяговский.  Хочу знать,  для  чего Богдан
Яковлевич Бельский,  воевода Нижнего Новгорода, тайно прискакал в Углич? -
спросил, подъехав вплотную, высокий человек со шрамом на лице.
     Бельский понял, что его узнали, донесут в Москву и дело может принять
скверный оборот.
     - Я  дядька царевича Дмитрия.  Еще  великий государь Иван  Васильевич
Грозный приставил меня к своему сыну. А ты кто такой?
     - Я царский дьяк,  -  повторил Битяговский,  - и нахожусь в Угличе по
приказу царя  Федора Ивановича.  Тебе,  дядька царевича Дмитрия,  мы  лиха
чинить не будем,  -  с насмешкой сказал дьяк, - однако в Москву, правителю
Борису Федоровичу Годунову,  про  наезд твой  отпишем...  Пошли по  домам,
ребята.  Воевода Богдан  Яковлевич Бельский известный человек,  я  его  по
обличью сразу признал.
     Всадники  повернули коней  и  скрылись в  переулке.  Опальный воевода
остался один.
     Теперь  Богдан Бельский не  слышал голосистых соловьев.  До  него  не
доходили запахи цветущих яблонь.  Он  ничего не  видел и  не слышал.  Одна
страшная мысль  захватила его  и  держала крепко.  Если  дьяк  Битяговский
пошлет  донос  в  Москву  Бориске  Годунову,  ему,  Богдану Бельскому,  не
миновать  жестокой расправы.  Если  Нагие  проиграют дело,  он  не  сможет
отказаться от участия в заговоре.  Москва начнет копать и может докопаться
до многого...
     И  вместо того чтобы скакать к  Афанасию Нагому в  Ярославль,  Богдан
Бельский принял иное решение:  немедленно, не теряя и часу, ехать в Москву
и все рассказать правителю Борису Годунову.  Он,  Бельский,  должен быть в
Москве раньше,  чем придет из  Углича донос государева дьяка Битяговского.
Только так, другого выхода нет. И Богдан Бельский хлестнул плетью коня.


                       Гїлїаївїаї сїоїрїоїкїоївїаїя

                   ЧТО ЗНАЕШЬ, ТОГО И ЗНАТЬ НЕ ХОЧЕТСЯ

     Летний дом окольничего Андрея Петровича Клешнина, возведенный прошлым
годом, стоял в Китай-городе, на улице Ильинке. Он был похож на многие дома
зажиточных московских людей и  состоял из  двух  строений,  покрытых одной
крышей и соединенных переходом.  Горницы с сенями и чуланами располагались
на жилых подклетях. К сеням примыкало крыльцо с крытой лестницей.
     Шел  май  месяц.  Москва  украсилась  нежной  зеленью  распустившихся
деревьев. У многих домов зацвела вишня. Дни стояли теплые, солнечные.
     Пробудившись от  послеобеденного сна,  Андрей Петрович решил почитать
дочерям что-нибудь нравоучительное из книги "Домострой", написанной ученым
попом  Сильвестром еще  во  времена  царя  Ивана.  Она  содержала  правила
житейской мудрости.  В  ней говорилось об отношении к  ближнему,  к  своей
семье,  к  богу и к царю.  Говорилось,  как вести домашнее хозяйство,  как
держать себя дома и  в  гостях.  Книга содержала много полезных советов по
огородничеству и садоводству,  по приготовлению пищи скоромной и постной и
заготовке овощей, мяса и рыбы впрок.
     Дочери Анна,  Ольга,  Наталья и  Евдокия с  опаской вошли в отцовскую
горницу.  Они  были  рослые,  здоровые,  веселые.  Клешнин держал  дочерей
строго, щедро раздавал затрещины провинившимся.
     Андрей Петрович внимательно посмотрел на  девушек:  одеты все чисто и
опрятно. Щеки у всех розовые, косы длинные, тяжелые.
     Старшая,  Евдокия,  была  просватана  за  царского  стольника  Ваську
Окулова. Остальные с нетерпением дожидались женихов.
     Отец кивнул на лавку с мягким сиденьем:
     - Садитесь, красавицы.
     Когда дочери уселись, он открыл книгу и, откашлявшись, стал читать:
     - "...Зван  будешь  на  свадьбу,  то  не  упивайся до  пьянства и  не
задерживайся поздно,  потому что в пьянстве и долгом сиденье бывают брань,
свара, бой и кровопролитие..." Что за дьявол, не с„ место читаю!
     Девушки  захихикали.   Клешнин  строго  на   них  посмотрел  и   стал
переворачивать страницы.
     - А  вот и для вас гоже...  "Что есть жена мужняя?  -  громко стал он
читать.  -  Мужья  должны  учить  жен  своих  с  любовью и  благорассудным
наказанием.  Ежели жена по мужниному научению не живет, то мужу надобно ее
наказывать наедине и,  наказав,  пожаловать и примолвить: друг на друга не
должны сердиться.  Слуг и  детей тако же,  посмотря по вине,  наказывать и
раны возлагать да,  наказав,  пожаловать.  А хозяйке за слуг печаловаться:
так  слугам надежно.  А  только жены,  сына или дочери слово или наказание
неймет, то плетью постегать, а побить не перед людьми, наедине. По уху, по
лицу не бить,  ни под сердце кулаком,  ни пинком, ни посохом не колотить и
ничем железным или  деревянным.  А  ежели велика вина,  то,  сняв рубашку,
плеткою вежливенько побить,  за руки держа.  Жены мужей своих спрашивают о
всяком благочинии и во всем им покоряются..."
     Андрей  Петрович  перестал  читать,   глотнул  из  серебряного  ковша
холодной браги, посмотрел на дочерей:
     - Вс„ ли поняли, красавицы?
     - Поняли,  батюшка,  -  ответила за всех старшая,  Евдокия,  - как не
понять.
     Клешнин хлопнул рукой по надоедливой мухе на лбу, вытер усы.
     - Далее слушайте.
     "Всякое кушанье,  -  строго читал Клешнин,  - мясное и рыбное, всякий
приспех скоромный и  постный и  всякое  рукоделье она  должна  сама  уметь
сделать,  чтобы  могла  и  служанку  научить:  ежели  все  знает  мужниным
наказанием и  грозою и  своим добрым разумом,  то все будет споро и  всего
будет вдоволь".
     Андрей Петрович снова  прервал чтение и  отпил браги.  Со  вчерашнего
винопития во дворце его мучила жажда и побаливала голова.
     - Эй,  Наталья!  -  прикрикнул он,  заметив,  что  младшая дочь,  его
любимица,  хихикает и прячет лицо за спину Евдокии.  -  Смотри,  видно, по
плетке соскучилась!  -  Клешнин перевернул страницу. - "...Отнюдь беречься
от пьяного питья.  Должна жена пить бесхмельную брагу и  квас и  дома и  в
людях. Тайком от мужа ни есть, ни пить..."
     Андрей Петрович поднял голову.  Его  любимица Наталья пнула  под  бок
старшую сестру.  Ей  надоело слушать нудное  отцовское чтение  и  хотелось
порезвиться.
     - Ну-ка, Наталья, скажи, какая святая на седни приходится?
     - Орина-рассадница.  Седни мамка рассаду садила и  все приговаривала:
"Не будь голенаста,  будь пузаста,  не будь пустая,  будь тучная,  не будь
красива, будь вкусна".
     - Знаешь, дочь, хорошо, - похвалил отец.
     Он остался доволен ответом и перевернул еще страницу книги,  готовясь
продолжать чтение.
     Книгу он отодвинул подальше от дальнозорких глаз и огладил бороду.
     - Андрей Петрович,  господине,  -  позвал старый дворецкий, приоткрыв
дверь, - выдь-ка сюда.
     Клешнин закрыл книгу и вышел из горницы.
     - Богдан Яковлевич Бельский тебя спрашивает, - зашептал дворецкий.
     - Какой Бельский?
     - Воевода из Нижнего Новгорода... Опальный.
     Этого Клешнин не  ожидал.  Появление в  Москве опального без царского
повеления строго запрещалось.  Однако окольничий понимал,  что  придворный
Бельский знает порядки,  и  ежели он решился приехать самовольно в Москву,
значит, недаром.
     - Что ж,  зови,  -  подумав,  распорядился Андрей Петрович и  вошел в
горницу.
     - Отправляйтесь к матери, девки, завтра с вами поговорю. Не забывайте
воспитателя своего,  - он показал на плеть, висевшую на стене. Этой плетью
Клешнин наказывал провинившихся домашних.
     Девушки засмеялись и выбежали из отцовской горницы.
     Вошел  опальный воевода  Богдан  Бельский в  скромной одежде  черного
цвета, с тяжелой золотой цепью на шее.
     Клешнин и Бельский обнялись:  их связывала давняя дружба и бли