.
     Поддубный заметил, что его слова не удивили и не огорошили полковника.
     --  Вот  сукин  сын... Кругом обскакал.  Так давай же я  тебя расцелую,
разбойник!
     Старый  Слива обнял Поддубного, поцеловал  крепко  и смахнул непрошеную
слезу.
     -- Годы, Иван Васильевич, годы! Я уже свое отлетал и засиделся в полку.
Но ты посоветуй,  как  все-таки быть?  Предлагает генерал  солидную  штабную
должность. Как видишь, не гонят старика. Так  вот, идти или, может, и впрямь
пора уже, как настаивает Харитина Львовна, карасей ловить в родной Ворскле?
     Поддубный размышлял. Помолчав, он сказал:
     --  Если предлагают,  послужите еще. У вас  ведь  огромный опыт,  Семен
Петрович! И душа у вас богата...
     Совет пришелся полковнику по душе.
     -- Спасибо тебе, сынок, а теперь вези меня домой.
     Через несколько минут они вылетели.
     Семен Петрович нет-нет да и скажет какое-нибудь слово по СПУ.
     -- Ты у меня теперь второй сын-летчик! А  Лиля  же  как,  будет кончать
институт?
     -- Обязательно, -- ответил Поддубный, следя за приборами.
     На  Кизыл-Калымском аэродроме их ждал с машиной Челматкин.  Из самолета
-- в машину, из машины -- в коттедж.
     -- А ну, жена,  погляди-ка,  какого зятя я привез  тебе! --  воскликнул
Семен  Петрович,  переступая   порог  своего   дома.  --  Приготовь-ка   нам
чего-нибудь! Да побыстрее.
     --  Какого зятя,  что ты мелешь, батюшка! --  недоумевающе переспросила
Харитина Львовна,  выходя из кухни и сталкиваясь  на пороге с  Поддубным. --
Ой, простите, Иван Васильевич!..
     -- Лиля! -- позвал полковник. -- Иди сюда!
     Лиля  вышла из комнаты.  В лице  ее не было ни кровинки. Очевидно,  она
слышала слова отца.
     -- Любишь его? -- строго спросил Семен Петрович.
     -- Люблю...

     Неделю спустя  все  формальности  с  передачей  и  приемом  полка  были
окончены. Полковник Слива попрощался со своими подчиненными перед строем. Но
этого ему  показалось мало. Ходил и прощался с каждым отдельно. И редко дело
ограничивалось пожатием рук. "Прощай, дружок!" -- скажет Семен Петрович, тут
же  растрогается,  сгребет  в  охапку своими  сильными  руками  летчика  или
авиационного специалиста и давай целовать, щекоча его пышными усами, которые
как будто еще больше за это время побелели.
     В тот  день, когда за ним должен  был  прийти транспортный Ли-2,  Семен
Петрович   посетил   стартовый  командный  пункт,   над  которым  реял  флаг
Военно-Воздушных Сил.
     Проходили  полеты.  Истребители взмывали  парами,  звеньями,  группами.
Эскадрилья майора Дроздова поднялась в воздух в полном составе.
     Далеко в поле, среди барханов, на искусственном бугре вертелась антенна
радиолокатора.
     Полетами  руководил майор  Поддубный. Он сидел за столиком  и  держал в
руках  трубку микрофона, которую столько лет неизменно держал  в своих руках
Семен Петрович.
     Выполнив задание, летчики возвращались на аэродром.
     Только что  приземлилось звено старшего  лейтенанта Телюкова. Теперь он
уже не старший летчик, а командир  звена. Возмужал,  стал гораздо серьезнее.
Отличный вырастет из него авиационный командир!
     Телюков  направился на СКП.  Издали видно: задание выполнил успешно  --
лицо сияет.
     --  Товарищ полковник,  разрешите  обратиться к  майору Поддубному,  --
вытянулся перед Семеном Петровичем Телюков.
     -- Обращайтесь.
     --  Товарищ  майор,  задание  выполнено! Бомбардировщики перехвачены  и
атакованы.
     Поддубный пожал Телюкову руку.
     -- Отлично действовали, старший лейтенант! Объявляю вам благодарность.
     -- Служу Советскому Союзу!
     Над аэродромом журавлиным клином промчалась эскадрилья Дроздова. Как на
параде!  До  чего  все-таки  красиво!  Дроздов,  за ним,  чуть поодаль,  его
ведомый, затем ведущий второй пары, и так,  один за другим, самолеты заходят
на посадку.
     --    Посадочные    щитки    и   шасси   выпущены,    --    докладывает
солдат-наблюдатель.
     Вскоре прибыл на СКП и майор Дроздов.
     -- Товарищ полковник, разрешите...
     -- Обращайтесь, обращайтесь,  -- не дал закончить фразу полковник. -- Я
уже здесь не хозяин.
     -- Товарищ майор, задание выполнено!
     Авиационные  специалисты  и  воины  обслуживающего   подразделения  тем
временем подготавливали  самолеты к  повторным вылетам.  Работа на аэродроме
проводилась с точностью часового механизма.
     Но вот над аэродромом появился транспортный самолет.
     "Это за мной", --  догадался полковник Слива и позвонил  по телефону на
квартиру.
     -- Ты, Харитина? Выезжай, -- голос его дрогнул. -- Самолет прибыл.
     "Как тяжело расставаться ему с полком", -- с невольной горечью  подумал
Поддубный.
     Сел Ли-2. А вскоре прибыл и грузовик с  вещами. Харитина Львовна и Лиля
приехали на "Победе". Солдаты перегружали вещи из машины в самолет.
     Весть  о  том,  что  полковник  Слива  улетает,  быстро  разнеслась  по
аэродрому. И офицеры  стекались к СКП.  Каждому  хотелось  еще  раз пожелать
старому командиру счастливого  пути, поглядеть на него. Кто  знает, придется
ли еще встретиться?
     -- Хороший человек!
     -- Душевный! -- то и дело слышалось в толпе.
     Семен   Петрович  спустился  по  ступенькам   вниз  и  в  сопровождении
Поддубного направился к  Ли-2.  За ним потянулись  все  остальные.  Харитина
Львовна вытирала слезы и что-то говорила, обращаясь к дочери.
     Вещи погружены.  Через несколько минут запустят моторы. Поддубный помог
Харитине Львовне подняться по  трапу в  самолет. Вслед за  ними поднялась  и
Лиля.  Приблизился  к  трапу и Семен  Петрович. Поднялся  на  две ступеньки,
повернулся, снял  с  головы  фуражку и  обвел  взглядом всех присутствующих.
Впереди   стояли    майор   Дроздов,    капитан   Марков,   майор    Гришин,
инженер-подполковник  Жбанов, замполит  Горбунов, старший лейтенант Телюков,
техник-лейтенант  Гречка. За  ними, как в строю, стояли молодые  летчики  --
Байрачный, Калашников, Скиба.
     -- Ну что  ж,  товарищи, -- начал Семен Петрович взволнованным и слегка
сдавленным  голосом.  --  Я  убываю  от  вас. Уверен,  что  мы  с  вами  еще
встретимся. Среди вас немало таких, с которыми мне довелось вместе сражаться
на  фронте,  а  есть и молодые.  Вы здесь для меня  все одинаково  дороги  и
близки. Меня  радует  то, что  среди вас нет ни одного, кто когда-нибудь  не
выполнил бы моего приказа. Значит, вы хорошие  воины и такими будьте впредь,
честно  служите нашей Родине!  Помните: я  буду  радоваться  каждому  успеху
вашего полка и вместе  с  вами  переживать неудачи  и неприятности. Но лучше
давайте служить и выполнять свои обязанности так, чтобы не было неудач!
     Чуть помолчав, полковник продолжал:
     -- Мы, воины  старшего  поколения, с честью  выполнили свои обязанности
перед Родиной,  перед народом.  Будьте  же  достойны  своих  старших  боевых
товарищей, бдительно оберегайте небо Отчизны, будьте готовы к тому, чтобы до
конца разбить врага, если он посмеет пойти на нашу страну войной.
     Майор  Дроздов  захлопал  в  ладоши,  и  его  примеру  последовали  все
остальные.
     Подождав, пока стихнут аплодисменты, полковник сказал:
     -- Кизыл-Кала  --  это  красная крепость.  Слышите?  Красная  крепость!
Смотрите  же,  сыны  мои, чтоб она  оставалась  и  впредь  неприступной, эта
крепость!
     Полковник решительно натянул на голову фуражку и уже собрался подняться
в самолет, как вдруг вышел замполит Горбунов.
     -- Разрешите заверить вас, товарищ полковник, что наш полк будет первым
в соединении.
     -- Будем первым!
     Из  самолета  вышла  Лиля.  Прибрали  трап.  Ли-2   порулил  на  старт,
развернулся неуклюже и начал разбег. К окошку припала Харитина Львовна. Лиля
помахала ей на прощание.
     Минута -- и самолет оторвался от  земли. Набрав  высоту,  он описал над
аэродромом прощальный круг и медленно поплыл над песками.

     С тучами и дождями  пришла в Каракумы зима.  Холодные и набухшие влагой
облака  порой  опускались  до самой земли,  лизали  шершавые гривы барханов,
простирались  туманами  над такырами.  А  верхний край облачности  иной  раз
достигал стратосферы.  Но это  было именно то, чего много месяцев не хватало
летчикам.
     На   аэродроме,   в   клубе,  в  учебных   классах  пестрели   лозунги:
"Летчик-истребитель, настойчиво овладевай полетами в облаках!"
     Этот лозунг, по  предложению  замполита Горбунова,  коммунисты  сделали
порядком дня очередного партийного собрания, и последние два месяца учебного
года летчики днем  и ночью  штурмовали облака, летали на перехват  самолетов
"противника", сдавали зачеты на классность. У кого был  третий класс --  тот
получил второй, кто имел  второй --  добился  первого.  Старые первоклассные
летчики летали в роли инструкторов.
     Осуществилась заветная мечта  Телюкова -- он украсил свой мундир знаком
летчика первого класса, а  вместе с тем получил и очередное воинское  звание
-- капитан.
     -- Капитан! Это уже звучит солидно! -- говорил он друзьям.
     По этому поводу Телюков устроил у себя на квартире небольшую пирушку. В
свою  рюмку  Телюков опустил две звездочки -- "обмыл их",  чтобы ржавчина не
пристала. Так полагалось.
     -- Ну,  товарищи,  --  сказал  он  и первым осушил рюмку.  Потом  вынул
"обмытые" звездочки, снял мундир и обратился к Байрачному:
     --  А  ну,  Григорий,  прицепи-ка  их  туда,  где  им  давно  уже  пора
находиться.
     Байрачный  и  Скиба  исполнили  свой  "коронный"  номер:  спели "Где ты
бродишь, моя доля..."
     Семен Петрович, как и во время  летнего отпуска, частенько позванивал в
Кизыл-Калу Поддубному:
     -- Ты, Иван? -- гудел его бас.
     -- Я, Семен Петрович, здравствуйте!
     -- Здоров, здоров, сын! Деревья там еще не засохли?
     -- Нет. Но ведь зима...
     -- Гляди...
     Иногда трубку брала Харитина Львовна, и разговор шел о письмах от Лили,
о здоровье, самочувствии,  о предстоящей поездке всем семейством в отпуск на
родную Полтавщину...
     Кончался  учебный год,  и  начштаба  полковник  Асинов все чаще и  чаще
садился  со  счетами  за  план-график  летной  подготовки  и  прочую  летную
документацию, подводил итоги, подсчитывал налет. Картина получалась довольно
отрадная.  Полк не только  наверстал упущенное,  но  и перевыполнил план  по
главным показателям боевой подготовки. Чего доброго, еще  первенство займет.
Особенно показателен  был  для полка  декабрь. Состоялись  летно-тактические
учения, и  кизыл-калынцы перехватили все  воздушные цели,  не пропустили  ни
одного самолета "противника". Кругом сто!
     Прошли слухи, что многие из летчиков  представлены к  правительственным
наградам. Телюков, втайне  мечтавший об  ордене Красного Знамени,  несколько
ошибся. Его  наградили орденом Ленина.  Это  была высокая и достойная оценка
самоотверженного труда летчика.  Слова Указа Президиума Верховного Совета он
знал  назубок: "За достигнутые успехи  в  овладении авиационной  техникой  и
полетами в  сложных метеорологических  условиях, за проявленное  мужество  и
отвагу  при  испытании  новых  видов  оружия  наградить  летчика-истребителя
капитана Телюкова Филиппа Кондратьевича орденом Ленина".
     Ордена  Ленина получили  также комэски  майор Дроздов и капитан Марков.
Девять летчиков удостоились ордена Красного  Знамени, а инженер-подполковник
Жбанов -- ордена Красной Звезды.
     Правительственные награды вручал генерал-майор авиации Щукин.
     Стоял погожий ясный день. Над строем реяло боевое Знамя полка. Сверкали
на солнце трубы духового оркестра.
     --   Служу   Советскому   Союзу!   --   отвечали   все,   кто   получал
правительственные награды.
     Вручив награжденным ордена, генерал поздравил весь личный  состав полка
с выдающимися достижениями в боевой и политической подготовке.
     Церемониал закончен. Но,  видимо, генерал еще что-то собирался сказать.
Вот  он  выходит  из-за   покрытого  кумачом   стола.   Весь   как-то  сразу
нахмурившись,   он  пытливо  оглядывает  авиаторов.   И  вдруг,  совсем   не
официально, а просто и искренне, даже с оттенком грусти, говорит:
     -- А  теперь,  дорогие  товарищи,  позвольте  мне с  вами проститься  и
пожелать новых успехов. -- Помолчав,  он продолжал:  --  Получен приказ: ваш
полк должен перебазироваться в другое место. Куда -- скоро узнаете.
     Он приблизился к подполковнику Поддубному. Да, именно подполковнику. Он
только  вчера  получил это  звание.  И замполит Горбунов уже  не капитан,  а
майор. Генерал протянул руку Поддубному:
     -- Спасибо, Иван Васильевич, за службу, желаю вам всего наилучшего!
     То  же самое  сказал генерал  замполиту, начальнику штаба, комэскам. Со
всеми, до последнего солдата простился генерал, каждому пожав руку.
     Два дня спустя вылетели летчики. Через положенное время они были уже за
тысячу  километров от Кизыл-Калы. Но  аэродром, где  они  приземлились,  был
только промежуточным. Заправятся  самолеты  топливом, поднимутся в  воздух и
пойдут дальше.
     -- Куда?
     -- Куда прикажут.
     -- Где будут служить?
     -- Там, где нужно Родине.

 * ЧАСТЬ ВТОРАЯ. На далеких рубежах *

Глава первая
     За синей далью -- снега и снега.
     Внизу  едва улавливается взглядом  очертания  материка. Слева по  курсу
стелется скованное льдом  море, а справа простирается бесконечная гряда гор.
Издалека она похожа на айсберг, постепенно сползающий в воду.
     Солнце,  поднимаясь над  горизонтом,  рассеивает  свои холодные лучи по
обветренным  прибрежным  торосам,  и  они вспыхивают ослепительными  огнями;
кажется, что по самолетам ведет огонь вражеская зенитная батарея.
     Такая картина представилась летчикам, когда они, снявшись  с последнего
промежуточного аэродрома, завершили свое далекое воздушное путешествие.
     --  Внимание!  Приближаемся  к   аэродрому  посадки,  --  послышался  в
наушниках шлемофонов голос подполковника Поддубного.
     Он летел  в паре с  замполитом майором Горбуновым,  возглавляя полковую
колонну.  Его  голос,  как  всегда,  звучал  ровно,  спокойно  и  совсем  не
соответствовал тому возбужденному состоянию, в котором находились летчики на
последнем  этапе маршрута. Ведь  какой  прыжок совершили они  -- от  дышащих
зноем Каракумов до берегов студеного моря! Летели  не  в одиночку  и  не  по
освоенное  воздушной трассе,  а от одного  незнакомого аэродрома  к другому.
Сядут, отдохнут, пока  инженеры и техники осмотрят и дозаправят самолеты,  и
вновь подымаются в воздух.
     Вместе  с опытными,  закаленными в  боях и в полетах воздушными воинами
уверенно  вели  свои  боевые машины  молодые  авиаторы  лейтенанты  Григорий
Байрачный, Петр Скиба и Геннадий Калашников. Капитан Телюков даже не ожидал,
что его  гвардейцы,  как  в  шутку  называл он своих  подчиненных, с  честью
выдержат столь серьезное  испытание.  Думал,  наберется с ними беды во время
перебазирования  полка. А получилось иное. Не  плетутся  ребята  в  строю --
орлами летят! Орлами, да продлит аллах их дни!
     В  успехах  подчиненных  он  видел свой  командирский успех  и мысленно
обращался к  самому  себе: "А ты, Филипп Кондратьевич,  не только сам умеешь
летать,  но и других можешь  учить!  Быть  тебе в ближайшее время командиром
эскадры". (Телюков считал,  что слово "эскадра" звучит гораздо солиднее, чем
слово "эскадрилья", поэтому часто  употреблял этот морской термин,  особенно
тогда, когда дело касалось собственной персоны).
     Если  же  кто-нибудь  из  лейтенантов, случалось,  зазевается,  нарушит
заданные  интервалы и дистанции  и  получит замечание командира  эскадрильи,
Телюков отчитывал  виновного  на  земле. Насупит  свои  рыжеватые  брови  и,
подражая бывшему  командиру  полка, полковнику  Сливе, распекает недовольным
тоном:
     --  Что ж  это вы,  лейтенант,  петляете в  воздухе, как  подстреленная
ворона?  Запамятовали,  выходит,  правило:  строй,  батенька,  святое  место
летчика?
     Если   это  касалось  Петра  Скибы,  то   командир  звена  добавлял   с
подковыркой, задевая самолюбие подчиненного:
     -- А еще старший  летчик, ведущий  пары!  Да вам  бы мешок на  плечи  и
слепых водить, а не боевую пару истребителей!
     Добродушный  безропотный  здоровяк  Скиба  послушно  вытягивался  перед
командиром, заливался румянцем от стыда и позора.
     --  Простите,  товарищ капитан. Учту  ваши замечания.  Больше  со  мной
такого не повторится, -- говорил летчик, не замечая того, что командир звена
нисколько не сердится.
     Что касается Байрачного, то этот хитрец насквозь видел своего командира
и  безошибочно определял, когда тот в самом  деле был недоволен и сердит,  а
когда только напускал на себя личину недовольства. И если Байрачный замечал,
что брови  командира ползут  к  переносице, чтобы сильнее воздействовать  на
подчиненного, то позволял себе мягкие, осторожные возражения:
     -- Ну, зазевался маленько,  товарищ капитан, ну,  отклонился в сторону.
Сознаю: плохо  сделал.  Но лошадь  о  четырех ногах  и то спотыкается.  А  у
самолета две ноги, да  и  те  убраны...  А вы,  вероятно, заметили,  товарищ
капитан, если, конечно, сами не дремали в кабине...
     -- Дремал в кабине? Да как вы смеете так разговаривать со мной!
     -- Простите, товарищ  капитан, я хотел сказать: вы, вероятно, заметили,
как быстро и точно  выполнил я требование командира эскадрильи. Чуток газку,
чуток  ручки  --  и  уже на  своем месте.  Поступал  именно так, как вы меня
учили...
     Байрачный  моргал  зеленоватыми,  красивыми,  как  у девушки,  глазами,
улыбался и  в то же время внимательно наблюдал, как  реагирует на его  шутки
командир,  не начинает  ли тот  в  самом деле распаляться? При благоприятных
условиях он продолжал  свои  разглагольствования,  а при неблагоприятных  --
замолкал.
     Случалось, что и Телюков  не прочь был пошутить и, когда Байрачный не в
меру начинал расписывать свои пилотажные способности, спрашивал:
     -- Может, прикажете, лейтенант, благодарность вам объявить?
     --  А  почему  бы  и  нет?  Ведь  это  и  уставом  предусмотрено.  Если
подчиненный проявляет усердие...
     --  Да будет вам, Байрачный, ведь я серьезно требую от вас пристального
внимания и четкости  в полете.  Лошадь споткнется -- поднимется, а летчик --
головой в землю! Это понимать надо.
     Третий летчик  молодежного звена  -- лейтенант Калашников -- по  своему
характеру  стоял  ближе к  Скибе,  чем  к  Байрачному.  Молча выслушивал  он
замечания старших, краснел, когда его укоряли за допущенную в полете ошибку.
Но  иногда  в  разговоре  с  товарищами  становился  на  дыбы  и  решительно
протестовал против  явных, как он считал, передержек и соленых шуток друзей,
чего  почти никогда не замечалось за Скибой, который обладал нравом мягким и
покладистым.
     У   Калашникова  характер  только-только  складывался.  Отсюда   и  эта
несколько неожиданная резкость,  и  желание настоять на своем.  Часто вместо
того, чтобы после какой-нибудь ошибки в технике пилотирования сесть в кабину
тренажера, он  брал  свой  мольберт, краски  и уходил  писать  с натуры.  За
мольбертом отводил душу.
     Поддаваясь минутному разочарованию, Калашников иной раз начинал роптать
на свою  судьбу, завидовал тем летчикам, которые служили под Москвой или под
Киевом,  а  не "прозябали, -- по его выражению, -- у черта на куличках". Это
разочарование  больше  всего  злило  Телюкова,  и  он  начинал  сомневаться:
получится ли из Калашникова настоящий летчик-истребитель?
     Впрочем, по  летной подготовке пока что лейтенанты находились на  одном
уровне. Они уже летали ночью в простых метеоусловиях  и днем в  сложных,  то
есть  в  облаках. И если  в  свое время  Телюков  высказывался за назначение
ведущим второй пары звена лейтенанта  Скибы, то  это, во-первых, потому, что
Скиба слыл наиболее серьезным среди своих однокашников и обладал безупречной
дисциплинированностью,  а  во-вторых,  Телюков, чувствуя  личную симпатию  к
Ба