От
этого креста в разные стороны идут четыре дороги. Но вы поверните влево,
и надеюсь, что ваше преподобие достигнет ночлега прежде, чем  разразится
гроза.
   Аббат поблагодарил мудрого советчика, и вся кавалькада, прмшпорив ко-
ней, поскакала с той быстротой, с какой люди спешат достигнуть  ночлега,
спасаясь от ночной бури.
   Когда топот копыт замер в отдалении, Гурт сказал своему товарищу:
   - Если преподобные отцы последуют твоему умному совету, вряд  ли  они
доедут сегодня до Ротервуда.
   - Да, - сказал шут ухмыляясь, - но зато они могут доехать до  Шеффил-
да, коли им посчастливится, а для них и то хорошо. Не такой уж я  плохой
лесничий, чтоб указывать собакам, где залегла дичь, если не хочу,  чтобы
они ее задрали.
   - Это ты хорошо сделал, - сказал Гурт. - Плохо будет, если Эймер уви-
дит леди Ровену, а еще хуже, пожалуй, если Седрик поссорится с этим  мо-
нахом, что легко может случиться. А мы с тобой  -  добрые  слуги:  будем
только смотреть да слушать и помалкивать.
   Возвратимся к обоим всадникам, которые вскоре оставили рабов  Седрика
далеко позади и вели беседу на нормано-французском языке, как и все тог-
дашние особы высшего сословия, за исключением тех немногих, которые  еще
гордились своим саксонским происхождением.
   - Чего хотели эти наглецы, - спросил рыцарь Храма у аббата, - и поче-
му вы не позволили мне наказать их?
   - Но, брат Бриан, - отвечал приор, - один  из  них  совсем  дурак,  и
странно было бы требовать у него ответа за его глупости; что же касается
другого грубияна, то он из породы тех неукротимых, свирепых дикарей, ко-
торые, как я вам не раз говорил, все еще встречаются среди потомков  по-
коренных саксов: для них нет большего удовольствия, чем  показывать  при
каждом удобном случае свою ненависть к победителям.
   - Ну, вежливость я бы живо в них вколотил! - ответил храмовник.  -  С
подобными людьми я умею обращаться. Наши турецкие пленные в своей  неук-
ротимой ярости кажутся страшнее самого Одина; однако, пробыв два  месяца
у меня в доме под руководством моего  смотрителя  за  невольниками,  они
становились смирными, послушными, услужливыми и даже раболепными.  Прав-
да, сэр, с ними приходится постоянно остерегаться яда и кинжала,  потому
что они при каждом удобном случае охотно пускают в ход и то и другое.
   - Но ведь у всякого народа свои обычаи и нравы, - возразил приор  Эй-
мер. - Прибей вы этого малого, мы так и не узнали бы дороги к дому  Сед-
рика; кроме того, если бы нам самим и удалось добраться туда, то  Седрик
непременно затеял бы с вами ссору из-за побоев,  нанесенных  его  рабам.
Помните, что я вам говорил: этот богатый франклин горд, вспыльчив,  рев-
нив и раздражителен, он настроен против нашего дворянства и в ссоре даже
со своими соседями - Реджинальдом Фрон де Бефом и Филиппом Мальвуазеном,
которые шутить не любят. Он так крепко держится за права своего  рода  и
так гордится тем, что происходит по прямой линии от Херварда, одного  из
знаменитых поборников семицарствия, что его не называют иначе, как  Сед-
рик Сакс. Он похваляется своим кровным родством с тем самым народом,  от
которого многие из его соплеменников охотно отрекаются, чтобы  избегнуть
- - vae victis [10] - бедствий, выпадающих на долю побежденного.
   - Приор Эймер, - сказал храмовник,  -  вы  большой  любезник,  знаток
женской красоты и не хуже трубадуров знакомы со всем, что касается уста-
вов любви; но эта хваленая Ровена должна быть  поистине  чудом  красоты,
чтобы вознаградить меня за снисходительность  и  терпение,  которые  мне
придется проявить, чтобы снискать расположение такого мужлана и мятежни-
ка, каков, по вашим словам, ее отец Седрик.
   - Седрик ей не отец, а только дальний родственник, - сказал аббат.  -
Она происходит из более знатного рода, чем он. Он сам  напросился  ей  в
опекуны и привязан к ней так, что и собственная дочь не была бы ему  до-
роже. О красоте ее вы в скором времени сможете судить сами. И путь я бу-
ду еретиком, а не истинным сыном церкви, если белизна ее  лица  и  вели-
чественное и вместе кроткое выражение голубых глаз не изгонят  из  вашей
памяти черноволосых дев Палестины или гурий мусульманского рая.
   - Ну, а если ваша прославленная красавица, - сказал храмовник, - ока-
жется не так хороша, вы помните ваш заклад?
   - Моя золотая цепь, - отвечал аббат, - а ваш заклад  -  десять  бочек
хиосского вина. Я могу считать их своими, словно они уже стоят в  монас-
тырском подвале под ключом у старого Дениса, моего келаря.
   - Но вы предоставляете мне самому решение спора, - сказал рыцарь Хра-
ма, - и я проиграю только в том случае, если сознаюсь,  что  с  троицына
дня прошедшего года не видывал такой красивой девицы. Так ведь мы с вами
уговорились? Ну, приор, прощайтесь со своей золотой цепью. Я  надену  ее
поверх своего нагрудника на ристалище в Ашби де ля Зуш.
   - Если выиграете честно, то и носите когда вам  заблагорассудится,  -
сказал приор. - Я поверю вам  на  слово,  как  рыцарю  и  церковнику.  А
все-таки, брат, примите мой совет и будьте повежливей: ведь вам придется
иметь дело не с пленными язычниками или восточными рабами.  Седрик  Сакс
такой человек, что если сочтет себя оскорбленным - а он очень чувствите-
лен к оскорблениям, - то не обратит внимания на ваше  рыцарство,  и  мое
высокое положение, и на наш священный сан и  выгонит  нас  ночевать  под
открытое небо, хотя бы на дворе стояла полночь. И, кроме  того,  остере-
гайтесь слишком пристально смотреть на Ровену: он охраняет ее чрезвычай-
но ревниво. Если мы дадим ему малейший повод к опасениям с этой стороны,
мы с вами пропали. Говорят, что он изгнал  из  дому  единственного  сына
только за то, что тот дерзнул поднять влюбленные глаза на эту красавицу.
По-видимому ей можно поклоняться только издали; приближаться  же  к  ней
разрешается лишь с такими мыслями, с какими мы подходим к алтарю пресвя-
той девы.
   - Ну, так и быть, - отвечал храмовник, - постараюсь сдержаться и вес-
ти себя как скромная  девица.  Во  всяком  случае,  не  опасайтесь,  что
кто-нибудь посмеет выгнать нас из дому. Мы с моими оруженосцами и слуга-
ми, Аметом и Абдаллой, достаточно сильны, чтобы добиться хорошего  прие-
ма.
   - Ну, так далеко нам нельзя заходить... - отвечал приор. - Но  вот  и
вросший в землю крест, о котором говорил нам шут. Однако ночь такая тем-
ная, что трудно различить дорогу. Он, кажется, сказал, что нужно  повер-
нуть влево.
   - Нет, вправо, - сказал Бриан, - мне помнится, что вправо.
   - Налево, конечно, налево. Я помню, что  он  именно  налево  указывал
концом своей деревянной шпаги.
   - Да, но шпагу-то он держал в левой руке и  указывал  поперек  своего
тела в противоположную сторону, - сказал храмовник.
   Как это всегда бывает, каждый упрямо защищал  свое  мнение;  спросили
слуг, но свита все время держалась поодаль и потому не слыхала того, что
говорил Вамба. Наконец Бриан, вглядывавшийся в темноту, заметил у подно-
жия креста какую-то фигуру и сказал:
   - Тут кто-то лежит: либо спящий, либо мертвый. Гуго, потрогай-ка  его
концом твоего копья.
   Оруженосец не успел дотронуться до лежавшего, как тот вскочил,  воск-
ликнув на чистом французском языке:
   - Кто бы ты ни был, но невежливо так прерывать мои размышления!
   - Мы только хотели спросить тебя, - сказал приор, -  как  проехать  в
Ротсрвуд, к жилищу Седрика Сакса.
   - Я сам иду в Ротервуд, - сказал незнакомец. - Будь у  меня  верховая
лошадь, я бы проводил вас туда. Дорогу, хотя она  и  очень  запутана,  я
знаю отлично.
   - Мой друг, мы тебя поблагодарим и вознаградим, - сказал приор, - ес-
ли ты проведешь нас к Седрику.
   Аббат приказал одному из служителей уступить свою лошадь  незнакомцу,
а самому пересесть на своего испанского жеребца.
   Проводник направился в сторону, как раз противоположную той,  которую
указал Вамба. Тропинка скоро углубилась в  самую  чащу  леса,  пересекая
несколько ручьев с топкими берегами; переправляться через них  было  до-
вольно рискованно, но незнакомец, казалось, чутьем выбирал самые сухие и
безопасные места для переправы. Осторожно продвигаясь вперед,  он  вывел
наконец отряд на широкую просеку, в конце  которой  виднелось  огромное,
неуклюжее строение.
   Указав на него рукою, проводник сказал аббату:
   - Вот Ротервуд, жилище Седрика Сакса.
   Это известие особенно обрадовало Эймера,  который  обладал  не  очень
крепкими нервами и во время переезда по топким низинам  испытывал  такой
страх, что не имел ни малейшего желания разговаривать со своим проводни-
ком. Зато теперь, чувствуя себя в безопасности и недалеко от пристанища,
он мигом оправился; любопытство его тотчас пробудилось, и приор  спросил
проводника, кто он такой и откуда.
   - Я пилигрим и только что вернулся из Святой Земли, - отвечал тот.
   - Лучше бы вы там и оставались воевать за обладание святым гробом,  -
сказал рыцарь Храма.
   - Вы правы, достопочтенный господин рыцарь, - ответил пилигрим, кото-
рому наружность храмовника была, по-видимому, хорошо знакома. -  Но  что
же удивляться, если простой поселянин вроде меня  вернулся  домой;  ведь
даже те, кто клялся посвятить всю жизнь освобождению святого города, те-
перь путешествуют вдали от тех мест, где они должны  были  бы  сражаться
согласно своему обету?
   Храмовник уже собрался дать гневный ответ на эти слова, но аббат вме-
шался в разговор, выразив удивление, как это проводник, давно покинувший
эти места, до сих пор еще так хорошо помнит все лесные тропинки.
   - Я здешний уроженец, - отвечал проводник.
   И в ту же минуту они очутились перед жилищем Седрика. Это было огром-
ное, неуклюжее здание с несколькими внутренними дворами и оградами.  Его
размеры указывали на богатство хозяина, однако оно резко  отличалось  от
высоких, обнесенных каменными стенами  и  защищенных  зубчатыми  башнями
замков, где жили норманские дворяне; впоследствии эти дворянские  жилища
стали типичным архитектурным стилем во всей Англии.
   Впрочем, и в Ротервуде имелась защита. В те смутные времена  ни  одно
поместье не могло обойтись без укреплений, иначе оно немедленно было  бы
разграблено и сожжено. Вокруг всей усадьбы шел глубокий ров, наполненный
водой из соседней речки. По обеим сторонам этого  рва  проходил  двойной
частокол из заостренных бревен, которые доставлялись из соседних  лесов.
С западной стороны в наружной ограде были сделаны ворота; подъемный мост
вел от них к воротам внутренней ограды. Особые выступы  по  бокам  ворот
давали возможность обстреливать противника перекрестным огнем из луков и
пращей.
   Остановившись перед воротами, храмовник громко и нетерпеливо затрубил
в рог. Нужно было торопиться, так как дождь, который так долго  собирал-
ся, полил в эту минуту как из ведра.
 
 
   Глава III
   Тогда - о горе! - доблестный
   Саксонец,
   Золотокудрый и голубоглазый,
   Пришел из края, где пустынный берег
   Внимает реву Северного моря.
   Томсон, "Свобода"
 
   В просторном, но низком зале, на большом дубовом  столе,  сколоченном
из грубых, плохо оструганных досок, приготовлена была  вечерняя  трапеза
Седрика Сакса.
   Комнату ничто не отделяло от неба, кроме крыши, крытой тесом и трост-
ником и поддерживаемой крепкими стропилами и перекладинами.
   В противоположных концах зала находились огромные очаги, их трубы бы-
ли устроены так плохо, что большая часть дыма оставалась в помещении. От
постоянной копоти бревенчатые стропила и  перекладины  под  крышей  были
густо покрыты глянцевитой коркой сажи, как черным лаком. По стенам висе-
ли различные принадлежности охоты и боевого вооружения, а в  углах  зала
были створчатые двери, которые вели в другие комнаты обширного дома.
   Вся обстановка отличалась суровой саксонской простотой, которой  гор-
дился Седрик. Пол был сделан из глины с известью, сбитой в плотную  мас-
су, какую и поныне нередко можно встретить в наших амбарах. В одном кон-
це зала пол был немного приподнят; на этом месте, называвшемся  почетным
помостом, могли сидеть только старшие члены семейства и наиболее уважае-
мые гости. Поперек помоста стоял стол,  покрытый  дорогой  красной  ска-
тертью; от середины его вдоль нижней части зала тянулся другой, предназ-
наченный для трапез домашней челяди и простолюдинов.
   Все столы вместе имели сходство с формой буквы "Т" или с теми старин-
ными обеденными столами, сделанными по тому же принципу, какие и  теперь
встречаются в старомодных колледжах Оксфорда и Кембриджа. Вокруг главно-
го стола на помосте стояли крепкие стулья и кресла из резного дуба.  Над
помостом был устроен суконный балдахин, который до некоторой степени за-
щищал сидевших там важных лиц от  дождя,  пробивавшегося  сквозь  плохую
крышу.
   Возле помоста на стенах висели пестрые, с грубым рисунком,  драпиров-
ки, а пол был устлан таким же ярким ковром. Над длинным  нижним  столом,
как мы уже говорили, совсем не было никакого потолка, не было ни  балда-
хина, ни драпировок на грубо выбеленных стенах, ни ковра на глиняном по-
лу; вместо стульев тянулись массивные скамьи.
   У середины верхнего стола стояли два кресла повыше  остальных,  пред-
назначавшиеся для хозяйки и хозяина, которые присутствовали и возглавля-
ли все трапезы и потому носили почетное звание  "Раздаватели  хлеба".  К
каждому из этих кресел была подставлена скамеечка  для  ног,  украшенная
резьбой и узором из слоновой кости, что указывало на особое отличие тех,
кому они принадлежали.
   На одном из этих кресел сидел сейчас Седрик Сакс, нетерпеливо  ожидая
ужина. Хотя он был по своему званию не более как тан или,  как  называли
его норманны, Франклин, однако всякое опоздание обеда или ужина приводи-
ло его в не меньшее раздражение, чем любого олдермена старого или нового
времени.
   По лицу Седрика было видно, что он человек прямодушный,  нетерпеливый
и вспыльчивый. Среднего роста, широкоплечий, с длинными руками, он отли-
чался крепким телосложением человека, привыкшего переносить суровые  ли-
шения на войне или усталость на охоте. Голова его была правильной формы,
зубы белые, широкое лицо с большими голубыми глазами дышало смелостью  и
прямотой и выражало такое благодушие, которое легко сменяется  вспышками
внезапного гнева. В его глазах блистали гордость и  постоянная  насторо-
женность, потому что этот человек всю жизнь защищал свои права,  посяга-
тельства на которые непрестанно повторялись, а его скорый, пылкий и  ре-
шительный нрав всегда держал его в тревоге за свое исключительное  поло-
жение. Длинные русые волосы Седрика, разделенные ровным пробором, шедшим
от темени до лба, падали на плечи; седина едва пробивалась в  них,  хотя
ему шел шестидесятый год.
   На нем был кафтан зеленого цвета, отделанный у ворота и обшлагов  се-
рым мехом, который ценится ниже горностая и выделывается, как  полагают,
из шкурок серой белки. Кафтан не был застегнут, и под ним виднелась  уз-
кая, плотно прилегающая к телу куртка из красного сукна. Штаны из такого
же материала доходили лишь до колен, оставляя  голени  обнаженными.  Его
обувь была той же формы, что и у его крестьян, но из лучшей кожи и  зас-
тегивалась спереди золотыми пряжками. На руках он носил золотые  брасле-
ты, на шее - широкое ожерелье из того же  драгоценного  металла,  вокруг
талии - пояс, богато выложенный драгоценными камнями; к поясу был  прик-
реплен короткий прямой двусторонний меч с сильно заостренным концом.  За
его креслом висели длинный плащ из красного сукна, отороченный мехом,  и
шапка с нарядной вышивкой, составлявшие обычный выходной костюм богатого
землевладельца. К спинке его кресла была прислонена короткая рогатина  с
широкой блестящей стальной головкой, служившая  ему  во  время  прогулок
вместо трости или в качестве оружия.
   Несколько слуг, одежды которых были как бы переходными ступенями меж-
ду роскошным костюмом хозяина и грубой простотой одежды свинопаса Гурта,
смотрели в глаза своему властелину и ожидали его приказаний. Из них двое
или трое старших стояли на помосте, за креслом Седрика, остальные держа-
лись в нижней части зала. Были тут слуги и другой породы:  три  мохнатые
борзые собаки из тех, с которыми охотились в ту пору за волками и оленя-
ми; несколько огромных поджарых гончих и две маленькие собачки,  которых
теперь называют терьерами. Они с нетерпением ожидали ужина, но, угадывая
своим особым собачьим чутьем, что хозяин не в духе, не решались нарушить
его угрюмое молчание; быть может, они побаивались и белой  дубинки,  ле-
жавшей возле его прибора и предназначенной для того, чтобы предупреждать
назойливость четвероногих слуг. Один только страшный старый  волкодав  с
развязностью избалованного любимца подсел поближе к почетному  креслу  и
время от времени отваживался обратить на себя внимание хозяина, то кладя
ему на колени свою большую лохматую голову, то тычась носом  в  его  ла-
донь. Но даже и его отстраняли суровым окриком: "Прочь,  Болдер,  прочь!
Не до тебя теперь!"
   Дело в том, что Седрик, как мы уже заметили, был в дурном настроении.
Леди Ровена, ездившая к вечерне в какую-то  отдаленную  церковь,  только
что вернулась домой и замешкалась у себя, меняя  платье,  промокшее  под
дождем. О Гурте не было ни слуху ни духу, хотя давно уже следовало приг-
нать стадо домой. Между тем времена стояли тревожные, и можно было  опа-
саться, что стадо задержалось из-за встречи с  разбойниками,  которых  в
окрестных лесах было множество, или  нападения  какого-нибудь  соседнего
барона, настолько  уверенного  в  своей  силе,  чтобы  пренебречь  чужой
собственностью. А так как большая часть  богатств  саксонских  помещиков
заключалась именно в многочисленных стадах свиней, особенно  в  лесистых
местностях, где эти животные легко находили корм, то у Седрика были  ос-
новательные причины для беспокойства.
   Вдобавок ко всему этому наш саксонский тан соскучился по любимому шу-
ту Вамбе, который своими шутками приправлял вечернюю трапезу и  придавал
особый вкус вину и элю. Обычный час ужина Седрика давно  миновал,  а  он
ничего не ел с самого полудня, что всегда способно испортить  настроение
почтенному землевладельцу, как это нередко случается даже и в наше  вре-
мя. Он выражал свое неудовольствие отрывистыми замечаниями,  то  бормоча
их про себя, то обращаясь к слугам, чаще всего к своему кравчему, подно-
сившему ему для успокоения время от времени серебряный стаканчик  с  ви-
ном.
   - Почему леди Ровена так замешкалась?
   - Она сейчас придет, только переменит головной убор, - отвечала  одна
из женщин с той развязностью, " с какой любимая служанка госпожи обыкно-
венно разговаривает в наше время с главою семейства. - Вы же сами не за-
хотите, чтобы она явилась к столу в одном чепце и в юбке, а уж  ни  одна
дама в нашей округе не одевается скорее леди Ровены.
   Такой неопровержимый довод как будто удовлетворил  Сакса,  который  в
ответ промычал что-то нечленораздельное, потом заметил:
   - Дай бог, чтобы в следующий раз была бы ясная погода, когда она пое-
дет в церковь святого Иоанна. Однако, - продолжал он, обращаясь к  крав-
чему и внезапно повышая голос, словно обрадовавшись случаю сорвать  свою
досаду, не опасаясь возражений, - какого черта Гурт до сих пор торчит  в
поле? Того и гляди дождемся плохих вестей о нашем стаде. А ведь он всег-
да был старательным и осмотрительным слугой! Я уже  подумывал  дать  ему
лучшую должность - хотел даже назначить его одним из своих  телохраните-
лей.
   Тут кравчий Освальд скромно осмелился заметить, что сигнал к  тушению
огней был подан не более часа тому назад. Это заступничество было малоу-
дачным, потому что кравчий коснулся предмета, упоминание о котором  было
невыносимо для слуха Сакса.
   - Дьявол бы побрал этот сигнальный колокол, - воскликнул Седрик, -  и
того мучителя, который его выдумал, да и безголового раба, который смеет
говорить о нем по-саксонски саксонским же ушам!.. Сигнальный колокол,  -
продолжал он, помолчав. - Как же..