ывался. Он приготовился
ждать,  уверенный,  что если уж эта женщина решилась написать ему, то, без
сомнения, она найдет или придумает способ получить ответ.
     Ночь приближалась, и донья Ана, пожертвовавшая ради коварных замыслов
своими желаниями и развлечениями,  надела вместо сверкающих драгоценностей
и  соблазнительного бального наряда скромное темное платье.  Ей предстояло
изображать жертву, и начинать надо было с одежды.
     - Надеюсь, - говорила донья Фернанда, - сегодня ты добьешься успеха и
заставишь его просить твоей руки.
     - Он так пылко любит меня,  что я не сомневаюсь в победе, ведь теперь
единственная оставшаяся ему надежда - это брак, - ответила донья Ана.
     - Постарайся также,  чтобы он не только из любви, но и из самолюбия и
из гордости сдержал свое слово.
     - А вдруг он предложит мне сегодня ночью бежать?
     Донья Фернанда ответила не сразу.
     - Пожалуй,  -  подумав, сказала она, - лучше будет согласиться. Тогда
скандал неизбежен, и замять его можно только свадьбой.
     - А если после всего он откажется?
     - Нетрудно будет заставить его судом.
     - И далеко я должна бежать с ним?
     - Нет.  Тут же уведомишь меня, я брошусь в погоню и верну тебя домой,
а сопровождающие меня люди будут свидетелями похищения.
     - Что ж, придумано неплохо...
     - Главное, чтобы тебе удалось любыми средствами распалить его любовь,
не бойся, это дело свято, ведь твоя цель - законный брак.
     Мать и дочь беседовали до позднего вечера,  и,  так как эта любовь по
расчету ничуть не волновала их сердца, обе устали и почувствовали скуку.
     - Который час? - лениво спросила донья Ана.
     Донья Фернанда взглянула на роскошные настольные часы.
     - Едва лишь половина одиннадцатого, - зевая, ответила она.
     - Еще целых полтора часа!
     - Да и потом пройдет немало времени.
     - А все веселятся на балу... Вот счастливцы!
     - Да, говорят, бал великолепный.
     - Я  почти жалею,  что не  поехала,  а  осталась ждать своего беднягу
жениха.  Сейчас бы  я  танцевала,  вместо того чтобы помирать со  скуки...
Никогда больше не сделаю такой глупости!
     - Всегда ты рассуждаешь,  как ребенок,  Ана.  Вот беда -  одним балом
больше или меньше,  когда речь идет о твоем будущем!  Балов много, а таких
мужей,  как дон Энрике, раз, два - и обчелся. Погоди, сама скажешь, стоило
ли жалеть о  балах в  тот день,  когда тебя назовут сеньорой графиней и ты
сможешь развлекаться, сколько душе угодно.
     Донья  Ана  улыбнулась,  и  обе  умолкли.  Время  от  времени  тишина
нарушалась  веселым  пением,  доносившимся с  улицы,  и  тогда  донья  Ана
спрашивала:
     - Который час?
     Донья Фернанда поднимала посоловевшие,  то  ли  от дремоты,  то ли от
яркого света, глаза и отвечала:
     - Одиннадцать.
     - Что за  бесконечный вечер!  -  восклицала донья Ана,  и  снова дочь
погружалась в мечты, а мать - в дремоту.
     Наконец на вопрос Аны донья Фернанда ответила:
     - Вот-вот пробьет двенадцать.
     - Слава  тебе,  господи!  Бегу  к  Фасикии  в  каморку поджидать дона
Энрике.
     - Накинь шаль,  -  посоветовала мать. - Ночь сегодня холодная, а тебе
придется пройти через патио.
     Донья Ана встала и  принялась рассматривать себя в маленьком зеркале,
висевшем в углу покоя.  Она,  очевидно, выбирала нужные к случаю взгляды и
улыбки и  могла бы  еще  долгое время провести за  этим занятием,  если бы
донья Фернанда не напомнила:
     - Двенадцать.
     - Иду!  -  воскликнула донья  Ана  и  поспешно вышла,  накинув черный
шерстяной плащ.
     Донья  Ана  легко сбежала по  лестнице и  вошла в  комнату на  нижнем
этаже.
     Там  сидела и  шила  при  свете  свечи старая негритянка,  повязанная
платком в алую и желтую полосу.
     - Фасикия! - позвола донья Ана.
     - Девочка моя! - подняв голову, откликнулась негритянка.
     - Погаси свечу, няня, и уходи. Уже пора.
     Негритянка встала и собралась задуть свечу.
     - Погоди,  погоди!  -  крикнула девушка.  -  Я хочу открыть окно, а в
темноте я до него не доберусь.
     Старуха подождала,  пока Ана подошла к  окну,  задула свечу и  вышла,
закрыв за собой дверь.
     Тогда донья Ана осторожно приоткрыла створки окна, забранного толстой
решеткой,  и с любопытством выглянула на улицу.  Неподалеку стоял человек,
до  самых глаз  закутанный в  черный плащ.  Кругом было пусто,  всю  улицу
заливал сияющий лунный свет.
     Дом доньи Фернанды стоял на  углу,  передним фасадом на главную улицу
Икстапалапа, а торцом - в узкий переулок. В этот переулок выходило и окно,
у которого уже не раз встречалась Ана с доном Энрике.
     Едва человек в плаще заметил,  что окно приоткрылось,  он приблизился
бесшумными, медленными шагами.
     - Дон Энрике, - шепнула донья Ана.
     - Ангел мой, - ответил юноша.
     - Подойди, счастье мое! О, как мне страшно...
     - Страшно?  Но кто может тебя обидеть,  когда я с тобой, радость моей
жизни?
     - Ах,  дон Энрике! Того, кто мешает нашему счастью, не может поразить
твоя шпага.
     - Твоя мать, Ана? За что она ненавидит меня? Может быть, она не любит
тех,  кто любит тебя?  Но разве я недостаточно знатен,  разве я не достоин
назвать тебя своей?
     - Не говори так,  дон Энрике.  Ты - настоящий кабальеро.  Твой род не
ниже королевского,  и счастлива женщина,  которая будет носить твое имя  и
называть тебя своим. Но...
     - Что? Говори, любовь моя, не бойся...
     - Дон Энрике,  моя мать слушает твоих врагов,  она думает,  что ты не
любишь меня, что хочешь лишь посмеяться над ее дочерью.
     - И ты веришь,  что я не люблю тебя?  Да ведь я не понимал, что такое
любовь, пока не узнал тебя! Какое мне дело до того, что она не верит в мою
любовь,  если  ты  мне  веришь!  Ради  тебя  одной я  хочу  быть  добрым и
благородным. Скажи, Ана, ты веришь, что я люблю тебя?
     - Если бы я не верила, я бы умерла!
     - А ты любишь меня?
     - С каждым днем все больше.
     Девушка прижалась лицом к  решетке,  дон Энрике склонился,  и их уста
слились в поцелуе, который, казалось, не прервется никогда.
     - Ана!  -  воскликнул юноша,  безраздельно отдавшись  захватившей его
страсти. - Ана! Ты сказала, что любишь меня?
     - Больше, чем можешь вообразить.
     - И ты способна сделать то, что я скажу тебе?
     - Даже если ты мне прикажешь убить себя!
     - Свет души моей! Слушай же, Ана! Беги со мной!
     - Бежать?!  -  воскликнула  девушка  с  ужасом,  которого  отнюдь  не
испытывала, ибо только и ждала подобного предложения. - Бежать! Но куда?
     - Со мной, в моих объятиях, ко мне...
     - Дон  Энрике!  Ты  любишь меня  и  предлагаешь мне  побег,  огласку,
бесчестие?
     - Нет,  Ана,  нет,  это  не  бесчестие.  У  меня ты  найдешь любовь и
счастье;  твоя мать не будет больше противиться,  она на все согласится, и
вскоре ты станешь графиней де Торре-Леаль. Ана, ты не хочешь уйти со мной?
     - О,  ты настоящий кабальеро, я обожаю тебя, Энрике! Я пойду за тобой
на край света.
     - Какое счастье ты даришь мне!
     - Когда мне уйти из дома?
     - Сейчас же!
     - Как, так скоро?
     - Каждое мгновение без тебя кажется мне вечностью,  любовь моя.  Иди,
не медли.
     - Хорошо, иду, иду, жди меня, - сказала донья Ана, убегая.
     - Встретимся в  патио!  -  крикнул  вдогонку дон  Энрике,  охваченный
нервным возбуждением.
     - Нет, здесь же.
     - Не задерживайся, мой ангел!
     - Скоро я буду с тобой. Видишь, как я люблю тебя!
     Окошко захлопнулось.  Дон  Энрике завернулся в  плащ  и  приготовился
ждать.
     Донья Ана поспешно вышла из комнаты и, взбежав по лестнице, бросилась
в спальню доньи Фернанды.
     - Что случилось?! - воскликнула мать.
     - Час настал, матушка!
     - Он предложил тебе бегство или брак?
     - И то, и другое.
     - Что же раньше?
     - Бегство, - улыбнувшись, ответила донья Ана.
     Донья Фернанда тоже улыбнулась.
     - Он не дурак, да и я не глупа. Теперь мы знаем, что делать.
     - Идем, матушка, как бы ему не наскучило ждать.
     - Дитя,  плохо же ты знаешь мужчин! Самый нетерпеливый рад целый день
ждать девушку, которая ему нравится.
     - Все же пойдем скорей.
     - Похоже, что тебе тоже не терпится, хотя уйдете вы недалеко.
     - Как хотите, матушка, но надо торопиться.
     - Следует уведомить дона Хусто, сегодня он решил провести здесь ночь,
чтобы помочь нам.
     - Дайте ему знать, пока я собираюсь.
     Донья Фернанда вышла,  а донья Ана стала прихорашиваться у туалетного
столика.  Ей  хотелось появиться перед возлюбленным еще  более прелестной.
Мать вернулась вместе с доном Хусто.
     - Мы готовы, - сказала она.
     - Идемте, - ответила донья Ана.
     И все трое спустились в патио.
     - Сначала ты выйдешь одна, - по дороге наставляла донья Фернанда свою
дочь. - Мы дадим вам немного отойти, а затем пустимся в погоню и освободим
тебя.
     - Вы будете вдвоем?
     - Нет,  возьмем с  собой слуг,  вот они уже наготове,  -  ответил дон
Хусто, указывая на собравшихся в глубине патио слуг с фонарями и секирами.
     - Ох,  матушка,  мне стыдно становится,  как подумаю,  сколько народу
узнает об этом деле.
     - Вот глупышка!  Да завтра о похищении узнает весь Мехико.  Что же за
беда, если сегодня несколько человек увидят тебя?
     - Но весь Мехико меня не увидит, а эти люди будут присутствовать...
     - Если боишься - еще не поздно.
     - Нет,  -  решительно ответила донья Ана и, распахнув двери, вышла на
улицу.
     Дон Хусто запер дверь изнутри. В тот же миг раздался крик доньи Аны и
какой-то шум, похожий на борьбу.
     - Слышите? - в испуге сказала донья Фернанда. - Выйдем на улицу.
     - Успокойтесь. Должна же она для виду оказать сопротивление.
     Оба замолчали, снаружи тоже все утихло. Они уже собирались выйти, как
снова раздался шум и звон шпаг.
     - Скорее,  скорее! Кто знает, что там происходит! - воскликнула донья
Фернанда.
     - Да,  теперь пора,  -  ответил дон Хусто,  открывая дверь,  и  оба в
сопровождении слуг выбежали из дома.
     На углу улицы какой-то человек со шпагой в  руке отбивался от яростно
нападавших на  него  троих  или  четверых  неизвестных.  Он  едва  успевал
отражать удары и постепенно отступал.  Еще немного -  и он упал бы, но тут
подоспели дон Хусто,  донья Фернанда и слуги.  Нападавшие убежали, а донья
Фернанда и дон Хусто узнали в спасенном ими человеке дона Энрике.
     - Где моя дочь? - в ужасе спросила мать доньи Аны.
     - Не знаю, сеньора, - ответил дон Энрике.
     - Не знаете?!  - позабыв об осторожности, воскликнула донья Фернанда.
- Да  как же  вы  можете не знать,  если она ушла из дому,  чтобы бежать с
вами?
     - Честью клянусь вам,  это правда,  - отвечал дон Энрике, не заметив,
что эта женщина говорит о том,  чего не должна была знать.  -  Она сказала
мне, чтобы я ждал ее на углу, а вместо нее появились четверо убийц.
     - Но где же моя дочь?  Дон Хусто,  моя дочь! Ищите ее! Эти крики, эта
борьба!.. О, недаром я говорила, что нам следует выйти!
     - Скорее, бегом по всем ближним улицам! - крикнул слугам дон Хусто. -
Не возвращайтесь, пока не найдете след.
     Слуги разбежались в  разные стороны,  разнося весть о происшествии по
всему городу.
     Донья Фернанда,  опираясь на  руку дона Хусто,  в  отчаянии вернулась
домой,  а  дон Энрике,  не зная,  что ему и  думать,  завернулся в  плащ и
отправился куда глаза глядят, надеясь найти ключ к этой загадке.
     Перед рассветом один за  другим начали возвращаться слуги.  Никому не
удалось ничего узнать.  Но  зато  весть о  бегстве доньи Аны  и  о  ночном
скандале,  неизвестно каким образом,  мгновенно распространилась на  балу,
устроенном по случаю праздника в муниципалитете,  где собралась вся высшая
знать города.


                                   VIII

                                ШАГ НАЗАД

     Для  того чтобы объяснить непонятное исчезновение Аны,  нам  придется
вернуться на несколько часов назад.
     В  день святого Ипполита дон Хусто встал после дневного сна в  четыре
часа и,  одевшись с  величайшим тщанием,  вышел на  улицу,  положив прежде
всего  навестить Индиано,  в  котором  надеялся  найти  могучего союзника.
Благодаря  своему   богатству  Индиано   пользовался  в   Мехико   большой
известностью, и дону Хусто нетрудно было отыскать его жилище. Великолепный
дом дона Диего стоял справа от  дворца вице-короля,  на  продолжении улицы
Икстапалапа в сторону церкви Гуадалупской богоматери.
     Дон Хусто явился туда,  спросил у слуги, дома ли его хозяин, и узнал,
что тот собирается на  прогулку верхом.  В  самом деле,  перед домом конюх
держал  в  поводу  горячего буланого жеребца  с  черной  гривой  и  черным
хвостом.  Гордый  конь  в  богатой сбруе  беспокойно поднимал голову,  бил
копытом и  жевал удила,  как бы  стремясь поскорее вырваться на  простор и
блеснуть своей резвостью и красотой.
     Дон  Хусто поднялся по  лестнице и  в  галерее столкнулся с  Индиано,
который уже направлялся в выходу.
     - Да хранит вас бог на долгие годы, - произнес дон Хусто.
     - Рад служить вам.
     - Мне необходимо поговорить с вами о важном деле, если вы расположены
уделить мне несколько минут.
     - Для меня это будет только честью. Прошу вас.
     - Честь оказываете мне вы своей благосклонностью.
     Индиано  пригласил дона  Хусто  в  небольшой,  убранный с  изысканным
вкусом покой.
     - Сделайте милость, садитесь, - сказал он, указывая на одно из кресел
сандалового дерева, обитых златотканой парчой.
     - После вас. Не могу я сидеть, если стоит столь почтенный кабальеро.
     - Что ж, сядем оба.
     Они уселись,  и  дон Хусто,  сам не зная,  с  чего начать,  заговорил
несколько неуверенным тоном:
     - Кабальеро,   должно  быть,   вас  удивляет  мой  приход.   Ведь  до
сегодняшнего дня я не имел чести быть с вами знаком.
     - Знакомство с вами - честь для меня.
     Оба привстали и церемонно поклонились.
     Дон Хусто продолжал:
     - Однако бывают случаи,  когда  два  человека,  сами  того  не  зная,
заинтересованы в  одном и  том же  деле.  И  тогда им обоим крайне выгодно
объединиться. Вы согласны?
     - Вполне согласен,  -  ответил дон Диего, подумав про себя: <Куда это
он клонит?>
     - Вам еще неизвестно мое имя: ваш покорный слуга дон Хусто Салинас де
Саламанка-и-Баус...
     - Рад  служить вам,  сеньор  мой,  -  ответил Индиано,  и  оба  снова
привстали с полупоклоном.
     <Впервые слышу это имя>, - подумал Дон Диего.
     - Брат,   -   добавил  дон  Хусто,   -  доньи  Гаудалупе  Салинас  де
Саламанка-и-Баус, графини де Торре-Леаль, супруги графа дона Карлоса Руиса
де Мендилуэта - отца дона Энрике.
     Новый поклон.
     - Быть  может,  вы  пришли по  поручению дона Энрике?  -  спросил дон
Диего, изменившись в лице при имени своего врага.
     - Избави бог. Но я пришел по делу, которое его касается.
     - И в котором я могу быть вам полезен?
     - Мне-то нет. Но я мог бы оказать услугу вам.
     - Не понимаю.
     - Будем откровенны, если вы разрешите...
     - Разумеется.
     - Отлично,  перехожу к делу.  Вы, как утверждает молва, заклятый враг
дона Энрике.
     - Да нет, пустое... Просто неприязнь, довольно частая среди мужчин...
     - Разрешите мне продолжать.  Вас разделяет нечто большее,  чем просто
неприязнь; пожалуй, настоящая ненависть.
     - Это он сказал вам?
     - Нет. Я с ним не имею ничего общего.
     - Как же вы можете это утверждать?..
     - Но все говорят об этом.
     - Быть может, все ошибаются?
     - Прошу прощения,  но  полагаю,  что  нет.  Так говорит народ,  а  вы
знаете: vox populi vox Dei*.
     _______________
          * Глас народа - глас божий (лат.).

     - И, однако же, народ ошибается.
     - Дон Диего,  вы  не доверяете мне,  потому что моя сестра -  супруга
графа. А я хочу доказать, что вы неправы и что, быть может, ни с кем вы не
можете быть столь откровенны, как со мной.
     - Но...
     - Я хочу предложить вам союз:  вы ненавидите дона Энрике,  я тоже. Он
стоит у вас на пути и у меня тоже.  Мы идем разными дорогами,  но помеха у
нас одна. Оба мы должны избавиться от этого человека. Объединимся! Я отдаю
себя в ваше распоряжение.
     Дон Хусто умолк и  с довольным видом поглядел на собеседника.  Но дон
Диего резко поднялся,  смертельно бледный,  сжав кулаки и стиснув зубы,  с
глазами,  сверкающими от ярости.  Увидев его лицо, дон Хусто перепугался и
тоже вскочил с  кресла.  Индиано шагнул вперед и,  задыхаясь от  гнева,  с
трудом сдерживая себя, проговорил хриплым голосом:
     - Счастье ваше,  кабальеро, что вы находитесь у меня в доме, где ваша
особа для меня священна.  Не  то я  научил бы вас обращаться со мной,  как
подобает!..  Да  как  только пришло вам  в  голову придумывать планы мести
против моих врагов и предлагать мне поддержку,  которой я никогда у вас не
просил.  Небо наделило меня могучей рукой и  бесстрашным сердцем,  и я сам
могу  ответить на  оскорбление,  не  обращаясь за  помощью к  чужой  силе.
Сделайте милость,  кабальеро,  удалитесь,  пока я  не  вышел из себя...  и
впредь прошу вас, советую вам для вашей же пользы, никогда не вмешивайтесь
в дела, которые вас не касаются, особенно в мои...
     Дон  Хусто,  не  дожидаясь конца  грозы,  вышел  из  комнаты и  бегом
спустился по лестнице, бормоча сквозь зубы:
     - Глупец, мужлан, выродок...
     Через некоторое время сошел вниз  и  дон  Диего,  тоже  не  в  лучшем
расположении духа.
     <Негодяй!  -  повторял он про себя.  -  Замышлять дурное против члена
своей же семьи!..  И  предлагать это мне...  мне...  Злодей!  Как только я
сдержал себя!  Я отомщу дону Энрике и донье Ане,  но сделаю это сам, я сам
или с помощью друзей... но этот... О, негодяй!>
     Не  взглянув на конюха,  он вскочил на заплясавшего под ним скакуна и
выехал на  улицу.  Конь,  почувствовав,  что седоку сегодня не  до  шуток,
послушно двинулся спокойной иноходью.  Двое  слуг  верхом молча  следовали
сзади. Они тоже поняли, что недавно пронеслась гроза.
     Проехав недолгое время,  дон  Диего  присоединился к  группе  молодых
людей,  появившихся на конях со стороны главной площади, и все направились
по  улице  святого  Франциска  к  Аламеде.  Мало-помалу  веселая  болтовня
товарищей  рассеяла  тучу,  омрачавшую лоб  Индиано.  Когда  молодые  люди
подъехали к  Аламеде,  дон Диего сделал знак одному из  всадников,  и  они
опередили других, чтобы поговорить без помехи.
     - Все ли готово для сегодняшней затеи, Эстрада? - спросил Индиано.
     - Сделано все по твоему желанию,  - ответил юноша, которого дон Диего
назвал Эстрадой.
     - Как же ты думаешь действовать?
     - А вот как. Я точно заметил дом; пока влюбленные будут беседовать, я
со своими спутниками притаюсь за углом.  Мы без труда подслушаем разговор,
а в нужный момент выйдем и поднимем такой шум, что мертвые и те проснутся.
Этого достаточно?
     - Вполне; но только не зевайте.
     - Что ты! Я буду на балу до назначенного часа, а мои люди спрячутся в
хибарке по соседству с домом доньи Аны.  Там их никто не увидит, а я приду
за ними, когда настанет время.
     - Сколько их?
     - Шестеро, и все надежные. Отважны, как львы, и молчаливы, как рыбы.
     - А когда я узнаю обо всем?
     - Скоро, ведь я вернусь на бал.
     - Только не причиняйте вреда дону Энрике.
     - Нет,  нет,  уговор точен:  мы его разоружим и привяжем к решетке, а
когда рассветет, на него сможет любоваться весь город.
     - Отлично.
     В это время остальные всадники присоединились к дону Диего и Эстраде,
и их разговор прервался. Но сказанного было довольно.
     Верховая прогулка продолжалась до вечера,  а  едва стемнело,  молодые
люди разъехались по домам, чтобы приготовиться к балу.
     - Будь осторожен, - напомнил дон Диего Эстраде.
     - Не беспокойся, - ответил тот.
     В  десять часов  вечера блестящее общество заполнило приемные залы  в