ь его более. Он понял, что за всем этим кроются низкие козни, но не
мог проникнуть мыслью сквозь плотную завесу лжи.
     - Надеюсь,  вы согласитесь,  кабальеро,  - продолжал Индиано, - что я
имею право просить вас покинуть дом,  где вы  совершили такой недопустимый
поступок.
     Дон Энрике побледнел, на лбу у него выступила испарина.
     - О! - воскликнул он. - Вы должны объяснить мне, кабальеро...
     - Вы  должны удалиться,  дон Энрике Руис де  Мендилуэта,  -  произнес
властный голос за спиной у дона Энрике.
     Он обернулся и увидел суровое лицо маркиза де Мансеры.
     - Повинуюсь вашей светлости,  - сказал дон Энрике. - Мы поговорим обо
всем завтра, сеньор дон Диего.
     - Как вам будет угодно.
     Дон Энрике вышел из залы среди гробового молчания.
     - Теперь ты видишь? - спросил вице-король у супруги.
     - Он неисправим, - ответила донья Леонора.
     Все  успокоились,   и  веселый  бал  продолжался,  словно  ничего  не
произошло.


                                   XII

                          ПОВЕЛЕНИЕ ВИЦЕ-КОРОЛЯ

     Скандал,  вызванный ни в чем не повинным доном Энрике, лишь ненадолго
прервал общее веселье. Даже самые близкие друзья молодого кабальеро решили
отложить на  завтра разгадку таинственной интриги и  отдались наслаждениям
бала,  сдержав на время свое негодование,  огорчение и  дружеские чувства.
Вице-король казался глубоко озабоченным.  Решение было принято,  и никакая
сила не  могла заставить его  отступить.  Он  искал лишь способа выполнить
свою  волю  без  лишнего  шума  и  преждевременной  огласки,  не  напрасно
опасаясь,  что  мольбы  и  слезы  семьи  вынудят  его  смягчить  приговор.
Вице-королева, донья Леонора, хорошо знала характер своего супруга. По его
упрямо  сдвинутым бровям она  поняла,  что  решение принято окончательно и
говорить с ним об этом деле бесполезно.
     Настал час разъезда гостей. Вице-король с супругой поднялись первыми.
Повторив  провожавшим  их  Индиано  и  донье  Марине  свое  обещание,  они
направились к  выходу,  следуя между  двумя  рядами слуг,  освещавших путь
свечами  и  факелами.  Вице-королевская  чета  уселась  в  карету,  лошади
тронулись, и все гости стали расходиться.
     Первые лучи солнца осветили улицы города, ласточки весело щебетали на
крышах. Дон Диего и донья Марина остались одни в опустевших покоях.
     - Сеньор,  - спросила донья Марина, - я во всем тебе повиновалась. Ты
доволен?
     - Да, Марина.
     - Тогда я хочу просить тебя о милости.
     - Говори,  моя  красавица.  Твои желания -  закон для меня.  Душа моя
склоняется перед твоей волей, как листья пальмы перед дыханием ветра.
     - Сеньор, скажи своей Марине, что хочешь ты сделать с этим человеком?
Для чего все это было нужно?
     - Донья Марина,  -  ответил с безмятежным спокойствием Индиано,  -  я
хочу убить этого человека ударом шпаги.
     - Бедняжка!  Ведь  я  знаю,  если  ты  говоришь:  этот человек должен
умереть,  то он умрет.  Никто еще не мог похвалиться тем, что отразил удар
твоей шпаги.  Но не сердись,  душа души моей, если я спрошу тебя: зачем ты
проделал все это сегодня ночью?
     - Марина,  ты  не знаешь,  что такое общество.  Если бы я  убил этого
человека раньше,  чем опозорил его перед всеми,  люди стали бы жалеть его.
Если бы он убил меня,  -  его стали бы превозносить.  Теперь же,  когда он
заслужил насмешки и презрения,  показав себя недостойным звания кабальеро,
если я убью его,  все скажут:  <Дон Диего прав>,  - если же он убьет меня,
победа не  принесет ему  славы,  моя  месть будет преследовать его даже из
могилы, и все отвернутся от него, как от злодея.
     - Боже! И ты думаешь, он способен убить тебя?
     - Это возможно.  Я верю своей руке,  но как знать, не пришел ли и мой
час. Только богу известны тайны грядущего.
     - Я  готова  раскаиваться в  том,  что  помогала  тебе  против  этого
человека!
     - Не  раскаивайся,  моя  Марина.  Эта  дуэль все  равно неизбежна,  а
благодаря тебе люди оправдают меня,  если я его убью,  и осудят его,  если
умру я.
     Марина опустила голову,  и  слезы,  скользнув по ее щекам,  сверкнули
среди брильянтов ожерелья.
     - Марина! - воскликнул дон Диего, поцеловав ее в лоб. - Женщины твоей
расы не плачут,  когда мужчина идет в бой. Неужто воздух Мехико лишил силы
твое сердце?
     - Мое  сердце стонет и  жалуется лишь  из  страха потерять тебя.  Где
возьму я силы, если ты покинешь меня?
     - Твоя любовь будет мне защитой. Прощай!
     Девушка снова заплакала.  Но Индиано запечатлел два жарких поцелуя на
ее прекрасных глазах и, взяв шляпу и плащ, стремительно вышел из дома.
     Дон  Энрике  бежал  с  бала  словно безумный.  Стыд,  гнев,  отчаяние
бушевали в  его  груди.  Он  понял,  что стал жертвой интриги,  задуманной
Индиано,  и жажда мести кипела в его сердце. Он бродил по темным пустынным
улицам  со  шляпой  в  руке,  подставляя пылающую голову холодному ночному
ветру. Он мечтал встретить кого-нибудь, затеять драку и либо умереть, либо
утолить снедавшую его жажду крови. Но улицы были пусты, и он шагал и шагал
всю  ночь,  пока первый луч  зари не  застиг его уже за  пределами города.
Тогда, сломленный усталостью, сжигаемый лихорадкой, юноша вернулся домой и
бросился в  постель.  Решение было  принято:  убить  Индиано или  умереть,
отомстить или погибнуть. Он закрыл глаза и забылся тяжелым сном.
     Весь день дон Энрике не мог поднять головы,  не мог открыть глаз.  Он
испытывал мучительную боль в затылке,  неутолимую жажду, какое-то странное
изнеможение. Мысли его путались, он видел себя то на балу, то на празднике
святого Ипполита,  то у решетки доньи Аны; люди, с которыми он сталкивался
в  последние дни,  кружили перед ним вереницей,  и  на всех лицах он читал
презрение.
     Дон  Энрике жил  в  том  же  доме,  что  и  его отец,  старый граф де
Торре-Леаль.  Но молодому человеку были отведены особые покои с  отдельным
выходом на улицу,  чтобы он мог в  любое время дня и  ночи выезжать верхом
или в карете, не нарушая покоя остальной семьи. Наступил вечер, дон Энрике
продолжал  бредить.   Однако   он   решительно  запретил  беспокоить  отца
сообщением о своей болезни, надеясь, что утром ему станет полегче.
     Пробило два часа ночи,  когда в  вице-королевском дворце распахнулись
тяжелые ворота  и  со  двора  выехала дорожная карета,  запряженная шестью
мулами,  в  сопровождении  нескольких  всадников.  Среди  них,  при  свете
факелов,  пылавших в руках у слуг, можно было узнать офицера алебардистов.
Карета выехала на площадь и свернула в улицу Икстапалапа.
     Офицер  поскакал  вперед  и   остановился  перед   домом   графа   де
Торре-Леаль.  Очевидно,  он был хорошо осведомлен, так как направился не к
главным воротам, а постучался у входа в покои дона Энрике. Кучер остановил
карету,  четверо всадников спешились и  встали рядом с  офицером,  который
тоже сошел с коня.  Слуги не спали, встревоженные болезнью своего сеньора,
и отозвались на стук, не заставляя себя ждать.
     - Кто здесь? - спросил один из них.
     - Офицер  его  величества  с   приказом  от   его  светлости  сеньора
вице-короля к дону Энрике Руису Де Мендилуэта. Откройте.
     Привратник,  напуганный таким  вступлением,  открыл без  промедления.
Офицер в сопровождении своих людей вошел в дом.
     - Зажги огонь и проводи меня, - сказал он слуге, - где твой сеньор?
     - Болен, лежит в постели.
     - Отведи меня к нему и доложи.
     Офицер распоряжался так  властно,  что  слуга не  посмел возражать и,
взяв в руки светильник, повел его к спальне дона Энрике.
     - Обождите, ваша милость, я сейчас доложу, - сказал он.
     - Поторапливайся.
     Дон Энрике дремал.
     - Сеньор, - окликнул его слуга.
     - Что тебе? - спросил юноша, с трудом открыв глаза.
     - Какой-то   офицер  хочет  видеть  вашу  милость  от  имени  сеньора
вице-короля.
     - Скажи ему, что я болен.
     - Я говорил, он стоит на своем.
     Дон Энрике с досадой пожал плечами и сказал:
     - Пусть войдет.
     Слуга  вышел  и   вскоре  вернулся  вместе  с  офицером,   который  с
любопытством оглядел спальню, озаренную слабым, мерцающим светом ночника.
     - Вы дон Энрике Руис де Мендилуэта?
     - Да.
     - По приказу его светлости сеньора вице-короля следуйте за мной.
     - Это невозможно, я болен.
     - Таково  повеление  его  светлости.  Мне  дан  приказ,  и  я  должен
выполнять его неукоснительно.
     - Но его светлости не было известно, что я болен.
     - Все предусмотрено. Таково повеление его светлости.
     - Но это бесчеловечно, я не пойду.
     - Вы  ставите  меня  в  чрезвычайно трудное  положение.  Такова  воля
вице-короля,  и  мне дан приказ выполнять ее либо с вашего согласия,  либо
силой.
     - В таком случае применяйте силу! - воскликнул взбешенный дон Энрике.
     - Будьте благоразумны.  Со мной люди,  и я не думаю,  что вы захотите
опозорить  дом  вашего  старого  отца,   подняв  оружие  против  короля  и
правосудия.
     Слуги в страхе молчали. Дон Энрике вскочил и схватился было за шпагу,
но сдержал себя и после размышления сказал, покорившись судьбе:
     - Хорошо, я последую за вами. Разрешите мне одеться.
     - Это в вашей воле.
     - Известить мне сеньора графа? - спросил слуга.
     - Нет, - ответил дон Энрике, - я не хочу тревожить его.
     - Тем более,  -  добавил офицер,  - что мне не дано приказа разрешить
это.
     Дон Энрике умолк и поспешно оделся.
     - Я к вашим услугам.
     - Тогда следуйте за мной.
     При свете свечей они спустились по лестнице и вышли из дома.  Один из
ожидавших на улице людей открыл дверцу кареты.
     - Садитесь, - сказал офицер.
     - Куда вы меня везете? - спросил дон Энрике.
     - Не приказано говорить.
     - Но...
     - Таково повеление его светлости.
     Дон  Энрике вошел в  карету и  сел,  офицер поместился рядом.  Дверца
захлопнулась, и мулы пустились бегом.
     Слуги в дверях дома рыдали, глядя вслед уехавшему хозяину.
     Дон Энрике откинулся в угол кареты. У него снова начался бред.
     Офицер  в  глубоком  молчании  прислушивался к  бреду  больного.  Так
миновали они улицу Икстапалапа и выехали из города.


                                   ХIII

                                  МОСКИТ

     В  ту  же  ночь,  когда  происходили описанные  нами  события,  около
одиннадцати часов,  в жалкой харчевне, расположенной в одном из переулков,
выходивших на  Студенческую,  или Университетскую,  площадь,  собрались за
веселым ужином  четыре  человека.  Они  сидели  вокруг старого колченогого
стола,  на котором горела оплывшая свеча желтого воска в разбитом глиняном
подсвечнике.   Перед  каждым  из  сотрапезников  стояла  большая  миска  с
заправленными перцем лепешками,  и  все  они  по  очереди прикладывались к
объемистому кувшину с пульке,  который непрерывно переходил из рук в руки.
Все были одеты в  какую-то рвань,  но у  троих этих обноски были из темной
бумажной ткани,  а у четвертого, очевидно их вожака, - из бархата. Правда,
теперь вряд ли  удалось бы определить первоначальный цвет этого наряда,  и
был он настолько истрепан,  что наверняка побывал уже у троих или четверых
хозяев,  прежде  чем  попал  к  нынешнему владельцу.  Щеголял в  бархатном
костюме сухопарый,  низкорослый парень с  иссиня-черной бородкой и  такими
живыми блестящими глазами, что на них нельзя было не обратить внимания.
     Собеседники  с   каждым  глотком  становились  веселее,   и  разговор
постепенно оживлялся.
     - Так,  значит, сейчас у вас нет ни денег, ни надежды раздобыть их? -
спросил парень в бархатном костюме.
     - Вот именно, Лукас, - ответил другой, поднося кувшин ко рту.
     - Так с вами всегда и будет! - воскликнул тот, кого назвали Лукасом.
     - Почему?
     - Потому, что вы лентяи и трусы.
     - Вот подвернулось бы нам настоящее дело...
     - Э, была бы охота, а дел хватает.
     - Не вижу.
     - А я говорю, хватает.
     - Где же они?
     - У меня их немало, и я никогда не сижу без денег.
     - Не всем же так везет, как счастливчику Москиту.
     - Потому что я работаю, изворачиваюсь...
     - Тогда помоги нам.
     - Это вы мне должны помочь. Мне нужны товарищи для одного дела...
     - Мы готовы.
     - Беретесь?
     - Да, да.
     - Тогда слушайте. Садитесь поближе.
     Собеседники сдвинули головы, чтобы лучше слышать, и Москит продолжал:
     - Есть в городе один кабальеро,  который сулит мне хороший заработок.
Дело опасное,  но,  по-моему,  верное, да еще если возьмутся за него такие
молодцы, как вы.
     - Дальше, дальше. - И головы сдвинулись еще теснее.
     - Речь идет о том, чтобы напасть на отряд королевских солдат.
     - Гм... - крякнул один.
     - Это дело серьезное... - сказал другой.
     - И пахнет по меньшей мере гарротой, - добавил третий.
     - Не спорю,  -  ответил Москит,  - тут можно свернуть шею. Но если вы
боитесь, ничего не потеряно. Останемся по-прежнему друзьями, а я сговорюсь
с другими.
     - Нет, нет, кто тут боится? Я таких не знаю.
     - Уж во всяком случае, не я.
     - И не я.
     - Так, значит, я могу рассчитывать на вас?
     - Да, - ответили все трое.
     - Дело вот в чем...
     Москит  собрался  продолжать,   но  тут  парнишка,  прислуживающий  в
таверне, прервал его:
     - Какой-то сеньор спрашивает вашу милость.
     - Где он?
     - Ждет на улице. Он говорит, что вы его знаете.
     - Скажи, я сейчас выйду. - И, обратившись к товарищам, Лукас добавил:
- Я ненадолго, скоро вернусь.
     Он надел шляпу и вышел.
     - Что это за дело нашел Москит? - спросил один из оставшихся.
     - Должно быть - нелегкое, раз он за него не взялся один.
     - Какое бы оно ни было, а я пойду с Москитом. Он ловкий малый.
     - Я тоже, а там будь что будет.
     И все трое принялись попивать пульке, поджидая Лукаса.
     Выйдя на улицу,  Москит увидел пришедшего к нему человека.  В широком
черном  плаще,   закрывавшем  лицо  до  самых  глаз,  в  низко  надвинутой
широкополой шляпе, он был похож на привидение.
     - Лукас, - позвал человек.
     - Это вы, дон Хусто? - отозвался Москит.
     - Тихо, не произноси моего имени. Готовы ли твои товарищи?
     - Через полчаса будут готовы.
     - Надежные?
     - Иначе я бы не взял их.
     - Отлично.  Через  час  я  жду  тебя  на  мосту Аудиенсии.  Смотри не
опаздывай и приводи всех.
     - Слушаю, сеньор.
     - Возьми.  - И, сунув руку под плащ, человек протянул Москиту набитый
деньгами кошелек.
     - Благодарствуйте.
     - Не опаздывай.
     Человек в плаще исчез, а Лукас, вернувшись в таверну, снова уселся за
стол.
     - Итак,  я  уже  сказал,  мы  должны  напасть на  королевских солдат,
которые будут конвоировать пленника.
     - И освободить пленника?
     - Нет,  задача не  так опасна:  мы нападаем на солдат,  обращаем их в
бегство, а пленника отправляем к праотцам.
     И Москит резко провел воображаемым ножом по своему горлу.
     - А потом?
     - Потом по домам. Ну, как скажете, трудно?
     - А сколько будет солдат?
     - Самое большее шесть. К тому же мы нападем на них врасплох.
     - Я согласен.
     - И я.
     - И я.
     В   этот  момент  пробило  восемь  часов,   все   четверо  встали  и,
перекрестившись,  набожно забормотали молитву о  душах в чистилище,  число
которых собирались сегодня пополнить.
     - Когда начинать? - спросил один из них, закончив молитву.
     - Этой же  ночью,  так что наутро мы уже будем свободны и  богаты,  -
ответил Москит.
     - А сколько дают?
     - Мне вручено по двести песо для каждого из вас.
     - Отправимся пешком?
     - Нет, хозяин дает лошадей. Вам надо только взять с собой оружие.
     - Идет. А что за лошади?
     - Подходящие,  я их уже смотрел,  а я,  как вам известно, в этом толк
знаю. В придачу к двумстам песо получите еще и лошадей.
     - Здорово!
     - А теперь отправляйтесь за оружием.  Я жду вас здесь. Выйдем ровно в
девять.
     - Пошли.
     Все трое покинули таверну и разошлись в разные стороны.  Москит снова
сел за стол и крикнул:
     - Паулита, Паулита!
     В таверне было пусто, но после зова Лукаса где-то в глубине открылась
дверь  и  на  пороге  появилась хорошенькая,  смуглая,  стройная и  бойкая
девушка,  лет двадцати,  в  широкой ярко-красной юбке.  На  ней не было ни
лифа,  ни корсажа,  а только ослепительно белая свободная сорочка;  вокруг
крепкой и  нежной шеи обвилась нитка крупных кораллов,  а  из-под короткой
юбки  выглядывали маленькие ножки  без  чулок,  обутые в  ладно пригнанные
шелковые башмачки.
     - Ты  звал  меня?  -  наигранно ласково  спросила девушка,  подойдя к
Москиту.
     - Поди сюда,  моя  прелесть.  Я  один,  и  мне  нужно дождаться здесь
приятелей. Садись рядышком, поболтаем пока.
     Девушка уселась подле Лукаса и сняла нагар со свечи.
     - А что это за дело ты затеваешь на ночь глядя?
     - Дело очень важное,  но тебе о нем знать незачем, мое сокровище. - И
он нежно взял ее за подбородок.
     Паулита отвернулась с недовольной гримаской.
     - Что это, ты сердишься на меня, красотка?
     - Да, - кокетливо ответила Паулита.
     - За что же, скажи, моя радость?
     - За то, что ты мне не доверяешь.
     - Я ведь знаю,  ты смелая женщина,  тебе можно доверить тайну скорее,
чем мужчине.
     - И все-таки не хочешь рассказать, что ты будешь делать ночью.
     - Я тебе все расскажу потом.
     - Потом я  и без тебя узнаю.  Вот почему я больше люблю Вьюна,  он от
меня ничего не скрывает.
     - Послушай,  Паулита,  я  расскажу тебе все,  что хочешь,  но не смей
говорить при мне об этом выродке.
     - Пусть выродок, но он меня любит больше, чем ты, и я тоже люблю его.
     - Ладно,  ладно,  я знаю,  что ты все это говоришь,  чтобы подразнить
меня. Но лучше оставь его в покое.
     - А, ты сердишься?
     - Очень.
     - Ревнуешь?
     - Может быть.
     - Значит, ты меня очень любишь?
     - Больше жизни.
     - Обманщик, - весело сказала Паулита и, приподняв рукой лицо Москита,
запечатлела на  его  губах  сочный  поцелуй,  на  который он  не  замедлил
ответить.
     - Ох и  лиса же ты,  Паулита.  Знаешь,  что я  ни в  чем не могу тебе
отказать. Ну, слушай...
     Девушка устроилась поудобнее,  левой рукой подперев щеку,  а правой -
играя  черными  кудрями  Лукаса.   В   этой   позе  Паулита  казалась  еще
соблазнительнее.
     - Какая ты красивая! - воскликнул Москит.
     - Ладно, ладно, рассказывай!
     - Ну, слушай. Дело нехитрое - сегодня ночью нам нужно выйти на дорогу
в Куэранаваку,  подстеречь шестерых солдат с пленником,  разогнать солдат,
отнять у них пленника и тут же его прикончить.
     - А потом?
     - Больше ничего.
     - И сколько вам заплатят?
     - Мне, как главарю, пятьсот песо, а остальным по двести.
     - Сколько вас?
     - Четверо.
     - Тогда это не опасно.
     - Но их ведь шестеро.
     - Да, но они же солдаты. С ними и я справлюсь.
     - Пожалуй, верно. Опасность не очень велика.
     - Еще бы! А как зовут этого пленника?
     - Не знаю.
     - Не лги, - сказала Паулита, ласково дергая его за ухо.
     - Вот любопытная!
     - Знаешь ведь, мне нужно знать все до конца. Как зовут пленника?
     - Обязательно хочешь добиться своего?
     - А как же! Ну, говори его имя! - не отставала Паулита.
     - Его имя... да зачем тебе это знать?
     - Скажи, скажи, а то я начну говорить про Вьюна.
     - Нет, не смей! Лучше я скажу тебе.
     - Говори, хитрец!
     - Его зовут дон Энрике Руис де Мендилуэта.
     - Спаси его господь!  -  воскликнула Паулита,  побледнев и  вскочив с
места. - Дон Энрике, сын графа де Торре-Леаль?
     - Он самый. Да что с тобой? Чего ты побледнела? Чего испугалась?
     - Нет, Лукас, нет! Ты не сделаешь этого, если любишь меня.
     - Да что тебе до него, Паулита? Кто он? Твой возлюбленный?
     - Лукас,  этот человек никогда не был моим возлюбле