ассан видел теперь из окошка крепости волны Ладожского озера,
с ревом наступавшие на низкий берег, и седел от ужаса. В один из дней его
спустили в подвал русской Бастилии. Громадный мужик с дерюжинкой на поясе
раздувал мехи горнила, докрасна накаливая здоровенные клещи. А за столом
сидел ласковый русский дедушка в паричке набок. Он любовно перебирал
лежавшие перед ним ржавые клейма, щипцы для вырывания ноздрей,
плети-семихвостки.
  - Не надо! - дико закричал Валькруассан. - Только не мучайте... Я все
скажу вам! Милосердия, милосердия...
  Дедушка погладил шпиона по головке, как родного сына:
  - Что вы, сударь? Разве же я вам сделаю плохого? Это мы так..,
балуемся. Ну-ну, не плачьте. Садитесь-ка вот сюда. Выберите перышко да
отпишите нам все по порядку... Кто такой? Кто послал? Чего надобно в
России?
  Валькруассан отписал по порядку: секретарь французского резидента в
Варшаве, графа Брольи, он прибыл с поручением следить за вооружением
России; Версаль озабочен - каковы истинные намерения русского двора и
каковы взгляды Елизаветы на сближение России с Францией...
  - Ну вот и все, - сказал дедушка, снимая очки. - Премория ваш хоть
куда! А вы, сударь, пугались... Это нехорошо: ведь французы - народ
смелый... Яшка, - крикнул он палачу, - гаси поддувало да струмент пытошный
сложи. И так обошлось...
  Этот же Яшка, перестав быть палачом, сделался цирюльником.
Валькруассана побрили, причесали и (опять-таки тайно от Бестужева) водою
доставили в Петербург - по Неве, под парусами. Оттуда - через сады - в дом
Ивана Шувалова. Стол уже был накрыт, француза деликатно оставили одного, и
Валькруассан впервые в жизни наелся русской икры. Вино тоже было
преудивительное - только для француза!
  - А сейчас, - с поклоном вошел лакей, - вам предстоит разговор с
очень важной персоной...
  К французу вышел сам фаворит императрицы Иван Иванович Шувалов, но
себя не назвал и повел осторожные речи:
  - На один из вопросов, для выяснения которого вы и пытались
пробраться в Россию, я вам отвечу без утайки... Да! Моя государыня
огорчена разладом с Версалем, особливо тем нелестным тоном, в котором
газеты Парижа отзываются на все происходящее в России... Не думайте, что
если мы, русские, живем на отшибе Европы, то для нас безразлично, что
говорят о России! Мы очень внимательно следим за иностранной печатью. И
передайте тем, кто вас послал: сначала измените тон в печати, а потом
добивайтесь дружбы с нами!
  - Вы заслужите бессмертие, - воскликнул Валькруассан, - если
подвигнете свою императрицу к союзу с моим королем!
  - У нас хватает союзников, - брезгливо поморщился Шувалов. - И не
нам, русским, искать их. Россия достаточно могущественна, ей не надо
искать кого-то. От самой Франции зависит этот союз... Версалю нет дела до
Польши! А тем более незачем подбивать султана турецкого на войну с нами...
Можете передать это тем, кто вас послал!
  Валькруассан прижал руку к сердцу, распетушился:
  - Клянусь! Именем той прекрасной, которое не смею произнести, но
которая изнывает по мне в Варшаве и которую зовут Ядвига Падревска...
Клянусь! Я сейчас же брошусь в Париж, чтобы довести до моего короля столь
важные признания.
  Шувалов поиграл сверкающей табакеркой:
  - Сейчас, сударь (и нюхнул табачку), вы не в Париж броситесь. А мы
вернем вас обратно в крепость Шлиссельбурга, где вы и пробудете до тех
пор, пока мы не разменяем вас, как шпиона...
  - Разменяете?., как шпиона?., на кого?
  - Мой просвещенный друг Чуди сидит в вашей Бастилии. Уже по этому вы,
мсье Валькруассан, можете понять, как высоко я вас оценил...
  Впоследствии два "патриота" были освобождены, и на полдороге (где-то
между Парижем и Веной) коляски их встретились.
  - О, вот и вы, кавалер Валькруассан! - обрадовался актер Чуди, он же
Люсси и, наконец, граф Пютланж - последовательно.
  - Ты не ошибся, скотина!
  - Зачем же так грубо?.. Откуда вы, сударь? Но коляски уже разъехались.

  ***

  Первое действие нашей книги подходит к концу. Остается сделать
выводы... И французы и русские были заинтересованы в политическом и
культурном сближении. Недоверие из-за прошлых событий мешало им сойтись
окончательно. Но агенты уже работали в этом направлении. Работали тайно!
Союза пока не вышло. Но союз назревал. Было еще неясно, в какие он формы
выльется. И - самое главное - против кого он будет направлен?
  Пруссия опасна для России. Но Версаль дружит с Сан-Суси.
  Не будем гадать - что и как. Подождем. Время покажет.

  КУДА ДЕЛСЯ ДЕ ЕОН?

  Теперь читатель вправе спросить у меня:
  - А куда же делся де Еон, который в женском платье, под именем Лии де
Бомон, приехал в Петербург вместе с Дугласом? Столько автор наговорил нам
о ее женских нарядах, о томике Монтескье и прочем... Где же он? Или,
точнее, где же она?
  На это я могу ответить читателю, что, много лет собирая материалы о
де Еоне, я мучился тем же: куда он делся, проклятый? Где схоронил свои
концы? В своих сомнениях я иду дальше и ставлю вопрос так: был ли он
вообще тогда в Петербурге?
  Да что я! Вот французский историк Мишо - он работал по самым свежим
следам, сразу после смерти де Еона он взялся за его изучение, - и Мишо в
бессилии отступил, вынужденный заявить во всеуслышание: "Незачем тратить
бесплодные усилия на поднятие этой непроницаемой завесы..."
Так ли это? Вот что может узнать читатель из газеты "Неделя" "Газета
"Неделя", 1966, ј 42 (346) - статья В. Лишевского "Шпион короля, фрейлина
императрицы".":

  "Елизавете представили француженку, и императрица была очарована
красотой, скромностью и умом Лии де Бомон. В одни сутки (!) де Еон стал
могущественной фавориткой царицы. Он был назначен фрейлиной (!), а вскоре
- чтицей к императрице... Лия де Бомон не только читала императрице книги,
но и беседовала с ней, выясняя вкусы, склонности, желания. Убедившись в
безопасности предстоящего шага, Лия де Бомон принесла в спальню царицы
"Дух законов" Монтескье... В роскошном переплете было спрятано личное
послание Людовика XV, приглашавшее царицу вступить с ним в секретную
переписку..."

  Если бы я не уважал читателя - я бы, наверное, так и писал, как
изложено здесь, и моя книга от этого сразу бы стала интереснее. Но я
слишком уважаю нашего грамотного читателя и не стану насыщать его душу
подобной белибердой...
  Вместо этого я предлагаю читателю заодно со мною попытаться
разобраться во всем. Начнем с "могущественной фаворитки", какой будто бы
стал де Еон в "одни сутки". Даже если бы де Еон потратил на это десять лет
жизни, он все равно не стал бы фавориткой. В царствование Елизаветы
Петровны женщины никогда не играли при дворе никакой роли, ибо императрица
чуждалась женского общества, предпочитая ему - мужское. У нее были только
подруги, но фавориток не было!
  Тем более не мог де Еон стать и фрейлиной. Русские девушки знатных
фамилий избирались во фрейлины не по своим личным качествам, а лишь по
боевым и гражданским заслугам их отцов и дедов (какие же заслуги перед
Россией могли иметь предки нашего кавалера?). Никогда и нигде Лия де Бомон
не значилась в придворных списках, - такой просто не существовало при
дворе.
  Возвращаемся к главному вопросу: был ли тогда де Еон в Петербурге
вместе с Дугласом? Документы не дают ответа (хотя молчание в истории не
может являться доказательством), и четко говорит об этом только один
человек.
  Этот человек сам де Еон.
  - Да! - утверждал де Еон в своих мемуарах. - Да, я был тогда в
Петербурге... Да! Я носил тогда женское платье, в котором мне, с помощью
Воронцова, было легче проникнуть к подозрительной русской императрице...
  Верить ли нам де Еону, читатель? Нет, этому трансформатору верить не
следует. Он сам умышленно так запутал свою жизнь, что, может, историк Мишо
и прав, говоря: "Незачем тратить бесплодные усилия..."
Правда, документы того времени очень глухо и невнятно упоминают, что
возле Елизаветы Петровны в этот период действительно крутилась какая-то
таинственная "француженка". Кто она была? Это могла быть модистка. Это
могла быть дама для разнашивания новых туфель императрицы. Это могла быть
и чтица романов. Но вряд ли это был де Еон.
  Историки Франции, работая в архивах Парижа, поначалу дружно
признавали проникновение де Еона к Елизавете. Но потом огулом стали
отрицать этот факт (опять-таки не вылезая из архивов Парижа). Где же
правда, читатель? Кажется, мы дошли до того момента, что надо занавесить
окна, погасить свет, положить пальцы на блюдечко и взывать к духу нашего
авантюриста:
  - Кавалер де Еон, восстаньте из праха, черт вас побери! Отвечайте по
чести: куда вы делись?..
  Но прах де Еона давно развеян по ветру, и над местом его могилы
теперь с грохотом и воем пролетают электрички Средке-Британской Великой
железной дороги... Оставим этот вопрос. Как бы то ни было, для пас важно
другое: де Бон вскоре появился в России, и это подтверждено историей.
  "Второй раз я прибыл в Петербург, - говорит о себе де Еон, - в
качестве секретаря дипломатической миссии и.., как родной брат девицы Лии
де Бомон!" В это легко поверить, ибо брат всегда похож на свою сестру.
  Пусть будет так. Поверим на слово покойнику.
  Хотя...
  - Аминь - король - Бастилия! - это ведь тоже не пустые слова.
  Опустим занавес. Антракт.

  ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

  ПРИСТУПЫ

  ЗАНАВЕС

  Далеко за океаном, на берегах реки Святого Лаврентия, солдаты в синих
штанах подрались с солдатами, у которых штаны были красного цвета.
  Колониальная война между Англией и Францией, зародившись в Новом
Свете, быстро приближалась к Старому Свету.
  Россия брала деньги от Англии, но при этом сражаться за Англию не
желала, устремляя армию против "захватчивой" Пруссии.
  Фридрих II в свою очередь жаждал получить субсидии из Лондона, чтобы
с помощью британского золота оторвать от германских земель кусок земли
пожирнее для своей Пруссии.
  Австрия тоже не гнушалась подачками от Англии, чтобы вернуть для себя
княжество Силезии, отвоеванное у нее Фридрихом.
  Франция не могла побить Англию на островах, но готовилась отомстить
ей в Европе, заняв Ганноверское курфюршество, с престола которого
курфюрсты пересели на королевский трон Британии.
  Тогда англичане, заключив договор с Фридрихом, купили прусскую армию
против Франции, чтобы Людовику, скованному войной в Европе, было уже не до
заокеанской войны в колониях.
  Франция, в панике от черной измены своего "старого друга Фрица",
вынуждена была броситься в заранее распахнутые объятия своего "старого
врага" Австрии...
  Именно с такой логикой вызревала война, которая уже нависла над
народами Европы; все ждали, что скажет Россия - единственная страна,
способная противостоять железным колоннам дисциплинированной Пруссии.
  Стрелки дипломатических компасов твердо показывали на Петербург, - на
берегах Невы тепло и гулко билось обнаженное сердце европейской политики.
  Это было тревожное время, и молодая, быстро растущая Россия любила
ходить в военном мундире.
  Отец Радищева служил солдатом в Преображенском полку.
  Дед поэта Пушкина тянул лямку армейского капитана.
  А прадед Льва Толстого стройным гвардейцем шел к венцу с княжною
Щетининой и был упоен любовью.
  Суворов только что получил первый чин офицера, читал по вечерам
Плутарха и писал очень плохие стихи, мечтая о славе поэта.
  Он еще не знал, что иная слава ждет его впереди, как не знала того и
сама Россия. Большая и неуютная, она лежала в замети мерзлых снегов, и
лишь изредка мелькали во тьме тусклые огни редких деревень.
  Жгли лучину, и матери баюкали детей - наших пращуров, читатель!
  И близилась война, получившая название Семилетней.
  Мир затаился и притих в ожидании первого выстрела...
  Курки уже взведены, и - кто будет тот смельчак, который отважится
выстрелить первым?
  ВЫСОКАЯ ПОЛИТИКА В преддверии грозных событий Фридрих не забывал об
украшении Сан-Суси. В бедном платье сейчас он плыл по каналам Голландии,
по дешевой цене скупая картины старых мастеров (кто заломит втридорога с
бедного человека, трясущегося над каждым талером?). В таверне Амстердама,
которая славилась своими паштетами, трактирщица сказала королю:
  - Еще чего захотел! Паштет тебе? Да где ты, бродяга, возьмешь
гульден, чтобы расплатиться со мной по-божески?
  - Так и быть, я сыграю тебе, - вздохнул король и, достав флейту,
заиграл... Он играл долго, прикрыв глаза, не замечая трактирного шума,
пока женщина не придвинула ему тарелку с паштетом, пока рядом с ним не
уселся восторженный незнакомец:
  - О как вы вдохновенны, сударь!
  Король спрятал флейту и взялся за кривую вилку.
  - Что делать, - отвечал он. - Нужда всегда порождает во мне острые
приступы вдохновения...
  Они беседовали недолго, но интересно. И незнакомец по имени Анри де
Катт (уроженец швейцарских кантонов) оказался на редкость умным и живым
собеседником. В разговоре с ним король не раскрыл своего титула, а на
прощание сказал:
  - Ты напиши мне, сынок.., в Бреславль! Может, я тебе пригожусь...
  Они встретились в Бреславле, и де Катта ввели в покои его величества
- короля прусского. Фридрих издали протянул ему руку:
  - Узнаешь ли ты старого бедного флейтиста? Не хочешь ли, сынок, и ты
подуть в мою удивительную флейту?
  - Но моя вера.., но мое подданство...
  - Все это - чепуха для одурачивания людей! - рассмеялся король. - Что
родина? Что религия? Это ложь. Человеку хорошо только там, где ему
хорошо... Скажи по чести: место секретаря при моей особе тебя устроит?
  - Недостоин, ваше величество!
  - Достоин тот, кто удостоен моего внимания... Они прибыли в Сан-Суси,
король свел де Катта по террасам в Нижний сад, где посреди зеленой
лужайки, на постаменте из белого каррарского мрамора возлежала прекрасная
юная богиня.
  - Изображение Флоры украшает вид Сан-Суси, - заметил де Катт.
  Фридрих ударил тростью по мрамору постамента:
  - Разве ты не видишь, что богиня возлежит на.., саркофаге?
  Действительно, под Флорою уходил в землю могильный камень.
  - А еще ниже, - произнес король, - мною вырыт склеп. Наивной
прелестью укрыл я свое мрачное прибежище. Там-то я высплюсь за всю свою
бессонную жизнь. Помни, де Катт: король всегда готов к войне, а значит, он
готов и к смерти...
  Де Катт остался при Фридрихе на двадцать лет. Он прошел с королем все
громы битв и оставил нам в своих записках короля Пруссии живым, дерзким,
афористичным, то страдающим, то ликующим. Благодаря де Катту мы знаем
каждый шаг короля.

  ***

  Сейчас король нюхал табак, стучал перстнем по картам Европы и
беспокойно озирался: где суть? Переговоры с Лондоном велись успешно, но..,
не хотелось бы ссориться и с Людовиком! Исподтишка, через потаенные каналы
дипломатии, Фридрих с цинизмом небывалым предложил Версалю двинуть свои
войска и взять у англичан Ганновер... "То-то будет потеха!" - смеялся
король.
  Но Версаль на это ответил ему - через своего посла:
  - Король Франции советует вам как другу, чтобы вы сами захватили
Ганновер, и тем вы еще более укрепите дружбу Потсдама с Версалем...
  Париж еще не знал, что Берлин вот-вот заполучит субсидии от Англии, и
Фридрих, как хороший актер, вдруг разыграл перед послом Франции приступ
бешеной ярости:
  - Как вы можете давать мне такие советы? Вы разве забыли? Да у меня
русские легионы сидят на шее в Курляндии! Вы, французы, просто
счастливчики, ибо не можете знать того страха, который я должен постоянно
испытывать перед Россией...
  И час пробил: в январе 1756 года Лондон заключил с Пруссией
"Вестминстерский" договор - тоже субсидный (очень похожий на тот, который
Вильяме, с помощью Бестужева, вырвал у Елизаветы).
  - Великолепно, - обрадовался Фридрих, - теперь Россия нам не опасна,
а на войну, как и на свадьбу, ходить с пустым кошельком никому не
советую...
  Но прискакал в Сан-Суси, совсем некстати, запыхавшийся герцог
Нивернуа - посланцем лично от Людовика XV.
  - Франция вам так верила, как, может, не верила самой себе! Что вы
сделали? - ужасался Нивернуа. - Версаль и король в отчаянии от вашей
черной измены.
  - Измены? О нет! - сразу отперся Фридрих. - Этим договором я оказал
только услугу Версалю. Отныне вы можете спокойно заниматься вашей
излюбленной "тресковой войной" возле Ньюфаундленда с британскими
корсарами. А я беру на себя вашего врага Австрию и... Улыбнитесь же,
герцог! Сейчас я вас обрадую. Тех русских, что сидят на моей шее, я тоже
беру на себя. Версаль, таким образом, может с головой залезть в польские
распри - русским станет не до поляков!
  - Но Англия, Англия... - страдал Нивернуа. - Как вы могли? Ведь
британцы уже залезли в нашу Канаду! Фридрих раскатал перед герцогом карты:
  - Я все продумал. Продумал за вас! Франции лучше всего высадить свою
армию на берега Шотландии. Смотрите, герцог... Я все продумал. Все, чтобы
обессмертить имя Франции в веках высадкой десантов на острова Королевства!
  Так говорил человек, только вчера заключивший договор о дружбе с
Англией, - недаром же Гитлер почитал Фридриха великим и безгрешным, почти
святым королем.

  ***

  Мнимое "равновесие" Европы пошатнулось. Пруссия невольно становилась
врагом Франции. Теперь Елизавете Петровне осталось ратифицировать договор
о союзе с Англией, и тогда русские невольно оказались бы в союзе с
Пруссией. Но в России вели себя так, будто ничего не ведали. Они и на
самом деле ничего не ведали: до Санкт-Петербурга еще не доскакали курьеры
с новостью. Ратификации договора по-прежнему томились на столе Елизаветы,
и она, как всегда, оттягивала их подписание:
  - Ой, да погодите... Не быть ли мне зазря битой? Вильяме в гневе
депешировал в Лондон: "Ратификации шестую неделю лежат неподписанные на
столе императрицы". А потому, когда канцлер при встрече с Вильямсом
спросил как бы невзначай: "Ежели Фридрих нападать на нас станет, какую
помощь окажет нам Англия?" - то, в ответ на это, Вильяме ответил вопросом:
  - А ваша императрица ратифицировала конвенцию?
  - Пока нет.
  - Тогда и разговор о помощи со стороны его величества, короля моего,
откладывается...
  Бестужев-Рюмин понял: коготок вязнет - всей птичке пропасть. Ведь
деньги-то у англичан он уже взял. И крышу во дворце своем настелил новую.
И стекла зеркальные из Брюсселя вывез морем... Теперь самому платить
надобно. Платить - делом!
  Выбрав момент, когда Елизавета хворала, канцлер нагрянул к ней с
жалобами:
  - Великая осударыня! Опять ковы чувствую, опять недруги сожрать меня
силятся... Доколе же терпеть мне, немощному?
  - О чем ты, Петрович?
  - Да как же, матушка! Вот возьмут англичане конвенцию сию и вернут ее
нам, как вексель на протестацию. И король оскорбится... А мне сего не
снести позора!
  Елизавета махом ратифицировала договор с Англией.
  - Забирай, - сказала она, спихнув со стола бумаги. - Но, ежели хоть
один волос падет с головы русской за интересантство аглицкое, то знай,
канцлер: и твоей башке на плечах не висеть!
  И вот тут до Петербурга дошло известие о том, что Пруссия уже
состряпала такой же договор с Англией... Получалось нечто ужасное: Россия
должна отныне в ряду с пруссаками проливать кровь за интересы, которые не
только солдатам, но и самой Елизавете Петровне не всегда понятны.
  И грянул гром, но какой гром! Отзвуки его, словно круги по воде,
докатились до самых плюгавых дворов Европы, куда не заглядывали даже
шарлатаны, лечащие горбы способом "удара об воздух"... Императрица всегда
была простой барыней, и гнев ее на великого канцлера мало отличался от
гнева помещицы на своего лакея.
  - Душегуб, ирод проклятый!.. - кричала она ему. - То-то, я примечаю,
ты у причастия святого редко бывал. За сколько же ты продал меня,
антихрист? Ведь я и конвенцию-то эту подписала для той единой нужды, чтобы
Фридриха от Курляндии отринуть! А теперь - что? Ты его мне в дружки
подсунул?
  Бестужев и сам не гадал, куда заведет Россию его твердая, но
потерявшая гибкость "система", перенятая им от недоброй памяти Остермана.
На ослабших ногах канцлер кинулся к Вильямсу; между ними повторилась
сцена, очень близкая то