зных представителей упомянутых
птиц он достиг очень разной степени сложности  и  завершенности;  а  эта
последовательность постепенных переходов дает нам хорошую картину  того,
как здесь - в ходе эволюции - из отводящих ярость жестов смущения  полу-
чились узы, проявляющие какое-то таинственное родство с другими, с теми,
что объединяют людей и кажутся нам самыми прекрасными и самыми  прочными
на нашей Земле.
   В своей примитивнейшей форме, какую мы видим, к примеру, в так  назы-
ваемой "рэбрэб-болтовне" у кряквы, угроза очень мало отличается от "при-
ветствия". По крайней мере мне самому незначительная разница в  ориенти-
ровании рэбрэб-кряканья - при угрозе в одном  случае,  и  приветствии  в
другом - стала ясна лишь после того, как я научился понимать принцип пе-
реориентированной церемонии умиротворения в ходе внимательного  изучения
цихлид и гусей, у которых его легче распознать. Утки стоят  друг  против
друга, с клювами, поднятыми чуть выше  горизонтали,  и  очень  быстро  и
взволнованно произносят двухслоговый сигнал голосовой связи,  который  у
селезня обычно звучит как "рэб-рэб"; утка произносит несколько  более  в
нос, что-то вроде "квэнг-квэнг". Но у этих  уток  не  только  социальное
торможение атаки, а и страх перед партнером тоже может вызвать  отклоне-
ние угрозы от направления на ее цель; так что два селезня  часто  стоят,
всерьез угрожая друг другу, - крякая, с поднятым клювом, - но  при  этом
не направляют клювы друг на друга.
   Если они все-таки это сделают, то в следующий момент начнут настоящую
драку и вцепятся друг другу в оперение на груди. Однако обычно  они  це-
лятся чуть-чуть мимо, даже при самой враждебной встрече.
   Если же селезень "болтает" со своей уткой, - и уж тем более если  от-
вечает этой церемонией на натравливание  своей  будущей  невесты,  -  то
очень отчетливо видно, как "что-то" тем сильнее отворачивает его клюв от
утки, за которой он ухаживает, чем больше он возбужден в своем  ухажива-
нии. В крайнем случае это может привести к тому, что он, все чаще и чаще
крякая, поворачивается к самке затылком. По форме это в  точности  соот-
ветствует церемонии умиротворения у чаек, описанной ранее, хотя нет  ни-
каких сомнений, что та церемония возникла именно так, как изложено  там,
а не за счет переориентирования. Это - предостережение против опрометчи-
вых уподоблений! Из только что описанного отворачивания головы селезня -
в ходе дальнейшей ритуализации - у  великого  множества  уток  развились
свои жесты, подставляющие затылок, которые играют большую роль при  уха-
живании у кряквы, чирка, шилохвости и других настоящих уток, а также и у
гаг. Супружеская пара кряквы с  особым  увлечением  празднует  церемонию
"рэбрэб-болтовни" в тех случаях, когда они теряли  друг  друга  и  снова
нашли после долгой разлуки. В точности то же самое относится и к  жестам
умиротворения с демонстрацией развернутого бока  и  хвостовыми  ударами,
которые мы уже знаем у супругов-цихлид. Как раз потому, что все это  так
часто происходит при воссоединении разлученных перед тем партнеров, пер-
вые наблюдатели зачастую воспринимали такие действия как "приветствие".
   Хотя такое толкование отнюдь не неправильно для  определенных,  очень
специализированных церемоний этого рода, большая частота и интенсивность
жестов умиротворения именно в подобных ситуациях наверняка  имеет  изна-
чально другое объяснение: притупление всех агрессивных реакций  за  счет
привычки к партнеру частично проходит уже при кратком перерыве той ситу-
ации, которая обусловила возникновение такой привычки. Очень  впечатляю-
щие примеры тому получаются, когда приходится изолировать ради какой-ли-
бо цели - хотя бы всего на один час - животное из стаи вместе  выросших,
очень друг к другу привыкших и потому более или менее сносно уживающихся
друг с другом молодых петухов, цихлид, бойцовых рыбок, малабарских дроз-
дов или других, столь же агрессивных видов. Если после  того  попытаться
вернуть животное к его прежним товарищам, то агрессия начинает  бурлить,
как перегретая вода при задержке кипения, от малейшего толчка.
   Как мы уже знаем, действие привычки могут нарушить и другие, даже ма-
лейшие изменения общей ситуации. Моя старая пара малабарских дроздов ле-
том 1961 года терпела своего сына из первого  выводка,  находившегося  в
клетке в той же комнате, что и их скворечник, гораздо дольше того срока,
когда эти птицы обычно выгоняют повзрослевших детей из  своих  владений.
Однако если я переставлял его клетку со стола на книжную полку - родите-
ли начинали нападать на сына столь интенсивно, что даже  забывали  выле-
тать на волю, чтобы принести корм маленьким птенцам, появившимся к этому
времени. Такое внезапное обрушение  запретов  агрессии,  построенных  на
привычке, представляет собой очевидную опасность, угрожающую связям меж-
ду партнерами каждый раз, когда пара разлучается даже на короткий  срок.
Так же очевидно, что подчеркнутая церемония умиротворения, которая  каж-
дый раз наблюдается при воссоединении пары, служит не  для  чего  иного,
как для предотвращения этой опасности. С таким предположением согласует-
ся и то, что "приветствие" бывает тем возбужденнее  и  интенсивнее,  чем
продолжительнее была разлука.
   Наш человеческий смех, вероятно, тоже в  своей  первоначальной  форме
был церемонией умиротворения или приветствия. Улыбка и смех, несомненно,
соответствуют различным степеням интенсивности одного и того же поведен-
ческого акта, т.е. они проявляются при различных порогах  специфического
возбуждения, качественно одного и того же. У наших ближайших родственни-
ков - у шимпанзе и гориллы - нет, к  сожалению,  приветственной  мимики,
которая по форме и функции соответствовала бы смеху. Зато есть у  многих
макак, которые в качестве жеста умиротворения скалят зубы - и  время  от
времени, чмокая губами, крутят головой из стороны в сторону, сильно при-
жимая уши. Примечательно, что некоторые люди на  Дальнем  Востоке,  при-
ветствуя улыбкой, делают то же самое точно таким же  образом.  Но  самое
интересное - при интенсивной улыбке они держат голову так, что лицо  об-
ращено не прямо к тому, кого приветствуют, а чуть-чуть в  сторону,  мимо
него. С точки зрения функциональности  ритуала  совершенно  безразлично,
какая часть его формы заложена в генах, а  какая  закреплена  культурной
традицией учтивости.
   Во всяком случае, заманчиво считать приветственную улыбку  церемонией
умиротворения, возникшей - подобно триумфальному крику гусей - путем ри-
туализации переориентированной угрозы. При взгляде  на  обращенный  мимо
собеседника дружелюбный оскал учтивого японца появляется искушение пред-
положить, что это именно так.
   За такое предположение говорит и то, что при очень интенсивном,  даже
пылком приветствии двух друзей их улыбки внезапно  переходят  в  громкий
смех, который каждому из них  кажется  слишком  не  соответствующим  его
чувствам, когда при встрече после долгой разлуки он неожиданно  прорыва-
ется откуда-то из вегетативных глубин.  Объективный  наблюдатель  просто
обязан уподобить поведение таких людей гусиному триумфальному крику.
   Во многих отношениях аналогичны и  ситуации,  вызывающие  смех.  Если
несколько простодушных людей, - скажем, маленьких детей, - вместе высме-
ивают кого-то другого или других, не принадлежащих к  их  группе,  то  в
этой реакции, как и в других переориентированных  жестах  умиротворения,
содержится изрядная  доля  агрессии,  направленной  наружу,  на  не-чле-
на-группы. И смех, который обычно очень трудно понять, - возникающий при
внезапной разрядке какой-либо конфликтной ситуации, - тоже имеет  анало-
гии в жестах умиротворения и приветствия многих животных.  Собаки,  гуси
и, вероятно, многие другие животные разражаются  бурными  приветствиями,
когда внезапно разряжается мучительная ситуация конфликта. Понаблюдав за
собой, я могу с  уверенностью  утверждать,  что  общий  смех  не  только
действует как чрезвычайно сильное средство отведения агрессии, но и дос-
тавляет ощутимое чувство социального единения.
   Исходной, а во многих случаях даже главной функцией всех  только  что
упомянутых ритуалов может быть простое предотвращение борьбы. Однако да-
же на сравнительно низкой ступени развития - как  показывает,  например,
"рэбрэб-болтовня" у кряквы - эти ритуалы уже  достаточно  автономны  для
того, чтобы превращаться в самоцель. Когда селезень  кряквы,  непрерывно
издавая свой протяжный однослоговый призыв, - "рэээээб... ", "рэээээб...
", - ищет свою подругу, и когда, найдя ее наконец, впадает  в  подлинный
экстаз "рэбрэб-болтовни", с задиранием клюва и подставлением затылка,  -
трудно удержаться от субъективизации и не подумать, что он ужасно  раду-
ется, обретя ее, и что его напряженные поиски были в  значительной  мере
мотивированы стремлением к церемонии приветствия. При более высокоритуа-
лизованных формах собственно триумфального крика, какие мы находим у пе-
ганок и тем паче у настоящих гусей, это впечатление значительно усилива-
ется, так что слово "приветствие" уже не хочется брать в кавычки.
   Вероятно, у всех настоящих уток, а также и у пеганки, которая  больше
всех прочих родственных видов похожа на них  в  отношении  триумфального
крика, - точнее, рэбрэб-болтовни, - эта церемония имеет и  вторую  функ-
цию, при которой только самец выполняет церемонию  умиротворения,  в  то
время как самка натравливает его, как описано выше. Тонкий мотивационный
анализ говорит нам, что здесь самец, направляющий свои угрожающие  жесты
в сторону соседнего самца своего вида, в глубине души  агрессивен  и  по
отношению к собственной самке, в то время как она на самом  деле  агрес-
сивна только по отношению к тому чужаку и ничего не имеет против  своего
супруга. Этот ритуал,  скомбинированный  из  переориентированной  угрозы
самца и из натравливания самки, в функциональном смысле совершенно  ана-
логичен триумфальному крику гусей, при котором каждый из партнеров угро-
жает мимо другого. В особенно красивую церемонию он развился - наверняка
независимо - у европейской связи и у пеганки. Интересно, что у чилийской
связи, напротив, возникла столь же  высокоспециализированная  церемония,
подобная триумфальному крику, при которой переориентированную угрозу вы-
полняют оба супруга, как настоящие гуси и большинство крупных пеганок.
   Самка чилийской связи носит мужской наряд,  с  головкой  переливчатой
зелени и яркой красно-коричневой грудкой; это единственный случай у нас-
тоящих уток.
   У огарей, египетских гусей и многих родственных видов самка выполняет
такие же действия натравливания, но самец чаще реагирует на это не риту-
ализованной угрозой мимо своей самки, а настоящим нападением на  указан-
ного супругой враждебного соседа. Вот когда  тот  побежден,  -  или,  по
крайней мере, схватка не закончилась сокрушительным поражением  пары,  -
лишь тогда начинается несмолкающий триумфальный крик. У многих  видов  -
андский гусь, оринокский гусь и др. - этот крик не  только  слагается  в
очень занятную музыкальную картину из-за разного звучания голосов  самца
и самки, но и превращается в забавнейшее представление из-за чрезвычайно
утрированных жестов. Мой фильм с парой андских гусей, одержавших впечат-
ляющую победу над любимым моим другом Нико Тинбергеном, - это  настоящая
комедия. Началось с того, что самка натравила своего супруга на знамени-
того этолога коротким ложным выпадом в его  сторону;  гусак  завелся  не
сразу, но постепенно пришел в такую ярость и бил ороговелым сгибом крыла
так свирепо, что под конец Нико удирал весьма убедительно.  Его  ноги  и
руки, которыми он отбивался от гусака, были избиты и исклеваны в  сплош-
ной синяк. Когда враг-человек исчез, началась  бесконечная  триумфальная
церемония, изобиловавшая слишком человеческими выражениями эмоций и  по-
тому действительно очень смешная.
   Еще больше, чем у других видов пеганок, самка египетского  гуся  нат-
равливает своего самца на всех сородичей, до  каких  только  можно  доб-
раться, - а если таких нет, то, увы, и на птиц других видов; к  великому
огорчению владельцев зоопарков, которым приходится лишать этих красавцев
возможности летать и попарно изолировать их. Самка египетского гуся сле-
дит за всеми схватками своего супруга с интересом профессионального  ре-
фери, но никогда не помогает ему, как иногда делают серые гусыни и всег-
да - самки цихлид. Более того - она всегда готова с развернутыми  знаме-
нами перейти к победителю, если ее супругу придется потерпеть поражение.
   Такое поведение должно значительно влиять на половой отбор, поскольку
здесь Премия Отбора назначается за максимальную боеспособность и  боего-
товность самца. И это снова наталкивает на мысль, которая  уже  занимала
нас в конце 3-й главы. Может быть, даже весьма вероятно, что эта драчли-
вость египетских гусей, которая кажется наблюдателю прямо-таки сумасшед-
шей, является следствием внутривидового отбора и вообще не так уж  важна
для сохранения вида. Такая возможность должна нас беспокоить, потому что
- как мы увидим в дальнейшем - подобные соображения касаются и  эволюци-
онного развития инстинкта агрессии у человека.
   Кстати, египетский гусь принадлежит к тем немногим видам,  у  которых
тирумфальный крик в его функции церемонии умиротворения может не  срабо-
тать. Если две пары разделить прозрачной, но  непреодолимой  сеткой,  то
они ярятся друг на друга через нее, все больше входят в раж, - и не  так
уж редко бывает, что вдруг, как по команде, супруги каждой пары  обраща-
ются друг к другу и затевают свирепую драку.  Почти  наверняка  того  же
можно добиться и в том случае, если посадить в загон  к  паре  "мальчика
для битья" того же вида, а затем, когда избиение  будет  в  разгаре,  по
возможности незаметно убрать его.
   Тут пара поначалу впадает в подлинный экстаз триумфального крика, ко-
торый становится все более и более буйным, все меньше отличается от  не-
ритуализованной угрозы, - а затем,  вдруг,  влюбленные  супруги  хватают
друг друга за шиворот и молотят по всем правилам, что обычно  заканчива-
ется победой самца, поскольку он заметно крупнее и сильнее самки.  Но  я
никогда не слышал, чтобы накопление нерастраченной агрессии из-за долго-
го отсутствия "злого соседа" привело у них к убийству супруга,  как  это
бывает у некоторых цихлид.
   Тем не менее, и у египетских гусей, и у видов Тааогпа наибольшее зна-
чение триумфальный крик имеет в функции  громоотвода.  Он  нужен  прежде
всего там, где надвигается гроза, т.е. и внутреннее состояние  животных,
и внешняя ситуация вызывают внутривидовую агрессию.
   Хотя триумфальный крик, особенно у нашей европейской пеганки, и  соп-
ровождается высокодифференцированными, балетно преувеличенными  телодви-
жениями, - он в меньшей степени свободен от  первоначальных  побуждений,
лежащих в основе конфликта, нежели, скажем, уже описанное, не столь раз-
витое по форме "приветствие" у многих настоящих уток. Совершенно очевид-
но, что у пеганок триумфальный крик все еще черпает большую часть  энер-
гии из первоначальных побуждений, конфликт которых  некогда  дал  начало
переориентированному действию.
   Даже при наличии явного, бросающегося в глаза стремления к  нападению
- церемония остается связанной с этими взаимно противодействующими  фак-
торами. Соответственно, у названных видов она подвержена сильным  сезон-
ным колебаниям: в период размножения она наиболее интенсивна, в  спокой-
ные периоды ослабевает, и - разумеется - полностью отсутствует у молодых
птиц, до наступления половой зрелости.
   У серых гусей, пожалуй даже у всех настоящих гусей, все это совершен-
но иначе. Прежде всего, у них триумфальный крик уже не является исключи-
тельно делом супружеской пары; он объединяет не только целые семьи, но и
вообще любые группы тесно сдружившихся птиц. Эта церемония  стала  почти
или совсем независимой от половых побуждений,  так  что  выполняется  на
протяжении всего года и свойственна даже совсем крошечным птенцам.
   Последовательность движений здесь более длинная и более сложная,  чем
во всех описанных до сих пор ритуалах умиротворения. В то  время  как  у
цихлид, а часто и у пеганок, агрессия, которая отводится от партнера це-
ремонией приветствия, ведет к последующему нападению на враждебного  со-
седа, - у гусей в ритуализованной последовательности действий такое  на-
падение предшествует сердечному  приветствию.  Иными  словами,  типичная
схема триумфального крика состоит в том, что один  из  партнеров  -  как
правило, сильнейший член группы, потому в паре это всегда гусак -  напа-
дает на действительного или воображаемого противника, сражается с ним, а
затем - после более или менее  убедительной  победы  -  с  громким  при-
ветствием возвращается к своим. От этого  типичного  случая,  схематично
изображенного Хельгой Фишер, происходит и  само  название  триумфального
крика.
   Временная последовательность нападения и приветст-
 
 
 
 
   вия достаточно ритуализована для того, чтобы вся  церемония  в  целом
могла проводиться и при высокой интенсивности возбуждения,  даже  в  том
случае, если для настоящей агрессии нет никакого повода. В  этом  случае
нападение превращается в имитацию атаки в сторону какого-нибудь безобид-
ного, стоящего поблизости гусенка либо вообще проводится вхолостую,  под
громкие фанфары так называемого "раската" - глухо звучащей хриплой  тру-
бы, которая сопровождает этот первый акт церемонии триумфального  крика.
Хотя при благоприятных условиях атака-раскат может мотивироваться только
автономной мотивацией ритуала, такое нападение значительно  облегчается,
если гусак оказывается в ситуации, действительно вызывающей  его  агрес-
сивность. Как показывает детальный мотивационный анализ, раскат возника-
ет чаще всего, если птица находится в конфликте между нападением,  стра-
хом и социальными обязательствами. Узы, связывающие гусака с супругой  и
детьми, удерживают его на месте и не позволяют бежать, даже если против-
ник вызывает в нем сильное стремление к бегству, а не  только  агрессив-
ность. В этом случае он попадает в такое же положение, как  загнанная  в
угол крыса, и "геройская" - с виду - храбрость, с какой  отец  семейства
сам бросается на превосходящего противника, - это мужество отчаяния, уже
знакомая нам критическая реакция.
 
 
   Вторая фаза триумфального крика - поворот к партнеру, под  аккомпане-
мент тихого гоготанья, - по форме движения совершенно  аналогична  жесту
угрозы и отличается лишь тем, что направлена чуть в сторону,  что  обус-
ловлено ритуально закрепленным переориентированием.
   Однако эта "угроза" мимо друга при нормальных обстоятельствах  содер-
жит уже очень мало либо вовсе не содержит агрессивной мотивации, а вызы-
вается только автономным побуждением самого ритуала, особенным  инстинк-
том, который мы вправе называть социальным.
   Свободная от агрессии  нежность  гогочущего  приветствия  существенно
усиливается контрастом. Гусак во время ложной атаки и раската уже выпус-
тил основательный заряд агрессии, и теперь - когда он внезапно отвернул-
ся от противника и обратился к возлюбленной семье - происходит перелом в
настроении, который в соответствии с хорошо известными  физиологическими
и психологическими закономерностями толкает маятник в сторону,  противо-
положную агрессии. Если собственная мотивация церемонии слаба, то в при-
ветственном гоготанье может содержаться несколько большая доля агрессив-
ного инстинкта. При совершенно определенных условиях, которые  мы  расс-
мотрим позже, церемония приветствия может "регрессировать", т.е. возвра-
титься на более раннюю ступень эволюционного развития, причем в нее  мо-
жет войти и подлинная агрессия (свойственная той ранней ступени).
   Поскольку жесты приветствия и угрозы почти  одинаковы,  очень  трудно
заметить эту редкую и не совсем нормальную примесь побуждения к атаке  в
самом движении как тако