. Среди первых учеников По  надо назвать
молодого и  талантливого ирландца Фиц-Джеймса О'Брайена (1828-1862), который
поселился в Америке и погиб, доблестно сражаясь, в Гражданской войне. Это он
первым в "Что это было?" дал нам отличный рассказ об осязаемом, но невидимом
существе,  прототипе  мопассановского "Орли";  это  он  создал  неповторимые
"Бриллиантовые линзы", рассказав о молодом владельце микроскопа, влюбившемся
в девушку из  иного мира, который открылся ему  в капле  воды. Ранняя смерть
О'Брайена, несомненно,  лишила, нас замечательных  рассказов  о  странном  и
ужасном,  ведь  его  гений, если  честно, столь  же велик, как гений По  или
Готорна.
     Ближе к настоящему величию был эксцентричный и мрачный журналист Амброз
Бирс, который родился в 1842 году и тоже  участвовал в Гражданской войне, но
уцелел и написал несколько бессмертных  рассказов, а потом исчез в 1913 году
в   загадочном   тумане,   словно  сотворенном  его  собственной  жутковатой
фантазией.  Бирс  был  известным  сатириком  и  памфлетистом,  однако  своей
литературной репутацией он обязан мрачным  и жестоким рассказам; большая  их
часть так или иначе связана с Гражданской  войной и составляет самую яркую и
достоверную  картину, какую когда-либо это событие  имело в литературе. Если
по справедливости, то все рассказы  Бирса  принадлежат литературе ужаса;  и,
если многие  из  них имеют дело лишь с физическим  и психологическим  ужасом
внутри Природы, то самые значительные предполагают  сверхъестественное зло и
составляют   значительный   вклад   в   американский   фонд   литературы   о
сверхъестественном.  Мистер  Сэмюел  Лавмен,  ныне  живущий поэт  и  критик,
который   был  лично  знаком   с  Бирсом,  таким   образом   суммирует  свое
представление о  гении великого "создателя  теней"  в  предисловии к письмам
писателя:
     "У Бирса, в первый раз, ужас не столько неписаный закон или  извращение
По или Мопассана, сколько  педантично определенная  и жутковатая  атмосфера.
Простые  слова,  но   такие,  что  никто  не  решится  отнести  их  на  счет
ограниченности словарного запаса автора, рассказывают  о нечестивом кошмаре,
новой  и до сих пор неизвестной его трансформации. У По можно  найти его как
tour  de force,  у  Мопассана --  как  нервный срыв в результате  наивысшего
напряжения. Для Бирса все просто и  ясно. Дьяволизм и  в  своей  мучительной
смерти держится за свои законные права. И каждый  раз Природа  молчаливо это
подтверждает.
     В  "Смерти Гальпина  Фрэзера"  цветы, трава, ветки  и  листья  деревьев
великолепным образом противостоят сверхъестественному злу. Не золотой мир, а
мир, пропитанный тайной лазури и  непокорства грез, от  которого захватывает
дух, --  вот мир Бирса. И  все же, как  ни  странно, в  нем  тоже есть место
бесчеловечности".
     "Бесчеловечность", о  которой упомянул мистер Лавмен, находит облачение
в виде  сардонической комедии или кладбищенского  юмора, а удовольствие -- в
образах жестокости и мучительного разочарования. И это  отлично иллюстрируют
некоторые из  подзаголовков в черных  повествованиях, например:  "Не  всегда
едят то, что лежит  на столе" (это о трупе, по поводу которого идет дознание
у коронера) или: "И голый человек может быть в  лохмотьях" (это  относится к
чудовищно искромсанному телу).
     В  целом  творчество   Бирса  неровное.  Многие   из  рассказов  лишены
воображения и  испорчены  бойким  и банальным стилем журналистских  поделок;
однако  суровое зло,  определяющее их  все,  очевидно,  и  некоторые  из них
являются вечными  горными  вершинами американской  литературы ужаса. "Смерть
Гальпина   Фрэзера",   по   словам   Фредерика    Тейбера    Купера,   самый
дьявольски-ужасный рассказ в литературе англосаксов,  повествует о  теле без
души,  прячущемся  ночью  в страшном кроваво-красном  лесу,  и  о  человеке,
преследуемом  родовыми воспоминаниями, который находит смерть в  когтях той,
что  была его обожаемой  матерью. "Проклятье" постоянно  перепечатывается во
всех антологиях и рассказывает об ужасных опустошениях, приносимых невидимым
существом, которое днем  и  ночью бродит по горам и полям.  "Соответствующие
условия"   с   поразительной   точностью   и  очевидной  простотой  вызывают
мучительное чувство ужаса, какого только может  добиться написанное слово. В
этой истории таинственный писатель Колстон говорит своему другу Маршу: "Тебе
достает  храбрости  читать  меня  в  омнибусе,  но  --  в  пустом  доме -- в
одиночестве -- в лесу -- ночью!  Ну нет! У меня в кармане  рукопись, которая
тебя убьет!"
     Марш читает рукопись в "соответствующих условиях" -- и она убивает его.
"Средний  палец правой  ноги"  имеет довольно  нелепое  развитие  сюжета, но
кульминация  производит  сильное  впечатление.  Человек  по  фамилии  Мантон
ужасным образом убивает двух детей и жену, у которой  нет среднего пальца на
правой ноге.  Через десять лет, изменившийся, он возвращается в те же  края,
но его узнают и провоцируют на  поединок  в темноте и в пустом доме, где  он
когда-то  совершил преступление.  Когда  подходит  час  дуэли, с ним  играют
жуткую  шутку и оставляют одного  на первом  этаже  запертого и заброшенного
дома, о котором ходит много,  страшных слухов.  Нет никакого  оружия, потому
что единственная  цель  --  испугать  убийцу.  На  другой  день его  находят
скорчившимся в углу и с искаженным лицом, мертвого  от  страха. Единственный
возможный  ключ  для понимания  случившегося в следующих  словах:  "В  пыли,
накопившейся за много лет и лежавшей  толстым  слоем  на полу -- от двери, в
которую они вошли,  через всю  комнату, не доходя  ярда до скрюченного трупа
Мантона, --  вели  три параллельных  ряда не очень  четких,  но явных следов
босых ног, по краям детских, а посередине -- женских. Обратных следов  видно
не было;  они  вели  только  в  одну сторону".  И конечно  же женские  следы
показывают отсутствие среднего  пальца на правой ноге. "Дом с привидениями",
рассказанный  с  жестокой  обыденностью  журналистики,  несет в себе  жуткие
намеки на страшную тайну. В 1858 году целая семья из семи человек неожиданно
исчезла  с плантации  в  Восточном  Кентукки,  бросив все  свое имущество --
мебель, одежду,  запасы еды, лошадей, скот, рабов. Примерно через  год  двое
мужчин, застигнутых бурей, были вынуждены укрыться в брошенном доме и попали
в  странную подземную  комнату,  освещенную  неземным зеленоватым светом,  с
железной,  не  открывающейся   изнутри  дверью.   В   этой  комнате   лежали
разложившиеся трупы всех членов  пропавшей семьи;  и когда один из пришедших
бросается к трупу, который он как будто узнал, другой настолько одуревает от
странной вони, что случайно закрывает  дверь и,  потеряв сознание, оставляет
своего товарища в подвале. Очнувшись  через шесть недель, он уже не  в силах
отыскать тайную комнату,  а во  время  Гражданской  войны дом сгорает дотла.
Случайно запертого в подвале мужчину никто больше не видел и не слышал.
     Бирс далеко не всегда так ярко, как  По, реализует возможности, которые
предоставляет  тема сверхъестественного для  создания особого  настроения; в
основном  его  сочинения   несколько  наивны,  угловаты,   провинциальны   и
контрастируют в этом с  сочинениями мастеров в жанре литературы  ужаса более
позднег  времени.  Тем  не  менее его искренность  и  мастерство,  вне  всяк
сомнений,  оградили  его  от  опасности   кануть  в  Лету.  Полное  собрание
произведений Бирса состоит  из  двух  томов рассказов  о  сверхъестественном
"Может  ли такое быть?" и  "Середина  жизни".  Первый  том  почти  полностью
посвящен сверхъестественному.
     Большая часть  произведений,  принадлежащих  литературе  ужаса, выходит
из-под пера авторов,  не  работающих в  этом жанре. Исторический роман "Элси
Веннер" Оливера Уинделла Холмса с великолепной отстраненностью повествует  о
неестественном  змееподобии  молодой  женщины, которое  было  у нее  еще  до
рождения, и здесь  есть  атмосфера,  поддержанная  замечательно  выписанными
пейзажами. В "Повороте винта" Генри Джеймс успешно преодолевает свою обычную
помпезность  и  многословие  и создает  по-настоящему  достоверное  ощущение
страшной угрозы, рассказывая о двух мертвых и  злых слугах, Питере  Квинте и
гувернантке, мисс  Джессел, и  их  злой  власти  над  маленьким мальчиком  и
девочкой,  когда-то отданными под их опеку. Повествование Джеймса, возможно,
слишком  путаное,  слишком  елейное   и  изысканное,   слишком  приверженное
утонченности,  чтобы  полностью раскрыть  разрушительный ужас  проиходящего;
несмотря на это, здесь есть  редкая поднимающаяся волна страз с кульминацией
--  смертью мальчика,  которая  гарантирует  повести  постоянное место в  ее
жанре.
     Ф. Марион  Кроуфорд  написал несколько  рассказов  о сверхъестественном
разного достоинства, теперь уже собранных в один том под названием "Бродячие
призраки". В  "Так как  кровь  есть жизнь" есть довольно  яркое  изображение
лунатического вампиризма в окрестностях старинного города, расположенного на
гористом  и пустынном побережье.  В  "Мертвой  улыбке"  речь идет о семейных
кошмарах  в  старом доме и наследственных подземельях  в  Ирландии, и  здесь
довольноубедительно показан бенши. "Верхняя полка", однако, шедевр Кроуфорда
в  жанре литературы ужаса и один из самых потрясающих рассказов в литературе
вообще.  В нем  с несравненным  искусством описана парадная  зала  в которой
происходили  самоубийства,  а  также призрачная  сырость,  непонятно  почему
открытый иллюминатор, кошмарна схватка с непонятным существом.
     Очень искренними,  хотя и  не без обычной  для  1890-х  годов  манерной
эктравагантности,  были ранние  сочинения  об ужасном  Роберта У.  Чемберса,
ставшие  чрезвычайно известными как  произведения другого  жанра. "Король  в
желтом" -- серия почти  не связанных между собой рассказов, разве что некоей
чудовищной  и  запретной  книгой,  которая  несет  с собой  страх,  безумие,
сверхъестественную  трагедию,  и  в   этой   серии  автор   достигает  высот
космического  ужаса,  несмотря  на  шероховатости  и  несколько  банальную и
аффектированную   культивацию  атмосферы   готической  мастерской,   ставшую
популярной  благодаря  "Трилби"  Дю Морье.  Самый сильный из  его рассказов,
наверное, "Желтый  знак",  в котором идет  речь о неразговорчивом и страшном
кладбищенском  стороже  с лицом, напоминающем раздувшегося могильного червя.
Парень,  рассказывающий  о  драке  с  этим  человеком,  дрожит  и  бледнеет,
вспоминая  некоторые подробности. "Клянусь Богом, это правда, когда я ударил
его  и  он схватил меня  за руки, сэр, я хотел  выдернуть руки, и тогда  его
палец вошел мне в запястье". Художник, который,  повидавшись с ним, ночью во
сне видит катафалк, который  видит и его  приятель, поражен голосом сторожа,
что-то ему пробормотавшего. Звуки  его голоса  заполняют голову, "как густой
маслянистый туман с запахом  гнили". А  бормочет  он  всего лишь:  "Вы нашли
желтый знак?"
     Колдовской талисман  из  оникса с иероглифами  был  подобран  на  улице
приятелем художника и на короткое время оказался у него;  но, с любопытством
прочитав  дьявольскую и запретную  книгу  ужасов,  оба  приятеля узнали, что
талисман  на  самом  деле  является  безымянным   желтым  знаком   проклятых
почитателей Астура -- из древней Каркозы,  где была написана книга и  откуда
приходят  кошмарные воспоминания, живущие в  подсознании всех людей.  Вскоре
приятели слышат скрип черного катафалка, который везет сторож с лицом трупа.
В поисках желтого знака он  входит в темный дом, и все замки ржавеют от  его
прикосновения.   А   когда  в   дом   вбегают   люди,  привлеченные   жутким
нечеловеческим  криком, они  находят на  полу  троих людей,  из которых двое
мертвы,  а  один  умирает.  Один  из  трупов  уже почти  совсем  сгнил.  Это
кладбищенский  сторож, и  врач восклицает: "Этот человек мертв уже несколько
месяцев". Стоит заметить, что автор берет многие из своих имен  и . аллюзий,
связанных со страшным миром прапамяти,  из  рассказов Амброза  Бирса. Другие
ранние работы мистера Чемберса  об outre1 и  ужасном -- "Создатель лун" и "В
поисках неведомого". Нельзя не пожалеть, что  он не развивал это направление
в своем творчестве, хотя мог бы стать настоящим мастером.
     Ужасное,  поданное  с   подлинной  силой,  можно  найти   в  сочинениях
ново-английской писательницы реалистического  направления Мэри Э. Уилкинс, в
ее книге  рассказов "Ветер в розовых кустах" имеется ряд явных достижений. В
"Тенях на  стене" мы читаем мастерски  выписанное новоанглийское  семейство,
обреченное  на трагедию, а неведо откуда взявшаяся  тень  отравленного брата
отлично  подготавливает нас к  кульминационому моменту, когда  тень  тайного
убийцы,  который  был убит  в  соседнем городе, неожиданно появляется рядом.
Шарлотта Перкинс Гилмен в "Желтых обоях" поднимается на классический уровень
в проницательном  описании безумия, которое завладевает  женщиной, живущей в
комнате с жуткими обоями, где когда-то держали сумасшедшую.
     В  "Мертвой долине"  известный архитектор и медиевист Ральф Адаме  Крэм
вполне  убедительно   передает  неуловимый  местный  ужас,  создавая  своими
описаниями соответствующую атмосферу.
     Продолжает  традицию  сверхъестественного  одаренный  и  разносторонний
юморист  Ирвин  Ш. Кобб,  в  чьих  ранних и недавних работах есть  настоящие
удачи.  В "Рыбьей  голове", ранней работе,  автор ярко живописует  сходные и
неестественные черты гибридного идиота и странной рыбы из отдаленного озера,
которая в  конце  концов мстит за  убийство своего двуногого родственника. В
поздние работы мистер  Кобб вводит научный элемент, как, например, в рассказ
о  наследственной памяти,  в котором  современный  человек  с  негритянскими
предками  произносит слова на языке африканских джунглей, когда его  калечит
поезд  в обстоятельствах, напоминающих  те, в которых его черного предка сто
лет назад покалечил носорог.
     Очень  высоко  в  художественном смысле  стоит  роман "Черная  комната"
(1927)  покойного Леонарда  Клайна. В нем рассказывается о человеке, который
-- с характерной амбициозностью героя-негодяя готического или байронического
типа -- бросает вызов природе, желая воссоздать целиком свою прошлую жизнь с
помощью ненормальной  стимуляции  памяти.  Для  этого  он  использует  любые
записи,  мнемонические   приемы,  картины   --  наконец,  запахи,  музыку  и
экзотические  лекарства.  В итоге он выходит за пределы собственной  жизни и
достигает черных пропастей наследственной памяти -- вплоть до дочеловеческой
,s  эпохи,  когда  существовали  лишь  покрытые паром топи  каменноугольного
периода, и до совсем невообразимых глубин первичного времени и пространства.
Он призывает себе на помощь еще более  странную музыку и принимает еще более
странные лекарства, и в конце концов его пугается даже его  огромный пес. От
него  начинает  исходить нечеловеческий  запах,  и  он  становится  безликим
недочеловеком, после чего бежит в лес и воет по ночам под окнами. Когда  его
находят в лесу, он искалечен и мертв, а  рядом лежит искалеченный  труп пса.
Они убили  друг друга. Атмосфера в этом романе по-настоящему жуткая, и много
внимания уделено жуткому дому центрального персонажа.
     Менее   продуманное   и   сбалансированное,  но  тем  не  менее   очень
убедительное  сочинение  Герберта   Ш.   Гормана  "Место,  названное  Дагон"
повествует  о  темной истории  Западного  Массачусетса,  где потомки  людей,
бежавших  из Салема, все еще поддерживают традицию нездоровых и выродившихся
ужасов черного шабаша.
     Великолепна  атмосфера  ужаса  в  "Жутком доме" Леланда  Холла,  однако
впечатление снижается из-за банального романтизма автора.
     Весьма примечательны в  своем роде некоторые концепции автора романов и
рассказов  Эдварда  Лукаса  Уайта,  который  берет  свои темы в  основном из
реальных  снов. Странности в "Песне  сирены"  очень жизненны,  а "Лукунду" и
"Морда" пробуждают  темный  страх. Мистер Уайт вводит  в свои рассказы  одну
особенность -- косой свет, который придает убедительность его описаниям.
     Из  молодых  американцев  никто  не  передает  космический  ужас  лучше
калифорнийского  поэта,  художника  и  прозаика  Кларка  Эштона  Смита,  чьи
причудливые   рисунки,    картины,    рассказы    доставляют    удовольствие
немногочисленной чуткой аудитории. Для  фона мистер Смит  берет пространства
отдаленного  и  парализующего  страха  --  заросли ядовитых  и  переливчатых
растений на пустошах Сатурна, странные грозные храмы в Атлантиде, Ле-мурии и
древних  забытых  мирах,  болота  со смертельными  грибами  в  потусторонних
странах  за  пределами  земли.  Его  самая  длинная  и  претенциозная  поэма
"Любитель гашиша"  написана белым  стихом и  рассказывает  о  хаотических  и
неправдоподобных пространствах где-то между звездами из  калейдоскопического
ночного  кошмара.  В  откровенно  демонических  странностях  и  разнообразии
замыслов мистеру Смиту как будто нет равных среди умерших и живых писателей.
Кто  еще  видел  такие роскошные,  великолепные, путаные  сны  о бесконечных
пространствах  и множествах  измерений, да  еще умел рассказать  о  них? Его
рассказы насыщены  другими галактиками, мирами,  измерениями, но и странными
земными ареалами и временами. Он повествует о древней Гиперборее и ее черном
бесформенном   боге  Тсатоггуа;,  об  исчезнувшем  континенте  Зотике   и  о
мифической  проклятой, населенной вампирами  земле  Аверони в  средневековой
Франции.  Некоторые из  лучших  произведений мистера  Смита  можно  найти  в
небольшом сборнике, озаглавленном "Двойная тень и другие фантазии" (1933).

     9. Традиция сверхъестественного на Британских островах
     Британская литература последнего времени,  имея трех-четырех величайших
фантастов  современности,  была чрезвычайно  плодовита  и  на  литературу  о
сверхъестественном.  Довольно  часто  за  сверхъестественное  брался Редьярд
Киплинг, который, несмотря на вездесущую манерность,  великолепно справлялся
с темой в таких бесспорных шедеврах,  как "Фантом Рикшоу", "Лучшая история в
мире",   "Второе   появление   Имрэя",  "След  зверя".   Последний  особенно
проницателен.  Читатель   наверняка   не   забудет  изображений  обнаженного
священника,  больного  проказой  и  мычащего,   как  выдра;  пятен,  которые
появляются  на груди человека, проклятого священником; растущей плотоядности
жертвы и лраха,  который начинают  испытывать  к нему  лошади;  постепенного
превращения  жертвы в леопарда. Финальное поражение  злого колдуна не портит
рассказ и не мешает его таинственному сюжету.
     Лафкадио Хирн, странный, мечущийся,  экзотичный,  уходит еще  дальше от
ареала реального и с великолепным искусством чуткого поэта плетет  фантазии,
невозможные  для  автора,  любящего толстые  ростбифы.  В  его  "Фантазиях",
написанных в  Америке, есть упыри, которых больше  ни у  кого не  встретишь;
тогда  как его "Квейден", написанный в Японии, с беспримерным  мастерством и
утонченностью  запечатлевает  волшебные  легенды  и сказки этой  удивительно
богатой красками страны. Колдовство языка  Хирна проявилось также  и  в  его
переводах с французского, в первую очередь произведений Готье и Флобера. Его
версия   "Искушений   святого   Антония"   Флобера   является   классическим
изображением воспламененной и  буйной  фантазии,  облаченной  в магию поющих
слов.
     Оскар  Уайльд, несомненно, занимает место среди  писателей, посвятивших
себя  сверхъестественному, благодаря и  своим изысканным  сказкам,  и роману
"Портрет Дориана  Грея", в  котором диковинный портрет в  течение многих лет
стареет вместо человека, погрязающего тем временем во всех возможных пороках
и  преступлениях,  но  не  теряющего юную красоту и свежесть.  Неожиданная и
мощная  кульминация  наступает,  когда  Дориан  Грей,  став  убийцей,  хочет
уничтожить   портрет,  ибо  перемены  на