запно она успокоилась. Норман отступил на шаг.
     Глаза Тэнси были крепко зажмурены, губы плотно сжаты. К сердцу Нормана подкатила жалость.
     - Милая! - проговорил он. - Мне очень стыдно. Я виноват перед тобой. Но...
     - Дело не в этом!
     Норман помолчал, прежде чем продолжить:
     - Выходит, ты рассердилась на меня за то, что я нашел в твоем столе?
     Никакого ответа.
     - Тэнси, нам нужно поговорить.
     Она вновь никак не откликнулась. Норман беспомощно всплеснул руками:
     - Поверь мне, все будет в полном порядке. Если ты поделишься со мной... Ну пожалуйста, Тэнси...
     Губы ее слегка разошлись, и она произнесла, как выплюнула:
     - Почему бы тебе не привязать меня к стулу и не загнать пару иголок мне под ногти? Или ты незнаком с техникой допроса?
     - Милая, я скорее умру, чем причиню тебе боль! Но мы должны поговорить откровенно.
     - Не могу. Если ты скажешь еще хоть слово, я закричу.
     - Милая, мы должны, понимаешь, должны.
     - Я никому ничего не должна.
     - Мне! - поправил Норман, сбиваясь на крик, - Мне, твоему мужу!
     На миг он испугался, что Тэнси упадет в обморок, и кинулся к ней, чтобы подхватить. Но его услуги не понадобились. Тэнси, швырнув шляпу на столик, тяжело опустилась на ближайший стул, - Ладно, - сказала она. - Давай поговорим.

***

     18 часов 37 минут. Заходящее солнце отражалось в стеклах книжного шкафа, в его лучах левая китайская маска жутковато оскалилась. Тэнси сидела на одном конце кушетки, Норман, опираясь коленом на подушку, расположился на другом.
     Тэнси тряхнула головой, словно разгоняя словесный дым, от которого уже першило в горле.
     - Ну что ж, будь по-твоему. Я всерьез занималась ведьмовством. Я забыла, что являюсь образованной женщиной.
     Я накладывала заклятья на людей и на вещи. Я стремилась изменить будущее. Я.., в общем, все, что угодно!
     Норман кивнул. Такие вот кивки он раздаривал обычно на студенческих конференциях, когда после многочасового бесплодного обсуждения какой-нибудь подающий надежды юноша начинал наконец догадываться, о чем идет речь. Он наклонился к Тэнси:
     - Но зачем?
     - Чтобы уберечь тебя от неприятностей, - ответила она, глядя себе под ноги.
     - Зная все то, что тебе известно о суевериях, ты решилась...
     В голосе Нормана послышались прокурорские нотки.
     Тэнси пожала плечами:
     - Так вышло. Конечно, это смешно и нелепо... Но когда ты всей душой желаешь, чтобы с тем, кого ты любишь, что-то произошло или ничего не случилось... Я делала лишь то, чем занимались и занимаются миллионы женщин.
     И веришь ли, Норм.., мои заклинания.., они вроде бы срабатывали.., по крайней мере, в большинстве случаев.
     - Мне кажется, - возразил он, - что успехи, которых ты добивалась, всего только нечаянные совпадения. И то, что у тебя получалось не всегда, подтверждает мою догадку.
     - Может быть, может быть, - проговорила она. - Но вдруг мне кто-то противодействовал? - Она порывисто повернулась к нему. - Я не знаю, чему верить. Я творила заклинания, а сама терзалась сомнениями, но, однажды начав, уже не смела останавливаться.
     - И ты занималась этим все те годы, которые мы провели в Хемпнелле?
     Тэнси кивнула:
     - Да, с тех пор, как мы сюда приехали.
     Норман воззрился на жену, стараясь разобраться в своих ощущениях. Ему было очень трудно свыкнуться с мыслью, что в сознании той, кого он, как ему мнилось, познал до мельчайших подробностей, обнаружился укромный закуток, о котором он и не подозревал, закуток, где потихоньку копились сведения, которые он приводил в своих статьях и книгах, закуток, принадлежащий каменному веку, погруженный во мрак, питаемый предрассудками и страхами. Он попытался вообразить себе Тэнси, что бормочет заклинания, сшивает при свете свечи лоскутки фланели, навещает в поисках необходимых ингредиентов кладбища и прочие не менее отвратительные места. Воображение отказывало. Подумать только, и все это творилось под самым его носом!
     Единственным, что в поведении Тэнси вызывало подозрение, была, насколько он мог припомнить, ее склонность к прогулкам в одиночестве. Если он когда и задумывался об отношении Тэнси к суевериям, то неизменно приходил к успокоительному заключению, что уж кто-кто, а его жена совершенно не испытывает тяги к иррациональному.
     - О, Норм, я совсем запуталась, мне так плохо, - перебила его размышления Тэнси. - Я не в силах сообразить, что мне говорить и с чего начинать.
     У него имелся готовый ответ - ответ ученого:
     - Расскажи мне обо всем по порядку.

***

     19 часов 54 минуты. Они по-прежнему сидели на кушетке. В комнате царил полумрак. Бесовские маски на стене проступали из него двумя не правильными овалами. Лицо Тэнси казалось белесым пятном. Норман не мог разглядеть его выражения, однако голос жены выдавал ее возбуждение.
     - Подожди-ка, - сказал он, - не торопись. Ты говоришь, что была страшно напугана, когда мы впервые приехали в Хемпнелл, чтобы узнать насчет вакансии?
     - Да, Норм, да. Хемпнелл привел меня в ужас. Все кругом смотрели на нас с неприязнью и были такими чопорными! Мне чуть ли не в глаза заявили, что профессорская жена из меня никудышная. Я не знаю, кто был хуже, - то ли Хульда Ганнисон, которая, когда черт меня дернул посоветоваться с ней, оглядела меня с головы до ног и буркнула: "По-моему, вы нам подходите", - то ли старая миссис Карр, что погладила меня по руке со словами: "Вы и ваш муж найдете в Хемпнелле свое счастье. Вы молоды, но в Хемпнелле любят молодежь!" Рядом с этими женщинами я чувствовала себя беззащитной, и мне почудилось, что ты тоже в опасности.
     - Понятно. Значит, когда я повез тебя на юг, в этот заповедник суеверий, ты преследовала свои цели.
     Тэнси невесело рассмеялась:
     - Сказать по правде, да. Я схватывала все на лету.
     Меня не отпускала мысль, что когда-нибудь мои познания мне пригодятся. Так что, возвратившись осенью в Хемпнелл, я сумела совладать с некоторыми своими страхами.
     Норман кивнул. Ну разумеется! Недаром тихий энтузиазм Тэнси, с каким она выполняла скучные секретарские обязанности, представлялся ему довольно-таки неестественным.
     - Но к колдовству ты не прибегала, - с нажимом произнес он, - пока я не заболел зимой воспалением легких?
     - Ты прав. До того я словно играла в игрушки - твердила, просыпаясь по ночам, обрывки заклинаний, бессознательно избегала делать то или другое, потому что это сулило беду, например, не подметала крыльцо в темноте и не клала крест-накрест ножи и вилки. Когда же ты заболел... Если любимый человек умирает, чтобы спасти его, годятся любые средства.
     В голосе Нормана прозвучало сочувствие:
     - Конечно, конечно. - Впрочем, он тут же спохватился и вновь заговорил наставительно, как учитель с учеником:
     - Но, сдается мне, ты уверовала в то, что твое колдовство действует, лишь после моей стычки с Поллардом по поводу сексуального образования, которая обошлась для меня без последствий, и в особенности после того, как моя книга в 1931 году получила хорошую прессу.
     - Верно.
     Норман откинулся на подушки.
     - Господи, - пробормотал он.
     - Что с тобой, милый? Надеюсь, ты не думаешь, что я пытаюсь отнять у тебя частичку твоей славы?
     - Господи боже, нет. - Смешок Нормана больше походил на всхлип. - Но... - Он запнулся. - Ладно, раз так, начинай с тысяча девятьсот тридцатого.
     20 часов 58 минут. Норман протянул руку, включил свет и сощурил глаза. Тэнси наклонила голову.
     Норман встал и потер тыльную часть шеи.
     - Меня беспокоит то, - сказал он, - что постепенно ты стала полагаться на колдовство во всем и не предпринимала ничего, вернее, не позволяла мне что-либо предпринимать, без подходящих к случаю защитных заклинаний.
     Это напоминает мне...
     Он собирался сказать "разновидность шизофрении", но вовремя остановился.
     - Я даже поменяла все "молнии" на крючки, - хрипло прошептала Тэнси, - ведь считается, что они ловят злых духов. А зеркальные украшения на моих шляпках, сумочках, платьях - ты догадался правильно, это тибетское средство от сглаза и порчи.
     Норман подошел к жене:
     - Послушай, Тэнси, но почему?
     - Разве я не объяснила?
     - Да нет, почему ты продолжала заниматься этим год за годом, если, как ты только что призналась, сомневалась в действенности своих усилий? Я никак не ожидал от тебя такого...
     Тэнси призадумалась.
     - Знаю, ты назовешь меня романтичной дурочкой, но я убеждена, что женщины первобытное мужчин, ближе, чем они, к древним верованиям," - проговорила она. - И потом, я с детства была впечатлительной. Ведал бы ты, какие диковинные фантазии порождали во мне проповеди моего отца, истории, которые рассказывали нам старые дамы...
     Вот вам и сельские священники, мысленно простонал Норман. Вот вам пуританская и рассудительная глубинка!
     - В общем, много было всего. Если хочешь, я исповедуюсь перед тобой, но рассказ будет недолгим.
     - Хорошо, - согласился он, - только давай попутно перекусим.

***

     21 час 17 минут. Они сидели лицом к лицу в веселой красно-белой кухне. На столе лежали нетронутые сандвичи, чашки остывшего черного кофе были наполовину пустыми. Супруги словно поменялись ролями. Теперь Норман отворачивался, а Тэнси пристально глядела на него.
     - Так что же, Норман, - промолвила она наконец, - по-твоему, я сошла или схожу с ума?
     Именно такой вопрос ему и требовался.
     - Нет, - ответил он, - хотя одному лишь богу известно, что подумал бы посторонний, узнай он то, что ты выложила мне. Нет, ты не сумасшедшая, однако, как и все мы, страдаешь неврозом. И твой невроз приобрел весьма необычную форму.
     Осознав вдруг, что голоден, он взял с тарелки сандвич, с минуту обкусывал его со всех сторон, а потом решительно вгрызся в самую середину.
     - Понимаешь, у всякого человека имеются собственные ритуалы и обряды, те привычные способы, какими мы едим, пьем, спим и моемся в ванной. Мы едва догадываемся о них, тогда как они, если их проанализировать, наверняка показались бы нам бессмысленными причудами. Возьми хотя бы стремление наступать или, наоборот, не наступать на трещины в асфальте тротуара. Так вот, твои ритуалы благодаря обстоятельствам, в которых ты находишься, оказались настолько тесно переплетенными с колдовством, что даже ты сама вряд ли теперь разберешься, где что. - Он помолчал, давая Тэнси усвоить услышанное. - Важно следующее: пока об этом знаешь ты одна, твои колдовские забавы ничуть не серьезнее того пересчитывания слонов, каким убаюкивает себя при бессоннице средний человек.
     То есть социального конфликта не возникает.
     Он вскочил и заходил по кухне, по-прежнему жуя сандвич.
     - Господи, сколько лет я посвятил изучению того, почему люди делаются суеверными и как они ими делаются! Отчего же я не заметил, что с тобой творится?! Что такое суеверие? Заплутавшая, необъективная наука! А потому удивительно ли, что в нашем загнивающем, полном ненависти и злобы, обреченном мире мужчины и женщины тянутся к суеверию? Видит бог, я бы прославлял самую черную магию, если бы она сумела покончить с атомной бомбой!
     Тэнси поднялась со стула. Глаза ее ярко сверкали.
     - Значит, - проговорила она с запинкой, - ты не презираешь меня и не считаешь сумасшедшей?
     Он обнял ее:
     - Черт побери, конечно же, нет!
     Она заплакала.
     21 час 33 минуты. Они снова уселись на кушетку. Тэнси перестала плакать, голова ее покоилась на плече у мужа.
     Некоторое время они молчали. Нарушил тишину Норман. В его голосе слышались обманчиво мягкие нотки, словно он был врачом, который убеждает пациента в необходимости повторной операции.
     - - Разумеется, тебе придется все это прекратить.
     Тэнси села прямо.
     - Нет, Норм, я не могу.
     - Почему? Ты только что согласилась с тем, что колдовство - сплошная чушь. Ты даже поблагодарила меня за то, что я раскрыл тебе глаза.
     - Да, но все же... Пожалуйста, Норм, не заставляй меня!
     - Ну будь же благоразумна, Тэнси, - увещевал он. - Ты и так столько уже натворила глупостей. Я горжусь тем, что у тебя хватило духа признать свои заблуждения. Но нельзя останавливаться на полпути! Коль ты начала пользоваться логикой, изволь довести дело до конца. Ты должна избавиться от всего, что хранится в твоей комнате, от всех талисманов и тому подобного!
     Она покачала головой.
     - Не заставляй меня, Норм, - повторила она. - По крайней мере не требуй, чтобы я рассталась со всем сразу, иначе я буду чувствовать себя беззащитной.
     - Напротив, у тебя прибавится сил, ибо ты поймешь, что тем, чего достигала, как ты думала, с помощью колдовства, обязана лишь своим собственным непознанным возможностям.
     - Нет, Норм. Неужели это так важно? Ты же сам назвал колдовство чепухой, безобидной забавой.
     - Теперь, когда о нем известно мне, оно перестало быть твоим личным делом. И, кстати, - добавил он почти зловеще, - насчет безобидности это еще как посмотреть.
     - Но почему сразу? - продолжала недоумевать Тэнси. - Почему не постепенно? Скажем, ты позволишь мне сохранить старые амулеты, если я пообещаю не заводить новых.
     Он покачал головой:
     - Нет, если уж отказываться, то как от спиртного - раз и навсегда.
     Голос Тэнси едва не сорвался на крик:
     - Норм, я не могу, понимаешь, я просто не могу!
     Внезапно она показалась ему большим ребенком.
     - Тэнси, ты должна.
     - Но в моем колдовстве не было ничего плохого? - Подмеченная Норманом детскость становилась прямо-таки пугающей. - Я пользовалась им не для того, чтобы причинить кому-то зло, я не желала невыполнимого, не просила, чтобы тебя сделали президентом Хемпнелла! Я всего лишь хотела защитить тебя!
     - Тэнси, успокойся. С какой стати тебе взбрело в голову защищать меня таким способом?
     - А, так ты думаешь, что добился всего в жизни благодаря исключительно своим собственным непознанным возможностям? Тебя не настораживают твои успехи?
     Вспомнив, что совсем недавно размышлял о том же самом, Норман рассвирепел:
     - Хватит, Тэнси!..
     - Ты думаешь, что все тебя любят, что у тебя нет ни завистников, ни недоброжелателей? По-твоему, здешняя публика - компания домашних кошечек с подстриженными коготками? Ты не замечаешь их злобы и ненависти! Так знай же...
     - Тэнси, прекрати немедленно!
     - ..что в Хемпнелле много таких, кто спит и видит тебя в гробу! И ты бы давно очутился там, куда тебя столь усердно спроваживают, если бы им не мешали!
     - Тэнси!
     - Ты считаешь, Ивлин Соутелл поднесет тебе в подарок один из своих вишневых тортиков с шоколадом за то, что ты обошел ее тупоумного муженька в споре за кафедру социологии? Ты считаешь, Хульда Ганнисон в восторге от того, какое влияние ты приобрел на ее супруга? Ведь это в основном из-за тебя она отныне не заправляет безраздельно мужским отделением! А что до похотливой старой стервы миссис Карр, ты полагаешь, ей нравится твоя манера обращения со студентами? Ты говоришь им о свободе и честности, а она вещает о святости и уважении к мнению старших.
     И эта ее присказка: "Секс - отвратительное словечко, и только!" Ответь мне, чем все они помогают своим мужьям?
     - Господи, Тэнси, ну зачем приплетать сюда все эти преподавательские дрязги?
     - Ты думаешь, они довольствуются одной защитой?
     Ты полагаешь, женщины вроде них будут делать различие между белой и черной магией?
     - Тэнси! Ты соображаешь, что говоришь? Если ты имеешь в виду... Тэнси, рассуждая подобным образом, ты кажешься мне настоящей ведьмой.
     - О, правда? - Кожа на ее лице натянулась так, что оно на какое-то мгновение словно превратилось в череп. - Может быть, ты и прав. Может быть, тебе повезло, что я у тебя такая.
     Он схватил ее за руку:
     - Послушай меня! Я терпел достаточно долго, но сейчас тебе лучше выказать хоть чуточку здравого смысла.
     Ее губы искривились в усмешке:
     - Понятно-понятно. На смену бархатной перчатке грядет железная рука. Если я не подчинюсь тебе, то могу собирать вещи и готовиться к поездке в сумасшедший дом. Правильно?
     - Разумеется, нет! Но будь же ты благоразумна!
     - Зачем?
     - Тэнси!
     22 часа 13 минут. Тэнси упала на кровать. Лицо ее покраснело от слез.
     - Хорошо, - сказала она глухо. - Я поступлю так, как ты хочешь. Я сожгу все свои.., приспособления.
     Норман ощутил несказанное облегчение. Подумать только, мелькнула у него мысль, я справился там, где сплоховал бы иной психиатр!
     - Бывали времена, когда мне хотелось все бросить, - прибавила Тэнси. - А порой меня брала досада на то, что я родилась женщиной.
     Последующие события слились для Нормана в бесконечную вереницу поисков. Сперва они обшарили комнату Тэнси, выискивая различные амулеты и колдовские принадлежности. Норману невольно вспомнились старинные комедии, в которых из крошечного такси высыпала целая куча народу, - казалось невозможным, чтобы в нескольких неглубоких ящиках стола и коробках из-под обуви могло поместиться столько всякой всячины. Норман швырнул в мусорное ведро потрепанный экземпляр своей статьи о параллелизме, подобрал переплетенный в кожу дневник жены. Тэнси покачала головой. После секундного колебания Норман положил дневник обратно.
     Затем они перевернули весь дом. Тэнси двигалась быстрее и быстрее, перебегала из комнаты в комнату, извлекала завернутые во фланель "ладошки" из самых невероятных мест. Норман снова и снова задавался вопросом, как он за десять лет жизни в доме умудрился не заметить ни единого талисмана.
     - Похоже на поиски клада, верно? - спросила у него Тэнси, печально улыбаясь.
     Потом они вышли на улицу. Амулеты нашлись под парадной и черной дверями, в гараже, в автомобиле, который там стоял. Чем сильнее разгорался огонь в камине, тем легче становилось у Нормана на душе. Наконец, Тэнси распорола подушки на постели и осторожно вынула оттуда две фигурки из перьев, перевязанные шелковой ниткой.
     - Видишь, одна изображает сердце, а другая - якорь.
     Они охраняли тебя, - сказала Тэнси. - Это перьевая магия Нового Орлеана. За последние годы ты и шага не сделал без того, чтобы тебя не сопровождали мои обереги.
     Фигурки полетели в пламя.
     - Ну, - спросила Тэнси, - чувствуешь?
     - Нет, - ответил он. - А что я должен чувствовать?
     Она покачала головой:
     - Да ничего особенного, просто больше талисманов не осталось. И если они все-таки удерживали на расстоянии враждебные силы, то теперь...
     Норман коротко рассмеялся:
     - Ты уверена, что мы сожгли все? Тэнси, подумай хорошенько, может, ты что-нибудь позабыла?
     - Нет. Ни в доме, ни поблизости от него. А в городе я оберегов не раскладывала из опасения.., вмешательства.
     Я многажды пересчитывала их в уме. Все они, - Тэнси взглянула на огонь, - сгорели дотла. Я устала, Норм, я очень устала. Пойду спать. - Внезапно она расхохоталась. - Однако сначала мне придется зашить подушки, иначе все вокруг будет в перьях!
     Он обнял ее.
     - Ты в порядке?
     - Да, милый. Я хочу попросить тебя только об одном: пожалуйста, не заговаривай со мной об этом в ближайшие дни. Постарайся даже не упоминать. Я не знаю, смогу ли...
     Обещай мне, Норм.
     Он прижал ее к себе:
     - Конечно, милая, конечно.

Глава 3

     Сидя на краешке старинного стула с кожаной обивкой, Норман ворошил медленно угасающий огонь. Над тлеющими угольками плясали едва различимые язычки голубого пламени.
     От двери, положив голову на вытянутые лапы, наблюдал за огнем Тотем.
     Суета прошедшего дня утомила Нормана. Он с радостью последовал бы примеру Тэнси и лег спать, но его удерживала на ногах необходимость разобраться в собственных мыслях. Он привык оценивать в уме любую ситуацию в мельчайших ее подробностях, поворачивать своим то так, то этак, пока они не займут отведенные им места в его сознании. Счастливица Тэнси! Выключила рассудок, точно свет, и спокойненько заснула. Как это на нее похоже! Впрочем, тут дело скорее всего в женско