ь, она по-прежнему влияет на нашу жизнь. Мы с вами - осовременившиеся человекообразные обезьяны, мы или воюем, или сидим в ночных клубах. Никем иным мы быть не можем.
     Браку и формам ухаживания он уделил особое внимание. Подбадриваемый восторженной улыбкой Бронштейна, Норман провел параллели из современности к браку-покупке, браку-пленению и символическому бракосочетанию с божеством. Он доказал, что брак - весьма древнее установление, которое с успехом практикуют как европейцы, так и полинезийцы.
     Вдруг в глаза ему бросилось багровое от ярости лицо Грейсин Поллард, дочери президента Хемпнелла. Она кидала на него убийственные взгляды, делая вид, что ее ничуть не волнует любопытство соседей.
     Ясно, подумалось Норману, она наябедничает папочке, что профессор Сейлор проповедует свободную любовь.
     Он пожал плечами и продолжил было объяснение, но тут раздался звонок.
     Недовольный собой, Норман направился в кабинет, рассеянно прислушиваясь к рассуждениям Бронштейна и двух других студентов.
     На своем столе он обнаружил записку от Гарольда Ганнисона, декана мужского отделения. Поскольку следующий час был у него не занят, Норман решил сходить в административный корпус. Бронштейн на ходу пытался изложить ему какую-то идею.
     Однако Норману было не до Бронштейна. Он размышлял над тем, почему позволил себе увлечься. Надо признать, он был чересчур откровенен. Странно: он давно ведь уже приучился говорить в аудитории то, что не нарушало бы приличий, как их понимали в Хемпнелле, и одновременно не принуждало его жертвовать своими убеждениями. С чем же связан сегодняшний маленький бунт?
     Мимо, не проронив ни слова, прошла миссис Карр; на лице ее написано было неодобрение. Оглядев себя, Норман догадался о возможной причине ее холодности. Погрузившись в размышления, он закурил сигарету. Вдобавок Бронштейн, восхищенный, должно быть, его смелостью, поступил точно так же. Суровый устав Хемпнелла разрешал преподавателям курение только в общей комнате; некоторые, правда, отваживались втихомолку покуривать в кабинетах, но дальше этого дело не шло.
     Норман нахмурился, но сигарету не выбросил. По всей видимости, события прошлого вечера встревожили его сильнее, чем он полагал. Он раздавил окурок каблуком на ступеньках административного корпуса.
     В дверях он столкнулся с миссис Ганнисон.
     - Хорошо, что я крепко держала камеру, - пробурчала та, когда Норман подал ей ее сумочку. - Терпеть не могу менять линзы. - Откинув со лба неопрятную рыжеватую челку, она прибавила:
     - Вы плохо выглядите. Как Тэнси?
     Уверив миссис Ганнисон, что все просто отлично, Норман поторопился распрощаться с ней. Вот, подумал он, настоящая ведьма. Мешковатые, недорогие наряды; властная, чванливая, ворчливая; под настроение добродушная, однако привыкшая не считаться ни с чьими желаниями, кроме своих собственных, Хульда Ганнисон была единственным человеком, перед которым заискивал и лебезил ее супруг.
     Увидев Нормана, Гарольд Ганнисон повесил телефонную трубку и махнул ему рукой, приглашая садиться.
     - Норман, - сказал он, хмурясь, - вопрос крайне деликатный.
     Норман напрягся. В отличие от Томпсона Ганнисон, как правило, не бросался словами. Они с Норманом вместе играли в сквош и вроде бы даже приятельствовали.
     Нормана смущало лишь то, что Ганнисон всегда был заодно с президентом Поллардом. Они словно состояли членами клуба взаимного восхищения; торжественные ссылки на политические взгляды Полларда, на его цветистые рассказы о дружбе со знаменитыми политиками со стороны декана мужского отделения Хемпнелла сопровождались похвалами президента в адрес последнего.
     Гарольд сказал: "Вопрос деликатный". Норман приготовился услышать отповедь о сумасбродном, нескромном, криминальном поведении Тэнси. Иной причины вызова к декану он уже вообразить не мог.
     - Норман, у вас работает девушка из Студенческого трудового агентства по имени Маргарет Ван Найс?
     Внезапно Норман понял, кто звонил ему вчера вечером; кроме Дженнингса. Оправившись от неожиданного открытия, он ответил:
     - Да, тихонькая такая. Печатает на мимеографе. - Запнулся и почти против воли добавил:
     - Разговаривает исключительно шепотом.
     - Ясно. Некоторое время назад она закатила истерику в кабинете миссис Карр и обвинила вас в том, что вы соблазнили ее. Миссис Карр, разумеется, сразу же поставила в известность меня.
     Норман подавил желание рассказать Ганнисону о вечернем телефонном звонке и ограничился коротким:
     - Ну и?
     Брови Ганнисона сошлись на переносице.
     - Я знаю, такое бывало и прежде, - сказал Норман, - даже здесь, в Хемпнелле. Но сейчас девушка лжет.
     - Я в этом не сомневался, Норман.
     - Спасибо. Хотя возможность у меня была. Мы с ней несколько раз засиживались допоздна.
     Ганнисон потянулся за папкой.
     - По чистой случайности у меня нашелся ее невротический показатель: комплекс на комплексе. Думаю, мы все уладим.
     - Я хочу послушать ее обвинения, - сказал Норман, - и чем раньше, тем лучше.
     - Конечно. Мы соберемся в кабинете миссис Карр сегодня в четыре часа. А пока с девушкой побеседует доктор Гарднер. Надеюсь, он сумеет укротить ее.
     - В четыре часа, - повторил Норман, вставая. - Вы придете?
     - Разумеется. Прошу прощения, что потревожил вас, Норман. По совести говоря, если бы не миссис Карр, я бы не стал отвлекать вас от дел. Но вы же ее знаете.
     Норман задержался в приемной, чтобы посмотреть выставку предметов, связанных с физической химией - областью, в которой работал Гарольд Ганнисон. Нынешнюю экспозицию составляли капли принца Руперта и прочие не менее загадочные творения. Норман мрачно уставился на. сверкающие темные шарики с лихо закрученными хвостами. Табличка рядом извещала, что они получены путем наливания расплавленного стекла в горячее масло. Ему подумалось вдруг, что Хемпнелл чем-то похож на каплю принца Руперта. Ударь с размаху молотком - всего лишь отобьешь себе руку, а стоит подцепить ногтем тоненькую нить, которой заканчивается капля, и взрыва не миновать.
     Замечательно.
     Норман окинул взглядом остальные предметы, среди которых находилось крошечное зеркало, которое, как уверяла надпись на табличке, рассыплется в порошок при малейшей царапине или внезапном изменении температуры.
     Замечательно ли? Любое за организованное, в некотором роде искусственное заведение вроде маленького колледжа имеет свои слабые, уязвимые места. То же самое можно сказать о людях и об их карьерах. Найдите такое место в мозгу невротичной девушки, надавите на него, и она примется обвинять всех подряд в чудовищных преступлениях. Или взять человека душевно здорового, да хотя бы его самого. Предположим, кто-то тайно наблюдает за ним, выискивает нужную точку, а палец уже наготове...
     Бред! Господи, сплошной бред! Норман поспешил в аудиторию.
     Когда он выходил с лекции, на него налетел Харви Соутелл.
     Коллега Нормана по кафедре напоминал злую карикатуру на профессора колледжа. Соутелл был немногим старше Нормана, однако по характеру смахивал то ли на глубокого старца, то ли на перепуганного юнца. Он вечно куда-то торопился, мучился нервным тиком и порой ходил сразу с двумя портфелями. Норман видел в нем одну из бесчисленных жертв интеллектуального тщеславия. Скорее всего, в свои студенческие годы Харви Соутелл позволил недалеким наставникам убедить себя в том, что обязан знать все обо всем, помнить вещие афоризмы классиков, к чему бы они ни относились, будь то средневековая музыка, дифференциальные уравнения или современная поэзия; быть в состоянии ответить со знанием дела на всякое замечание, даже если оно произнесено на мертвом или иностранном языке, и ни при каких обстоятельствах не задавать вопросов. Потерпев неудачу в своих отчаянных усилиях превзойти Бэкона, Харви Соутелл в итоге усомнился в собственной интеллектуальной пригодности, однако старался скрыть от ": окружающих это сомнение или по крайней мере забыть о нем за тщательным изучением разнообразных подробностей.
     На его узком, морщинистом личике с тонкими губами и высоким лбом отчетливо просматривались следы повседневных забот и житейских треволнений.
     Соутелл был донельзя взволнован.
     - Норман, у меня есть для вас кое-что интересное! Я с утра рылся в библиотеке и откопал докторскую диссертацию за 1930 год, озаглавленную "Суеверие и невроз"! - Соутелл показал Норману объемистую, отпечатанную на машинке рукопись, которая выглядела так, словно ее ни разу не открывали. - Любопытное совпадение, правда?
     Ведь ваша работа называлась "Параллелизм суеверий и неврозов". Хочу проглядеть эту штуку вечерком.
     Они шли быстрым шагом по направлению к столовой; студенты в коридоре с улыбками расступались перед ними.
     Норман искоса посматривал на Соутелла. Дурачок наверняка помнит, что его "Параллелизм" был опубликован в 1931 году; значит, волей-неволей зарождается подозрение в плагиате.
     Однако Соутелл как будто ничего такого пока не думал.
     Нормана так и подмывало отвести Соутелла в сторону и сказать ему, что здесь вовсе не просто совпадение и что тем не менее репутация ученого остается незапятнанной. Но в то же время ему казалось неуместным сейчас откровенничать с коллегой.
     Он был обеспокоен сильнее, чем можно было заключить по его виду. Сколько минуло лет с той поры, когда этот чертов Каннингем вылез со своей диссертацией! Она мирно покоилась в прошлом - позабытое уязвимое место, ожидающее лишь пальца, который на него нажмет...
     Сущий бред! Ладно, он как-нибудь объяснится с Соутеллом и со всеми остальными, но не теперь.
     Соутелл сменил тему:
     - Норман, нам предстоит провести конференцию для выработки программы по социальным наукам на следующий год. Я предлагаю подождать... - Он замялся.
     - Пока не решится вопрос с руководителем кафедры, - докончил за него Норман. - Зачем? Все равно мы с вами будем сотрудничать.
     - Да, разумеется. Я не собирался...
     На ступеньках здания столовой к ним присоединились другие преподаватели. Со студенческой половины доносился оглушительный грохот подносов, однако в профессорском уголке было сравнительно тихо.
     Разговоры за столом велись самые обычные; некоторое оживление, впрочем, вызвало упоминание о предстоящей реорганизации Хемпнелла и расширении штата. Кто-то прошелся насчет политических амбиций президента Полларда, и Гарольд Ганнисон сообщил, что некая мощная группировка прочит Полларда на пост губернатора. Ответом ему было удивленно-настороженное молчание. Затронута была и вакансия на кафедре социологии; кадык Соутелла судорожно задергался.
     Норман ухитрился завязать беседу с психологом Холстромом. Он был рад, что до четырех часов у него не будет свободного времени. Конечно, в отношении служебного рвения ему далеко до Соутелла, но вот по части нервозности он вроде бы его догоняет...
     Встреча в четыре часа принесла желаемое облегчение.
     Подойдя к двери в кабинет миссис Карр, Норман услышал жалобный всхлип:
     - Я все наврала! Ничего не было!
     Ганнисон сидел у окна, сложив руки на груди и слегка наклонив голову; он напоминал скучающего и немного встревоженного слона. На стуле посреди комнаты съежилась худенькая девушка. По щекам ее бежали слезы, плечи сотрясались от истерических рыданий. Миссис Карр старалась успокоить ее.
     - Я не знаю, почему так поступила, - прошептала девушка. - Я была влюблена в него, а он даже не глядел на меня. Прошлой ночью я хотела убить себя, но передумала и решила отомстить ему...
     - Ну, Маргарет, возьмите себя в руки, - проворковала миссис Карр, гладя студентку по голове.
     - Минутку, - вмешался Норман. - Мисс Ван Найс...
     Девушка испуганно вскинулась, видимо только теперь заметив его.
     Помолчав, Норман продолжил:
     - Мисс Ван Найс, вспомните, пожалуйста. Ночью, после того, как вы собрались убить себя, и перед тем, как надумали отомстить мне, не сделали ли вы чего-то еще?
     Вы случайно никуда не звонили?
     Девушка не ответила, однако на лице ее выступил румянец, мало-помалу переполз на шею и юркнул под воротник. Вскоре у нее покраснели даже руки.
     Ганнисон проявил слабый признак интереса.
     Миссис Карр сурово посмотрела на студентку. Норману на миг показалось, что ее взгляд прямо-таки исходит злобой. Но, должно быть, то был эффект очков с толстыми стеклами, которые порой придавали миссис Карр сходство с большой рыбиной.
     Черты девушки исказились, в глазах ее читались смятение и мольба.
     - Все в порядке, - утешил ее Норман. - Вам не о чем волноваться.
     Он сочувственно улыбнулся.
     Девушка резким движением высвободилась из материнских объятий миссис Карр и вскочила со стула.
     - Ненавижу вас! - бросила она Норману. - Как я вас ненавижу!
     Ганнисон вышел из кабинета следом за ним. Он зевнул и покачал головой.
     - Хорошо все, что хорошо кончается, - проговорил он. - Кстати, Гарднер заверил меня, что с ней все нормально.
     - Веселые дела, - вздохнул Норман.
     - Да, между прочим, - Ганнисон извлек из внутреннего кармана пиджака белый конверт, - вот записка для миссис Сейлор. Хульда просила меня передать ее вам, а я чуть не забыл.
     - Мы с Хульдой встретились сегодня утром, - пробормотал Норман. Мысли его блуждали неведомо где.
     Вернувшись к себе, Норман попытался было разобраться в этих мыслях, но они оказались чрезвычайно ловкими и увертливыми. Его внимание приковал дракон на крыше Эстри-холла. Забавно: такие скульптуры можно не замечать годами, а потом они сразу и вдруг бросаются тебе в глаза. Сколько найдется людей, способных в точности описать архитектурные украшения зданий, в которых они трудятся? Наверно, это под силу лишь одному из десяти. Да если бы его самого только вчера спросили про того дракона, он не сумел бы и припомнить, существует такой или нет.
     Опершись локтями на подоконник, Норман уставился на каменную ящерицу, обладавшую, как ни странно, подобием антропоидной формы. Дракон купался в желтых лучах заходящего солнца; закат, кажется, символизирует путь, коим души умерших проходят в подземный мир. Под статуей выступала из-под карниза лепная голова, одна из множества выстроившихся вдоль антаблемента <Антаблемент - верхняя часть сооружения, обычно лежащая на колоннах; составной элемент классической архитектуры.>. Норман различил выбитое в камне имя - Галилей. Рядом было написано еще что-то.
     Зазвонил телефон. Он отвернулся от окна и словно погрузился в царивший в кабинете полумрак.
     - Сейлор? Я просто хотел сказать, что даю тебе срок до завтра...
     - Послушайте, Дженнингс, - перебил Норман, - вчера ночью я повесил трубку потому, что вы начали кричать. Поверьте мне, угрозы не принесут вам пользы.
     Голос продолжал с того места, где его прервали, постепенно повышаясь в тоне:
     - ..чтобы ты изменил свое мнение и помог мне восстановиться в Хемпнелле.
     Затем последовал поток ругательств и проклятий.
     Они долго отдавались в ушах Нормана.
     Параноик, иначе не скажешь.
     Внезапно его пробрала дрожь.
     Вчера вечером в двадцать минут первого он сжег амулет, который как будто оберегал его от дурного воздействия, - последнюю из "ладошек" Тэнси.
     Примерно в то же время Маргарет Ван Найс решила признаться ему в любви, а Теодор Дженнингс вознамерился доказать причастность Нормана ко всеобщему заговору против него.
     На следующее утро член опекунского совета Феннер связался с Томпсоном по поводу вечеринки у Ателлов, а Харви Соутелл, роясь в библиотеке обнаружил...
     Бред собачий!
     Сердито фыркнув, Норман схватил шляпу и покинул кабинет.

Глава 5

     За ужином Тэнси была весела как никогда. Дважды, поднимая голову от тарелки, Норман видел, что она улыбается собственным мыслям.
     Он отдал ей записку миссис Ганнисон.
     - Миссис Карр интересовалась, как ты поживаешь.
     Она меня заболтала чуть ли не до смерти, но была чопорна, как королева. А потом...
     Он поймал себя на том, что собирался рассказать про сигарету, про ледяное безразличие миссис Карр и про устроенный Маргарет Ван Найс переполох. Незачем беспокоить Тэнси, тем более что она вполне может счесть дневные события признаком отвернувшейся удачи. Кто знает, до чего она способна додуматься?
     Проглядев записку, Тэнси протянула листочек ему.
     - В лучших хемпнелловских традициях, - сказала она. Норман стал читать:

     Милая Тэнси! Чем вы так заняты? За весь этот месяц мы с вами встречались всего лишь раз или два.
     Если вы работаете над чем-то любопытным, почему бы вам не поделиться с нами? Приходите в субботу к чаю, и мы поговорим.
     Хульда.
     P.S. Не забудьте, что через субботу состоится бал выпускников, на который вы должны испечь четыре десятка плюшек.

     - Написано довольно путано, - сказал он, - однако я, кажется, научился понимать миссис Ганнисон. Она сегодня была на редкость неряшлива.
     Тэнси рассмеялась:
     - Мы слишком долго сторонились людей, Норм. Пожалуй, я приглашу их завтра вечером на бридж? Среды у них обычно свободные. Да, их и Соутеллов.
     - Надо ли? Я про эту местную львицу.
     Тэнси засмеялась еще громче.
     - Что бы ты делал тут без меня... - Она оборвала себя. - Боюсь, тебе придется вытерпеть присутствие Ивлин. В конце концов, Харви - профессор той же кафедры, что и ты, и считается, что вы должны поддерживать с ним дружеские отношения. А чтобы у нас получилось два стола, я приглашу Карров.
     - Три вздорные бабы, - проговорил Норман. - Если большинство профессорских жен таково, то мне невиданно повезло с тобой.
     - Иногда мне приходит в голову похожая мысль, только насчет мужей-профессоров, - отозвалась Тэнси.
     За кофе они закурили. Тэнси произнесла с запинкой:
     - Норм, прошлой ночью я сказала, что не хочу говорить об этом. Но мне нужно кое о чем тебе рассказать.
     Он кивнул.
     - Я не стала говорить тебе вчера, когда мы сжигали... те вещи. Я была ужасно напугана. Мне чудилось, мы пробиваем дыры в стене, которую я с таким трудом воздвигала, что теперь ничто не остановит...
     Он промолчал.
     - Нелегко объяснить, но с тех пор, как я начала.., забавляться таким образом, я постоянно ощущала некое давление снаружи. То был смутный, нервический страх, вроде того, какой ты испытываешь перед грузовиками. Что-то норовило подобраться к нам, а я отгоняла его при помощи своих... Мы словно состязались, кто кого пересилит. Знаешь, есть вид состязаний, где надо прижать руку соперника к столу. Вот и здесь было нечто подобное. Однако я отвлеклась. Я легла в постель, чувствуя себя разбитой и несчастной. Давление снаружи все нарастало, и я не могла ему сопротивляться, ибо мои подручные средства сгорели в огне.
     И вдруг, приблизительно час спустя, я пережила огромное облегчение. Давление исчезло; впечатление было такое, словно я вынырнула на поверхность после того, как едва не утонула. И я поняла.., что безумие миновало. Вот чему я радуюсь.
     Норману стоило немалых усилий не выкрикнуть в лицо Тэнси того, о чем он размышлял. Еще одно совпадение"? Не чересчур ли"? В тот самый миг, когда он, спалив в камине последний амулет, неожиданно испугался, Тэнси ощутила облегчение. Что ж, впредь ему наука: порой совпадениям следует доверять.
     - Я была безумна, милый, - продолжала Тэнси. - И спасибо тебе. Твое спокойствие очень помогло мне.
     - Ты была не безумна, - возразил он. - Безумие - лишь описательный термин, применимый к любому человеку. Тебя просто обморочила злонамеренность вещей.
     - Злонамеренность?
     - Да. Гвозди упрямо гнутся, когда по ним стучишь молотком, приборы отказываются работать, когда их включаешь, ну и так далее. Шуточки материи. В крупных соединениях она повинуется законам природы, но на уровне отдельных атомов или электронов выкидывает разные коленца...
     Разговор приобретал нежелательное направление, а потому Норман искренне обрадовался, когда Тотему взбрело в голову вскочить на стол и потребовать внимания хозяев.
     В общем, так приятно они не проводили вечер уж