тая долина. Лес подступал к самому городу, грозя поглотить его. С холма Хемпнелл выглядел совсем крошечным. Здания колледжа отчетливо выделялись в вечернем полумраке. Норману показалось, будто он различает окно своего кабинета.
     Эти серые башни и темные готические крыши были частичкой иного, более древнего мира. Сердце Нормана учащенно забилось: он словно приближался к вражеской крепости.

Глава 17

     Подавив желание встать на цыпочки, Норман свернул за угол, расправил плечи и заставил себя оглядеться.
     Сильнее всего его поразила обыденность пейзажа. Разумеется, он не ожидал, что Хемпнелл каким-то материальным способом проявит свою злобную натуру, свой отвратительный норов. Однако мир и покой, царившие на территории колледжа, обрушились на него подобно удару грома, и его сознание на миг застыло на грани безумия. Студенты небольшими группами возвращались в общежития или брели в столовую попить содовой, девушки в белых костюмчиках и с ракетками в руках шли на занятия по теннису и громко смеялись - словом, все было как обычно.
     Тебя дурачат, твердил он себе. Некоторые из этих девушек наверняка заразились. Их респектабельные мамочки потихоньку учат их, как Добиваться Исполнения Желаний и всему такому прочему. Они уже знают, что описание невроза в учебнике психиатрии является весьма неполным и что тексты по экономике даже не затрагивают сути магии денег. Наверняка не химические формулы они затверживают наизусть, когда их взгляды приобретают отсутствующее выражение! А на поверхности - украшения, наряды и разговоры о мальчиках!
     Он быстро поднялся по ступенькам Мортон-холла.
     Как выяснилось, Норман отнюдь не до конца израсходовал свою способность удивляться. Очутившись на третьем этаже, он увидел, как из аудитории выходят студенты, и, взглянув на часы, сообразил, что наблюдает слушателей одного из своих собственных семинаров, которые прождали положенные десять минут после начала занятий и теперь расходятся. Что же вы, профессор Сейлор? Норман поспешил покинуть опасное место.
     Постояв несколько минут перед дверью, он вошел в свой кабинет. Как будто все было в порядке, тем не менее Норман двигался со звериной осторожностью и, прежде чем к чему-нибудь прикоснуться, внимательно оглядывал предмет.
     В стопке корреспонденции среди прочих находилось послание от Полларда, приглашавшее Нормана на заседание опекунского совета. Он усмехнулся. Что ж, карьера рушится прямо на глазах.
     Сложив то, что ему требовалось, в портфель, Норман окинул кабинет прощальным взглядом, заметив попутно, что дракона на крышу Эстри-ходла до сих пор не вернули, и вышел в коридор.
     Там он столкнулся с миссис Ганнисон.
     Он едва не сбил ее с ног.
     - Хорошо, что я вас поймала! - воскликнула она. - Гарольд испробовал все средства, чтобы связаться с вами.
     Где вы пропадали?
     Внезапно Норман осознал, что война, которую он ведет, внешне никак не проявляется, и испытал одновременно облегчение и разочарование. Он пустился рассказывать миссис Ганнисон о том, как они с Тэнси, проводя уик-энд с друзьями за городом, отравились несвежими продуктами; упомянул и о том, что письмо, отправленное им в колледж, должно быть, затерялось на почте. Эта ложь, придуманная недавно, прекрасно подходила для того, чтобы объяснить состояние Тэнси; к тому же ему будет на что сослаться при разбирательстве на опекунском совете.
     Он не рассчитывал, что миссис Ганнисон поверит, но все же старался говорить убедительно.
     Она внимательно выслушала, выразила сочувствие и сказала:
     - Обязательно разыщите Гарольда. По-моему, он хочет побеседовать с вами относительно заседания совета.
     Гарольд принимает в вас такое участие! До свидания.
     Норман озадаченно посмотрел ей вслед. Странно, очень странно: при расставании в ее голосе прозвучали дружелюбные нотки. И вообще, она была словно сама не своя.
     Впрочем, бог с ней. Норман быстрым шагом пересек территорию колледжа и добрался до боковой улочки, на которой припарковал автомобиль. Поглядев исподлобья на неподвижную фигуру на переднем сиденье, он завел Двигатель и поехал к дому Соутеллов.
     Они жили в огромном особняке, перед которым по всем правилам садового искусства была разбита лужайка. Трава на ней местами пожелтела, цветы, что выстроились стройными рядами, выглядели поникшими и заброшенными.
     - Оставайся здесь, - сказал Норман. - Не выходи из машины, что бы ни случилось.
     Харви встретил его на пороге. Под глазами заведующего кафедрой социологии виднелись синяки, суетливость его была заметней обычного.
     - Я так рад вашему появлению, - проговорил он, втаскивая Нормана в дом. - Я просто не представляю, как быть.
     На меня столько всего свалилось! Отменить занятия - я, найти преподавателя для замены - я, составить расписание на следующий год - тоже я! Пойдемте ко мне в кабинет.
     Соутелл провел Нормана через большую, роскошно, но безвкусно обставленную гостиную в крошечную комнатку с малюсеньким окошком, вдоль стен которой от пола до потолка возвышались книжные полки.
     - Я едва не спятил, честное слово! Вдобавок ко всему я боюсь выходить из дома с тех самых пор, как на Ивлин напали.
     - Что?!
     - Вы разве не слышали? Об этом писали в газетах. Я еще удивлялся, почему вы не звоните, пробовал застать вас дома и в колледже, но не сумел. - Даже в такой тесноте Соутелл умудрялся следовать своей привычке расхаживать взад-вперед. - Да, на нее напали ночью в субботу, и с воскресенья она не встает с постели. Стоит мне только заговорить о том, чтобы выйти на улицу, как у нее начинается истерика. Сейчас она, слава богу, спит.
     Норман поспешил принести извинения, потом поведал Соутеллу историю с пищевым отравлением, однако мысли его вращались вокруг субботнего вечера. Ему вспомнился поздний звонок из бейпортской гостиницы. Правда, тогда Ивлин нападала сама, и он вернулся в Хемпнелл, чтобы сразиться с ней. Но теперь...
     - Вечная моя доля! - патетически воскликнул Соутелл, едва дослушав неуклюжие объяснения Нормана. - Кафедра разваливается в первую же неделю моего руководства ею! Разумеется, вашей вины в том нет, не подумайте. Молодой Стэкпол заболел гриппом...
     - Все образуется, - утешил его Норман. - Садитесь и расскажите мне про Ивлин.
     Соутелл примостился на край стола, сдвинув в сторону загромождавшие его бумаги, и испустил душераздирающий стон.
     - Это случилось в воскресенье, около четырех утра, - произнес он, бесцельно перебирая документы. - Меня разбудил крик. Постель Ивлин была пуста. Я вышел в холл; там было темно, но от подножия лестницы доносились непонятные звуки, как будто кто-то возился...
.Вдруг он вскинул голову.
     - Что это? - воскликнул он. - Мне показалось, я слышал шаги.
     Не успел Норман раскрыть рот, как Соутелл уже успокоился.
     - Нервы, - сказал он. - Мерещится всякая ерунда.
     Ну вот, я схватил, по-моему, вазу и спустился по лестнице. Все сразу стихло. Я включил свет и прошелся по всем комнатам. В гостиной я обнаружил Ивлин: она лежала на полу без сознания, а на шее у нее проступали отвратительного вида синяки. Рядом валялся телефон. Мы держим его. там потому, что Ивлин часто приходится звонить. Клянусь, я чуть было не обезумел! Я вызвал врача и полицию.
     Когда Ивлин пришла в себя, она объяснила нам, что произошло, хотя вся дрожала. Среди ночи внезапно зазвонил телефон. Она поторопилась подойти, а меня будить не стала. Едва она сняла трубку, на нее набросился какой-то человек. Она отбивалась - о, я прямо в ярости, честное слово! - но он скрутил ее и принялся душить, и больше она ничего не помнила.
     В возбуждении Соутелл смял лист бумаги, который держал в руках, заметил, что натворил, и быстро разгладил его.
     - Благодарение небесам, что я спустился вниз! Должно быть, мое появление спугнуло его. Врач сказал мне, что, если не считать синяков, Ивлин не пострадала. Но синяки привели его в замешательство. Он утверждал, что в жизни не видел ничего похожего. Полиция решила, что тот человек, проникнув в дом, вызвал центральную станцию и попросил прозвонить наш номер - мол, звонок вроде бы не в порядке. Однако они не могли понять, как он пробрался внутрь, - ведь все двери и окна были на запоре. Но тут, наверное, виноват я сам: забыл, видно, запереть на ночь парадную дверь. Проклятая небрежность!
     Полиция посчитала, что к нам наведался грабитель или сексуальный маньяк, но, мне кажется, он был просто чокнутый. На полу в гостиной валялось серебряное блюдо, рядом лежали, почему-то крест-накрест, две серебряные вилки и все такое прочее. К тому же он, по-видимому, слушал проигрыватель: крышка была снята, диск вращался, а на ковре я разглядел кусочки одной из пластинок Ивлин.
     Норман изумленно взирал на свое боязливое начальство, однако недоумение, написанное на его лице, было всего лишь маской. На самом деле он напряженно размышлял. Перво-наперво ему подумалось, что теперь он получил доказательство того, что слышал в телефоне звук трещотки, ибо что иное могло быть записано на разбитой пластинке? Выходит, Ивлин Соутелл все-таки занималась колдовством: подтверждение тому - серебряное блюдо с. вилками и "все такое прочее". Кроме того, Ивлин, похоже, ожидала звонка и подготовилась к нему, иначе для чего ей понадобились все эти предметы?
     Затем мысли его перескочили на синяки, о которых упомянул Соутелл: они подозрительно смахивали на те, которые наставила себе Тэнси с помощью телефонной трубки. Те же синяки, то же подручное средство - чем не свидетельство существования призрачного мира, в котором отраженный удар черной магии обрушивается на того, кто его нанес, в котором, вернее, замысел припугнуть недруга наведенными якобы чарами обернулся против того, в чьем больном мозгу зародился?
     - Во всем виноват я один, - твердил Соутелл, дергая себя за галстук. Норману припомнилось, что Соутелл всегда будто нарочно предлагал себя Ивлин на роль козла отпущения - Я должен был проснуться! Я, а вовсе не она, должен был подойти к телефону! Когда я думаю о том, как она в темноте спускалась по лестнице, не догадываясь, что... О, а еще кафедра! Говорю вам, Норман, я потихоньку схожу с ума!
     Мне страшно за Ивлин: она, бедняга, никак не отойдет!
     Он затянул галстук так сильно, что тот сдавил ему горло; Соутелл торопливо ослабил узел.
     - Знаете, с воскресного утра я не сомкнул глаз, - сообщил он, когда его дыхание восстановилось. - Если бы миссис Ганнисон по доброте душевной не вызвалась вчера посидеть пару часов с Ивлин, я не представляю, что бы я делал. Она не позволила мне даже... О господи! Ивлин!
     Сверху донесся истошный вопль. Воскликнув: "Я же слышал шаги! Он вернулся!" Соутелл вылетел из кабинета. Норман устремился за ним, испытывая страх по совершенно другому поводу. Опасения его подтвердились, когда в окно гостиной он увидел, что в автомобиле на улице никого нет. Обогнав Соутелла на лестнице, он первым достиг двери в спальню и остановился. Соутелл, бормоча на бегу что-то невразумительное, врезался в него.
     Картина, открывшаяся взгляду, потрясла Нормана.
     Ивлин Соутелл, завернувшись в розовое шелковое одеяло, прижималась к спинке кровати. Зубы ее стучали, на лице разливалась мертвенная бледность.
     У кровати стояла Тэнси. На миг Норман ощутил надежду, но потом увидел ее глаза, и надежда исчезла без Следа. Тэнси откинула вуаль. Из-за грубого макияжа, из-за этих нарумяненных щек и ярко накрашенных губ она выглядела непристойно размалеванной статуей, особенно на фоне нелепых розовых шелковых занавесок. Однако статуя изображала хищника, и хищника голодного.
     Соутелл выбрался из-за спины Нормана, приговаривая:
     - Что случилось? Что случилось? - Тут он заметил Тэнси:
     - Я не знал, что вы тоже приехали. Когда вы вошли? Вы напугали ее!
     Механический голос статуи заставил его замереть с Раскрытым ртом:
     - Нет, я не напугала ее. Правда, Ивлин?
     Ивлин Соутелл глядела на Тэнси округлившимися от ужаса глазами, зубы ее выбивали дробь.
     - Да, Тэнси не напугала меня, - выдавила она. - Мы разговаривали.., и.., мне показалось.., я услышала шум...
     - Шум? - переспросил Соутелл.
     - Да.., как будто шаги.., в холле... - закончила Ивлин, не сводя взгляда с Тэнси. Та коротко кивнула.
     По настоянию Соутелла Норман помог ему обыскать верхний этаж. Поиски, разумеется, были тщетными, но исполненными драматичности. Вернувшись в спальню, мужчины застали Ивлин в одиночестве.
     - Тэнси пошла в машину, - сказала она Норману. - Наверно, мне померещилось.
     Но в глазах ее по-прежнему таился страх. Она не обращала никакого внимания на мужа, который суетился вокруг, то поправляя подушки, то накрывая ее одеялом.
     Норман откланялся.
     Тэнси сидела в машине, глядя прямо перед собой. Поза ее выражала все тот же животный голод. Норман с неохотой задал свой вопрос.
     - Моей души у нее нет, - ответил ему механический голос. - Я долго выпытывала у нее истину, а под конец даже обняла. Тогда она закричала, потому что безумно боится мертвецов.
     - Что она тебе сказала?
     - Что мою душу у нее забрали. Это сделала та, которая не слишком доверяла Ивлин Соутелл, которой моя душа была нужна для собственных целей. Миссис Ганнисон.
     Норман с такой силой стиснул руль, что у него на руках побелели костяшки пальцев. Он вдруг вспомнил о том загадочном взгляде, каким одарила его миссис Ганнисон.

Глава 18

     Кабинет профессора Карра казался попыткой свести переполненный страстями материальный мир к девственной чистоте геометрии. Стены были украшены тремя заключенными в рамочки изображениями усеченных конусов. Книжный шкаф, заполненный трудами по математике в золоченых переплетах, венчали две модели криволинейных поверхностей, выполненные из тонкой проволоки и нейзильбера. Наполовину раскрытый зонт в углу комнаты вполне мог сойти за еще одну модель. На столе, разделявшем Карра и Нормана, не было ничего, кроме пяти листков бумаги, испещренных символами. Худой и бледный палец Карра уперся в верхний лист.
     - Да, - сказал профессор, - подобные уравнения в символической логике допустимы и имеют смысл.
     Откровенно говоря, Норман в этом и не сомневался, однако был рад получить подтверждение из уст математика. Накануне он проглядел классическую работу Рассела и Уайтхеда, но не был уверен, что сумел ухватить суть.
     - Прописные буквы обозначают классы, а строчные - отношения между ними, - пояснил он. Карр потер подбородок.
     - Понятно, - пробормотал он. - Но какие именно классы и отношения?
     - Вы ведь можете проверить уравнения, не зная значения отдельных символов, которые их составляют? - спросил в ответ Норман.
     - Конечно, конечно. Результаты ничуть не изменятся от того, скрываются ли за символами яблоки, боевые корабли, поэтические идеи или знаки Зодиака. При условии, разумеется, что первичная связь между сущностью и символом установлена верно.
     - Вот что меня и интересует, - сказал Норман. - На первом листе семнадцать уравнений. Они как будто сильно отличаются друг от друга. Мне хотелось бы узнать, не присутствует ли во всех них одно простенькое уравненьице, которое попросту погребено под грудой всяких красивостей. То же самое и для других листов.
     - Гм-м... - Профессор Карр взялся за карандаш; взгляд его упорно возвращался к листку бумаги. - Должен признаться, ваши символы меня заинтриговали. Я как-то не думал, что символическая логика может получить применение в социологии.
     Ответ Нормана был заготовлен заранее.
     - Я не стану лукавить с вами, Линтикум, - сказал он. - Мне в голову пришла до того невероятная мысль, что я решил ни с кем не обсуждать ее, пока сам как следует не разберусь.
     Карр улыбнулся:
     - Понимаю. Знаете, я до сих пор не могу забыть поистине катастрофических последствий своего заявления, будто мне удалось рассечь угол на три равные части. Ну, в то время я учился в седьмом классе... Моему учителю, - прибавил он с гордостью, - можно было посочувствовать. Тем не менее, - в его голосе снова послышалось мальчишеское любопытство, - ваши символы весьма своеобразны. Судя по всему, они могут относиться.., гм-м.., к чему угодно.
     - Извините, - проговорил Норман, - мне крайне неудобно обременять вас.
     - Что вы, что вы! - Крутя в руках карандаш, Карр снова посмотрел на лист, и взгляд его словно за что-то зацепился. - Гм-м.., очень интересно. Я этого сначала не увидел.
     Карандаш заскользил по листу, решительно вычеркивая целые шеренги символов и выводя новые уравнения.
     Вертикальная морщинка между седыми бровями Карра сделалась резче: он с головой погрузился в работу.
     Облегченно вздохнув про себя, Норман откинулся на спинку кресла. Он устал как собака, глаза болели от напряжения. Пять листков бумаги представляли собой итог непрерывного двадцатичасового труда, который занял ночь со вторника на среду, утро и половину дня среды.
     Впрочем, даже при таком изнурительном режиме он вряд ли справился бы в срок без помощи Тэнси, которая записывала формулы под его диктовку. Он научился полностью доверять ей в подобных рутинных занятиях.
     Как загипнотизированный, он следил за тонкими старческими пальцами, что набрасывали уравнение за уравнением. Их быстрые, но упорядоченные движения лишний раз подчеркивали суровый, монастырский покой маленького кабинета.
     До чего же все-таки странно, подумалось Норману, не только делать вид, будто веришь в черную магию, чтобы произвести впечатление на трех суеверных, склонных к неврозу женщин, которые каким-то образом сумели расстроить психику Тэнси, но и прибегать для подкрепления и обоснования этой веры к поддержке столь современной науки, как символическая логика. Что бы сказал старый Карр, узнав, какие "сущности" скрываются за символами? Дожили: символическая логика используется для распутывания противоречий и двусмысленностей в колдовских формулах!
     Однако, лишь призвав на подмогу высшую математику, он убедил Тэнси, что ему по силам сразиться с ее врагами.
     Кстати говоря, он действует вполне в духе традиции. Колдуны, исходя из соображений престижа, всегда старались включать в свои заклинания новейшие сведения. Что такое колдовство, как не битва за престиж в мистических сферах, и кто такой колдун, как не тот, кто сумел, прибегнув к незаконным средствам, обставить своих противников?
     Утомленный мозг Нормана начинал понемногу воспринимать все, если можно так выразиться, в истерически-смешном свете. Ну и нелепое же зрелище, подумалось ему: женщина, которая наполовину верит в ведьмовство, доведена до безумия тремя другими, которые то ли искренне верят в то же самое, то ли не верят вообще; им противостоит мужчина, который ни капельки не верит, но притворяется, будто верит целиком и полностью, и намерен поступать так, как велит ему воображаемая вера!
     Нормана клонило в сон. Строгая математическая простота обстановки убаюкивала сознание, открывала мысленному взору картину абсолютного, бесконечного пространства. Почему бы, подумалось Норману, не отпихнуть подальше здравомыслие и не признать, что у Тэнси была Душа, которую похитила тощая ведьма Ивлин Соутелл, а ее потом обокрала жирная ведьма Хульда Ганнисон, и что сейчас он пытается найти оружие...
     Сбросив с себя дремоту, он рывком вернулся в мир здравого смысла. Карр пододвинул ему листок, а сам склонился над следующим из пяти лежавших на столе.
     - Уже все? - изумился Норман.
     Карр, похоже, рассердился, что ему мешают работать.
     - Разумеется, - отрывисто бросил он. Карандаш его вновь заскользил было по бумаге, но внезапно математик оторвался от вычислений и как-то странно посмотрел на Нормана. - Последнее уравнение, вон то, короткое. По правде сказать, я сомневался в том, что сумею чего-то добиться, но ваши символы, к чему бы они ни относились, как будто не бессмысленны.
     Он снова склонился над листком.
     Норман вздрогнул. Интересно, подумал он, глядя на уравнение, что оно обозначает? Память не желала помочь.
     Так что же, прикажете на глазах у Карра сверять символы с код