ляя крохотные кусочки кожи. Свирепо поглядев на вымазанное белым кремом и украшенное алыми разводами лицо в зеркале, Норман очень медленно провел бритвой по подбородку, но надавил слишком сильно и порезался в третий раз.
     Когда он появился на кухне, вода, которую он поставил греться, закипела. Он стал наливать ее в кофейник; ручка кастрюли оторвалась, и кипяток выплеснулся ему на ноги.
     Тотем проворно отпрыгнул, потом бочком подобрался к своему блюдцу с молоком. Норман выбранился, затем усмехнулся. Что он говорил Тэнси насчет злонамеренности вещей? Словно в качестве последнего доказательства собственной правоты, он, расправляясь с пирожным, прикусил язык. Злонамеренность вещей? Скорее уж злонамеренность человеческой психики! Где-то на грани сознания ощущалось присутствие некоего беспокойного, неопределенного чувства, как будто он нырнул в море и вдруг различил в толще воды громадную хищную рыбу. Остаток сна, что ли?
     Похоже, это чувство состояло в родстве со смутной яростью, ибо, торопливо шагая на занятия, Норман неожиданно понял, что его больше не устраивает заведенный порядок, особенно в том, что касается образования. Былое студенческое недовольство лицемерием и соглашательством так называемого цивилизованного общества прорвало плотины, возведенные трезвой зрелостью, и хлынуло на волю. Нечего сказать, достойная у него жизнь для мужчины - втемяшивать знания в тупые головы многочисленных недорослей, среди которых хорошо если найдется хоть один более-менее толковый студент; играть в бридж со всякими сомнительными личностями; покорно внимать рассуждениям разных болванов вроде Харви Соутелла; исполнять все, что предписывается правилами какого-то второразрядного колледжа. Ради чего?!
     На небе, предвещая дождь, клубились тучи. Они напомнили Норману о его сне. Если бы не боязнь показаться смешным, он бы наверняка крикнул им что-нибудь обидное.
     Мимо, негромко пофыркивая, прокатил грузовик, наведя Нормана на воспоминания о рисунках Ивлин Соутелл.
     Он проводил машину взглядом и, повернувшись, столкнулся с миссис Карр.
     - Вы порезались, - сказала та, щуря глаза за толстыми стеклами очков.
     - Да.
     - Какое несчастье!
     Он промолчал. Вместе они прошли под аркой ворот, разделявших Мортон и Эстри. Норман разглядел рыло каменного дракона, торчащее из-за водосточного желоба.
     - Знаете, профессор Сейлор, я вчера хотела вам сказать, как я расстроена этим случаем с Маргарет Ван Найс, но не смогла выбрать подходящий момент. Мне очень жаль, что пришлось потревожить вас. Такое ужасное обвинение!
     Представляю, что вы чувствовали! - Она, должно быть, неверно истолковала его гримасу. - Разумеется, я никогда не считала вас способным на что-либо подобное, однако мне подумалось, что рассказ девушки не может быть лживым от начала до конца. Она описывала все так подробно!
     Глаза миссис Карр за стеклами очков были большими, как у совы.
     - Должна вам признаться, профессор Сейлор, что некоторые девушки приезжают в Хемпнелл ужасно испорченными. Я прямо теряюсь в догадках, откуда они всего набираются.
     - Хотите узнать?
     Миссис Карр недоуменно воззрилась на него - сова при свете дня.
     - Их портит, - проговорил Норман, - то самое общество, которое стремится одновременно поощрить и подавить одно из важнейших человеческих побуждений.
     Другими словами, их портят безнравственные взрослые.
     - О, профессор Сейлор! Неужели...
     - В Хемпнелле немало девушек, которые стали бы куда здоровее душой и телом, если бы пережили взамен придуманной любви настоящую. Кое-кто из них, надо отдать им должное, уже сообразил, что к чему.
     Норман резко свернул к Нортону, оставив миссис Карр судорожно хватать ртом воздух. Сердце его билось учащенно, губы были плотно сжаты. Войдя в кабинет, он снял телефонную трубку и набрал внутренний номер.
     - Томпсон? Это Сейлор. У меня для вас есть новости.
     - Отлично. Какие же? - ответил Томпсон голосом человека, который сжимает в руке карандаш.
     - Во-первых, тема моего выступления перед родителями студентов звучит так: "Досвадебные отношения и обучение в колледже". Во-вторых, мои друзья-актеры, Ателлы, будут примерно в то же время, то есть на следующей неделе, выступать в городе, и я приглашу их посетить колледж.
     - Но... - Карандаш, по-видимому, выпал из разжавшихся пальцев.
     - Все, Томпсон. Быть может, позже у меня найдется, чем еще порадовать вас, а пока до свидания.
     Что-то укололо Нормана в руку. Оказывается, разговаривая по телефону, он забавлялся с обсидиановым ножом и порезал палец. Кровь затуманила поверхность прозрачного вулканического стекла, на которой когда-то оставались следы жертвоприношений и прочих жестоких обрядов. В столе должен быть бинт... Норман безуспешно подергал запертый ящик, потом достал из кармана ключ и вставил его в замок. Когда он выдвинул ящик, глазам его предстал револьвер, который он отобрал у Теодора Дженнингса. Прозвенел звонок. Норман снова запер ящик, оторвал лоскут от носового платка, замотал им кровоточащий порез и вышел в коридор.
     Там его поджидал Бронштейн.
     - Мы с утра болели за вас, профессор Сейлор, - пробормотал он.
     - Что вы имеете в виду?
     Бронштейн позволил себе усмехнуться.
     - Одна девушка, которая работает у президента, рассказала нам, что совет принял решение по кафедре социологии. Я надеюсь, у них достало здравого смысла выбрать вас.
     - В любом случае я не собираюсь оспаривать их решения, - ответил Норман сдержанно.
     Бронштейн понял, что его осаживают.
     - Я вовсе не...
     - Конечно, нет.
     Норман пожалел о своей суровости. С чего вдруг он осуждает студента, переставшего взирать на опекунов как на исполнителей воли неведомого божества? Зачем притворяться, будто ему все равно? Зачем скрывать свое презрение к большинству преподавателей? Гнев, который он, как ему мнилось, подавил, вспыхнул с новой силой. Поднявшись в аудитории на кафедру, Норман отшвырнул конспект лекции и принялся излагать студентам свои мысли относительно Хемпнелла и белого света вообще. Пускай просвещаются!
     Пятнадцать минут спустя он спохватился и запнулся на середине предложения, в котором упоминались "безнравственные старухи, чье стремление к власти в различных формах превратилось в навязчивую идею". Он не помнил и половины того, что наговорил. На лицах студентов читались восторг и удивление; некоторые, правда, выглядели шокированными. Грейсин Поллард буквально исходила злобой. Вот оно! Норман смутно припомнил, что мимоходом, но едко высмеял политические амбиции некоего президента некоего колледжа, в котором трудно было не узнать Рэндолфа Полларда. А еще он затронул вопрос о добрачных отношениях и был довольно откровенен, если не сказать больше. Вдобавок...
     Короче, он взорвался. Как капля принца Руперта.
     Норман закончил лекцию двумя-тремя общими фразами. Похоже, они лишь пуще озадачили аудиторию.
     Ну и ладно, и наплевать. По позвоночнику, от шеи вниз, бежали мурашки, вызванные словами, которые внезапно вспыхнули в его сознании.
     Слова были такие: "Ноготь подцепил нитку".
     Он тряхнул головой, прогоняя наваждение. Слова исчезли.
     До конца занятий оставалось около получаса. Норману необходимо было побыть одному. Он объявил, что сейчас будет контрольная, написал на доске два вопроса и ушел. Очутившись в кабинете, он заметил, что порезанный палец снова кровоточит, несмотря на повязку. Да и на меле была кровь.
     На меле - и на обсидиановом ноже. Рука его потянулась было взять нож, однако тут же отдернулась. Норман сел в кресло и уставился невидящим взором на стол.
     Все началось с Тэнси, сказал он себе, с ее липового колдовства. Значит, он был потрясен сильнее, чем осмеливался признаться. Зря он так торопился забыть об этом. А Тэнси? Она ведь забыла, и как быстро! Нет, от одержимости избавляются месяцами, если не годами. Следовательно, нужно вновь поговорить с Тэнси, иначе бред не прекратится никогда.
     О чем он думает! Как можно! В последние три дня Тэнси была такой веселой, такой беззаботной...
     Но как ей удалось так скоро справиться с одержимостью? В этом есть что-то неестественное. Однако она улыбалась во сне. Но при чем здесь Тэнси? Не кто иной, как Норман Сейлор ведет себя самым диковинным образом. Словно заколдованный... Тьфу ты! Вот до чего могут довести человека всякие болтливые старухи, всякие драконы...
     Его так и подмывало взглянуть в окно, и он уже поддавался побуждению, когда зазвонил телефон.
     - Профессор Сейлор? Я по поручению президента Полларда. Он приглашает вас к себе. Когда вы сможете подойти? В четыре часа? Хорошо, спасибо.
     Усмехнувшись, Норман откинулся в кресле. Что ж, по крайней мере, кафедру он получил.
     На улице потемнело. Рваные тучи спускались все ниже.
     По тротуарам, спеша укрыться от приближающегося дождя, бежали студенты. А дождь, как нарочно, дотянул почти до четырех.
     Когда Норман поднимался по ступенькам административного корпуса, на землю упали первые капли. Громыхнул гром; звук был такой, словно ударились друг о друга огромные металлические листы. Норман остановился полюбоваться зрелищем. Вспышка молнии залила холодным светом готические шпили и крыши. Снова раздался грохот. Только сейчас Норман вспомнил, что не закрыл окно в кабинете. Впрочем, там нет ничего такого, что испортилось бы от сырости.
     По крыльцу, завывая, носился ветер. Отнюдь не мелодичный голос, прозвучавший над ухом Нормана, чем-то смахивал на отдельный раскат грома:
     - Ну, как вам гроза?
     Ивлин Соутелл улыбалась. Черты ее лица утратили привычную жесткость, и она выглядела точь-в-точь как лошадь, которую зачем-то научили смеяться.
     - Вы, разумеется, слышали? - спросила она. - Про Харви?
     Соутелл вынырнул из-за спины супруги; он тоже улыбался, но как-то встревоженно. Пробормотав что-то неразборчивое, он протянул руку.
     Ивлин не сводила с Нормана глаз.
     - Разве не замечательно? - сказала она. - Мы, конечно, рассчитывали, однако...
     Норман сообразил, в чем дело. Он заставил себя пожать руку Харви. Тот зарделся от смущения.
     - Поздравляю, старина.
     - Я горжусь Харви, - сообщила Ивлин таким тоном, словно говорила о маленьком мальчике, которого наградили за примерное поведение.
     Тут она заметила перевязанный палец.
     - О, вы поранились. - Ухмылка точно приклеилась к ее лицу. Ветер взвыл особенно громко. - Пошли, Харви!
     Она спустилась со ступенек под дождь так величественно, будто никакого дождя и не было.
     Харви изумленно воззрился на нее, потом впопыхах извинился перед Норманом, махнул рукой и устремился вслед жене.
     Норман проводил их взглядом. Было что-то впечатляющее в том, как шагала сквозь пелену дождя Ивлин Соутелл, решив, по-видимому, промокнуть сама и промочить до нитки мужа. Он увидел, как Харви тщетно торопил ее;
     Сверкнула молния, но Ивлин не обратила на нее ни малейшего внимания. Норман вновь ощутил глубоко внутри себя непривычное, щемящее душу чувство.
     Значит, теперь этот олух будет главным на кафедре?
     Тогда какого черта нужно от меня Полларду, подумал Норман. Хочет выразить соболезнования?
     Приблизительно через час он вылетел из кабинета Полларда, кипя от гнева и не понимая, почему не написал прямо там заявление об увольнении. Оправдываться, как какой-нибудь школьник, опровергать наветы разных мерзавцев вроде Томпсона, миссис Карр и Грейсин Поллард; выслушивать скучные нравоучения и бестолковые рассуждения по поводу его "отношения к делу" и "моральных устоев", а также "хемпнелловского духа"!
     Впрочем, зато и он доказал, что не является бессловесной пешкой. Он сумел вывести президента из себя; недаром в голосе того зазвучали нотки раздражения, а кустистые брови так и ходили вверх-вниз!
     Коридор привел Нормана к кабинету декана мужского отделения, у двери которого стояла миссис Ганнисон.
     Она похожа на большого слизняка, подумал он, замечая перекрученные чулки, набитую, словно мусорный пакет, сумку, неизменную камеру на плече. Его озлобление нашло себе выход.
     - Да, я порезался! - бросил он, уловив ее взгляд.
     Голос его был хриплым от крика, на который он не раз срывался в разговоре с Поллардом.
     Поймав промелькнувшее воспоминание, он произнес, не отдавая себе отчета в том, что говорит:
     - Миссис Ганнисон, вчера вечером вы.., по ошибке... забрали дневник моей жены. Будьте любезны, верните его.
     - Вы ошибаетесь, - ответила она.
     - Я видел его у вас в руках, когда вы выходили из спальни.
     Ее глаза сузились:
     - Тогда вам следовало упомянуть об этом накануне.
     Вы переутомились, Норман. Я понимаю. - Она кивнула в направлении кабинета Полларда. - Разочаровываться всегда тяжко.
     - Я прошу вас вернуть дневник!
     - ..И перевяжите получше палец, - продолжала она, будто не слыша. - Ранка кровоточит, и в нее может попасть инфекция.
     Он повернулся и пошел прочь. Отражение миссис Ганнисон в стекле входной двери ласково улыбнулось ему.
     Оказавшись на улице, Норман посмотрел на свою руку.
     Должно быть, ранка открылась, когда он стукнул кулаком по столу Полларда. Сейлор туже затянул повязку.
     Гроза миновала. Небо на западе приобрело под низкими тучами оттенок расплавленного золота. Мокрые крыши и верхние ряды окон сверкали в лучах заходящего солнца. С веток деревьев падали на землю серебристые капли. Из женского общежития донесся взрыв смеха, который ничуть не нарушил установившейся тишины. Норман пожал плечами и огляделся, впитывая всеми порами красоту освеженной природы.
     Он гордился своей способностью наслаждаться мгновением. Она представлялась ему одним из главных признаков зрелости.
     Он попытался думать как художник - определять тона и полутона, распознавая в тенях намеки на бледно-розовое или зеленоватое свечение. Все-таки в готической архитектуре есть своя прелесть. Она лишена функциональности, зато глаз отдыхает на ее замысловатых образчиках. Взять хотя бы флероны, что венчают крышу Эстри... И тут ему почудилось, будто обагренные закатным солнцем здания Хемпнелла превратились в подобия адских котлов, а звонкий девичий смех обернулся вдруг бесовским улюлюканьем. Не сознавая, что делает, он свернул в сторону, сошел с асфальта и ступил на траву.
     Зачем возвращаться в кабинет? Заметки он успеет набросать и завтра. И почему бы не пойти домой другой дорогой? Разве обязательно проходить через ворота между Эстри и Нортоном, под их мрачной аркой? Почему...
     Он заставил себя поднять взгляд на раскрытое окно кабинета. Конечно же, там никого не было. Видимо, зрение его на какой-то миг затуманилось, а разыгравшаяся фантазия не замедлила этим воспользоваться.
     Воображение - шутка ненадежная, оно часто вынуждает пугаться простой тени.
     Однако вряд ли тень поползла бы по карнизу вдоль окна. Вряд ли она передвигалась бы так медленно, вряд ли имела бы столь четкие очертания.
     А как она ждала, всматриваясь в глубину кабинета, прежде чем проникнуть внутрь! Словно.., словно...
     Да нет, ерунда все это. Короче, заметки вполне можно оставить до завтра, и окно - тоже. Никуда они не убегут.
     Вдали глухо прогремел гром.
     ...словно огромная ящерица цвета каменной статуи.

Глава 8

     "А потому считалось, что его душа перетекла в камень.
     Если камень треснет, дикарь увидит в том недобрый знак; в таких случаях обычно говорят, что камень раскололся от грома и что тот, кто владеет им, скоро умрет..."
     Бесполезно. Буквы расплывались перед глазами! Норман отложил "Золотую ветвь" <"Золотая ветвь" - книга известного английского этнографа Джеймса Д. Фрэзера о происхождении религии.> и откинулся в кресле. Где-то на востоке все еще погромыхивала гроза. Домашнее кресло с его потертой кожаной обивкой и удобными подлокотниками внушало чувство безопасности.
     Из чисто интеллектуального любопытства Норман попробовал истолковать события трех последних дней с точки зрения колдуна.
     Каменный дракон явно связан с симпатической магией.
     Миссис Ганнисон оживила его посредством своих фотографий - старинный способ воздействия на предмет через его образ, вроде втыкания иголок в восковую куклу. Быть может, она соединила несколько снимков в единое целое, чтобы создать картину движения. Или ухитрилась сфотографировать обстановку его кабинета, а потом наложила на снимок изображение дракона. Разумеется, бормоча подходящие заклинания. Или же, что вероятнее всего, сунула фотографию дракона ему в карман. Норман зашарил было по карманам, но вовремя вспомнил, что на деле он только лишь развлекает псевдонаучными домыслами свой утомленный мозг.
     Однако продолжим. С миссис Ганнисон разобрались, теперь очередь Ивлин Соутелл. Запись звуков, издаваемых трещоткой, первобытным средством вызывания дождя, вчерашний ветер, сегодняшняя гроза - для всего можно подыскать магическое объяснение. А рев, который он слышал во сне?.. Норман поморщился.
     Тэнси на заднем крыльце звала Тотема, стуча ложкой по оловянной миске.
     То, что случилось сегодня, - обсидиановый нож, бритва, гвоздь на полу, отломившаяся ручка кастрюли, спичка, которая обожгла ему пальцы пару минут назад, - относится к иной разновидности магии.
     Бритву, наверно, заколдовали: в древности такое бывало с мечами и топорами, которые оборачивались против тех, чьи руки их вздымали. Обсидиановый нож с пятнами крови на лезвии кто-то, по-видимому, выкрал и опустил в воду, чтобы кровь из ранки не переставала течь.
     Кстати говоря, вполне обоснованное суеверие.
     По улице бежала собака, звучно плюхая по многочисленным лужам.
     Тэнси никак не могла дозваться Тотема.
     Быть может, некий чародей повелел ему уничтожить себя по кусочкам - по миллиметрам, принимая во внимание толщину бритвенного лезвия? Не этого ли добивался голос, который что-то требовал от него во сне?
     Собака свернула за угол, ее когти царапнули по асфальту. Норман поежился.
     Карты Таро, нарисованные миссис Соутелл, являются, судя по всему, своего рода управляющим механизмом.
     Фигура человека под грузовиком наводит на малоприятные мысли, если вспомнить о его иррациональном страхе перед рычащими махинами.
     Нет, на собаку не очень-то похоже. Вероятно, соседский мальчишка тащит домой какую-нибудь дрянь. Он просто обожает всякий мусор.
     - Тотем! Тотем! Ну ладно, будь по-твоему! - Задняя дверь захлопнулась.
     Наконец, ощущение того, что за спиной стоит некто - высокий, готовый схватить. Как бы резко Норман ни оборачивался, ему ни разу не удалось разглядеть неведомое существо. Не оно ли вещало во сне тем повелительным голосом? Если так, то...
     Норман не выдержал. Хорошенькое занятие для ученого, нечего сказать! Он затушил сигарету.
     - Мое дело было позвать, а там - как хочет. - Тэнси присела на подлокотник кресла и положила руку на плечо Норману. - Как успехи?
     - Не слишком, - отозвался он.
     - Кафедра?
     Он кивнул:
     - Назначили Соутелла.
     Тэнси негромко выругалась.
     - Что, снова захотелось поколдовать? - неожиданно сорвалось у него с языка.
     Она внимательно взглянула на него:
     - Ты о чем?
     - Да так, пошутил.
     - Правда? Я знаю, все эти дни ты беспокоился за меня. Боялся, что я закачу истерику, и все высматривал первые признаки. Не надо, милый, не оправдывайся. Твое недоверие было вполне справедливым. С твоими познаниями в психиатрии ты не в силах был поверить, что одержимость прошла так быстро и легко. Но я была по-настоящему счастлива, и твоя подозрительность не задевала меня. Я была уверена, что она скоро исчезнет.
     - Милая, признаюсь честно, я и не думал тебя подозревать, - проговорил он. - Даже и не помышлял.
     Серо-зеленые глаза Тэнси были загадочными, как взгляд сфинкса.
     - Что же тогда тебя тревожит?
     - Ничего. - Вот здесь следует быть как можно осмотрительнее.
     Она покачала головой:
     - Не обманывай. Ты волнуешься. Если из-за того, о чем ты мне до сих пор не рассказал, то не изводи себя.
     Мне давно все изв