огнем вечного искусства, и взять этот величественный образ с собой в могилу.
Я хотела видеть лицо  Голоса.  Не  контролируя  себя,  быстрым  движением  я
сорвала его маску... О ужас, ужас, ужас!
   Кристина замолкла, вспомнив это видение, которое, казалось, она  все  еще
отодвигала от себя дрожащими руками, пока эхо ночи, точно так  же,  как  оно
повторило  имя  Эрика,  повторило  ее  восклицание:  "Ужас,   ужас,   ужас!"
Соединенные еще большим страхом,  Рауль  и  Кристина  посмотрели  вверх,  на
звезды, сиявшие в ясном мирном небе.
   - Странно, - сказал он - эта мягкая, спокойная ночь  полна  стонов.  Она,
кажется, оплакивает нас!
   - Теперь, когда вы узнаете секрет, - ответила  Кристина,  -  и  ваш  слух
будет полон горестных жалоб, так же как и мой. - Она взяла его руки в свои и
ощутила их дрожь. - О, если даже я доживу  до  ста  лет,  то  и  тогда  буду
слышать  почти  нечеловеческий  крик,  который  издал  Эрик,  крик  боли   и
дьявольского гнева, когда я увидела его лицо. Мои глаза широко раскрылись от
ужаса, как и мой рот, хотя я не издала ни одного звука.
   О Рауль, это был ужасный вид! Что мне сделать, чтобы забыть его? Мой слух
будет всегда наполнен его криками, а перед глазами будет  стоять  его  лицо.
Какой образ Как я могу остановить это видение?  Как  мне  описать  его  вам,
чтобы вы представили себе? Вы видели черепа,  которые  высохли  от  времени,
видели, если не были жертвой ужасного кошмара, голову мертвеца в ту  ночь  в
Перросе,  видели  Красную  смерть  на  маскараде.  Но  все  те  черепа  были
неподвижны, и их безмолвный ужас не был  живым.  Представьте,  если  можете,
маску смерти, неожиданно оживающую, с ее четырьмя темными дырами - для глаз,
носа и рта, - выражающую  гнев,  доведенный  до  последней  степени,  высшую
ярость демона, и никаких глаз в глазницах, потому что, как я  узнала  позже,
его горящие глаза можно видеть только  в  темноте...  Я  стояла,  прижавшись
спиной к стене, и, вероятно, выглядела олицетворенным ужасом, тогда  как  он
был воплощением отвращения.
   Затем он подошел ко мне, скрежеща зубами рта, у которого не было  губ.  Я
упала на колени.  Тоном  лютой  ненависти  он  говорил  мне  безумные  вещи,
бессвязные слова, проклятия, какой-то бешеный бред. Наконец он склонился  ко
мне и закричал: "Смотрите! Вы хотели видеть это! Теперь смотрите! Любуйтесь,
насыщайте свою душу моим проклятым уродством! Смотрите на лицо Эрика! Теперь
вы знаете лицо Голоса. Вам было недостаточно слышать меня,  не  так  ли?  Вы
хотели знать, как  я  выгляжу.  Вы,  женщины,  так  любопытны!"  Он  залился
неприятным, грохочущим смехом и повторил: "Вы, женщины, так  любопытны!"  Он
говорил такие вещи, например:  "Вы  удовлетворены?  Вы  должны  признать:  я
красив. Женщина, увидевшая меня, обычно  принадлежит  мне.  Она  любит  меня
вечно! Я человек такого же типа, как Дон Жуан".
   Эрик  вытянулся  во  весь  рос,  положил  руку  на  бедро,  наклонил   то
отвратительное, что было его головой, и прогремел: "Смотрите на  меня!  Я  -
торжествующий Дон Жуан!" И когда я отвернулась, умоляя пощадить, он  схватил
меня за волосы своими мертвыми пальцами и грубо повернул мою голову к себе.
   - Довольно, довольно! - прервал  Рауль.  -  Я  убью  его!  Во  имя  неба,
Кристина, скажите мне, где это "место у озера". Я должен убить Эрика!
   - Тише, Рауль, если вы хотите узнать!
   - Да, я хочу знать, как и почему вы вернулись туда! Пусть это секрет!  Но
в любом случае я убью его!
   - Послушайте меня, Рауль! Послушайте! Он тащил меня за волосы, а затем..,
затем... О, это было еще более ужасно!
   - Говорите сейчас же, - воскликнул Рауль неистово. - Быстро!
   - Затем он сказал мне: "Что? Вы боитесь меня? Возможно, вы думаете, что я
все еще в маске? Хорошо, тогда, - заорал он, - снимите ее,  так  же  как  вы
сняли первую! Давайте, снимите! Я хочу, чтобы вы сделали это вашими  руками,
давайте мне ваши руки! Если они сами не могут сделать этого, мы сорвем маску
вместе".
   Я пыталась отстраниться от него, но он схватил мои руки и погрузил  их  в
свое ужасное лицо. Моими  ногтями  он  разрывал  свое  тело,  свое  бледное,
мертвое тело!
   "Вы должны знать, - кричал Эрик гортанным голосом, грохоча, как топка,  -
что я полностью соткан из смерти, от головы до ног, и этот труп  любит  вас,
обожает и никогда не покинет вас,  никогда!  Я  хочу  сделать  гроб  больше,
Кристина, но позже, когда мы придем  к  концу  нашей  любви.  Посмотрите,  я
больше не смеюсь. Я плачу Я плачу о  вас,  вы  сняли  мою  маску  и  поэтому
никогда не сможете покинуть меня. Пока вы думали, что  я  красив,  вы  могли
вернуться. Уверен, вы вернулись бы.  Но  теперь,  когда  вы  знаете,  как  я
ужасен, вы убежите навсегда. Я задержу вас! Зачем вы захотели увидеть  меня?
Это было безрассудно глупо с вашей стороны желать видеть  меня,  когда  даже
отец никогда не видел меня и моя плачущая мать дала мне первую маску,  чтобы
больше не видеть моего лица".
   Наконец он позволил мне отойти и с  рыданиями  корчился  на  полу.  Затем
уполз из комнаты, как змея, закрыв за собой дверь.  Я  осталась  наедине  со
своими мыслями. Невероятная тишина, тишина могилы последовала за этой бурей,
и я смогла подумать об ужасных последствиях происшедшего. Монстр  обрисовал,
что ждет меня. Я была заключена навечно,  и  причиной  всех  моих  несчастий
стало любопытство.  Он  честно  предупредил  меня,  он  сказал,  что  я  вне
опасности, пока не прикоснусь к его маске, а я к ней прикоснулась.
   Я проклинала свою стремительность, но вместе в тем поняла с  содроганием,
что рассуждения чудовища были логичными. Да, я  вернулась  бы,  если  бы  не
видела его лица. Он уже в достаточной  степени  заинтересовал  меня,  вызвав
жалость своими слезами, и сделал  невозможным  для  меня  сопротивление  его
просьбе. И наконец, мне чужда неблагодарность: его  отталкивающая  внешность
не могла заставить меня забыть, что это был Голос  и  что  он  окрылил  меня
своим гением. Я пришла бы обратно! Но теперь, если я когда-либо выберусь  из
этих катакомб, я, конечно же, не вернусь. Вы же  не  вернетесь  в  могилу  с
трупом, который любит вас!
   Во время последней сцены  я  имела  возможность  оценить  жестокость  его
страсти по тому бешеному взгляду, каким он смотрел на меня, или, скорее,  по
бешеному движению двух черных отверстий в невидимых глазах. Поскольку монстр
не обнял меня, воспользовавшись моим состоянием, может быть,  он  был  также
ангелом; может быть, в какой-то степени, он действительно был Ангелом музыки
и стал бы им в полной мере, если бы Бог одел его душу  в  красоту,  а  не  в
вызывающее отвращение гниение.
   Безумная от мыслей о будущем, напуганная тем, что в  любой  момент  дверь
спальни с гробом может открыться  и  появится  лицо  монстра  без  маски,  я
схватила ножницы, которые могли положить  конец  моей  ужасной  судьбе..,  и
вдруг я услышала звуки органа.
   Вот тогда-то я начала понимать, что чувствовал Эрик, говоря  об  "оперной
музыке" с презрением,  которое  удивило  меня.  Музыка,  которую  я  слышала
сейчас, не имела ничего общего  с  той,  что  приводила  меня  в  восхищение
раньше. Его "Торжествующий Дон Жуан" - я была уверена, что он  погрузился  в
свой шедевр, чтобы забыть ужас настоящего момента, - показался  мне  вначале
только ужасным и одновременно изумительным рыданием, в которое  бедный  Эрик
вложил все свое страдание.
   Я вспомнила ноты с красными пометками на них и легко представила, что эта
музыка написана кровью. Я поняла всю глубину его мученичества  и  бездны,  в
которую  попал  этот  отталкивающий  человек;  я   словно   увидела   Эрика,
ударявшегося своей бедной отвратительной  головой  о  мрачные  стены  ада  и
избегавшего людских взглядов из боязни напугать их. Задыхаясь, подавленная и
полная сострадания, я слушала усиливающиеся звуки  грандиозных  аккордов,  в
которых скорбь становилась божественной. Затем все звуки из  бездны  слились
воедино в невероятном, угрожающем полете  (кружащаяся  в  водовороте  толпа,
которая, казалось, поднималась в  небо,  как  орел,  взмывший  к  солнцу)  и
переросли  в  триумфальную  симфонию,   и   я   поняла,   что   произведение
заканчивается и что уродство, поднятое на крыльях любви, осмелилось смотреть
в лицо красоте.
   Я чувствовала себя  как  будто  была  пьяна.  Я  открыла  дверь,  которая
отделяла меня от Эрика. Он  встал,  услышав  меня,  но  боялся  повернуться.
"Эрик, - сказала я, - покажите мне ваше лицо без  страха.  Клянусь,  что  вы
самый великий человек в мире, и, если я когда-либо  вздрогну,  посмотрев  на
вас, то только потому, что подумаю о блеске вашего таланта".
   Он повернулся, потому что верил мне, и я  тоже,  к  несчастью,  верила  в
себя. Он поднял свои бестелесные руки навстречу судьбе и упал на  колени  со
словами  любви.  Со  словами  любви  из  своего  мертвого  рта,   и   музыка
прекратилась... Он поцеловал кромку моего платья и не видел, что  я  закрыла
глаза.
   Что еще я  могу  добавить,  Рауль?  Теперь  вы  знаете  о  трагедии.  Она
продолжалась две недели, две недели, во время которых я, лгала ему. Моя ложь
была такой же отвратительной, как монстр, который вдохновлял ее. Такой ценой
я  вернула  себе  свободу.  Я  сожгла  его  маску  и  вела  себя   настолько
убедительно, что, даже когда он  не  пел,  он  осмеливался  заставлять  меня
смотреть на него, как кроткая собака, стоящая рядом со  своим  хозяином.  Он
вел себя, как преданный раб, окружая меня всяческой заботой.
   Постепенно он стал доверять мне  до  такой  степени,  что  брал  меня  на
прогулки вдоль берега озера Аверне и в поездки в лодке через его серые воды.
К концу моего пленения он повел меня ночью через ворота,  которые  закрывают
подземный проход на улицу Скриба. Там  нас  ждал  экипаж,  и  мы  поехали  в
уединенную часть Булонского леса. Ночь, когда мы  встретили  вас,  была  для
меня почти катастрофой, потому что Эрик очень  ревнив.  Я  смогла  успокоить
его, сказав, что вы скоро покинете страну.
   В конце концов  после  двух  недель  этого  отвратительного  пленения,  в
котором я испытывала то сострадание и энтузиазм, то отчаяние и ужас, он  уже
верил мне, когда я говорила ему, что вернусь.
   - И вы вернулись, - произнес Рауль удрученно.
   - Да, я вернулась, но не угрозы помогли мне сдержать слово, а его рыдания
на пороге своей могилы. - Кристина печально покачала головой. - Эти  рыдания
расположили меня к нему больше, чем я думала, когда сказала ему:
   "До свидания". Бедный Эрик!
   - Кристина, - сказал Рауль, вставая, - вы говорите, что  любите  меня,  и
все же ушли обратно к  Эрику  через  несколько  часов  после  того,  как  он
освободил вас! Вспомните маскарад!
   - Таково было наше соглашение. Но вы, Рауль, помните, что  эти  несколько
часов я провела с вами - и подвергла нас обоих большой опасности.
   - Все это время я сомневался, любите ли вы меня.
   - А сейчас вы по-прежнему сомневаетесь в этом?  Если  так,  то  позвольте
сказать вам, что каждый мой визит к Эрику усиливал ужас, каждый визит вместо
того, чтобы успокоить его, как я надеялась, еще больше усиливал  его  любовь
ко мне. И я боюсь! Боюсь!
   - Вы боитесь, но любите ли вы меня? Если бы Эрик был красив, любили бы вы
меня?
   - Зачем искушать судьбу, Рауль?  Зачем  спрашивать  о  вещах,  которые  я
скрываю в глубине моего разума, как грех? - Кристина тоже  встала  и  обвила
своими красивыми дрожащими руками его шею. - О  мой  жених,  если  бы  я  не
любила вас, я не позволила бы вам поцеловать меня в первый и последний  раз.
Я разрешаю вам это.
   Рауль прильнул к ее губам, но окружавшая их ночь вдруг была разорвана  на
части так страшно, что он и Кристина бросились бежать, как от приближающейся
грозы, и, прежде чем они исчезли в  лесу  бревенчатых  балок  на  крыше,  их
глаза, полные страха,  увидели  высоко  над  собой  огромную  ночную  птицу,
пристально смотревшую  на  них  светящимися  глазами  и  которая,  казалось,
трогала струны лиры Аполлона.
 
Глава 14 
Ловкий ход любителя люков 
 
   Рауль и Кристина бежали прочь от крыши, от этих светящихся глаз,  которые
видны были в темноте, бежали не останавливаясь,  пока  не  достигли  наконец
восьмого этажа. В тот вечер спектакля не было,  и  коридоры  были  пустынны.
Неожиданно перед ними появилась странная фигура, загораживая проход.
   - Нет, не сюда! - И она указала на коридор, который вел к боковому  крылу
здания.
   Рауль хотел остановиться и потребовать объяснения.
   - Идите! Торопитесь! - услышали они голос из-под остроконечной шляпы.
   Кристина тянула Рауля за собой, заставляя его бежать.
   - Кто это? - спросил Рауль. - Кто этот человек? - Перс.
   - Что он здесь делает?
   - Никто не знает. Он всегда в Опере.
   - Вы заставляете меня быть трусом, Кристина, - сказал Рауль  с  дрожью  в
голосе. - Заставляете меня убегать, впервые в моей жизни.
   - Я думаю, мы убегали от тени, созданной нашим воображением,  -  ответила
Кристина, немного успокаиваясь.
   - Если мы действительно видели Эрика, я должен был пригвоздить его к лире
Аполлона, как прибивают сов к стенам ферм в Бретани, и тогда мы покончили бы
с ним.
   - Сначала вам нужно было взобраться на лиру Аполлона, а это нелегко.
   - Но я видел светящиеся глаза.
   - Вы становитесь похожим на  меня:  готовы  видеть  его  повсюду!  Позже,
вспоминая это, вы, может быть, скажете самому  себе:  "То,  что  я  посчитал
светящимися глазами, было, вероятно, золотыми точками двух звезд, смотревших
вниз на город через струны лиры".
   Кристина спустилась вниз еще на один этаж, Рауль следовал за ней.
   - Раз уж вы приняли решение бежать, - сказал  он,  -  лучше  сделать  это
сейчас, поверьте мне. Зачем ждать до  завтра?  Эрик,  возможно,  слышал  наш
разговор.
   - Нет, не  слышал.  Я  уже  сказала  вам,  что  сейчас  он  работает  над
"Торжествующим Дон Жуаном". Он не-инте-ресуется нами.
   - Если бы вы были так уверены в этом, то  не  оглядывались  бы  постоянно
назад.
   - Пойдемте в мою артистическую комнату.
   - Давайте встретимся где-нибудь вне здания Оперы.
   - Нет, до тех пор, пока мы действительно  не  уедем.  Если  я  не  сдержу
своего слова, это не принесет нам счастья. Ведь я обещала, что буду видеться
с вами только здесь.
   - Я рад, что он разрешил вам хотя бы это. Теперь я понимаю, -  с  горечью
сказал Рауль, - что с  вашей  стороны  было  опрометчивостью  позволить  нам
играть в помолвку.
   - Но Эрик знает об этом, Рауль. Он сказал мне:  "Я  доверяю  вам.  Виконт
Рауль де Шаньи влюблен в вас, и он скоро покинет страну. Но, прежде  чем  он
уедет, я хочу, чтобы он стал таким же несчастным, как я".
   - Объясните мне, пожалуйста, что это означает?
   - Это вы должны объяснить мне. Разве люди несчастны, когда любят?
   - Да, когда они любят и не уверены в том, что любимы.
   - Вы имеете в виду Эрика?
   - И Эрика, и самого себя, - ответил Рауль грустно. Они пришли  наконец  в
артистическую комнату Кристины.
   - Почему вы думаете, что здесь вы в большей безопасности, чем где-либо  в
этом здании? - спросил Рауль. - Если вы слышите голос Эрика через стены,  он
тоже может слышать нас.
   - Нет, он дал мне слово, что не появится здесь больше, и я верю ему.  Моя
артистическая и моя спальня в доме у озера принадлежат исключительно мне,  и
он уважает мое уединение, когда я нахожусь там.
   - Как вы покинули эту комнату и  оказались  в  темном  коридоре?  Давайте
восстановим, как это могло произойти.
   - Это опасно, зеркало может опять захватить меня. И  тогда,  вместо  того
чтобы бежать с вами, я должна буду идти в конец потайного хода,  ведущего  к
озеру, и позвать Эрика.
   - И он услышит вас?
   - Он услышит меня отовсюду. Он сам сказал мне это. Он гений. Не  думайте,
что он просто человек, находящий удовольствие в том, чтобы жить под  землей.
Он делает то, чего не может сделать другой, и знает вещи, которые неизвестны
миру живущих.
   - Будьте осторожны, или превратите его опять в призрак.
   - Нет, он не призрак. Он человек неба и земли.
   - Человек неба и земли! Как вы говорите о нем! Вы  все  еще  не  изменили
своего решения уехать со мной?
   - Нет, мы уедем завтра.
   - Сказать вам, почему я хотел бы, чтобы мы уехали сегодня ночью?
   - Скажите, Рауль.
   - Потому что завтра вы не решитесь на этот шаг!
   -  Тогда  вы  должны  будете  заставить  меня,  вопреки  моему   желанию!
Согласны?
   - Да! Я буду здесь, в вашей артистической, завтра  ночью,  в  полночь,  -
сказал Рауль, и его лицо помрачнело. - Что бы ни случилось,  я  сдержу  свое
обещание. Вы говорили, что после спектакля он должен  уйти  и  ждать  вас  в
своем доме?
   - Да, он сказал, что мы встретимся там.
   - И как же вы предполагаете попасть туда, если не  знаете,  как  покинуть
вашу артистическую комнату через зеркало?
   - Я пойду прямо к озеру.
   - Через все подвалы? Вниз по лестницам и по коридорам, где ходят рабочие?
Как вы попадете туда незаметно? Каждый сможет проследить за Кристиной Доэ, и
она придет к озеру с толпой людей.
   Кристина достала из ящика большой ключ и показала его Раулю.
   - Это ключ к подземному ходу на улицу Скриба.
   - Понимаю. Ход ведет прямо к озеру. Дайте мне этот ключ.
   - Никогда, - ответила она твердо. - Это будет предательством!
   И вдруг Рауль увидел, как она изменилась. Смертельная бледность разлилась
по ее лицу.
   - Боже мой! - воскликнула она. - Эрик! Эрик! Пощадите меня!
   - Тише! - приказал Рауль. - Вы же сами сказали, что он может услышать.
   Но поведение Кристины становилось все  более  необъяснимым.  Она  сложила
руки вместе и повторяла с безумным выражением: "О Боже мой! Боже мой!" - Что
случилось? Прошу вас, скажите мне, - умолял виконт.
   - Кольцо.
   - Что вы имеете в виду? Возьмите себя в руки, Кристина!
   - Золотое кольцо, которое он дал мне...
   - А, так это Эрик дал вам это золотое кольцо!
   - Вы знали это, Рауль! Но вы не знали, что, давая его мне,  Эрик  сказал:
"Я освобождаю вас, но при условии, что это  кольцо  будет  всегда  на  вашем
пальце. Пока вы носите его, вы будете защищены от  всех  опасностей  и  Эрик
будет вашим другом. Но если вы расстанетесь с ним,  то  пожалеете  об  этом,
потому что Эрик возьмет реванш". О Рауль, кольцо исчезло. Это ужасно для нас
обоих.
   Они искали кольцо повсюду, но тщетно.
   - Это, должно быть, случилось, когда я поцеловала вас на крыше под  лирой
Аполлона, - не могла успокоиться Кристина. - Кольцо, наверное,  соскользнуло
с пальца и упало на улицу. Как мы можем найти его теперь?  С  нами  случится
что-то ужасное! О, если бы мы только могли спастись!
   - Давайте убежим сейчас же, - снова стал настаивать Рауль.
   Кристина колебалась. Ему уже показалось, что она  согласится.  Но  затем,
видимо, страх пересилил и она сказала:
   - Нет! Завтра!
   Она в отчаянии поспешно вышла  из  комнаты,  все  еще  потирая  пальцы  в
надежде, что это поможет вернуть  кольцо.  Что  же  касается  Рауля,  то  он
отправился домой, озабоченный всем, что услышал.
   - Если я не спасу ее от этого обмана, - сказал он громко в своей спальне,
ложась в постель, - она погибла. Но я спасу ее!
   Рауль  погасил  лампу  и,  лежа  в  темноте,  почувствовал  необходимость
оскорблять Эрика. Он прокричал три раза:
   "Обман! Обман! Обман!" Он приподнялся на  одном  локте,  и  холодный  пот
потек по его вискам. Два глаза, светящиеся, как горящие  угли,  появились  в
ногах кровати. Они угрожающе мерцали в темноте. Хотя Рауль не был пуглив, он
задрожал. Протянув руку к столику у кровати, он нашел коробку спичек и зажег
лампу. Глаза исчезли.
   "Кристина сказала мне, - подумал Рауль в тревоге, - что его  глаза  видны
только в темноте. Глаза исчезли, когда я зажег свет, но  сам  он,  возможно,
все еще здесь".
   Молодой человек встал и  тщательно  обыскал  комнату.  Он,  как  ребенок,
посмотрел даже под кровать. Затем, почувствовав себя смешным, громко сказал:
   -