ась мадам  Понос  и  бросила  в
Артура оранжевый кружок, который приклеился к  его  дерюге.  Это  означало
одно взыскание. - Попробуй еще раз.
     Артур слишком поздно понял, что его ответ был неприлично  хвастливым.
Правила вежливости допускают говорить такие вещи только о других.
     - Ээ... мое здоровье ничуть не изменилось. - Артуру  показалось,  что
леди Плесень тоже потянулась за оранжевым кружком, и он торопливо добавил:
     - С вашей стороны просто отвратительно об этом спрашивать.
     Леди Плесень расслабилась.
     - А как ваша семья? Кто-нибудь еще держится на ногах?
     Интересно, что надо говорить о родственниках? Какой из ответов  будет
хвастовством? Нужный раздел правил поведения упрямо не желал вспоминаться.
     - У дяди хандра,  а  у  сестры  выпали  все  зубы.  В  остальном  все
прекрасно.
     Шлеп! Еще один оранжевый знак. Два взыскания - а за час,  проведенный
в клубе, с Артура снималось всего пять.
     - То есть я хотел сказать, что мы все сравнительно здоровы...
     После этого у Артура стало получаться лучше.
     - Чем вы занимаетесь, Сопля?
     Ответ на этот вопрос был приведен в инструкции в качестве примера,  и
Артур знал его наизусть.
     - Играю в теннис, езжу верхом, хожу на танцы.
     Девушки вежливо захрюкали.
     - Неужели вы никогда не отдыхаете?
     - Конечно, отдыхаю. Десять часов в день. Я чищу канализацию.
     - Ка-акая прелесть!
     Артур прошел через  вступительную  беседу,  не  заработав  больше  ни
одного взыскания, и теперь мог свободно слушать, как леди  Плесень,  мадам
Понос, сэр Раскоряка и сквайр Вонючка ведут беседу. Разговор  был  ему  на
три четверти непонятен. В  нем  упоминалось  множество  вещей  и  мест,  о
которых в инструкции и речи  не  было.  Беседующие  вежливо  обращались  к
Артуру время от времени, но, как правило, он  должен  был  только  сказать
"Да, разумеется", или кашлянуть, или рыгнуть.
     Потом хозяйка  клуба  и  ее  помощники,  церемонно  бранясь,  обнесли
присутствующих угощением. Крошечное хрупкое печенье  было  покрыто  черной
глазурью, чтобы выглядеть сгоревшим.  Прохладительный  напиток  в  высоких
стаканах имел превосходный вкус, но с виду был похож на  зеленовато-черные
помои с омерзительной грязной пеной. Артур  ел  и  пил  вместе  со  всеми,
вежливо стеная и  плюясь.  Потом  тарелки  были  разбиты,  а  члены  клуба
расселись  по-другому  и  продолжали  светские  беседы.  Откуда-то  возник
Кимброу и сел рядом с Артуром.
     - Который час, Сопля?
     Артур и сам хотел бы знать, который час. Он машинально бросил  взгляд
на часы на стене,  но  они  были  занавешены.  Гудение  часов  можно  было
расслышать и через ткань, а вот циферблата видно не было. Артур  вспомнил,
что у него есть часы в кармане, и вынул их.
     - Семнадцать двадцать.
     Он убрал часы в карман, и тут прикусил  губу,  потому  что  вспомнил.
Поздно! "...любую личную собственность,  которая  была  продемонстрирована
при всех, надлежит уничтожить или изуродовать". Хозяйка и  ее  заместители
наблюдали за всем, что происходит. Артур и моргнуть не успел, а в него уже
летел очередной оранжевый кружок. Шлеп!
     Артур яростно выхватил часы, бросил на пол и принялся прыгать на них,
приговаривая: "Грязные часы! Дрянные часы! Вонючие часы! Дебильные часы!",
пока тонкая скорлупка не треснула, стекло не  вывалилось  наружу,  и  весь
механизм не превратился в бесформенную лепешку. Кимброу тем временем ушел.
Артур проводил его мрачным взглядом, но тот только ухмыльнулся,  прикрывая
рот ладонью.
     Ну не везло Артуру сегодня вечером. Позже, когда патер Гнойник  завел
молитву ("Благодарим Тебя,  о  Наинижайший,  за  все  Твои  проклятия.  Не
отвращай от нас  Твой  злобный  взор.  Пусть  Твоя  чернота  окутает  наши
следы..."), Артур случайно заметил, как Кимброу вместе со  своей  девушкой
выбирается из комнаты. Незамеченные бдительной хозяйкой,  они  скрылись  в
одной из потайных комнат. Артур ощутил такую ревность, что позабыл  думать
обо всем, и рассеянно рыгнул в тот момент, когда  все  остальные  плевали.
Шлеп! Еще одно взыскание.
     Он покинул клуб с четырьмя  оранжевыми  кружками  на  дерюге.  Четыре
взыскания из пяти. Это означало, что он потратил час,  чтобы  освободиться
от отработки на тридцать шесть минут.
     Не так плохо для начала. Могло быть хуже. Но почему у Кимброу  всегда
все выходит лучше?


     - Мой дорогой Френсис! - экспансивно воскликнул Мильоцциус, беря  обе
руки Лодермилка в свои. - Я  так  счастлив  вашему  возвращению!  Была  ли
поездка трудной? Вы выглядите усталым. Давайте присядем.
     - О нет, нет, - запротестовал Лодермилк. - Это большая  любезность  с
вашей стороны. Я ничуть  не  устал.  Я  был  в  отчаянии,  что  приходится
покинуть вас, Эзиус. Но вы же понимаете,  что  моя  поездка  была  вызвана
соображениями чрезвычайной необходимости.
     - Ну конечно же! Я все прекрасно понимаю, вам нет  нужды  извиняться.
Вы крайне добры ко мне. Ваш сотрудник мистер Хови прекрасно помогал мне  в
ваше отсутствие.
     Лодермилк нахмурился.
     - Хови? Мой  дорогой  Эзиус,  неужели  декан  Флинт  не  показал  вам
колледж?
     - О нет. Декан объяснил мне, что он необычайно занят в  этом  месяце.
Однако мистер Хови - очень обаятельный молодой человек.
     - Да, я его знаю. Но он  даже  не  сотрудник  колледжа,  он  студент.
Признаться, я очень недоволен, Эзиус. Я определенно распорядился, чтобы  в
мое отсутствие о вас заботился декан Флинт.
     У Мильоцциуса был покаянный вид.
     - О, Френсис, я вас умоляю. Разумеется, в своих внутренних  делах  вы
должны поступать, как считаете должным. Но  я  никоим  образом  не  желаю,
чтобы из-за меня у декана Флинта были неприятности.
     - Да, да, Эзиус. Хорошо, оставим эту тему.  Как  бы  то  ни  было,  я
считаю, что вы были весьма терпеливы,  удовлетворившись  в  качестве  гида
мистером Хови. Должно быть, у вас осталось много вопросов, на  которые  он
не смог ответить?
     - Да! - воскликнул Мильоцциус, моментально забыв мистера Хови. - Есть
одна вещь, которая в высшей степени интересует меня, Френсис. Я пребываю в
полном недоумении. Вот уже месяц, как я знакомлюсь с вашим колледжем, и до
сих пор не понял, чему вы учите студентов?
     - Чему мы их учим? - переспросил Лодермилк, наморщив лоб.
     - Какой философии? Другими словами - во что вы верите?
     Лодермилк досадливо поцокал языком.
     - Хоть вы и просите меня не принимать такие вопросы близко к  сердцу,
Эзиус, это становится все  хуже  и  хуже.  Разве  Хови  не  водил  вас  на
философские семинары?
     Мильоцциус невольно скривился.
     - Да, водил. Семинары,  дискуссионные  группы...  Болтовня  за  чаем.
Каждый говорит что-то свое, и зачастую совершеннейшую  дичь.  Не  понимаю,
почему вы разрешаете... - Он оборвал себя на полуслове. -  Впрочем,  прошу
меня простить - вероятно, я не понял... Как?! Неужели вы  хотите  сказать,
что это все?!
     Лодермилк утвердительно кивнул.
     - Но все же, - сказал Мильоцциус, - должна быть какая-то  центральная
точка зрения, официальная доктрина...
     - Нет-нет, - быстро сказал Лодермилк.  -  Теперь  я  понял,  куда  вы
клоните. Боюсь, что вы сочтете наши  взгляды  очень  примитивными,  и  все
же... В мире существует так много различных  взглядов,  так  много  теорий
человеческого поведения, что мы никогда не считали себя вправе решить, что
одна из них верна, а остальные лгут. Возможно, одна из тех теорий, которые
нам известны, соответствует действительности. Пока мы не уверены, было  бы
серьезной ошибкой отсечь...
     - Очень хорошо, очень благоразумно, - пробормотал Мильоцциус. - И все
же поддерживать этого профессора Бамбургера с его...
     - Говорю вам по секрету, - честно сказал Лодермилк, - тут  я  с  вами
согласен. Но теперь вы видите, какая  проблема  перед  нами  стоит.  Когда
появится та самая, единственно верная система, все остальные исчезнут  под
ее натиском. Но до тех пор мы должны предоставить равные возможности  всем
точкам зрения... Кстати сказать, Эзиус,  я  не  вправе  настаивать  -  но,
возможно, итальянские иммунные располагают какими-то теориями, которые  не
представлены в нашем колледже...
     - О да, разумеется, - сказал Мильоцциус с некоторым сомнением. - Я не
упоминал об этом до сих пор  -  уверяю  вас!  -  только  потому,  что  это
казалось мне неуместным. Я полагал, что вам может не понравиться...
     - Я вас понимаю. Нам всем приходится быть  осторожными.  Но  я  хотел
спросить, Эзиус, не могли бы вы провести  для  наших  студентов  небольшой
семинар? Или несколько неформальных собраний?
     - И вы мне позволите?!
     - Дорогой мой Эзиус, вы окажете нам честь! Кто знает, возможно,  ваша
система и есть та самая единственно верная, которую мы ищем.
     Лицо Мильоцциуса стало серьезным.
     - Так оно и есть, - торжественно произнес он.


     10441. Давно хочу осуществить один дерзкий  эксперимент,  вот  только
храбрости не хватает. Я хотел бы, когда в следующий раз поеду  официальным
представителем  на  Летнюю  ярмарку  или   другое   столь   же   серьезное
мероприятие, подняться на помост и на виду у  всех  потребителей  показать
язык Торговой марке.  Я  почти  убежден,  что  никто  из  них  не  поверит
собственным глазам. А если кто-то и поверит, то остальные решат, что он  -
демон. Он,  а  не  я.  О  забавнейший  из  человеческих  талантов:  умение
обманывать самого себя! (И как долго и трудно нужно  напрягать  ум,  чтобы
научиться видеть вещи такими, какие они есть).  Я  думаю,  что  невозможно
лишить человека свойства обманываться, не  уничтожив  при  этом  соседнего
таланта - творческого воображения. Человек  гораздо  яростнее  борется  за
нечто невиданное,  неслыханное,  неощутимое  и  вовсе  абсурдное,  чем  за
видимое, слышимое, ощутимое и имеющее конкретный  смысл.  Человеку  всегда
хочется подарить молодому  поколению  Нечто,  во  что  можно  верить.  Что
угодно. Хоть что-нибудь. Вот только подарок этот -  наживка,  под  которой
неизменно скрывается крючок.
     10442.   По-прежнему   нет   подтверждения   слухам   о    незаконном
использовании  аналоговых  машин.  А  слухи  странно   устойчивы.   Нельзя
отмахиваться от них, принимая за фантазии о желаемом. Но я спрашиваю себя:
как просочился самый первый слух, если он соответствует  действительности?
Нужно проследить все ниточки, ведущие  ко  всем  случаям  "одержимости"  в
высших классах за последний год.
     10443. Никак не соберусь с духом, чтобы это записать.  Наконец  стало
понятным отсутствие А.С. Мы серьезно  опасались,  что  она  была  схвачена
еторговской охраной во время моего последнего визита в Дариен. Вчера  рано
утром ее тело было найдено в обломках коптера в Уолтхемском заповеднике  к
северу от Бетлехема. Судя по всему, она пыталась добраться  до  Гринфилда.
Разумеется, мы не могли потребовать ее тело. Г. ужасно подавлен.  Держится
неестественно спокойно. Меня очень волнует его состояние.
     10444.  Сегодня  М.  три  часа  объяснял  мне  доктрину   итальянских
иммунных. Теперь у меня проблема с тем, чтобы  заставить  его  говорить  о
чем-то  другом.  По-моему,  его  подозрения  по  поводу  нас  окончательно
развеялись. Общество, у которого нет собственной официальной идеологии,  и
которое добродушно позволяет кому угодно  излагать  свою,  не  может  быть
опасным. Как неудачно все обернулось в Италии! У итальянских иммунных  был
шанс пойти по нашему пути,  но  тут  некстати  объявился  этот  их  пророк
Фабрициус - и теперь они все натуристы. Поворотные пункты, когда  общество
может избрать другой путь развития, так редки  и  ценны...  Неудивительно,
что до сих пор  в  мире  не  существовало  рационального  общества.  Будет
настоящим чудом, если нам удастся такое общество создать!
     Философия итальянских иммунных совершенно типична,  и  представляется
мне очень опасной. Христианство: все люди равны, потому что бог создал  их
равными. Коммунизм: все люди равны, потому что они одинаково  трудятся  на
благо общества. Натуризм: все люди равны,  потому  что  они  все  -  части
единого функционального организма. По спирали вокруг  истины  -  всегда  в
виду истины, и всегда на некотором расстоянии от нее. Очень легко  бросить
первый камень, почти невозможно остановить лавину. В стране кривых  зрячий
должен щуриться...  М.  начинает  лекции  по  своей  доктрине  завтра.  Он
наверняка надеется, что к  тому  времени,  как  он  уедет,  у  него  будет
один-два человека обращенных. Увы! Думаю, что его надежды оправдаются.


     Кимброу стоял перед зеркалом и втирал депилирующий крем  в  синеватую
щетину на щеках. В свои восемнадцать лет ему приходилось  проделывать  это
дважды в день, утром и вечером. Артур сидел с открытой книгой на  коленях,
и наблюдал за товарищем  по  комнате.  Он  пребывал  в  состоянии  легкого
недоумения, которое часто посещало его в последние  дни.  Артур  завидовал
Кимброу, и восхищался им. Но не испытывал к нему  симпатии,  что  казалось
невероятным. Кимброу любили все. А вот у Артура как-то не складывалось.
     - На свидание идешь? - спросил Артур.
     Кимброу обернулся, продолжая втирать крем в подбородок. Он был одет в
светлый рабочий комбинезон - но на Артуре точно  такой  комбинезон  всегда
мялся и обвисал бесформенным мешком, а на Кимброу он сидел, как  униформа,
сшитая хорошим портным по фигуре.
     - Нет, сегодня нет, - ухмыльнулся он. - А  ты?  Или  ты  до  сих  пор
влюблен в мамочку Джонс?
     Артур  раздраженно   передернул   плечами.   "Мамочка"   Джонс   была
очаровательной женщиной лет сорока. Она входила в число тех преподавателей
- обоего пола - которые вели  неформальный  практический  курс,  известный
среди студентов под названием "Матрас I". Артур  влюбился  в  нее,  и  был
немедленно, безжалостно и эффективно излечен мамочкой Джонс от этой любви.
Его уважение к ней только возросло, когда Артур осознал, что каждый год  в
нее влюбляется не меньше половины студентов.
     - Я же рассказывал тебе про Салли... - начал он.
     - Ах да, блондиночка-первокурсница. Я и забыл.
     - ...но на этой неделе у нее десять часов отработки.  У  меня  просто
нет шансов развить наши отношения.
     Кимброу сел на кровать и зажег сигарету.
     - А тебе не нужно ничего отрабатывать? Да,  верно,  ты  ведь  делаешь
успехи в клубах. Тогда почему бы тебе не пойти со мной?
     - Куда?
     - В кружок Мильо. Он собирается каждый вечер в корпусе "Г".
     - Философия за чаем?
     Кимброу слегка нахмурился и кивнул.
     - Нет, спасибо, - ответил Артур.
     Кимброу был задет.
     - Ты говоришь "нет", даже не спросив, зачем  это  все?  Такой  подход
тебя ни к чему не приведет, Ридлер.
     - Я уже побывал на двух таких кружках. У Вогта и Дарбдата.  Мне  даже
чай не понравился.
     - Не увиливай. Ты знаешь, о чем я говорю. Хорошо, тебе не понравились
Вогт и Дарбдат. Почему?
     - В основном потому, что они оба  чересчур  уверены  в  себе.  А  все
постоянные члены их кружков на одно лицо. Что бы ты  им  не  сказал,  даже
если ты процитировал одного из них кому-нибудь  другому,  они  смотрят  на
тебя сверху вниз с сочувственной улыбкой и начинают нести  какую-то  чушь.
Но не могут же оба, и Вогт и Дарбдат, быть правы!
     Кимброу вздохнул.
     - Что ж, инстинкты  у  тебя,  во  всяком  случае,  здоровые.  Хотя  в
рассуждениях ты запутался. А теперь послушай. Ты когда-нибудь думал о том,
что станет с тобой после окончания колледжа?
     - Думал, - ответил Артур. - Все выпускники не могут стать дьяконами и
докторами священных наук. Нас слишком много.
     Кимброу фыркнул.
     - Если ты будешь и дальше  так  лениво  шевелить  мозгами,  тебе  еще
повезет, если попадешь в дьяконы! А кем бы ты хотел  стать,  если  бы  мог
выбрать?
     - Я хотел бы приносить пользу  движению.  Насколько  я  могу  судить,
дьяконы просто будут сидеть на местах, пока мы не победим...
     - ...что может случиться еще через поколение, или через два. Отлично.
Ты не безнадежен. Ты хочешь быть агентом.
     - Кем-кем?
     - Об этом я тебе и толкую. Иммунные тоже бывают разными. Одни  просто
сидят в своем углу и ждут. А другие делают всю работу. На их долю выпадает
весь риск, но им же достаются и все приключения! Это и есть агенты. В моей
семье их сейчас трое, так что я  знаю,  о  чем  говорю.  Это  единственное
стоящее занятие в жизни, Ридлер! Но стать агентом не так-то просто.  Нужно
много работать. Как по-твоему, зачем нужны общественные клубы?
     - Чтобы подготовить нас к работе в Еторге и Консинде,  я  полагаю.  А
вот для чего экспериментальные?
     - К этому я и веду. А для чего философские кружки? Скажи мне вот что,
Ридлер: кто управляет иммунными? И кто  будет  править  континентом,  если
переворот произойдет при нашей жизни? Агенты! Ну вот, теперь ты сам можешь
ответить на эти вопросы. Среди множества всех  культурных  и  политических
систем есть одна истинная, которую мы и примем за основу. Итак, кто  будет
нужен у власти, когда придет время воплощать эту программу? Люди,  которые
выберут ее по своей воле, Ридлер, и делом докажут свое умение действовать.
Нужно, чтобы тебя отметили уже сейчас!
     - Ты думаешь, что именно система Мильо верна? - спросил Артур  спустя
некоторое время.
     Кимброу сильно затянулся сигаретой и отбросил окурок.
     - Я не думаю. Я знаю, - сказал он.


     10462. Вскоре после того, как я вернулся в колледж сегодня утром,  П.
принес   мне   текст,    написанный    Ф.Ж.,    лучшим    студентом    его
политико-философского   семинара.    "Мы    считаем    следующие    истины
самоочевидными. Каждый человек уникален. Каждый имеет потребности, которые
могут быть наилучшим или единственным  образом  удовлетворены  только  при
наличии закона, и другие потребности, которые нельзя удовлетворить  иначе,
кроме как уничтожив закон. Закон  существует  для  того,  чтобы  развивать
первые и подавлять вторые. Создавая общества,  управляемые  законом,  люди
препятствуют действию естественного отбора  и  вынуждены,  таким  образом,
практиковать  искусственные  ограничения,  чтобы  не   выродиться   и   не
исчезнуть.   Существование   сверхъестественных   сущностей,    абсолютных
моральных принципов и "естественных" прав не  доказано,  и  правительство,
которое не может без них обойтись, нежизнеспособно".  Прекрасно  изложено.
Даже слишком хорошо. Я обвинил П. в том, что он чересчур  нагружает  своих
студентов. П. принял мой  упрек  наполовину  всерьез  и  принялся  яростно
отрицать. Остальные рассуждения Ж. довольно туманны, но вот это  начало  -
просто великолепно. П. просто счастлив. Он убедился, что я отметил аллюзию
к  американской  Декларации  Независимости,  которую  Ж.,  надо  полагать,
раскопал в архивах  по  собственной  инициативе.  Мы  давно  поклялись  не
возражать, если наши ученики придут к умозаключениям,  отличным  от  наших
собственных. Но все равно, когда такой студент, как Ж., проходит через эту
стадию, это равносильно глобальному мировому кризису.
     10463. Путем последовательной  проверки  и  исключения  вариантов  мы
убедились, что запрещенная аналоговая обработка в необходимых масштабах не
может проводиться нигде  на  территории  Опотра.  Это  оставляет  нам  для
проверки еще пять  миллионов  квадратных  миль:  Консинд,  Еторг,  Каналм,
Рейносуд, и, разумеется, нашу неразрешимую загадку, Белое пятно. В  высшей
степени прискорбно, что нам приходится тратить так много  сил  на  угрозу,
которая скорее всего окажется мнимой. Однако, если опасность реальна, мы -
единственные, кто может ее предотвратить.
     10464. Сегодня после обеда я снова грезил наяву. Утешение, которое  я
позволяю себе слишком часто. На этот раз я был  в  одном  из  их  городов.
Удивительное место, никогда еще не видел ничего подобного. Лет  через  сто
пятьдесят-двести после нас, я полагаю. Меня самого уже давно похоронили  и
забыли, и трудный  переходный  пе