путата.
     Казалось, прошло невероятно много времени, прежде чем Хови  вышел  из
кабинета. Проходя мимо, он кивнул Артуру. Артур, который еще хорошо помнил
тот первый раз, когда оказался в кабинете  перед  Лодермилком,  переступил
порог со смешанными чувствами.
     - Себастьян! - радостно воскликнул архидепутат.  Его  почти  не  было
видно за огромным столом, заваленным грудами бумаг. -  Я  счастлив  видеть
тебя. Садись, садись же. Ты выглядишь просто  отлично!  Бери  финики,  они
превосходны. Расскажи мне, как ты поживаешь. Ты доволен? Как твои успехи в
учебе?
     - Сносно, сэр, - ответил Артур.
     - Хорошо, - удовлетворенно сказал Лодермилк. - Я так и знал. Я  сразу
понял, что тебе здесь будет неплохо. Я вижу, ты набрал фунтов десять веса.
     - Пятнадцать, - сказал Артур, не в силах сдержать довольной улыбки.
     - Великолепно. И очень кстати,  как  оказалось.  -  Лодермилк  бросил
взгляд на часы. - У нас есть несколько минут. Себастьян, я хочу объяснить,
зачем я позвал тебя сегодня. Тебе, может быть, известно - а, может быть, и
нет, - что нам иногда удается посылать студентов в  другие  общества.  Так
сказать, на рабочую практику в полевых условиях. Я хочу, чтобы ты  подумал
об этом. Я расскажу тебе столько, сколько смогу...
     Он сделал паузу.
     - Давай опишем это так. В некотором месте то ли происходит, то ли  не
происходит нечто, что может оказаться в высшей степени  опасным  для  нас.
Крайне опасным. Мы должны выяснить, происходит ли оно на  самом  деле.  Мы
очень  долго  искали  хоть  какой-нибудь  намек,  и  наконец  нашли.   Но,
понимаешь, это именно слабый  намек,  а  вовсе  не  уверенность.  Гм-м,  я
изъясняюсь несколько туманно... - Лодермилк виновато глянул на  Артура.  -
Надеюсь, ты уловил суть.
     - Да, сэр, - сказал Артур.
     - Хорошо. К чему это предисловие? Дело в том, что  теперь  нам  нужен
кто-то, кого мы сможем внедрить в группу, где то ли происходит, то  ли  не
происходит это нечто. Понятно, что это будет опасно и очень  трудно.  Что?
Ты что-то спросил?
     - О каком обществе идет речь, сэр?
     - Наверное, мне бы не следовало пока тебе говорить, но я так и думал,
что ты захочешь знать. Это Консинд.
     - Но из всех общественных клубов у  меня  самая  худшая  успеваемость
именно в консиндском! Сплошные тройки...
     - Я знаю. В  обычных  обстоятельствах  мы  бы  поискали  студента,  у
которого больше склонности к  Консинду.  И,  возможно,  больше  опыта.  Но
хозяйка  вашего  клуба  согласилась  со  мной  в  том,  что  у  тебя  есть
способности. Есть  существенная  причина,  почему  нам  нужен  именно  ты.
Теперь, когда ты поправился, ты очень похож  на  молодого  человека,  роль
которого нужно сыграть - больше, чем  кто-либо  другой  из  нас.  Ну  вот,
больше я тебе действительно не  вправе  сказать.  Человек,  с  которым  ты
будешь работать, если согласишься на это задание, будет здесь  через  пару
минут.  До  отлета  ты  пройдешь  двухдневный  интенсивный  курс  обучения
консиндскому образу поведения... Что-нибудь не так?
     - Нет, сэр.
     Нет  сомнений  в  том,  думал  Артур,  что  студентов,   которые   не
удовлетворяют требованиям  колледжа,  уничтожают.  У  древних  было  такое
жуткое слово...  как  же  оно...  ага,  "убивают"!  Студентов  убивают,  и
Лодермилку это прекрасно  известно.  Артуру  страшно  не  хотелось  в  это
верить, потому что Лодермилк нравился  ему  -  нравился  чем  дальше,  тем
больше. Но если отставить в сторону симпатии,  взглянуть  на  архидепутата
прямо сейчас -  седые  волосы,  доброжелательное  и  внимательное  лицо  в
морщинах  -  и  спросить  себя:  "Убил  бы  он  меня,  если  бы  счел  это
необходимым?" Артур проделал это, и  получил  ответ.  Ответ  был:  "Да,  и
мгновенно".
     - Уполномоченный Хигсби, сэр, - неожиданно раздался женский голос.
     Лодермилк коснулся кнопки на столе.
     - Пусть войдет.
     Он выжидательно посмотрел на Артура.
     Неужели все эти сложности были только предлогом, чтобы убрать  его  с
дороги? Тогда, получается, Артур заслужил  более  тонкий  подход  к  своей
персоне, чем бедняга Кимброу...
     Что ж, вполне возможно, что это лишь предлог, и впереди  Артура  ждет
только смерть. Но какой тогда прок отвечать "нет"?
     - Я буду рад взяться за это задание, сэр, - сказал он.
     -  Замечательно.  Я  был  уверен,  что  мы  в  тебе  не   ошиблись...
Здравствуй, Гордон! Входи, входи. Хочу представить тебе молодого человека,
о  котором  ты  уже  слышал.  Себастьян  Ридлер,  урожденный  Артур  Басс.
Уполномоченный Хигсби как раз заканчивал свою работу в  Дариене,  когда  у
тебя были там неприятности, Себастьян. Ну вот. Очень удачно, что сейчас вы
оба здесь.


     Спустя два дня Артур пришел к выводу, что Хигсби - странный  человек.
Он обладал могучим и быстрым умом,  и  изъяснялся  с  неизменной  холодной
точностью. Его было приятно слушать, как приятно  смотреть  на  отточенный
скальпель в руках умелого хирурга.  Редкие  иронические  замечания  Хигсби
сверкали остроумием. Но все, что он делал и говорил, он  делал  и  говорил
отстраненно и как-то бесцветно. Как будто внутри он  постоянно  был  занят
совершенно другими мыслями. Его мучила  какая-то  недавняя  боль,  глубоко
личное горе.
     У Артура при мысли  о  том,  что  творится  в  душе  Хигсби,  мурашки
выступали на коже. Однако во всем, что касалось работы,  на  Хигсби  можно
было положиться железно. Теперь же именно это и было важно.
     В том,  что  задание  было  настоящим,  Артур  убедился  за  два  дня
немилосердной муштры, которой его подвергли перед вылетом. Не говоря уж об
огромном количестве шпионского снаряжения, которым его снабдили и  обучили
пользоваться. В затейливое  кольцо  на  пальце  Артура  было  вмонтировано
крошечное устройство,  при  помощи  которого  он  мог  передавать  кодовые
сообщения Хигсби. Слуховой аппарат в его правом  ухе  на  самом  деле  был
звуковым приемником. В дешевой брошке, которая служила застежкой на платье
Артура, скрывался миниатюрный видеопередатчик. А под свежей пломбой в  его
коренном зубе  был  спрятан  радиомаячок,  который,  как  сказали  Артуру,
позволит Хигсби последовать за ним куда угодно.
     До сих пор все шло неплохо. За такой  короткий  срок  волосы  Артура,
разумеется, не могли отрасти до принятой в  Консинде  длины.  Поэтому  его
выбрили наголо и наклеили ему на голову завитой и надушенный парик.  Парик
так хорошо сидел на голове, что Артур сам постоянно забывал,  что  это  не
настоящие его волосы. Артура умастили,  подкрасили,  нарисовали  на  щеках
нежный румянец в соответствии с мужским идеалом Консинда. И вот он  вместе
с Хигсби сидел в коптере, который летел на север  вдоль  побережья.  Артур
выглядел как типичный  консиндский  мужчина.  Он  скромно  опустил  глаза,
разглядывая подол своего белого батистового платья. В душе  -  по  крайней
мере, на ее поверхности, - он тоже был жителем Консинда. Привычные шаблоны
поведения  консиндца  всплывали  в  сознании   Артура   так   привычно   и
естественно, как будто он всю жизнь только ими и пользовался.
     Сразу  под   поверхностной   маскировкой   находился   новый   Артур,
Артур-конспиратор, а еще глубже прятался старый  Артур,  первоначальный  -
тот  молодой  человек,  который  покинул  раздевалку  младших   помощников
продавцов, Магазин Гленбрука и Глорию (давнее,  поблекшее  воспоминание!);
который влип в неприятности в Дариене и был спасен  с  крыши  Лодермилком.
Артур ощущал себя каким-то трехслойным тортом. Самый глубинный,  настоящий
Артур сейчас ломал голову над  тем,  сможет  ли  он  покинуть  иммунных  -
теперь, когда он их наконец нашел. И куда он пойдет  в  этом  случае?  Что
станет делать?
     Над горами на востоке проступила тонкая полоска рассвета.
     - Это Юджин, - сказал Хигсби, указывая на  россыпь  огней  в  широкой
долине. - До Портленда осталась какая-нибудь сотня  миль.  Через  двадцать
минут приземлимся.
     Артур кивнул. Глядя,  как  разворачивается  под  коптером  незнакомый
пейзаж, он постарался выбросить из мыслей все сомнения и  страхи,  загнать
эту часть своего существа на самый задний  план.  Чтобы  отвлечься,  Артур
стал вспоминать все, что рассказал ему Хигсби со вчерашнего дня.
     - Первую ниточку обнаружил Лодермилк, -  рассказывал  Хигсби.  -  Ему
пришло в голову, что если в слухах есть доля правды - а если они верны, то
это просто чудовищно! - то  это  может  значить  только  одно:  кто-то  из
посвященных,  кому  сделали  аналоговую  прививку  молчания,   все   равно
проболтался. Или хотя бы намекнул на тайну, что гораздо сложнее  для  нас.
Ну вот, такое знание должно  рано  или  поздно  вызвать  реакцию,  которую
нормалы  называют  "одержимостью".  Человек,  который  долго  подвергается
сильному психическому давлению, взрывается и сбрасывает  аналоговое  ярмо.
Обычно это происходит довольно громко. Ну вот. Мы просмотрели доклады  обо
всех подобных происшествиях за последний год, и  обнаружили  один  случай,
который показался многообещающим. Консиндец по  имени  Эриксон,  секретарь
одной из представительниц Консинда в межобщественной комиссии,  заседавшей
в Филадельфии. Он неожиданно впал в бешенство,  вылил  чернила  на  голову
своей начальнице и вырвался в город. Его поймали только через два часа  и,
разумеется, отправили в Ссылку.
     Это был прекрасный шанс. За эти два часа Эриксон мог  сказать  что-то
такое, что люди потом стали рассказывать друг другу, пока слух  не  достиг
ушей какого-нибудь официального шпиона. За  это  время  детали,  если  они
вообще были, стерлись. И результат  стал  выглядеть  именно  так,  как  он
известен нам сейчас. Всем знаком этот слух, но никто не знает,  откуда  он
взялся.
     Так что мы заинтересовались прошлым Эриксона, и  обнаружили,  что  он
принадлежал одной из самых влиятельных  семей  северо-западного  Консинда.
Все теплее и теплее! Затем мы выяснили, что одна из ветвей этой  семьи,  а
именно портлендская, в последнее  время  приобретает  на  удивление  много
мужчин.  Собственно  говоря,  больше  мы  пока  ничего  не  знаем.   Чтобы
продвинуть розыски, мы и хотим внедрить тебя в семью.  Теперь  ты  -  Карл
Шмелтцер, один из молодых мужчин, которых Марсия Хэмблинг -  это  нынешняя
глава интересующей нас ветви семейства, - купила, когда ездила в...
     - Купила! - невольно воскликнул Артур. -  Простите.  Почему-то  я  не
могу привыкнуть к этому, как ни стараюсь. Вот почему  у  меня  были  такие
низкие отметки в консиндском клубе.
     -  Знаю.  Ты  вырос  в  Опотре,  наиболее  патриархальном   из   всех
среднеамериканских обществ. То, к чему привык с детства, не  выветривается
за несколько месяцев. И все-таки привыкни  и  запомни:  купила.  Ты  -  ее
собственность. Ты принадлежишь ей и будешь принадлежать до тех  пор,  пока
она не решит продать тебя, обменять, подарить или отправить в Ссылку.  Она
- руководитель могучей ветви великой семьи, а ты - никчемный молодой самец
из Денвера. Если она прикажет тебе лизать ее туфли, ты это сделаешь.
     - И мне должно это нравиться?!
     - Ты должен считать такое  положение  вещей  нормальным.  Ни  забывай
этого ни на минуту. Ты сильно похож на Шмелтцера внешне, и мы  постарались
довести ваше сходство до максимума.  Марсия  Хэмблинг  покупает  множество
мужчин. Кроме того, она близорука. Мы думаем, что подмена пройдет успешно,
если только ты будешь держаться соответствующим образом. Иначе - нет.
     Да,  над  этим  стоило  поразмыслить...  Артур  размышлял,  пока   на
горизонте не появился Портленд - огромная россыпь сверкающих  огней,  -  и
бледная лента воды за ним.


     Красивый указатель на краю дороги  гласил  "Роуз  Лейн,  17".  Артур,
разинув рот, уставился туда, куда показывала стрелка указателя. Он впервые
в жизни видел жилье акционера какого бы то ни было общества.  В  Гленбруке
для них не было места, поскольку  Гленбрук  был  со  всех  сторон  окружен
еторговской территорией. Теоретически Артур знал, чего ожидать, и все-таки
был потрясен.
     Поросший зеленой травой склон  поднимался  от  самой  дороги  мягкими
складками. Холм был увенчан вытянутым  зданием  с  колоннами,  похожим  на
брусок сахара. К нему вели безупречно ровные ряды вечнозеленых кустарников
и деревьев. Нигде не было ни следа дорожек. Артур предположил,  что  гости
прибывают  сюда  на  коптерах,  а  продукты  доставляются   по   подземным
магистралям прямо в подвалы.
     Он некоторое время стоял в  нерешительности,  а  потом  начал  долгий
подъем по склону.  Не  стоит  начинать  свое  пребывание  здесь  с  глупых
вопросов. Хигсби наблюдает за всем через видеопередатчик в брошке. Если он
сочтет действия Артура неправильными, он может вмешаться.
     Безукоризненный травяной ковер угнетал Артура. С каждым шагом  в  нем
росло ощущение, что он вторгается в чужие владения. К тому времени, как он
добрался до широкого портика здания, он был почти убежден, что его вот-вот
схватят и спустят обратно по склону вверх тормашками.
     "Теоретически", - произнес бесплотный голос Хигсби у него  в  ухе,  -
"ты не должен был появляться здесь, у главного входа".
     Артур подавил готовое сорваться с губ проклятие. Дверь отворилась.
     "Постарайся взять наглостью.  Скорее  всего,  ничего  не  выйдет,  но
попытаться надо".
     В двери возник юноша со светлыми глазами, одетый в желтый балахон. Он
подозрительно оглядел Артура. Артур направился к  нему,  едва  переставляя
ноги от волнения.
     - Н-ну?
     - Карл Шмелтцер. Прибыл в распоряжение мадам Марсии Хэмблинг.
     Артур переступил порог и протянул юноше свой дорожный плащ.
     - Куплен? - ухмыльнулся привратник.
     Артуру ничего не оставалось делать,  кроме  как  кивнуть.  Привратник
презрительно фыркнул и бросил Артуру плащ обратно.
     - Тебе туда, - небрежно махнул он рукой и отвернулся.
     Артур зашагал в указанном направлении. У него горели  уши  от  стыда.
Средний слой его личности знал  абсолютно  точно,  что  Хигсби  специально
заставил его пройти через унижение, чтобы лучше  вжиться  в  образ.  Но  в
верхнем слое не было ничего, кроме подавленного отвращения, и  Артуру  это
не нравилось.
     То, что он испытывал здесь, почему-то вызывало у него совершенно иные
чувства, чем ежедневное унижение, которому он подвергался, будучи  младшим
помощником  продавца  в  Гленбруке.  Консиндский  общественный  клуб  лишь
отчасти  подготовил  его  к  этому.  Здесь,  в  Консинде,  он  был  вещью,
собственностью. И - это было хуже всего! - когда Артур попытался следовать
инструкциям Хигсби и думать о таком положении вещей, как о нормальном, ему
это почти удалось...
     Помещение, в которое он вошел, оказалось огромным овальным залом  без
окон, освещенным лишь немногими  лампами  в  старинных  красных  абажурах.
Стены были сплошь задрапированы тяжелой  материей.  Толстый  ковер  глушил
шаги. Едва заметное дуновение свежего воздуха  из  кондиционеров,  которое
Артур чувствовал в коридоре,  здесь  отсутствовало.  Застоявшийся  горячий
воздух был пропитан тяжелыми ароматами благовоний.
     Сперва Артура никто не заметил. Мужчины здесь были одеты,  как  и  он
сам, в платья с  пышными  рукавами  в  три  четверти,  открытой  грудью  и
ниспадающими складками до щиколоток. Мужчин  в  зале  было  немного,  зато
женщин - дюжины. На женщинах  были  ярко-алые  юбки  колоколом,  и  больше
ничего.  Артур  окаменел.  Женщины  Консинда  одевались  так  только   для
торжественной  церемонии.  Здесь  должно  было  произойти  нечто   важное,
особенно если... да, так оно и было! Среди женщин Артур  увидел  почтенных
старших   многоматерей,   чьи   юбки   были   разрезаны   вверху,    чтобы
продемонстрировать всем отвисший живот - свидетельство многих  родов.  Ну,
он и влип! Что, если церемония уже началась, и не  принадлежащим  к  семье
мужчинам запрещено входить в зал, а привратник  направил  Артура  сюда  из
мелкого злорадства?
     Прежде,  чем  Артур  успел  улизнуть,  проходящая  мимо   многоматерь
обратила  на  него  внимание  и  резко  остановилась.   Многоматерь   была
смуглокожей женщиной лет сорока, толстой и неуклюжей.  Но  ее  глаза  ярко
сверкали под густыми бровями.
     - Что тебе нужно? - спросила она.
     Артур снова назвал себя,  всей  кожей  чувствуя  обращенные  на  него
взгляды окружающих.
     - Если я появился не вовремя, мадам...
     - Меня это не касается. Марсии здесь нет. Урсула! - рявкнула женщина,
оборачиваясь. - Тут еще одно чучело Марсии. Сделай с ним что-нибудь.
     И, даже не глянув на Артура второй раз, она  величественно  удалилась
прочь.  Стоящий  неподалеку  мужчина,   высокий   брюнет   в   фиолетовом,
неприязненно  ухмыльнулся  в  сторону  Артура  и  потянулся  всем   телом,
показывая игру мускулов.
     К Артуру торопливо подошла  запыхавшаяся  многоматерь,  из-под  чепца
которой выбились седые пряди волос.
     - У меня нет времени! - раздраженно фыркнула  она.  -  Ну  почему  он
явился именно сегодня, во имя Богини?!
     Она крикнула вдогонку первой женщине:
     - Гертруда! Он нужен тебе здесь, или...
     Гертруда бросила через плечо что-то неразборчивое, и вышла  из  зала.
Широкое лицо Урсулы залилось краской гнева.
     - Не могу же я... - начала она, и закашлялась.
     За кашлем женщины и шумом разговоров в зале Артур едва расслышал  еще
один голос, совсем юный, пронзительный и высокий, на грани истерики:
     - Это новый мужчина? Я хочу его видеть! Пустите меня! Пустите!
     Хор женских голосов успокоил ее, и тут  раздался  еще  один  голос  -
такой же высокий, но слабый и хриплый:
     - Приведите его сюда!
     - Ну, пошел! - резко сказала Урсула, и отвесила Артуру пинок.
     Лавируя среди групп суетящихся женщин, Артур пересек зал  и  очутился
перед инвалидным креслом, в котором покоился маленький темный сверток.  Из
глубины свертка на Артура  уставились  неожиданно  живые  и  пронзительные
глаза, в которых было что-то невероятно странное.
     - Подойди ближе, дитя, - прохрипел слабый голос.
     Артур шагнул  вперед,  и  торопливо  опустился  на  колени,  принимая
должную позу  уважения.  Сверток  в  кресле  оказался  женщиной,  до  того
высохшей от старости, что она больше походила на связку  сухих  веток.  На
голове старухи был выцветший чепец с  тремя  остроконечными  верхушками  -
знак того, что она является матриархом семейства.
     "Неудивительно", - подумал Артур. - "Ей ведь за сотню лет".
     - Встань, встань, а то я тебя не вижу, - сварливо проворчала она.
     Артур поднялся на ноги. Он понял, почему глаза старухи показались ему
такими странными. Они скрывались  за  огромными  архаическими  очками,  за
много лет словно вросшими в ее переносицу.
     - Из какой семьи ты происходишь, дитя?
     - Шмелтцеры из Денвера, почтеннейшая мать.
     - Шмелтцеры. Так себе семейка. Продали тебя Марсии, а? Ну и  что,  ты
рад?
     - Да, почтеннейшая мать.
     Старуха хихикнула.
     - Может, тебе и понравится. Лучшее, на что может надеяться мужчина  в
своей жизни, - это послужить хорошей плодовитой женщине. Правильно?
     - Да, почтеннейшая мать.
     - Еще как правильно! - Она снова хихикнула и закашлялась. - О, я знаю
кое-что, чего ты никогда не узнаешь, дитя.  Я  могла  бы  рассказать  тебе
много удивительных вещей, если бы захотела.
     Из-за  кресла  появилась  костистая  женщина   и   стала   озабоченно
поправлять плед, в который была закутана старуха.
     - Прабабушка, осторожнее, вы простудитесь! Вы же знаете, какое у  вас
хрупкое здоровье...
     - Прочь!
     Старуха гневно откинула плед, и Артур увидел коричневую  пергаментную
кожу, обтянувшую сухие птичьи кости.
     - Знаешь, сколько мне лет, дитя? Сто шестьдесят семь!
     У Артура перехватило дыхание. Сейчас шел сто сороковой год по  новому
летоисчислению. Если эта женщина говорит правду, то ей было двадцать  семь
лет, когда были основаны первые аналоговые общества. Она