главе стайки кур важно выступал петух.
     Мальчик  замахнулся шпагой,  но,  не  рассчитав удара,  споткнулся и,
падая, с силой ударил ею о камень.
     Смелый бросок Николая вперед,  его решительный взмах шпагой ошеломили
надменную птицу.  Ее воинственно топорщившиеся перья поникли. Петух, забыв
про своих кур, убежал в дальний угол двора.
     Поднялся Николай с разбитым коленом.  Он досадовал,  но не плакал. На
шпаге появилась большая зазубрина. Еще немного - и клинок сломался бы. Так
плачевно окончился "петушиный" бой.  Николая наказали,  а шпагу заперли на
"семь замков".
     Я слушал рассказ Аполлинарии Сергеевны и больше всего боялся, что она
прервет свои воспоминания.
     Догадавшись о  причине моего волнения,  она,  не  дожидаясь вопросов,
продолжала:
     "В  1914 году ко мне на квартиру приехал командир Семеновского полка.
Приближался полковой  праздник,  которая-то  годовщина  со  дня  основания
полка. Командир просил передать полковому музею что-нибудь из личных вещей
великого полководца:  ведь наш  прадед начинал свою военную службу в  этом
полку.
     Там,  говорят в народе,  он получил свою первую награду -  серебряный
рубль.  Там  присвоили ему и  первые воинские звания.  Там произвели его в
офицеры.  Девять  первых  лет  его  военной службы  связаны с  Семеновским
полком.
     Отобрали мы для полкового музея палаш, который подарил нашему прадеду
Ганнибал,  несколько орденов,  два - три кубка, вазу и боевую шпагу. С нею
Суворов прошел итальянский и швейцарский походы.
     На  семейном совете решили передать музею большой кремневый пистолет.
Александр Васильевич ценил его за меткий бой и  возил с собой в поход.  На
пистолете стояло фабричное клеймо: "Тула. 1789 год". Суворов любил русское
оружие и доверял ему.
     Спустя несколько дней к  нам пришли офицеры Семеновского полка,  и мы
передали им отобранные накануне вещи".
     Аполлинария Сергеевна приумолкла, как бы собираясь с мыслями, и снова
повела свой рассказ:
     - Весть о  шпаге Суворова разнеслась по  полку.  Солдаты и  офицеры с
глубоким чувством смотрели на  шпагу отважного полководца.  Она лежала под
стеклом  в  витрине  полкового музея.  Ее  обрамляли широкие  георгиевские
ленты.
     Прошло совсем немного времени после  передачи вещей  полковому музею,
как началась мировая война.
     Дальше события развивались стремительно.
     - А шпага,  где шпага?  -  прервал я ее, не замечая неловкости своего
поступка.
     Аполлинария Сергеевна укоризненно посмотрела на меня.
     - Ох,  и нетерпеливый вы! - сказала она. - Шпага пропала! Справлялись
мы.   Вещи   полкового  музея  в   1919   году   передали  Артиллерийскому
историческому музею.
     - Так, значит, шпага Суворова там? - почти вскрикнул я.
     - В том-то и дело,  что там ее нет,  -  спокойно ответила Аполлинария
Сергеевна.  -  Все,  вплоть  до  самых  мелочей,  сохранилось в  целости и
поступило в  музей.  Не  нашлось только нескольких вещей,  подаренных нами
полковому музею,  и среди них -  боевой шпаги прадеда. Но куда они делись?
Где находятся сейчас? Сохранились ли? Об этом никто ничего не знает.


                               Годы усилий

     Рассказ правнучки Суворова произвел на меня сильное впечатление.  Мне
вспомнилась одна давняя, забытая мною, история.
     В  конце двадцатых годов я  проходил сбор командиров запаса.  На него
явились люди моего возраста - жители Ленинграда.
     В перерывах между занятиями я разговаривал с ними о военной службе до
революции.  На учебных сборах это делалось легко. Здесь все знакомы друг с
другом, все объединены званием красных командиров.
     - Эх  ты,  лейб-гвардия в  отставке!  -  весело говорил один командир
своему товарищу.
     - Да ты что пристал ко мне?  - отвечал ему второй. - Сам-то ты тоже в
Семеновском полку кашу ел.
     - А что,  товарищи командиры, - вмешался я в их разговор, - много лет
вы служили в Семеновском полку?
     - Да чуть поменьше ста годов, - ответил мне шуткой первый. - Служил я
в нем всего год с месяцем,  -  продолжал он уже серьезно, - а выслужил три
года военной тюрьмы.
     - А не случалось ли вам бывать в полковом музее?  -  задал я вопрос и
насторожился.
     - Как же, случалось! - ответил он. - И не один раз.
     - Да и  я бывал,  -  сказал второй.  -  Водили нас туда.  Знамена там
разные,  наши и трофейные,  оружие,  суворовские вещи:  портреты,  ордена,
костюмы, книги старинные...
     - А личное оружие Суворова?  -  настойчиво спросил я командира.  - Не
помните?.. Личное?.. Должно быть!
     - Как же! Было! Помнишь? - обратился он к своему товарищу.
     - Помню!  Ох, как помню! - ответил тот, усмехаясь. - С него-то у меня
и  пошли нелады с унтером.  Началось "баталией",  закончилось "конфузией",
как говорил Суворов.
     Я попросил командира вспомнить подробнее о своей "конфузии".
     - Дело давнее, - махнул он рукой, но стал рассказывать:
     "В 1914 году,  за несколько дней до войны,  привезли в полковой музей
подарок  -  правнуки  Суворова  передали  полку  личные  вещи  полководца.
Взводный рассказал нам о Суворове, - да кто из солдат сам не знал о нем?
     Солдаты хорошо помнили его  поговорки:  "Трудно в  ученье -  легко  в
походе",  "Тебе,  служивый,  тяжело,  а ты шаг, другой сделай, вс„ ближе к
цели", "Сам погибай, а товарища выручай". Вспомнишь их - и легче станет.
     А сколько сказов о нем сохранили старые солдаты,  сколько песен пели!
И песни вс„ веселые, под шаг солдатский, чтобы идти легче.
     Как-то  привели  нас  в  полковой  музей.  Оружия  там  всякого  было
множество: шпаги и сабли, палаши и пистолеты, ружья и карабины...
     В музее один капитан объяснял, чем знаменито это оружие.
     Под  конец привели нас  к  витрине.  В  ней под стеклом лежала боевая
шпага Суворова. С нею он прошел свой последний поход по швейцарским горам.
     Долго я  смотрел на шпагу,  и  захотелось мне взять ее и  подержать в
своих руках, проверить, правда ли в ней сила большая. Я знал: делать этого
нельзя.  Но  на  меня накатило.  Не подумайте,  что баловство какое,  нет,
просто не  мог удержаться.  Капитан отошел к  трофейным знаменам,  солдаты
пошли за ним, а я приподнял стекло, да за рукоять шпаги и взялся.
     - Куда  тянешь?  -  услышал я  голос унтера.  -  Господин капитан,  -
рявкнул он, - тут рядовой беззаконие творит!
     Подошел капитан. Унтер доложил о моем проступке.
     В  большом смущении объяснил я,  как  мне  захотелось проверить силу,
заложенную в суворовской шпаге. Попробовать хотел, выдержу ли ее.
     Капитан,  для  порядка,  сделал мне замечание,  и  осмотр суворовских
вещей продолжался.
     Но унтер с тех пор стал ко мне придираться.
     Ты силу хотел проверить!  Я тебе покажу силу... Ты у меня попробуешь!
- и при этом грозил мне кулаком.
     Несколько дней я терпел, но как-то не выдержал. Хотел унтер добраться
до моего уха...  А я размахнулся и гляжу:  он не то трепака откалывает, не
то на плацу что-то ищет.
     Пришлось мне тюремную лямку тянуть.  Как же  мне не помнить полкового
музея! Как не помнить шпаги Суворова!" - шутливо закончил командир.
     Вы  должны  понять  мое  состояние,  когда  я  слушал  бывших  солдат
Семеновского  полка.   Они   рассказывали  о   полковом  музее  мельчайшие
подробности,  но ни один, ни другой не знали дальнейшей судьбы суворовских
вещей.  Спустя год оба оказались на  фронте.  Здесь они снова встретились,
прошли героической дорогой гражданской войны, стали командирами.
     Они не могли сказать мне,  где находится теперь шпага,  но я знал: ее
найдут и положат как славу и гордость нашей Родины в светлых залах музея.
     В  своем воображении я видел этот музей:  сверху льются волны света и
освещают витрину со шпагой Суворова.
     Зал  украшен  барельефами,  изображающими  боевую  жизнь  суворовских
чудо-богатырей -  солдат русской армии. Со стен свисают овеянные пороховым
дымом,   изорванные  осколками  ядер,   пробитые  пулями,  боевые  знамена
суворовских полков.
     По  углам  стоят захваченные в  жарких сражениях прусские,  турецкие,
французские знамена, бунчуки, пушки, литавры, барабаны.
     Я решил искать шпагу и обдумывал пути,  которыми мне следовало идти в
моих поисках.
     На другой день после разговора с  Аполлинарией Сергеевной,  прийдя на
работу в  музей,  я  утром пошел к секретарю партийной организации музея -
полковнику  Воробьеву.  Большую  часть  своей  жизни  он  провел  в  рядах
Советской Армии,  а  последние годы работал в  музее,  занимаясь изучением
военной истории родной  страны.  Аккуратный,  трудолюбивый,  приветливый в
обращении, принципиальный в спорах, он служил примером для окружающих.
     Секретарь внимательно выслушал меня  и  одобрил  мои  планы  розысков
шпаги.
     - Берись смелее за дело, - сказал он. - Все люди тебе помогут.
     Поиски шпаги я начал с ленинградских музеев.
     "Где же ей быть, как не в музее? - рассуждал я. - Какой-нибудь офицер
или солдат Семеновского полка мог принести в  1917 или в 1918 году и сдать
ее в Русский музей или в Эрмитаж, а то и в Военно-Морской.
     Ее положили на время в запасник,  в кладовую, в инвентарный список не
внесли. Прошло два - три года, о ней забыли, она как бы пропала.
     Конечно надо искать в музеях!" - убеждал я себя.
     Но в каких?
     Суворовский в  эти  годы  не  работал.  Его  здание  ремонтировалось.
Значит, там нечего искать.
     Но   где   находится  его  имущество?   Оказалось,   оно  хранится  в
Артиллерийском   историческом   музее    в    Ленинграде   и    составляет
самостоятельный суворовский фонд.
     Не сосчитать дней, потраченных мною на просмотр инвентарных списков и
самого имущества суворовского фонда,  -  и все напрасно. Никаких признаков
шпаги.
     Я  вновь  просмотрел хорошо  знакомые  мне  экспонаты Артиллерийского
музея.  Казалось,  что я  изучил их до таких мельчайших подробностей,  что
безошибочно мог в любое время дня и ночи сказать,  где,  в каком зале,  на
какой стене, в какой витрине они покоятся.
     Шпаги я там не нашел.
     Еще  больше времени ушло на  просмотр разных запасников и  кладовых в
Русском  музее,   в   стариннейшем  хранилище  страны  -   Эрмитаже  и   в
Военно-Морском  музее,  основанном  еще  в  1709  году.  В  Морском  музее
сохранилось все,  что говорило о славе русского флота, о доблести матросов
и офицеров Азовского, Черноморского, Балтийского и других флотов.
     Может быть,  шпагу Суворова припрятали в  этом музее среди старинного
оружия?   И   я   терпеливо  рылся  среди  флотских  кортиков  и  палашей,
высматривая, не попадется ли она мне здесь.
     Но и Военно-Морской музей не принес ничего нового.
     Я  обошел еще  несколько музеев.  Они  не  имели  прямого отношения к
оружию, к шашкам и кинжалам, алебардам и пищалям. Но, думал я, мало ли что
бывает  в   жизни.   Не   уничтожили  же   разыскиваемую  мною   реликвию,
олицетворяющую воинскую  доблесть  русского  народа!  Где  же  нибудь  она
существует?
     А где лучше,  чем в музее,  сохранить ее?  Все равно в каком, пусть в
нем  собраны предметы старины,  минералогии,  этнографии или  зоологии.  В
любом  из  них  могла  находиться шпага  полководца,  забытая,  спрятанная
заботливой рукой любителя подальше от непосвященных.
     И я продолжал искать.
     Обойдя все музеи и  ничего там не отыскав,  я  обратился к работникам
Публичной библиотеки. Я просил их о помощи.
     Библиотекари охотно открыли мне свои сокровища.
     Бесконечное количество дней и  вечеров я провел в библиотечных залах,
переворошил  горы  рукописей,  дневников,  редких  документов  -  и  снова
никакого следа.
     "Что делать, что делать?" - мучительно допытывался я и придумал.
     Архивы города!
     Но  сколько  их  и  какое  там  множество  папок  с  разными  актами,
ведомостями, справками, выписками, удостоверениями и описями.
     Я  терпеливо  обходил  городские  архивы,  расспрашивал архивариусов,
ученых, всегда заботливых и внимательных, но все тщетно.
     Сведений о судьбе имущества полкового музея там также не оказалось.
     Оставалось последнее -  обратиться к  любителям и знатокам старинного
оружия. Я так и поступил.
     Сколько    интересного   народа    перевидал    я,    встречаясь    с
коллекционерами-оружейниками,  кадровыми военными и  военными в  отставке,
учеными историками, художниками баталистами и просто любителями старинного
оружия.  Сколько я  увидел  в  эти  дни  самого разнообразного холодного и
огнестрельного оружия от Ивана Грозного до наших дней.
     Я  нашел у  них много наградных сабель,  палашей и  шпаг,  полученных
отцами и  дедами за отвагу и  храбрость,  проявленные при защите Родины от
чужеземцев.  Но  и  здесь  не  было  шпаги,  поисками которой  я  с  таким
самозабвением занимался.
     Шпага исчезла.
     Где же ее след? Как напасть на него?
     Терпеливо,  страница за  страницей,  я  просмотрел старые  справочные
книги "Весь Петербург" и списки офицеров Семеновского полка за много лет.
     Я  сопоставлял эти  фамилии с  фамилиями тех  офицеров старой русской
армии, которые перешли в ряды Красной Армии и дожили до наших дней.
     По  разным  приметам я  отыскивал бывших  солдат  Семеновского полка,
стараясь в беседах с ними напасть на какую-нибудь нить. Она могла привести
меня к тому месту, где лежит боевая шпага полководца.
     Чего я только не предпринимал,  чтобы отыскать ее! Ничто не помогало.
Мои усилия не давали результатов.
     Но слова воинского приказа Суворова: "Не употреблять команды: "Стой!"
- ободряли меня и укрепляли в моем намерении. Я продолжал искать.


                              Суворов с нами

     Поздняя осень  1941  года.  Трудные стояли дни.  Шла  тяжелая война с
германскими фашистами. Великая Отечественная война.
     Танки,  самолеты,  мотомеханизированная пехота, самоходная артиллерия
гитлеровских бронированных армий  рвались на  восток,  к  сердцу советской
России, к Москве. Зловещий дым пожарищ распростерся от Буга, Днепра и чуть
ли не до Волги.
     Все от мала до велика,  весь советский народ поднялся на защиту своей
Родины, чтобы отстоять ее от коварного и грозного врага.
     Советские люди знали,  что чужеземцы не  в  первый раз нападали на их
отечество и  всегда разгромленные уходили в  свои  пределы.  Еще  сидя  на
школьной скамье,  они с  трепетом в  груди читали слова своих мужественных
предков: "Поднявший меч от меча и погибнет". Они верили, что и на этот раз
победа будет за ними.
     Помнили советские люди,  как на западе,  от стен  древнего  Новгорода
ходил  на  врага  Александр  Невский.  Ему  не  один  раз  доводилось бить
тевтонских рыцарей и заставлять их бежать под ударами  секир,  бердышей  и
мечей отважных русских воинов народного ополчения.
     А  на  востоке,  где  между  Непрядвой и  Медведицей легло  неширокое
Куликово поле,  бился за Русь Димитрий Донской.  Это он с  полками русских
ратников выходил навстречу врагу.
     Помнили  советские люди,  как  у  древнего кремля  Нижнего  Новгорода
простой горожанин Кузьма Минин-Сухорук,  а  с ним воевода,  князь Димитрий
Пожарский,  собирали на Волге ратных людей, вели к Москве и звали на бой с
иноземными захватчиками.
     В  полуденной стороне бился фельдмаршал Суворов.  Он летел на донском
скакуне.
     "За мной,  за мной,  чудо-богатыри!  -  звал он.  -  Стонет мать сыра
земля!  Слезами и  кровью наших  братьев,  жен  и  детей  наполнилась она.
Скорее,  скорей, братцы, чудо-богатыри, солдаты русской армии. Враг бежит,
он слышит ваш шаг. Скорее, скорей!"
     За   родную  Москву  бились  полки  гренадеров.   Их   вел   суровый,
непреклонный Михаил  Кутузов,  гениальный русский  полководец,  победивший
Наполеона.
     А  теперь идут  вперед советские полки.  Несут  сквозь дым,  огонь  и
грохот свои знамена.
     Образ  Суворова прошел  со  многими  солдатами и  офицерами Советской
Армии через все годы Великой Отечественной войны.
     Портрет полководца четыре с лишним года возил и я по военным дорогам.
     В  одной  боевой  части  выходила рукописная газета  "Суворовец".  Ее
выпускали солдаты артиллерийской батареи на Невской Дубровке.
     Там  же,  в  разрушенном орудийным обстрелом доме,  один солдат нашел
старую,  зачитанную книгу о  Суворове,  с  растрепанным переплетом.  В ней
увлекательно описывалась жизнь Суворова, подвиги, походы, сражения русских
солдат под его водительством.
     Солдаты и  офицеры находили время,  чтобы  почитать и  послушать хоть
несколько страниц этой книги.  Обычно ее  читали группами по пять -  шесть
человек. Солдаты просили:
     - Нам бы про Суворова, товарищ политрук.
     Политрук  передавал  книгу  в  порядке  очередности  повзводно.   Она
находилась в каждом взводе двое - трое суток.
     Прочитав или прослушав ее,  бойцы расписывались на листке, специально
подклеенном в самом конце книги.
     Много подписей собрала эта книга.  В годы тяжелых боев она вызывала у
советских воинов чувства горячей любви к своей родной стране и ненависти к
ее врагам. Ныне она хранится в Суворовском музее Ленинграда.
     Как-то в перерыве между боями я попал в соседний батальон.
     В  подвале полуразрушенного дома собралось человек сорок солдат.  Они
грелись у  небольшого костра,  занимаясь немудреным солдатским делом:  кто
пришивал пуговицу, кто чистил автомат.
     Поближе к  костру сидели политрук и немолодой солдат с рыжими пышными
усами и густыми бровями.
     - Это что!  -  проговорил рыжеусый,  очевидно, продолжая шедший среди
солдат разговор.  - Наши-то, кончанские, помнят Суворова. Старики и теперь
песни поют про его походы...
     - А  ты  спой,  если знаешь,  -  попросил сидевший подле огня молодой
солдат.
     - Спеть не  спою,  -  взглянул на него кончанский,  -  а  вот сказать
скажу, как Суворов со старым солдатом повстречался.
     Было  это  в  Каменке  Новгородской губернии,  верстах  в  сорока  от
Кончанского. Там, старики говорили, родовое имение Суворовых стояло. Места
знаменитые,  холмистые,  кругом леса,  озера, а речки - хоть картины с них
пиши -  быстрые,  бурные.  Зверя всякого,  птицы,  рыбы -  нигде не  видал
столько.  Да  мало кто  из  владельцев наезжал сюда.  Вот старики только и
помнят, что Александра Васильевича, фельдмаршала. Два раза приезжал.
     Рассказывал мне наш сельский учитель, Антон Антонович, историю одну о
Суворове, от деда слышал, а тот знал ее от отца своего. Давно это было.
     Прадед учителя служил под командой Суворова солдатом,  в  его любимом
Фанагорийском полку:  и под Фокшаны ходил с ним,  и Измаил штурмом брал, и
под Кинбурном сражался.
     Прослужил  старый  солдат  годов   с   тридцать.   Весь   пораненный,
порубанный, турецкими шашками посеченный - в отставку ушел в Тульчине. Там
полки в ту пору на зимних квартирах стояли.
     Получил солдат "чистую" и пошел на родину, в Новгородскую губернию, в
село Каменку.  Пешком шел,  своим ходом. Нескоро до дому добрался. Большие
муки в дороге испытал, но домой - дошел.
     Много ли,  мало ли с  той поры воды утекло,  а  только слышит солдат:
приехал в  свое родовое имение фельдмаршал,  Александр Васильевич Суворов.
Царь Павел сумасбродный сослал его в Кончанское.
     "Как бы,  -  думает старый солдат,  -  фельдмаршала повидать.  Вместе
служили, в походы вместе ходили".
     Идет он -  думу думает о своем житье-бытье, а навстречу, по проселку,
ать-два, ать-два - быстрым шагом сам фельдмаршал.
     Не  растерялся солдат.  Снял шапку и  поклонился,  да  не  выдержал и
по-военному крикнул: "Здравия желаю!"
     Фельдмаршал от  неожиданности вздрогнул,  стал  против солдата строго
так поглядел ему в глаза и спросил:
     - Как зовут, служивый?
     - Федот! - ответил браво старик и приставил ногу к ноге, как в уставе
положено.
     В один миг их окружили ребятишки,  а следом за ними стали подходить и
взрослые.
     - Федот?  -  воскликнул удивленно