захватили  крепость.  Они  разграбили  церковь,  варварски
разрушили памятник полководцу Суворову -  сняли с пьедестала его бронзовый
бюст, отлитый в Петербурге по модели скульптора Демут-Малиновского, вырыли
вкопанные вокруг памятника турецкие трофейные пушки -  и все это, погрузив
на корабли, увезли.
     Царь  Николай Первый разгневался на  гарнизон,  отдавший крепость без
боя, и приказал разрушить ее, как только окончится война.
     В 1907 году,  когда праздновали сто  двадцатую  годовщину  победы  на
Кинбурнской  косе,  крепости  уже  не  было.  На  ее месте тянулась,  чуть
поднимаясь над водою,  узкая,  длинная полоса песка.  Она  заросла  мелким
кустарником. Вдоль берегов косы поднимались из воды густые заросли камыша.
     Сто   двадцатую  годовщину  победы  русских  войск   над   турками  у
Кинбурнской крепости  пришлось праздновать не  на  Кинбурнской косе,  а  в
городе  Очакове,   раскинувшемся  на  высоком  берегу  Бугско-Днепровского
лимана.
     На  торжества  в  Очаков  приехали  старые  солдаты,   сверхсрочники,
георгиевские кавалеры.  Это были представители полков, принимавших участие
в боях на Кинбурнской косе и в штурме турецкой крепости Очаков.  Среди них
находились  и   посланцы  Шлиссельбургского  пехотного  полка,   стоявшего
неподалеку от города Ломжи.
     Празднование годовщины победы  русских  воинов  над  турками оставило
глубокий след  в  сердцах  солдат.  Услышав рассказ,  как  гренадер Степан
Новиков, исполняя воинский долг, спас жизнь командующего войсками, солдаты
захотели,  чтобы память о герое дошла до их детей и внуков. Но вот как это
сделать, они не знали.
     Гости разъехались по своим полкам, рассказали товарищам о празднике в
Очакове,  о незабываемом подвиге Новикова и желании солдат, чтоб сложили в
честь гренадера песню, которая жила бы в народе многие годы.
     В   то  время  в   Шлиссельбургском  полку  служил  капитан  Самонов,
окончивший Академию художеств.
     В  свободное время капитан любил рисовать,  а  также лепить из  глины
фигурки людей  и  животных.  Лучше всего удавались ему  сценки из  военной
жизни.  Солдаты проявляли живой интерес к  работам своего капитана.  Он  с
удовольствием показывал им  то  казака,  то таких же,  как они,  воинов на
отдыхе или в боевой схватке.
     Самонов относился к  солдатам просто,  был с ними приветлив,  не так,
как другие офицеры. Может быть, поэтому они и обратились к нему с просьбой
вылепить гренадера Новикова.
     - Это  вроде  как  песня  о  нем  будет!  -  говорили они  капитану и
предлагали свою помощь в работе.
     Капитана Самонова заинтересовала солдатская просьба.  Он  пообещал им
подумать об  этом.  Много  времени капитан посвятил чтению книг  о  войнах
России с  Турцией,  ходил в  музеи,  подбирал материалы и "натуру",  делал
наброски карандашом,  потом красками и,  наконец, решился. Долго помнили в
полку,  как капитан среди солдат-шлиссельбуржцев отбирал "натуры", которые
должны  были  изображать турецкого солдата,  гренадера Новикова  и  самого
Суворова.
     Какой  шум  стоял  в  казарме,   как  смеялись,  словно  малые  дети,
усачи-солдаты,  облачаясь в  живописные турецкие одежды  -  широкие  белые
шаровары и белую рубаху,  в цветную,  яркой окраски,  безрукавку. Длинный,
широченный матерчатый пояс  охватывал  в  несколько  раз  талию  "натуры",
изображающей  турецкого  кавалериста.   Солдат   страшно  вращал  глазами,
стараясь своим видом напугать товарищей. А те смеялись, одобрительно кивая
головами.
     - Хорош,  шайтан-паша!  -  говорил один. - Сейчас тебе Степан карачун
сделает.
     - А ну-ка,  Степан,  покажи ему,  что такое русский штык!  - добавлял
другой.
     Солдаты изо  всех сил старались помочь художнику воспроизвести образы
суворовских чудо-богатырей и  среди  них  гренадера Новикова.  Они  часами
стояли в самых трудных положениях, позируя для капитана Самонова.
     Работа двигалась успешно.  Вс„  свое свободное время капитан лепил из
глины задуманную им совместно с солдатами группу.
     Прошло  полгода.  Он  закончил лепку  и  показал гипсовую скульптуру,
изображавшую эпизод сражения на Кинбурнской косе,  сначала у себя в полку,
в Офицерском Собрании, потом в столице, в Академии художеств.
     Весь  Петербург  узнал  о  скульптурной группе  Самонова.  Художники,
скульпторы,  мастера-бронзолитейщики хвалили Самонова, называли его работу
патриотическим подвигом,  говорили, что она помогает понимать величие души
простого русского человека, солдата, что она прославляет этих людей.
     Солдаты  Шлиссельбургского полка  также  увидели гипсового "Гренадера
Новикова".
     - Вот это солдат! - вырвались у кого-то из них слова восхищения.
     - Настоящий воин! - вздохнул с завистью другой.
     Капитан Самонов улыбнулся и сказал:
     - О русском солдате еще Петр Первый говорил:  "Солдат есть имя общее,
знаменитое,  солдатом называется первейший генерал и последний рядовой". Я
добивался,  чтобы мой гипсовый "Гренадер" выглядел бы таким вот знаменитым
солдатом!
     - Выглядит! - скупо промолвил шлиссельбуржец.
     Однажды   посмотреть   скульптурную  группу   зашел   известнейший  в
Петербурге  бронзолитейный мастер  из  Академии  художеств,  Карл  Ионович
Меглинник. Все его называли Карлом Иванычем.
     Карл Иваныч,  чех по происхождению,  не нашел счастья в своей  родной
стране.  Чехия  тогда  входила в состав Австро-Венгрии.  Трудно жилось там
чехам.  Многие отличные мастера вынуждены были покидать родной край, чтобы
в чужих землях прокормить себя и своих детей.  В Россию ехали пушечных дел
мастера,  музыканты,  механики,  бронзолитейщики.  Поехал и  Меглинник.  В
далеком Санкт-Петербурге,  столице великой северной славянской страны,  он
нашел вторую родину.
     Карл  Иваныч долго  ходил вокруг "Гренадера Новикова".  Он  попыхивал
небольшой трубочкой, приглядывался и, наконец, промолвил:
     - В старые годы римляне говорили:  "Глина - это жизнь, гипс - смерть,
бронза - бессмертие". Надо отливать группу в бронзе!
     И тут же предложил выполнить почетную работу своими силами. Он просил
капитана доверить ему  это  дело,  чтобы уплатить хоть самую малую частицу
долга его второй родине.  Мастер говорил,  что чехи помнят,  как на улицах
старой Праги развевались знамена суворовских полков. Это было в 1800 году.
Русские возвращались из швейцарского похода.  Преданные своими союзниками,
австрийцами,  отбиваясь от сильной французской армии,  они с боями перешли
швейцарские Альпы. Это был поистине подвиг.
     Русские солдаты проходили через Прагу. О нескольких днях, которые они
провели в этом городе, чехи сложили песни и сказания. Еще и сейчас в Чехии
старики поют малым детям народный сказ о генерале Суворове:

                   Мне рассказ про генерала
                   Часто бабка повторяла:
                   Мол, Суворов-генерал
                   Никогда не умирал.
                   Гнет он с чехов сбросит прусский,
                   Он для чехов добрый брат,
                   Как и смелый, как и русский
                   Русый доблестный солдат.
                        Сам Вацлав в старинных латах,
                        Говорят, который год
                        Ждет российского солдата,
                        Что свободу принесет.
                        Будет воздух пьян, как брага,
                        Влтава вспенит синий вал,
                        И войдет в ворота Праги
                        Храбрый русский генерал...

     Карл Иваныч взглянул на капитана Самонова и, смущаясь, сказал:
     - Разболтался я. Это не от старости, друзья, а от больших чувств, что
нахлынули на  меня,  когда  я  осматривал скульптурную балладу  о  храбром
русском солдате. Извините меня, прошу вас!
     В  словах и  во  взгляде мастера было  столько сердечности и  большой
человеческой теплоты,  что  капитан  Самонов  не  выдержал  и,  подойдя  к
старику, крепко пожал его руку.
     Все один за  другим подходили вслед за капитаном Самоновым к  старому
бронзолитейщику и также пожимали его руку.
     И вот работа закипела.
     Старый  мастер  Меглинник  забыл  на  время  свои  дела  в   Академии
художеств.   Он   все  дни  проводил  во  дворе  небольшой  бронзолитейной
мастерской.
     Солдаты  расположенного поблизости полка  помогали капитану Самонову.
Они  подносили  материалы и  уголь,  постоянно находились около  мастеров,
стараясь оказать какую-нибудь услугу,  чтобы облегчить нелегкий,  но такой
благородный труд бронзолитейщиков.
     Пять бронзовых групп,  повествующих о спасении Суворова в сражении на
Кинбурнской косе, были отлиты бронзолитейщиками Петербурга.
     С той поры прошло много лет. Где они, эти бронзовые страницы летописи
о подвиге русского солдата? Вряд ли кто об этом скажет!
     Давно нет в живых старого бронзолитейщика Карла Ивановича Меглинника.
Он  умер  смертью героя в  годы  Великой Отечественной войны в  осажденном
фашистами Ленинграде.
     После него  осталось немало отлитых под  его  руководством памятников
государственным и общественным деятелям советского государства.
     Им же отлит первый памятник Владимиру Ильичу Ленину,  тот,  что стоит
перед зданием Смольного в Ленинграде.
     Совсем недавно,  в запасниках музея "Бородино", неподалеку от Москвы,
найдена одна группа, отлитая чешским бронзолитейщиком.
     Рабочие   Ленинградского   завода   художественного   литья   бережно
восстановили ее  в  первоначальном виде и  передали музею Суворова в  селе
Кончанском, где некогда жил полководец.
     А подлинник из гипса? Тот, что был сделан капитаном Самоновым?
     Солдаты  Шлиссельбургского пехотного полка  просили своего  командира
передать подлинник в музей. Капитан уважил просьбу солдат.
     И  вот с 1910 года эта гипсовая группа хранится в Ленинградском музее
А. В. Суворова.
     На  этом,  собственно,  и  кончается  история  создания  скульптурной
группы, изображающей подвиг гренадера Степана Новикова.


                        СїЕїКїРїЕїТїНїЫїЙї ГїРїУїЗ

     Как-то  шел  я  в  Смольный и  по  дороге  остановился перед  зданием
необычного вида.
     По  характеру  сооружения  и  оформлению фасада,  украшенного военным
орнаментом,  оно  отвечало своему  назначению -  олицетворять могущество и
славу   русского  оружия.   Это   был   Суворовский  музей,   созданный  в
ознаменование столетней годовщины со дня смерти полководца.
     Фасад здания украшали мозаичные картины.  На одной можно было видеть,
как   крестьяне   села   Кончанского  провожают  фельдмаршала  в   далекий
итало-швейцарский поход.  На другой -  суворовские чудо-богатыри,  оставив
позади стремнины Сен-Готарда, поднимаются на перевал Кинциг-Кульм.
     На первом плане -  Суворов.  Его седые кудри развеваются под сильными
порывами  ветра.  Полководец  направляет движение  растянувшихся на  марше
войск через труднейший горный перевал.
     На  фронтоне здания выделялся герб рода Суворовых;  на  стенах висели
высеченные из радомского камня доспехи русских былинных богатырей.
     Башни  музея с  каменными зубцами поверху,  с  бойницами,  с  узкими,
длинными,  похожими на щели,  окнами высоко вверху, куда ни по лестнице не
подняться,  ни по веревке не добраться,  создавали впечатление,  что перед
нами стоит маленькая, но несокрушимая крепость.
     Еще  недавно я  приходил в  залы музея и  осматривал одежду,  которую
носил Суворов,  его оружие,  ордена,  грамоты,  портреты и книги.  Со стен
склонялись отнятые в горячих битвах вражеские знамена.  Под стеклом витрин
лежали заржавленные ключи завоеванных городов и крепостей.
     Здесь  стояли пушки  -  участники суворовских побед  над  пруссаками,
турками и  французами.  Здесь же  находились захваченные в  боях трофейные
турецкие пушки из-под Рымника и  Измаила.  Чуть подальше от них можно было
увидеть  французскую пушку,  отбитую  у  врагов  под  стенами итальянского
городка Нови,  где суворовские войска одержали победу над одним из  лучших
полководцев Франции, генералом Моро.
     Здесь же находились простреленные пулями и картечью знамена.
     Под этими боевыми знаменами русские полки прошли через всю Европу. Их
видели и на Рымникском поле,  и на стенах Измаила, и в плодородных долинах
Ломбардии,  и  при штурме Ч„ртова моста,  и на вершинах Сен-Готарда,  и на
ледяных склонах Паникса.
     А  после того как  русские полки перешли с  боями Швейцарские Альпы и
возвращались к  себе домой,  на родину,  их знамена увидели народы Чехии и
Моравии.
     Старая  Прага  ликовала.  Она  встретила суворовских солдат песнями и
цветами.
     В  первый год Великой Октябрьской социалистической революции в  залах
музея царило оживление, слышались голоса экскурсантов.
     Прошло  меньше  года,  и  наступило совсем  другое  время.  К  городу
приближался  враг.  На  стенах  домов  висели  плакаты:  "Социалистическое
отечество в опасности".
     И  чем  грознее казалась эта  опасность,  тем  тверже и  мужественнее
становились советские люди.
     В Питере,  Москве и других городах формировались полки Красной Армии.
Партия и правительство посылали их против наступающих германских корпусов,
чтобы повернуть вспять врагов.
     По приказанию военного комиссариата я  в  эти дни занимался обучением
солдат  молодой  Красной  Армии.  Опыт  длительной  первой  мировой  войны
пригодился.
     Вместе  со  мной  обучал  красноармейцев мой  полковой товарищ  Павел
Чернов.  Он был из тех солдат-фронтовиков,  которые сразу поняли,  на чьей
стороне правда, и стали бороться за советскую власть.
     Прошла неделя. Наши занятия продвигались успешно. Готовилась передача
молодых красноармейцев вновь формируемому полку.
     Вдруг  Павла  вызвали к  военному комиссару города,  и  он,  даже  не
простившись со мной, спешно уехал.

                                __________

     Закончилась гражданская война.
     Однажды на  областной конференции профсоюзов я  совершенно неожиданно
встретил  Павла  Чернова.  Мы  обрадовались,  видя  друг  друга  живыми  и
здоровыми.
     По  окончании заседания Павел  зашел  ко  мне  и  в  дружеской беседе
рассказал,  что  с  ним  произошло в  1918 году,  когда он  оставил меня в
Петрограде, а сам отправился выполнять срочное задание комиссара.
     Вот эта история.


     - Ты, верно, помнишь тот день, - сказал Павел, - когда меня вызвали к
военному  комиссару?  Он  познакомил меня  с  рабочим  Путиловского завода
Василием Русаковым.  Это  был  хорошо сложенный парень лет  двадцати пяти.
Военком тщательно проверил наши  документы и  сказал,  что  нам  предстоит
выполнить важное задание.
     - Из Петрограда на Урал направляется вагон с секретным грузом. Вы оба
поедете  проводниками.  Передадите  груз  Екатеринбургскому губисполкому и
вернетесь обратно. За имущество отвечаете головой. Понятно?
     - Понятно, товарищ комиссар, - ответили мы.
     - Вот вам два одинаковых пакета. Помните, вскрыть их вы можете только
в случае крайней необходимости.
     - А почему два? - спросил я военкома.
     - Путь у вас тяжелый.  Время,  сами знаете, тревожное. Попадет один в
беду, так и у другого будут документы. Помните: задание секретное.
     На  другой день мы с  Василием Русаковым приехали на товарную станцию
Московского  вокзала.   Подле  вагона  стоял  часовой.  Начальник  караула
проверил наши документы.
     - Устраивайтесь здесь, - указал он на тормозную площадку, - и глядите
в оба. Задание у вас серьезное.
     С  чувством  большого  почтения  мы  смотрели  на  свинцовую  пломбу,
скреплявшую тяжелую дверь вагона с висячим замком, похожим на гирю.
     "Секретный груз",  - мысленно повторил, я слова комиссара. Что лежало
за крепкой дверью, мы не знали, но понимали: нам поручено важное дело.
     Вскоре поезд отошел.
     В  те  годы поезда ходили без точного графика,  работали на случайном
топливе,  большею частью на дровах, да и те подчас приходилось заготовлять
самой паровозной бригаде.
     Прошло около трех недель,  как мы  выехали из  Петрограда.  Наш поезд
остановился недалеко от Екатеринбурга,  теперешнего города Свердловска, на
большой железнодорожной станции. Здесь скопилось много товарных составов.
     Мы  стояли на запасном пути и  ждали,  когда нас отправят дальше.  На
станции творилось что-то неладное.
     У  паровоза  сновали  военные  с  погонами на  плечах,  в  фуражках с
красными околышами. Военные зло посматривали на машинистов.
     Вдоль состава быстро вышагивали вооруженные винтовками не то солдаты,
не то казаки.  Они останавливались у вагонов, открывали двери и, ничего не
обнаружив, шли дальше.
     Впереди одной  такой  группы важно выступал,  покачиваясь,  словно на
рессорах, долговязый мужчина в зеленоватом френче, перетянутом через плечи
кожаными ремнями.
     Широкие темно-синие с красным кантом брюки-галифе и золотые погоны на
плечах удивили нас.
     - Офицер! - вскрикнул от неожиданности Василий.
     - Тише ты! - огрызнулся я, сам не понимая, что происходило вокруг.
     Оказывается,  мы  попали  в  район,  охваченный восстанием кулаков  и
белогвардейцев.
     Кулаки воспользовались затруднениями советских войск на юге и подняли
мятеж. К ним присоединились царские офицеры, казаки, белогвардейцы.
     Они арестовали коммунистов,  исполкомовцев и бросили их в тюрьму.  Не
всех, правда. Часть советских работников успела уйти в подполье.
     Восставшим не  хватало  оружия  и  боеприпасов.  Они  задерживали все
эшелоны,  идущие из Петрограда,  и  обыскивали вагоны в  надежде пополнить
свое вооружение.
     Проверяя железнодорожные документы,  мятежники узнали,  что с  двести
восемнадцатым маршрутом идет вагон с грузом особого назначения.
     - Оружие! - решили одни.
     - Золото! - уверяли другие.
     - Вот здорово! Вагон с золотыми слитками! Золотыми, понимаете! Да что
там говорить! Забрать его немедленно!
     Ты спросишь,  как я  узнал обо всем этом?  Ответ простой.  На станции
власть захватили белогвардейцы,  но у распределительного щита, у пускового
пульта, в диспетчерской, у селектора сидели советские люди.
     Кочегар бросал в топку паровоза уголь, машинист вел поезд, стрелочник
по-прежнему переводил стрелки.  Телеграфист за тем же аппаратом принимал с
соседних участков телеграммы,  а  рабочие ремонтировали вагоны и паровозы.
Белогвардейцы принудили  их  работать,  но  никакой  силой  они  не  могли
заставить рабочих отказаться от борьбы за советскую власть.
     В  подполье ушло  несколько работников уездного комитета партии.  Они
скрывались на квартирах у рабочих железнодорожного узла.
     Белогвардейские  охранники  устраивали  облаву  за  облавой,  пытаясь
выловить ушедших от расправы большевиков.
     Рабочие не сдавались. Выставив свои наблюдательные посты, они следили
за действиями охранников и в случае опасности перебрасывали подпольщиков с
квартиры на квартиру, из погреба в погреб, с одного чердака на другой.
     Прошло несколько  дней.  В  заброшенном,  вросшем  в  землю   вагоне,
стоявшем  у  дощатого забора в конце глухого тупика,  расположилась группа
работников     революционного     комитета     подпольной      организации
железнодорожников.   Руководил  ими  секретарь  уездного  комитета  партии
большевиков.
     - Чем ближе к логову зверя, тем безопасней! - говорил он товарищам. -
Здесь нас  не  станут искать.  А  станут,  так  ребята предупредят,  уйдем
вовремя и подарок после себя оставим!  - усмехнулся секретарь, указывая на
ящик со взрывчаткой.
     Вечером  он   давал   наказ  связным,   машинистам,   стрелочникам  и
диспетчерам:
     - Отберите  надежных  людей.  Предложите им  работать  по-прежнему на
своих участках,  работать хорошо,  чтобы не  вызывать подозрений у  белых.
Скажите:  так  надо для  скорейшего разгрома мятежников.  Эти люди -  наши
глаза и  уши.  Они  должны видеть и  слышать все,  что  творится в  лагере
противника.  Они -  наши руки.  Мы должны дей