- Ух, какой ты стал,  -  растерянно,  почти  с  испугом,  пробормотал
Хугава, отодвигаясь.
     - Какой? - Спаргапа выжидательно прищурил недобрый глаз.
     Видно он и сам чувствовал в себе перемену. Но не  было  похоже,  чтоб
сын Томруз тайно гордился, любовался ею, приятно  для  себя  преувеличивая
эту перемену, вполусерьез играя мрачного изгоя, как делал бы на его  месте
любой другой обиженный юнец. Прежнего Спаргапу украли. Перед Хугавой стоял
хмурый иноземец, незнакомый и опасный.
     - Не такой ты, каким был,  -  пробормотал  Хугава.  -  Другой.  Будто
подменили.
     Спаргапа сплюнул.
     - Вырос, брат Хугава. Вырос и поумнел!


     - Ох, вставай! "Ребра" приехали.  -  Фрада,  отвернув  край  войлока,
тормошит дочь, спящую в повозке. Пять дней назад племя дривиков прибыло  с
юга  и  перелетной  птичьей  стаей,  опустившейся  на  отдых  и  кормежку,
остановилось у речной излучины хатрах [хатр - мера  расстояния  у  древних
племен Турана, 1,5 километра] в сорока от старого лагеря.
     Шатры еще  не  развернуты.  Мужчины  ночуют  у  жарких  костров,  под
открытым небом. Женщины - в громоздких повозках,  где  хранятся  запасы  и
утварь, где проходит при долгих переездах вся  жизнь  "длинноволосых":  на
ходу они мирно рожают, пеленают детей, шьют, вышивают, мнут  кожу,  прядут
пряжу.
     - Ребра? - Солнечный луч бьет стрелой в глаза Райады - свежие,  будто
она вовсе не спала; девушка жмурится и, ничего не понимая со  сна,  быстро
ощупывает бок.
     - Не ребра, коза, а "ребра"! - смеется Фрада. - Персы пожаловали.
     "Парса",  само  название  персов,  также,  как  и  "парта"  подлинное
наименование  парфян,  значит  "ребро",  "бок",  "край".  Почему  эти  два
знаменитых народа выбрали себе столь необыкновенные названия?
     Они не выбирали. Им дали их. Потому, что и те, и  другие  обитали  на
дальних окраинах земель, занятых союзом западно-иранских племен. Первые  -
на юге, у Персидского залива, вторые - на северо-востоке, на  подступах  к
Большой Соляной пустыне.
     Слово "перс" надо понимать, как "человек с окраины".
     - Вылезай, - торопит Фрада. - Посмотри, как одеваются люди.
     Да. Сакам есть на что поглазеть. В золоте, камнях и блестящих тканях,
в белилах, и румянах, с подведенными  глазами,  с  бородами,  выкрашенными
хной, важно и чинно, точно павлины, выступали Утана и Гау-Барува во  главе
пестрой и пышной свиты.
     Приветствия. Поклоны. Добрые пожелания... У входа в  лагерь  послы  с
достоинством переступили через жирных баранов, зарезанных  только  сейчас,
прямо у их ног - так велит обычай.
     В толпе встречающих находились и Спаргапа с Хугавой -  один  угрюмый,
себе  на  уме,  другой   озабоченный,   тоже   невеселый.   Табунщик   все
приглядывался к сыну Томруз, стараясь понять, какой дух в него вселился.
     Эй! Что такое? Спар приглушенно охнул,  пошатнулся.  Пошарил  вокруг,
точно слепой, нащупал плечо Хугавы, крепко вцепился, будто хотел сломать.
     Он увидел Райаду.
     Широко раскрыв глаза и еще шире - алый  рот,  она  жадно  глядела  на
гостей. Помнила Райада, дочь Фрады, юного Спара? Помнила. Часто  думала  о
нем, особенно по ночам, когда вокруг тихо, когда она одна. Грустила, порой
даже плакала навзрыд. Но сейчас - сейчас Райада забыла не только о  Спаре.
О родном отце - и то забыла. До чего красивы  эти  персы,  эти  мужчины  с
канала Арахту.
     - Держись, не падай! - встревоженно шепнул  Хугава,  подхватывая  под
локоть обессилевшего Спаргапу.
     Сын Томруз очнулся. Недоуменно взглянул  на  Хугаву,  поспешно  убрал
руку с его крутого плеча. Рука упала и со стуком  ударилась  о  висящий  у
правого бедра короткий  меч.  Скрюченные  пальцы  медленно  сомкнулись  на
костяной рукоятке.
     - У, как вырядились, болотные петухи, - с  усмешкой  проворчал  Спар,
косясь в сторону персов. - Повыдергивать бы ваши перья. Таких вот  фазанов
подстреливай, Хугава-меткач!
     И взгляд, и речь, и вид юнца были зловещими.
     Жутко стало Хугаве. Куда идет Спаргапа?  Надо  поговорить  с  Томруз,
пока не поздно. Может, и впрямь женить юнца на Райаде? Нет,  не  выйдет  -
Томруз не выносит Фрады, как змея - запаха мяты.
     Да если и выйдет, все равно пропадет Спар -  окрутят  юнца,  запутают
отец и дочь, бесповоротно с пути собьют. У Фрады - темная  душа.  На  днях
табунщик обратился к нему с такими словами:
     - Ты в разных странах побывал, много хорошего видел - научил бы лучше
этому хорошему, чем смеяться над сакской дикостью.
     - Послушай, сын мой, умную персидскую пословицу,  -  кисло  улыбнулся
Фрада,  брезгливо  отодвигаясь  от  пастуха.  -  Один  сказал:  "В  шатрах
соседнего рода пир". Другой ответил: "А тебе что?"  Первый  сказал:  "И  я
зван". Второй ответил: "А мне что?" Слыхал? Понимай, как хочешь.
     Чего тут понимать -  чужой  человек  Фрада,  не  сак,  хоть  и  саком
родился. Какое ему дело до сакских нужд?  И  дочь  такая  же.  У  горького
дерева - горький плод.
     Табунщик с ненавистью  глянул  на  Райаду.  Подумать  только!  Дрянь,
пустое место, глупая  пичуга.  Мелкое,  бездумное,  себялюбивое  существо.
Женщина-животное. А сколько человек заставила страдать!
     Говорят красоту женщине дает богиня Анахита. Грех роптать  на  богов,
но, значит, и сама Анахита -  набитая  дура,  коли  ей  взбрело  прицепить
этакой ослице нежный лик пери. Ух, отодрать бы тебя этой плетью!
     Женщина - страшный зверь. Лучше бы их не было  совсем  длинноволосых.
То есть, пусть будут, конечно, но лишь такие, как Томруз и Майра.  Да  вот
маловато таких, кажется. Или не прав Хугава?
     ...В первый день, как водится, о делах не толковали.
     Старейшины  четким  четырехугольником  расположились   в   просторном
четырехугольном шатре, на мягких войлоках, разостланных у самых  полотнищ.
Оба высокопоставленных перса удостоились почетного места напротив широкого
входа, рядом с Томруз.
     Гау-барува  хлопнул  ладонью   о   ладонь.   Восемь   телохранителей,
напряженно покряхтывая, с лицами,  потными  от  натуги,  втащили  в  шатер
тяжелый ковровый тюк.
     - От имени царя Куруша, повелителя моего, преподношу  я  дары  запада
предводительнице  великих   саков   Томруз   и   досточтимым   старейшинам
хаумаварка.
     Гау-Барува разрезал  сеть  веревок,  стягивающих  тюк,  и  с  помощью
телохранителей развернул громадный ковер.
     Хугава, сидевший у входа, резко отпрянул - на  него  в  упор  глядела
Пятнистая смерть.
     Груда пестрых тканей,  золоченых  цепей,  круглых  сосудов,  небрежно
завернутых в  большое,  желтое  с  черными  кольцами,  дорогое  покрывало,
случайно легла так, что с того места,  где  находился  табунщик,  могла  и
впрямь показаться леопардом, готовым к прыжку.
     Наваждение длилось всего  три  мгновения.  Хугава  испуганно  покачал
головой - чего только не примерещится человеку!
     Табунщик, в отличие от многих  сородичей,  не  боялся  ни  духов,  ни
бесов, ни всяких прочих кикимор и чертей, хотя и верил в их существование.
Такой уж он был человек. Однако промелькнувший сейчас перед глазами  образ
Пятнистой смерти устрашил его как ребенка.
     Хугава пытался  взять  себя  в  руки,  но  чувство  смутной  тревоги,
какой-то неясной опасности не покидало пастуха весь день.
     Чтоб лучше видеть, один из сакских вождей поднялся и  откинул  полог,
прикрывающий вход. На кучу царских даров упал прозрачный  поток  солнечных
лучей. Она ярко вспыхнула, плавно отбросила радужную  волну  отражения,  и
сакам почудилось, будто в шатре запылал невиданный по красоте костер.
     В груде расшитых  золотом,  золототканых,  золоченых,  посеребренных,
литых, чеканных, резных, крученых, черненых, крытых  эмалью  разнообразных
вещей все было мадское и бабирское, лидийское  и  греческое,  иудейское  и
финикийское. И - ни клочка персидского, разве что ковер; да  нет,  и  тот,
пожалуй, был от парфян или армян.
     Персы - еще  недавно  безвестная  народность,  прозябавшая  в  убогих
лачугах на краю света, - сами пока ничего не умели,  благородному  ремеслу
еще не научились, зато куда как наловчились отнимать и присваивать изделия
мастеров покоренных стран.
     Долго не  могло  опомниться  собрание  сакских  вождей,  ослепленных,
подавленных  чуждой  их  быту,  кричащей   роскошью.   Старейшины   только
переглядывались изумленно да щелкали языками о зубы.
     У некоторых мелькнула заманчивая мысль: не бросить ли к  дьяволу  эту
чахлую пустыню вместе с чесоточными овцами, не  заняться  ли,  по  примеру
расторопной персидской знати, грабежом соседних городов  и  селений?  Дело
добычливое. Чем сакские старейшины  хуже  персидских,  почему  они  должны
ходить в лохмотьях?
     Фрада скорчился и болезненно всхлипнул от зависти. Цепкие  руки  отца
Райады так и потянулись судорожно-загребающим движением к сверкающей  куче
сокровищ.
     Одна Томруз держалась спокойно. У женщины, конечно, тоже  разгорелись
глаза, но в них было восхищение, а не жадность. Точно такими  глазами  она
любовалась бы тончайшими прожилками в  лепестке  мака,  серебристым  мехом
новорожденного ягненка  или  весенним  закатом,  когда  темно-багровые,  с
золотыми краями, облака плывут по ярко-лиловому разливу неба.
     - Богато, - улыбнулась Томруз. - Не знаю, чем и  отдарить.  У  нас  -
что? Кожа, шерсть да войлок - вот и все достояние. Ну, кони неплохие...
     Она кивнула Хугаве, скромно сидевшему на корточках у порога:
     - Завтра отловишь для  гостей  три  косяка  лучших  четырехлеток.  Но
конями вас не удивишь, не так ли? - вновь  обратилась  Томруз  к  Утане  и
Гау-Баруве. - Я слыхала, у персов хорошие табуны.
     Саки  и  персы  изъяснялись  между  собой  свободно  -  столь  близко
родственны были их наречия. Лишь  иногда,  забывшись,  Томруз  произносила
два-три диковинных слова, непонятных для гостей -  дривики,  так  же,  как
дахи и аугалы, происходили от фракийского корня. Они  давно  и  неотделимо
слились с туранскими саками и восприняли их речь, но  кое-кто  сохранил  в
памяти и старый язык.
     - У нас в пустынных горах, -  продолжала  Томруз,  -  дождь  и  талая
снеговая вода вымывают порой кусочки блестящего желтого  металла.  Это  не
медь. На добрую посуду, мечи, наконечники не годится, да и мало  его,  так
что нам, сакам, он ни к чему. Но говорят, у вас, на  западе,  любят  такой
металл. Правда? Посмотрите.
     Томруз подняла  скомканный,  брошенный  перед  нею  платок,  и  персы
увидели плоский слиток величиной с баранью голову.
     Она вопросительно  взглянула  на  гостей.  Конечно,  Томруз  не  была
настолько уж темной, чтобы не знать цены золоту. Но - разве  обойтись  без
маленькой хитрости, когда  водишься  с  таким  жадным  народом,  как  дети
Айраны?.. В делах лучше казаться глупой,  оставаясь  умной,  чем  казаться
умной, оставаясь глупой, как горшок.
     Кочуя у гор, саки упорно рылись в  осыпях,  терпеливо,  по  крупинке,
собирали желтый металл и отдавали верховному вождю, который и  хранил  его
на черный день. Золото берегли. Расставались с ним  неохотно,  предпочитая
расплачиваться с приезжими купцами кожей и шерстью.
     Алчно сверкнул взгляд Утаны, резко  подался  вперед  Гау-Барува.  Вся
куча цветастых тканей и чеканных сосудов,  наваленных  персами  посередине
шатра, не стоила и половины крупного слитка.
     - Вот наш ответный дар царю Парсы! - сказала Томруз.
     Она понимала - сакский дар вдвое превосходит  персидский,  но  именно
этого и хотела Томруз. У гордых послов опустились носы. Она  сбила  с  них
спесь. Пусть не думают хитрецы с  запада  удивить  предводительницу  саков
расшитым тряпьем. И свои старейшины пусть видят, что  им  вовсе  не  из-за
чего завидовать персидской знати. Пусть они подумают да  рассудят,  хороши
ли нравы чужой страны, где люди готовы отдать  душу  за  никчемный  желтый
камень. Золото! Что - золото? Его можно нарыть в горах сорок мешков. А вот
человеческого достоинства в щебнистых осыпях не  наскребешь.  Надо  беречь
достоинство человеческое. Или оно дешевле металла?
     Персов  угостили  мясом  оленей,  диких  свиней  и  онагров,  целиком
зажаренных на  костре,  вареной  бараниной,  рыбой  и  дичью.  Пенилось  в
бурдюках острое заквашенное кобылье молоко.  Гости  раскупорили  вина,  но
саки дружно отказались от напитка, доводящего людей до безумия.
     Лишь Фрада облизнулся при виде наполненных чаш. Он  знал  вкус  вина.
Ему нестерпимо хотелось выпить, но... что скажут сородичи? Он даже и  есть
не стал - настолько обозлился на "проклятых саков"  за  свой  страх  перед
ними. И это - жизнь?! Не можешь без оглядки  взять  в  рот  то,  что  само
просится в нутро... Ох! Фрада прикинулся хворым и сбежал с пира.
     Наутро Томруз переговорила с Утаной:
     - Итак ты хочешь  торговать  с  нами?  Хорошо.  Вези  товары  на  эту
сторону. Все возьмем - ты знал, что захватить. Только  пшеницы  надо  было
взять побольше. У саков много скота, но любимое блюдо - тесто  вареное.  У
соседей наших оседлых много зерна, а мяса маловато, так  они  без  ума  от
мяса. Так уж выходит... - Она улыбнулась. - У кого чего мало, то и дорого.
Даю по пять невыделанных кож за одну выделанную, по  три  кипы  шерсти  за
сверток ткани, по барану за три котла. Ну, и золота дам немного - такой же
слиток дам, как и вчера. Мы ведь впервые торгуем с персами, для начала  не
жалко.
     На десяти огромных хорезмийских лодках персы  переправили  товары  на
правый берег. Утана, позабыв о еде и отдыхе, метался, как в белой горячке,
от лодки к лодке, от тюка  к  тюку,  от  раба  к  рабу,  кричал,  ругался,
подгонял грузчиков, торопясь сбыть добрый товар за добрую цену.
     - У нас часты гости из Сугды, Бактры,  Марга  и  Хорезма,  -  сказала
Томруз. - Вас, персы, видим первый раз.  И  довольны  вами.  Вещи  хороши,
сделаны старательно, крепко и чисто. Не знаю, чьих рук работа, но  она  не
хуже сугдской. А сугды - первые мастера. У нас в  пустыне  так  не  умеют.
Сумели бы, да негде и некогда - кочуем, не задерживаемся  долго  на  одном
месте. Вот и лепим горшки, как попало - красоты  мало,  лишь  бы  воду  не
пропускало. Вот так. Теперь будем знать -  с  персами  выгодно  торговать.
Приезжайте! У саков много такого, что нравится вам. У персов много такого,
что нравится нам. Будем дружить. Будем вершить мену  на  равных  условиях.
Разве это плохо? Что скажешь, брат Утана?
     - Дело доброе, сестра Томруз. Славное  дело.  Я  постараюсь  пригнать
осенью еще один караван.
     - Да будет тебе удача!
     - А золото, - Утана понизил голос, - золото еще найдется?
     - Припасем! Не беспокойся. Знаешь, - доверительно зашептала Томруз, -
саки народ неплохой. Умный, прямодушный, в  помыслах  чистый.  Но  сторона
наша - от великих стран в стороне. Живем где-то слева от солнца, справа от
луны. Честно скажу: еще немало у нас темноты. Заметил,  наверное?  Я  хочу
вывести мой народ на широкий путь.  Хочу  научить  саков  строить  города,
пахать землю, выращивать плоды, считать звезды, расписывать  стены  жилищ,
шить красивую одежду, наносить на глину знаки, по которым  люди  угадывают
мысли. Чтоб у нас было не хуже, чем в Бабире, Сугде, Хорезме. Только  чтоб
не было царей, - заметила она с улыбкой.  -  Хватит  пропадать  в  песках.
Пусть входы шатров наших так же широко  распахнутся  для  вас,  как  входы
ваших дворцов - для нас. Видал болотную  черепаху?  Она  ничего  не  хочет
знать, кроме болота. Человек - не черепаха. Учи других -  и  сам  учись  у
других. Не так ли, брат Утана?
     Ого! Перс удивленно глянул в глаза Томруз. Умна. Так вот она  какова,
"неумытая"...
     - Так, сестра Томруз! Темноты... и в Айране  хоть  отбавляй.  Больше,
чем ты думаешь. Больше.  Но  дружить  мы  можем.  Дружить,  жить  в  мире.
Только... О, если б это зависело только от меня!
     ...Ночью в посольский шатер тайно явился красавец Фрада.
     - Торговать хочу с вами.
     - Как? Вы, саки, разве не сообща торгуете?
     - Пусть они как хотят. Я - не такой.
     - А! -  Гау-Барува  зорко  пригляделся  к  саку.  Закусил  рыжий  ус.
Подумав, сказал осторожно и льстиво:
     - Да. Ты не похож на своих волосатых сородичей. Тебя можно принять за
халдейского или даже персидского царедворца.
     Он тихо, как лис у сусличьей норы, ждал, что ответит Фрада.
     - Ну, на царедворца я вряд ли похож. - Фрада с умной усмешкой тряхнул
полою старого кафтана. - Однако и не чета какой-нибудь То...  Ладно.  Есть
хороший товар? Настоящий? Котлы и прочую дрянь не беру.  Дайте  серебряную
посуду. Дорогую ткань - такую, из какой  шьют  одежду  в  Сфарде.  И  вина
побольше - не пил давно.
     "Не дурак, - удовлетворенно подумал Гау-Барува. - Но и не  мудрец.  С
ним, пожалуй, удастся..." А Утане ночной гость не понравился. Ишь ты!  "Не
такой..." Чтоб отвязаться от нагловатого сака, он сказал строго:
     - Платить чем будешь? Я тоже... кожу и прочую дрянь не  беру.  Набрал
довольно. Не знаю, как увезу.
     - Разве я тебе навязываю кожу, или шерсть хочу всучить? Сейчас  такое
покажу - глаза на лоб полезут. Фрада - это Фрада.
     И глаза у Утаны полезли на лоб. Фрада высыпал на кошму горсть  бирюзы
- чудесных самоцветов цвета морской волны.
     - Дождь вымывает в пустынных горах не  только  желтый  металл.  -  Он
хитро прищурился. - Да не все знают в этих камешках толк! Думают - ерунда,
красивая галька. Ребятишки играют - на ладонях  подбрасывают,  через  руки
кидают. У персов есть такая детская игра?
     - Все отдам... - Утана отвел в сторону сияющие глаза, чтоб не  выдать
бурного ликования. Торопливо завязал бирюзу в платок, заботливо спрятал за
пазуху. Не нравится Фрада? Фрада - плохой? Пусть! Пусть его собака съест -
Утане-то что? Выгода есть выгода. Бирюза - бирюза.
     Не только за  красивый  цвет  и  прозрачность  любит  западная  знать
рубины, смарагды, сапфиры, алмазы, агат, бирюзу. В  драгоценных  камнях  -
волшебная сила. Они оберегают человека  от  сглаза,  ворожбы,  колдовства,
бесплодия,   преждевременной   старости,   болезней,    змеиных    укусов,
разбойников, клеветы и прочих напастей.
     Ого, как развернется теперь Утана! Только бы добраться  до  Бабиры...
Купец вышел из шатра, чтобы отдать  слугам  распоряжение  вскрыть  тюки  с
добром, припасенным для богатых покупателей.
     Гау-Барува - вкрадчиво - Фраде:
     - Вижу, ты умный человек. Рад. Редкость в наше время. Может быть,  мы
еще встретимся. Прими мой дар.
     И рябой перс, не спуская изучающих глаз с настороженных  глаз  Фрады,
медленно протянул ему электровое, серебряное с золотом, толстое  кольцо  с
печаткой вместо камня. На печатке  чернел  изломанный  крест,  похожий  на
паука. Арийский знак.
     Фрада, как  бы  взвешивая,  подкинул  кольцо  на  ладони.  Понимающе,
сообщнически, подмигнул персу:
     - Опасный дар, не правда ли?
     Оба долго молчали.
     - Посмотрим. - Фрада вздохнул. - Может, и встретимся. Пока  я  спрячу
твой дар вот сюда. - И он сунул кольцо, как Утана  -  бирюзу,  за  пазуху,
поближе к сердцу, подальше от чужих глаз.
     Третий день.
     Гау-Барува озабочен.  Утана  встревожен.  Что  будет?  Согласится  ли
Томруз выйти замуж за Куруша?



                      СКАЗАНИЕ ШЕСТОЕ. ПАСТУХ И КОБРА

     Когда человеку режут палец, он  кричит  и  плачет  от  боли.  Бедняге
кажется - нет страданий выше.  И  лишь  тогда,  когда  всю  руку  отхватят
несчастному, поймет человек, что значит настоящая боль.
     С тех пор, как царь Куруш явился в Ниссайю и поселился  у  Раносбата,
жизнь дахских заложников  превратилась  в  неизбывную  муку.  Жарились  на
медленном огне - угодили в бушующий костер. Было куда как  плохо  -  стало
вовсе невмоготу.
     И не только потому, что с  приездом  царя  и  его  свиты  прибавилось
работы во дворе, на кухне и в конюшне. Работа по принуждению -  пытка,  но
пытка невыносимая. Хуже то, что усилился надзор. Тяжелой  стопою  затопала
по замку строгость. Замахали бичами  кр