и  каждую  минуту  я  в  кого-нибудь  несчастливо
влюблен;  и  когда  последнее  пламя  мое  погашено  было  вихрем  ревности,
налетевшим на меня при внезапном повороте дороги, я вновь зажег  его  месяца
три тому назад от чистого огня Элизы - поклявшись, что оно  будет  гореть  у
меня в течение всего путешествия. - К чему таить? Я  поклялся  ей  в  вечной
верности - она получила право на  все  мое  сердце  -  делить  свои  чувства
значило бы ослаблять их - выставлять их напоказ значило бы ими рисковать,  а
где есть риск, там возможна и потеря. - Что же  ответишь  ты  тогда,  Йорик,
сердцу, столь преисполненному  доверия  и  надежд  -  столь  доброму,  столь
нежному и безупречному?
     - Я не поеду в Брюссель! - воскликнул я, обрывая свои рассуждения, - но
мое воображение разыгралось - я вспомнил ее взоры в  ту  решительную  минуту
нашего расставания, когда ни один из нас не нашел силы сказать  "прощай"!  Я
взглянул на портрет, который она повесила мне на шею на черной ленточке, - и
покраснел, когда увидел его, - я отдал бы целый мир, чтобы  его  поцеловать,
но мне стало стыдно. - Неужто этот нежный цветок, - сказал я, сжимая  его  в
руках, - будет подломлен под самый корень,  -  и  подломлен,  Йорик,  тобой,
обещавшим укрыть его на своей груди?
     - Вечный источник счастья, - сказал я, становясь на колени, - будь моим
свидетелем, -  и  все  чистые  духи,  тебя  вкушающие,  будьте  и  вы  моими
свидетелями, что я не поеду в Брюссель, если не будет вместе со мной  Элизы,
хотя бы дорога эта вела меня на небо.
     В состоянии исступления сердце, вопреки рассудку, всегда  скажет  много
лишнего.


        ^TПИСЬМО^U

        ^TАМЬЕН^U

     Счастье не улыбалось Ла Флеру; с рыцарскими подвигами ему не повезло  -
и со времени поступления на службу ко мне, то есть  в  течение  почти  целых
суток, ему не представилось ни одного случая проявить свое усердие.  Бедняга
сгорал от нетерпения, и потому с жадностью ухватился за явившегося с письмом
слугу графа де Л***, который давал ему такой  случай;  чтобы  оказать  честь
своему хозяину,  он  отвел  слугу  в  заднюю  комнату  гостиницы  и  угостил
стаканом-двумя лучшего пикардийского вина; в свою очередь,  слуга  графа  де
Л***, чтобы не остаться перед Ла Флером в долгу по части  учтивости,  привел
его в дом графа. _Обходительность_ Ла Флера  (один  его  взгляд  служил  ему
рекомендательным письмом) вскоре расположила к нему всю прислугу на кухне; а
так как француз никогда не отказывается блеснуть своими талантами, в чем  бы
они ни заключались, то не прошло и пяти минут,  как  Ла  Флер  вытащил  свою
флейту и, с первой же ноты пустившись  в  пляс,  увлек  за  собой  fille  de
chambre, maitre d'hotel {Горничную, дворецкого (франц.).}, повара, судомойку
и всех домочадцев, собак и кошек, со старой обезьяной в  придачу:  я  думаю,
что со времени всемирного потопа не бывало на свете такой веселой кухни.
     Мадам де Л***, проходя из комнат брата  к  себе,  услышала  это  шумное
веселье и позвонила своей fille de chambre спросить, в чем дело; узнав,  что
это слуга английского джентльмена так распотешил своей флейтой весь дом, она
велела позвать его к себе.
     Бедняга никак не мог явиться с пустыми руками, и потому, поднимаясь  по
лестнице, он запасся тысячей комплиментов мадам де Л*** от своего  господина
- присоединил к ним длинный  список  апокрифических  расспросов  о  здоровье
мадам де Л*** - сказал ей, что мосье, господин его, au desespoir {В отчаянии
(франц.).}, не зная, отдохнула ли она после утомительного путешествия, -  и,
в довершение всего, что мосье получил письмо, которое мадам соблаговолила. -
И он соблаговолил, - сказала мадам де Л***, перебивая Ла Флера,  -  прислать
мне ответ.
     Мадам де Л*** сказала это таким не допускающим сомнений тоном, что у Ла
Флера не хватило духу обмануть ее ожидание - он трепетал за мою  честь  -  а
возможно, был не совсем спокоен и за  свою,  поскольку  служил  у  человека,
способного сплоховать en egards vis-a-vis d'une femme {По части  почтения  к
женщине (франц.).}. Поэтому, когда мадам де Л*** спросила Ла  Флера,  принес
ли он письмо, - О qu'oui, - отвечал Ла Флер, после чего,  положив  шляпу  на
пол, ухватил левой рукой за клапан своего  правого  кармана  и  правой  стал
шарить в нем, отыскивая письмо, потом наоборот - Diable! - потом обшарил все
карманы один за другим, не забыв и карманчика для часов в штанах - Peste!  -
потом Ла Флер опорожнил все карманы на  пол  -  вытащил  грязный  галстук  -
носовой платок - гребенку - плетку - ночной колпак - потом  заглянул  внутрь
своей шляпы - Quelle etourderie {Какая рассеянность (франц.).}.  Он  оставил
письмо на столе в гостинице - он сбегает за  ним  и  через  три  минуты  его
доставит.
     Я только что поужинал, когда вошел Ла Флер и представил отчет  о  своем
приключении; он безыскусственно  рассказал  мне  все,  как  было,  и  только
прибавил, что если мосье (par hazard) {Случайно  (франц.).}  забыл  ответить
мадам  на  ее  письмо,  то  счастливое  стечение  обстоятельств   дает   ему
возможность исправить этот faux pas {Промах (франц.).}, - если  же  нет,  то
пусть все остается, как было.
     Признаться,  я  был  не  вполне  уверен  насчет  требований  _этикета_:
следовало мне писать даме или не следовало; но  если  бы  я  написал  -  сам
дьявол не  мог  бы  рассердиться:  ведь  это  было  только  горячее  усердие
исполненного благих намерений существа, которое пеклось о моей чести; и если
бы даже Ла Флер совершил  оплошность  или  своим  поступком  привел  меня  в
замешательство - сердце его было безупречно - меня  же  ничто  не  обязывало
писать - а самое главное - он совсем непохож был на  человека,  совершившего
оплошность.
     - Все это превосходно, Ла Флер, - сказал я. - Этого было достаточно. Ла
Флер, как молния, вылетел из комнаты и вернулся с пером, чернилами и бумагой
в руке; подойдя к столу, он разложил все это передо  мной  с  таким  сияющим
видом, что я не мог не взять в руку перо.
     Я начинал и снова начинал; хотя мне нечего было сказать и выразить  это
можно было в шести строчках, я перепробовал шесть различных  начал  и  всеми
ими остался недоволен.
     Словом, я был не расположен писать.
     Ла Флер снова вышел и принес немного воды в  стакане,  чтобы  разбавить
мои чернила, потом отправился за песком и сургучом. - Ничто не  помогало:  я
писал, перечеркивал, рвал, жег и писал снова. - Le Diable  l'emporte!  {Черт
его побери! (франц.).} - проворчал я,  -  я  не  в  состоянии  написать  это
письмо, - и, сказав это, в отчаянии бросил перо.
     Как только я это сделал, Ла Флер  с  почтительнейшим  видом  подошел  к
столу и, принеся тысячу извинений за смелость, которую  он  берет  на  себя,
сказал, что у него в кармане есть письмо, написанное барабанщиком его  полка
жене капрала, которое, по его мнению, подойдет к данному случаю.
     Меня заинтересовала затея бедняги. - Пожалуйста, - сказал я, - покажи.
     Ла  Флер  мигом  вытащил  засаленную  записную  книжечку,  всю  набитую
записочками и  billets-doux  {Любовными  письмами  (франц.).},  в  печальном
состоянии, положил ее на  стол,  распустил  шнурок,  которым  все  это  было
перевязано, и быстро переглядел бумажки, пока не нашел нужного письма. -  La
voila! {Вот оно! (франц.).} - радостно проговорил он, хлопая в ладоши, после
чего развернул письмо и положил передо мной, а сам отступил на три  шага  от
стола, пока я его читал.


        ^TПИСЬМО^U

     Madame,
     Je suis penetre de la douleur la plus vive, et reduit en meme temps  au
desespoir par ce retour imprevu du Corporal, qui rend notre entrevue  de  ce
soir la chose du monde la plus impossible.
     Mais vive la joie! et toute la mienne sera de penser a vous.
     L'amour n'est _rien_ sans sentiment.
     Et le sentiment est encore _moins_ sans amour.
     On dit qu'on ne doit jamais se desesperer.
     On dit aussi que Monsieur le Corporal monte la garde Mercredi: alors ce
sera mon tour.
     _Chacun a son tour_.
     En attendant - Vive l'amour! et vive la bagatelle!
     Je suis. Madame,
     Avec toutes les sentiments les plus respectueux  et  les  plus  tendres
tout a vous, Jacques Roque {*}.
     {* Мадам, я исполнен живейшей  скорби  и  в  то  же  время  приведен  в
отчаяние  неожиданным  возвращением  капрала,   которое   исключает   всякую
возможность нашего свидания сегодня вечером.
     Но да здравствует радость! И вся моя радость будет - думать о вас.
     Любовь без чувства - _ничто_.
     А чувство без любви еще _меньше_, чем ничто.
     Говорят, что никогда не надо отчаиваться.
     Говорят также, что господин капрал в среду  вступает  в  караул:  тогда
наступит мой черед.
     _Каждому свой черед_.
     А до тех пор - Да здравствует любовь и да здравствуют интрижки!
     Остаюсь, мадам, с самыми почтительными и самыми нежными чувствами, весь
ваш
                                                          Жак Рок (франц.).}
     Стоило только заменить капрала графом -  да  умолчать  о  вступлении  в
караул в среду  -  и  письмо  получалось  довольно  сносное.  И  вот,  чтобы
доставить удовольствие бедному парню, трепетавшему за мою и  свою  честь,  а
также за честь своего письма, - я осторожно снял с него сливки и,  взбив  их
по своему вкусу, запечатал написанное и отослал с Ла Флером мадам де Л***  -
а на следующее утро мы продолжали нашу поездку в Париж.


        ^TПАРИЖ^U

     Если человек  способен  блеснуть  красивым  выездом  и  поднять  кругом
суматоху посредством  полудюжины  лакеев  и  двух  поваров,  -  это  отлично
действует в таком месте, как Париж, - он может вкатить в любую  улицу  этого
города.
     Но бедному монарху, у которого нет  кавалерии  и  вся  пехота  которого
насчитывает только одного  человека,  лучше  всего  оставить  поле  битвы  и
проявить свои способности в кабинете  министров,  если  только  он  в  силах
_подняться к ним_ - я говорю: подняться к ним, - ибо не может быть и речи  о
величественном нисхождении к ним со словами: "Me voici, mes  enfants!"  -  я
здесь - что бы ни думали на этот счет иные.
     Признаться, первые мои ощущения, когда  я  остался  совершенно  один  в
отведенной мне комнате гостиницы, оказались далеко не столь обнадеживающими,
как я воображал. Я чинно подошел в  запыленном  черном  кафтане  к  окну  и,
поглядев в него, увидел, как все, от мала  до  велика,  в  желтом;  синем  и
зеленом несутся на кольцо наслаждения. - Старики с поломанным  оружием  и  в
шлемах, лишенных забрала, - молодежь в блестящих доспехах,  сверкающих,  как
золото, и разубранных всеми яркими перьями Востока, - все - все бросаются на
него с копьями  наперевес,  как  некогда  зачарованные  рыцари  на  турнирах
бросались за славой и любовью. -
     - Увы, бедный Йорик! - воскликнул я,  -  что  тебе  здесь  делать?  При
первом же натиске всей этой сверкающей сутолоки ты обратишься в атом - ищи -
ищи какой-нибудь извилистый переулок с рогаткой на конце его, по которому не
проезжала ни одна повозка и который ни разу не озарялся светом факела -  там
можешь ты утешить душу свою сладким разговором с  какой-нибудь  гризеткой  о
жене цирюльника и проникнуть в их общество! -
     - Провались я, если я это сделаю! - сказал я, доставая письмо,  которое
должен был передать мадам де Р*** - Я явлюсь с визитом к этой даме, вот  что
я сделаю прежде всего. - И, кликнув  Ла  Флера,  я  распорядился,  чтобы  он
немедленно отыскал мне цирюльника - а затем почистил мой кафтан.


        ^TПАРИК^U

        ^TПАРИЖ^U

     Вошедший цирюльник наотрез отказался что-нибудь сделать с моим париком:
это было или выше, или ниже его искусства. Мне  ничего  не  оставалось,  как
взять готовый парик по его рекомендации.
     - Но я боюсь, мой друг, - сказал я, - этот локон не будет держаться.  -
Можете погрузить его в океан, - возразил он, - Все равно он будет  держаться
-
     Какие крупные масштабы прилагаются к каждому предмету в этом городе!  -
подумал я. - При самом крайнем напряжении мыслей  английский  парикмахер  не
мог бы придумать ничего больше, чем "окунуть его в ведро с водой".  -  Какая
разница! Точно время рядом с вечностью.
     Признаться, я терпеть не могу трезвых представлений, как  не  терплю  и
порождающих их убогих  мыслей,  и  меня  обыкновенно  так  поражают  великие
произведения природы, что если бы на то пошло, я  никогда  бы  не  брал  для
сравнения предметов меньших, чем, скажем, горы. Все, что можно  возразить  в
данном случае против французской выспренности, сводится к тому, что  величия
тут больше _в  словах_,  чем  _на  деле_.  Несомненно,  океан  наполняет  ум
возвышенными мыслями; однако Париж настолько удален от моря, что трудно было
предположить, будто я отправлюсь за сто миль  на  почтовых  проверять  слова
парижского цирюльника на опыте, - произнося их, он ничего не думал -
     Ведро воды, поставленное рядом с океанскими пучинами, конечно, образует
в речи довольно жалкую  фигуру  -  но,  надо  сказать,  оно  обладает  одним
преимуществом - оно находится в соседней комнате, и прочность буклей можно в
одну минуту проверить в нем без больших хлопот.
     По  честной  правде  и   более   беспристрастном   исследовании   дела,
_французское выражение обещает больше, чем исполняет_.
     Мне  кажется,  я  способен  усмотреть  четкие  отличительные   признаки
национальных  характеров  скорее  в  подобных  нелепых   minutiae   {Мелочах
(лат.).}, чем в самых важных государственных делах, когда великие люди  всех
национальностей говорят и ведут себя до такой степени одинаково,  что  я  не
дал бы девятипенсовика за выбор между ними.
     Я так долго находился в  руках  цирюльника,  что  было  слишком  поздно
думать о визите с письмом к мадам Р*** в этот же вечер; но когда  человек  с
головы до ног принарядился для выхода, от его размышлений  мало  проку;  вот
почему, записав название Hotel de Modene, где  я  остановился,  я  вышел  на
улицу без определенной цели. - Пораздумаю об этом, - сказал я, - дорогой.


        ^TПУЛЬС^U

        ^TПАРИЖ^U

     Хвала вам, милые маленькие обыденные услуги, ибо вы  облегчаете  дорогу
жизни!  Подобно  грации  и  красоте,  с  первого  же   взгляда   зарождающих
расположение к любви, вы открываете двери в  ее  царство  и  впускаете  туда
чужеземца.
     - Пожалуйста, мадам, - сказал  я,  -  будьте  добры  указать,  где  мне
повернуть, чтобы пройти к Opera comique {Комическая опера  (франц.).},  -  С
большим удовольствием, мосье, - отвечала она, откладывая свою работу.
     По пути я заглянул в  десяток  лавок,  высматривая  лицо,  которого  не
потревожило бы мое нескромное  обращение;  наконец  лицо  этой  женщины  мне
приглянулось, и я вошел.
     Она вязала кружевные рукавчики, сидя на низенькой скамеечке  в  глубине
лавки, против двери -
     - Tres volontiers - с большим удовольствием, - сказала  она,  складывая
свою работу на стоявший рядом стул и поднимаясь с  низенькой  скамеечки,  на
которой  она  сидела,  таким  проворным  движением  и  с  таким  приветливым
взглядом, что, издержи я у нее пятьдесят луидоров,  я  все-таки  сказал  бы:
"Эта женщина восхитительна!"
     - Вам надо повернуть, мосье, - сказала она, подходя со  мной  к  дверям
лавки и показывая переулок внизу, по которому я должен был пойти, - вам надо
повернуть  сперва  налево  -  mais  prenez  garde  {Но  будьте   внимательны
(франц.).} - там два переулка; так, будьте  добры,  поверните  во  второй  -
затем спуститесь немного вниз, и вы увидите церковь,  а  когда  ее  минуете,
потрудитесь сразу повернуть направо, и эта улица приведет вас  к  Pont  Neuf
{Новый мост (франц.).}, который вам надо будет перейти  -  а  там  каждый  с
удовольствием вам покажет. -
     Она трижды повторила свои указания - с тем же благодушным  терпением  в
третий раз, что и в  первый,  -  и  если  _тон  и  манеры_  имеют  некоторое
значение, - а они его, несомненно, имеют и лишены только для  глухих  к  ним
сердец, - то она, по-видимому, была  искренне  озабочена  тем,  чтобы  я  не
заблудился.
     Не хочу думать, что красота этой  женщины  (хотя,  по-моему,  она  была
прелестнейшей  гризеткой,  которую   я   когда-либо   видел)   повлияла   на
впечатление, оставленное во мне ее любезностью; помню только,  что,  говоря,
как много я ей обязан, я смотрел  ей  слишком  прямо  в  глаза  -  и  что  я
поблагодарил ее столько же раз, сколько раз она повторила свои указания.
     Не отошел я и десяти шагов  от  лавки,  как  обнаружил,  что  забыл  до
последнего слова все сказанное ею, - вот почему, оглянувшись  и  увидя,  что
она все еще стоит на пороге, как бы желая убедиться, правильной ли дорогой я
пошел, - я вернулся к ней, чтобы спросить,  надо  ли  мне  повернуть  сперва
направо или сперва налево - так как я совершенно забыл.  -  Возможно  ли!  -
сказала она, смеясь. - Очень даже  возможно,  отвечал  я,  -  когда  мужчина
больше думает о женщине, чем о ее добром совете.
     Так как это была сущая правда  -  то  она  приняла  ее,  как  принимает
должное каждая женщина, с легким реверансом.
     - Attendez! {Подождите! (франц.).} - сказала она, положив руку  мне  на
плечо, чтобы удержать меня, а в  это  время  подозвала  мальчика  из  задней
комнаты и велела ему приготовить сверток перчаток. - Я как раз собираюсь,  -
сказала она, - послать его с пакетом в тот квартал; и  если  вы  будете  так
любезны зайти, все мигом будет готово, и он проводит вас до места. - Я вошел
с ней в лавку и взял оставленный ею на стуле рукавчик, как бы  с  намерением
освободить место  и  сесть;  когда  же  она  опустилась  на  свою  низенькую
скамейку, я немедленно занял место рядом с ней.
     - Через минуту он будет готов, мосье, -  сказала  она.  -  Как  бы  мне
хотелось, - отвечал я, - сказать вам в эту минуту что-нибудь очень  приятное
за все ваши милые услуги. Случайную услугу способен оказать каждый, но когда
одна услуга следует за другой, это уже свидетельствует о теплоте  сердца;  и
бесспорно, - добавил я, - если кровь, вытекающая из сердца, та же самая, что
достигает конечностей (тут я коснулся ее запястья), то я уверен, что  у  вас
лучший пульс, какой когда-либо бывал у женщины. - Пощупайте, - сказала  она,
протягивая руку. Я отложил шляпу и взял ее одной  рукой  за  пальцы,  а  два
пальца другой руки положил ей на артерию -
     - Вот славно было бы, дорогой Евгений, если бы ты прошел мимо и увидел,
как я, разнежившись, сижу в черном кафтане и считаю  один  за  другим  удары
пульса с таким благоговейным вниманием, точно подстерегаю критический  отлив
или прилив ее лихорадки! - Как бы ты посмеялся  и  поиронизировал  над  моей
новой  профессией!  -  А  тебе  было  бы  над  чем  посмеяться  и  над   чем
поиронизировать. - Поверь, дорогой Евгений, - сказал бы я тебе, - "на  свете
есть занятия похуже, чем _щупать пульс у женщины_". - Но пульс  гризетки!  -
ответил бы ты, - да еще в открытой лавке! Ах, Йорик -
     - Тем лучше! Ведь если мои намерения открыты, Евгений, мне  все  равно,
хотя бы целый мир смотрел, как я это делаю.


        ^TМУЖ^U

        ^TПАРИЖ^U

     Я насчитал двадцать ударов и уже близился к сороковому, как  неожиданно
вошедший из задней комнаты муж немного сбил меня со  счета.  -  Ничего,  это
только ее муж, сказала она, - так что я начал новый  десяток.  -  Мосье  так
добр, сказала она мужу, когда тот проходил мимо нас, - что взял на себя труд
послушать мой пульс. - Муж снял шляпу и, поклонившись  мне,  сказал,  что  я
делаю ему слишком много чести, - сказав это, он надел шляпу и вышел.
     Праведный боже, - сказал я себе, когда он вышел, -  и  может  же  такой
человек быть мужем такой женщины!
     Пусть не посетуют на  меня  немногие,  которым  понятны  причины  моего
восклицания, если я объясню его тем, кому они непонятны.
     В Лондоне жена лавочника кажется плотью от  плоти  и  костью  от  кости
своего