положение  -  если,  par  hazard  {Случайно  (франц.).},  она
попадется вам на пути, разве вид ее не тронет ваших чувств?
     Во мне есть что-то, в силу чего я не  выношу  ни  малейшего  намека  на
непристойность: увлеченный веселой болтовней, я  не  раз  пробовал  побороть
себя и путем крайнего напряжения сил отваживался в обществе десяти женщин на
тысячу вещей - самой ничтожной части которых я бы не посмел сделать с каждой
из них в отдельности даже за райское блаженство.
     - Извините меня, господин граф, - сказал я, - что касается наготы земли
вашей, то если бы мне довелось ее увидеть, я взглянул бы на нее  со  слезами
на глазах, - а в отношении наготы ваших женщин (я покраснел от самой мысли о
ней, вызванной во мне графом) я держусь евангельских взглядов и полон такого
сочувствия ко всему _слабому_ у них, что охотно прикрыл бы ее одеждой,  если
бы только умел ее накинуть. -  Но  я  бы  очень  желал,  -  продолжал  я,  -
высмотреть _наготу их сердец_ и сквозь разнообразные личины обычаев, климата
и религии разглядеть, что в них есть  хорошего,  и  в  соответствии  с  этим
образовать собственное сердце - ради чего я и приехал.
     - По этой причине, господин граф, -  продолжал  я,  -  я  не  видел  ни
Пале-Рояля - ни Люксембурга - ни  фасада  Лувра  -  и  не  пытался  удлинить
списков картин, статуй и церквей, которыми мы располагаем.  -  Я  смотрю  на
каждую красавицу, как на храм, и я вошел бы в  него  и  стал  бы  любоваться
развешанными в нем оригинальными рисунками и беглыми набросками охотнее, чем
даже "Преображением" Рафаэля.
     - Жажда этих откровений, - продолжал я, - столь же жгучая, как та,  что
горит в груди знатока живописи,  привела  меня  из  моей  родной  страны  во
Францию, а из Франции поведет меня по Италии.  -  Это  скромное  путешествие
сердца в поисках _Природы_ и тех приязненных чувств, что  ею  порождаются  и
побуждают нас любить друг друга - а также мир - больше, чем мы любим теперь.
     Граф сказал мне в ответ на это очень много любезностей и весьма  учтиво
прибавил, как много он обязан Шекспиру за то, что он познакомил меня с  ним.
- A propos, - сказал он, - Шекспир полон великих вещей,  но  он  позабыл  об
одной маленькой формальности - не назвал вашего имени - так что вам придется
сделать это самому.


        ^TПАСПОРТ^U

        ^TВЕРСАЛЬ^U

     Для меня нет ничего затруднительнее в жизни, чем сообщить  кому-нибудь,
кто я такой, - ибо вряд ли найдется человек, о котором  я  не  мог  бы  дать
более  обстоятельные  сведения,  чем  о  себе;  часто  мне  хотелось   уметь
отрекомендоваться всего одним словом - и конец. И вот  первый  раз  в  жизни
представился мне случай осуществить это с некоторым успехом - на столе лежал
Шекспир - вспомнив, что он обо мне говорит в  своих  произведениях,  я  взял
"Гамлета", раскрыл его на сцене  с  могильщиками  в  пятом  действии,  ткнул
пальцем в слово _Йорик_ и,  не  отнимая  пальца,  протянул  книгу  графу  со
словами - Me voici! {Вот я! (франц.)}
     Выпала ли у графа мысль о черепе бедного Йорика  благодаря  присутствию
черепа вашего покорного слуги или каким-то волшебством  он  перенесся  через
семьсот или восемьсот лет, это здесь не имеет  значения  -  несомненно,  что
французы легче схватывают, чем соображают - я ничему на свете не  удивляюсь,
а этому меньше всего; ведь даже один из  глав  нашей  церкви,  к  прямоте  и
отеческим чувствам которого я питаю высочайшее почтение, впал при  таких  же
обстоятельствах в такую же ошибку. - Для него невыносима,  -  сказал  он,  -
самая мысль заглянуть в  проповеди,  написанные  шутом  датского  короля.  -
Хорошо, ваше преосвященство, - сказал я, - но  есть  два  Йорика.  Йорик,  о
котором думает ваше преосвященство, умер и был похоронен восемьсот лет  тому
назад; он преуспевал при дворе Горвендиллуса;  другой  Йорик  -  это  я,  не
преуспевавший, ваше  преосвященство,  ни  при  каком  дворе.  -  Он  покачал
головой. - Боже мой, - сказал я, - вы с таким же  правом  могли  бы  смешать
Александра Великого с Александром-медником, ваше преосвященство. - Это  одно
и то же, - возразил он -
     -  Если  бы   Александр,   царь   македонский,   мог   перевести   ваше
преосвященство в другую епархию,  -  сказал  я,  -  ваше  преосвященство,  я
уверен, этого не сказали бы.
     Бедный граф де Б*** впал в ту же _ошибку_ -
     - Et, Monsieur, est-il Yorick? {Неужели, мосье, вы - Йорик?  (франц.).}
- воскликнул граф. - Je le suis, - отвечал я. - Vous? -  Moi  -  moi  qui  a
l'honneur de vous parler, Monsieur le Comte. - Mon Dieu!  -  проговорил  он,
обнимая меня. - Vous etes Yorick! {Да, я Йорик. - Вы? - Я - я, имеющий честь
с вами разговаривать, господин граф. - Боже мой! Вы - Йорик! (франц.).}
     С этими словами граф сунул Шекспира в карман и оставил  меня  одного  в
своей комнате.


        ^TПАСПОРТ^U

        ^TВЕРСАЛЬ^U

     Я не мог понять, почему граф де Б*** так внезапно вышел из комнаты, как
не мог понять, почему он сунул в карман Шекспира. - _Тайны,  которые  должны
разъясниться сами, не стоят того, чтобы терять время на их разгадку_;  лучше
было почитать  Шекспира;  я  взял  _"Много  шуму  из  ничего"_  и  мгновенно
перенесся с кресла, в котором я сидел, на остров Сицилию, в Мессину,  и  так
увлекся доном Педро, Бенедиктом и Беатриче, что перестал думать о Версале, о
графе и о паспорте;
     Милая  податливость  человеческого   духа,   который   способен   вдруг
погрузиться в мир иллюзий, скрашивающих тяжелые минуты ожидания  и  горя!  -
Давно-давно уже завершили бы вы счет дней моих,  не  проводи  я  большую  их
часть в этом волшебном краю. Когда путь мой бывает слишком  тяжел  для  моих
ног или слишком крут для моих сил,  я  сворачиваю  на  какую-нибудь  гладкую
бархатную тропинку, которую фантазия усыпала розовыми бутонами  наслаждений,
и, прогулявшись по ней, возвращаюсь назад, окрепший и посвежевший.  -  Когда
скорби тяжко гнетут меня и нет от них убежища в этом мире, тогда  я  избираю
новый путь - я оставляю мир, -  и,  обладая  более  ясным  представлением  о
Елисейских полях, чем о небе, я силой прокладываю себе дорогу туда,  подобно
Энею - я вижу, как он встречает задумчивую тень покинутой им Дидоны и желает
ее  признать,  -  вижу,  как  оскорбленный  дух  качает  головой   и   молча
отворачивается от виновника своих бедствий и своего бесчестья, - собственные
мои чувства растворяются в ее чувствах и в том сострадании, которое вызывали
обыкновенно во мне ее горести, когда я сидел на школьной скамье.
     _Поистине это не значит витать в царстве пустых теней -  и  не  попусту
доставляет себе человек это беспокойство_ - чаще пустыми бывают его  попытки
доверить успокоение своих  волнений  одному  только  разуму.  -  Смело  могу
сказать про себя: никогда я не  был  в  состоянии  так  решительно  подавить
дурное чувство в моем сердце иначе, как призвав поскорее на  помощь  другое,
доброе и нежное чувство, чтобы сразить врага в его же владениях.
     Когда я дочитал до конца третьего действия, вошел граф де Б***  с  моим
паспортом в руке. - Господин герцог де Ш***,  -  сказал  граф,  -  такой  же
прекрасный пророк, смею вас уверить, как и  государственный  деятель.  -  Un
homme qui rit, - сказал герцог, - ne sera jamais dangereux {Человек, который
смеется, никогда не будет опасен (франц.).}. - Будь это не для  королевского
шута, а для кого-нибудь другого, - прибавил граф, - я не  мог  бы  раздобыть
его в течение двух часов. -  Pardonnez-moi,  Monsieur  le  Comte  {Простите,
господин граф (франц.).}, - сказал я, - я не королевский шут. - Но  ведь  вы
Йорик? - Да. - Et vous plaisantez? {И вы шутите? (франц.).} - Я ответил, что
действительно люблю шутить, но мне за это не платят - я это делаю всецело за
собственный счет.
     - У нас нет придворных шутов, господин граф, - сказал  я,  -  последний
был в  распутное  царствование  Карла  Второго  -  ас  тех  пор  нравы  наши
постепенно настолько очистились, что наш двор в настоящее  время  переполнен
патриотами, которые ничего не желают, как  только  преуспеяния  и  богатства
своей страны - и наши дамы все так целомудренны, так безупречны, так  добры,
так набожны - шуту там решительно нечего вышучивать -
     - Voila un persiflage! {Вот  это  шутовство!  (франц.).}  -  воскликнул
граф.


        ^TПАСПОРТ^U

        ^TВЕРСАЛЬ^U

     Так как паспорт предлагал всем наместникам, губернаторам и  комендантам
городов, генералам армий, судьям и судебным чиновникам  разрешать  свободный
проезд  вместе  с  багажом  господину  Йорику,  королевскому  шуту,  -   то,
признаюсь, торжество мое по случаю получения паспорта было  немало  омрачено
ролью,  которая  мне  в  нем  приписывалась.  -  Но  на  свете  ничего   нет
незамутненного;  некоторые  солиднейшие   наши   богословы   решаются   даже
утверждать, что само наслаждение сопровождается вздохом - и  что  величайшее
из _им известных_ кончается _обыкновенно_ содроганием почти болезненным.
     Помнится, ученый и важный Беворискиус в своем комментарии к  поколениям
от Адама очень натурально обрывает на половине одно свое  примечание,  чтобы
поведать миру о паре воробьев, расположившихся  на  наружном  выступе  окна,
которые все время мешали ему писать и наконец  совершенно  оторвали  его  от
генеалогии.
     - Странно! - пишет Беворискиус. - Однако факты достоверны,  потому  что
из любопытства я отмечал их один за  другим  штрихами  пера  -  за  короткое
время, в течение  которого  я  успел  бы  закончить  вторую  половину  этого
примечания, воробей-самец ровно двадцать три с половиной раза прерывал  меня
повторением своих ласк.
     Как милостиво  все-таки  небо,  -  добавляет  Беворискиус,  -  к  своим
созданиям!
     Злосчастный  Йорик!  Степеннейший  из  твоих  собратьев  способен   был
написать для широкой публики слова, которые  заливают  твое  лицо  румянцем,
когда ты только переписываешь их наедине в своем кабинете.
     Но это не относится к моим путешествиям. - И потому я дважды  -  дважды
прошу извинить меня за это отступление.


        ^TХАРАКТЕР^U

        ^TВЕРСАЛЬ^U

     - Как вы находите  французов?  -  спросил  граф  де  Б***,  вручив  мне
паспорт.
     Читатель легко догадается, что после столь убедительного доказательства
учтивости мне не составило труда ответить комплиментом на этот вопрос.
     - Mais passe, pour cela {Хорошо,  оставим  это  (франц.).}.  -  Скажите
откровенно, - настаивал он, -  нашли  вы  у  французов  всю  ту  вежливость,
которую  весь  мир  так  предупредительно  нам  приписывает?   -   Я   нашел
всевозможные ее подтверждения, - отвечал я. - Vraiment, - сказал граф, - les
Francais sont polis {Право, французы вежливы (франц.).}. - Даже  слишком,  -
отвечал я.
     Граф обратил внимание на слово _слишком_ и стал утверждать,  что  я  не
высказываю всего, что думаю. Долго я всячески оправдывался -  он  настаивал,
что у меня есть какая-то задняя мысль, и требовал высказаться откровенно.
     -  Я  думаю,  господин  граф,  -  сказал  я,  -  что  человек,  подобно
музыкальному инструменту, имеет известный диапазон и что его общественные  и
иные занятия нуждаются поочередно в каждой тональности,  так  что,  если  вы
возьмете слишком высокую или слишком низкую ноту, в  верхнем  или  в  нижнем
регистре непременно обнаружится пробел, и гармония будет нарушена. - Граф де
Б*** ничего не понимал в музыке и потому попросил меня объяснить  мою  мысль
как-нибудь иначе. - Перед образованной нацией, мой милый граф, - сказал я, -
каждый чувствует себя должником; кроме того, учтивость сама по себе, подобно
прекрасному  полу,  заключает  столько  прелести,  что  язык  не  повернется
сказать, будто она может причинить зло. А все-таки я думаю,  что  существует
известный предел совершенства, достижимый для человека, взятого в  целом,  -
переступая этот  предел,  он,  скорее,  разменивает  свои  достоинства,  чем
приобретает их. Не смею судить, насколько это приложимо к  французам  в  той
области, о которой мы  говорим,  -  но  если  бы  нам,  англичанам,  удалось
когда-нибудь при помощи постепенной шлифовки приобрести  тот  лоск,  которым
отличаются французы, то хотя бы даже мы не утратили при  этом  politesse  du
coeur   {Деликатности   (франц.).},    располагающей    людей    больше    к
человеколюбивым, чем к вежливым  поступкам,  -  мы  непременно  потеряли  бы
присущее нам разнообразие и самобытность характеров, которые отличают нас не
только друг от друга, но и от всех прочих народов.
     У меня в кармане было несколько шилллингов  времен  короля  Вильгельма,
гладких, как стекляшки; предвидя, что они  мне  пригодятся  для  иллюстрации
моей гипотезы, я взял их в руку, когда дошел до этого места -
     - Взгляните, господин граф, - сказал я, вставая и раскладывая их  перед
ним на столе, - семьдесят лет ударялись они  друг  о  друга  и  подвергались
взаимному  трению  в  карманах  разных  людей,  отчего  сделались  настолько
похожими между собой, что вы  с  трудом  можете  отличить  один  шиллинг  от
другого.
     Подобно старинным медалям, которые хранились бережнее и проходили через
небольшое  число  рук,  англичане  сохраняют  первоначальные  резкие  черты,
приданные им тонкой рукой природы - они не так приятны на ощупь  -  но  зато
надпись так явственна, что вы с первого же взгляда узнаете, чье  изображение
и чье имя они носят. - Однако французы, господин граф, - прибавил  я  (желая
смягчить свои слова), - обладают  таким  множеством  достоинств,  что  могут
отлично обойтись без  этого,  -  они  самый  верный,  самый  храбрый,  самый
великодушный, самый остроумный и самый добродушный народ под небесами.  Если
у них есть недостаток, так только тот, что они - слишком _серьезны_.
     - Mon Dieu! - воскликнул граф, вскакивая со стула.
     - Mais vous plaisantez {Вы шутите (франц.).}, -  сказал  он,  исправляя
свое восклицание. - Я положил руку на грудь и с самым искренним и  серьезным
видом заверил его, что таково мое твердое убеждение.
     Граф выразил крайнее сожаление, что не может остаться и  выслушать  мои
доводы, так как должен сию минуту ехать обедать к герцогу де Ш***.
     - Но если вам не очень далеко  приехать  в  Версаль  откушать  со  мной
тарелку  супу,  то  прошу  вас  перед  отъездом  из  Франции  доставить  мне
удовольствие послушать, как вы будете брать назад ваше мнение - или  как  вы
его будете защищать.  -  Но  если  вы  собираетесь  его  защищать,  господин
англичанин, - сказал он, - вам придется пустить в ход все свои силы,  потому
что весь мир против вас. - Я обещал графу принять его приглашение  пообедать
с ним до отъезда в Италию - и откланялся.


        ^TИСКУШЕНИЕ^U

        ^TПАРИЖ^U

     Когда я сошел с кареты у подъезда гостиницы, швейцар доложил,  что  сию
минуту меня спрашивала молодая  женщина  с  картонкой.  Не  знаю,  -  сказал
швейцар, - ушла она уже или нет. - Я взял у него ключ  от  своей  комнаты  и
поднялся наверх; не доходя десяти ступенек до площадки перед моей дверью,  я
встретился с посетительницей, которая неторопливо спускалась по лестнице.
     То  была  хорошенькая  fille  de  chambre,  с  которой  я  прошелся  по
набережной Конти:  мадам  де  Р***  послала  ее  с  какимито  поручениями  к
marchande des modes {Модистке (франц.).}  в  двух-трех  шагах  от  гостиницы
Модена; так как я не явился к ней с визитом, то она велела  девушке  узнать,
не уехал ли я из Парижа, и если уехал, то не  оставил  ли  адресованного  ей
письма.
     Хорошенькая fille de chambre находилась совсем близко от моей двери,  а
потому вернулась назад и зашла со  мной  в  мою  комнату  подождать  две-три
минуты, пока я напишу несколько слов.
     Был прекрасный тихий вечер в самом конце мая - малиновые  занавески  на
окне (того же самого цвета, что и полог у кровати) были плотно  задернуты  -
солнце садилось и бросало сквозь них отблеск такого  теплого  тона  на  лицо
хорошенькой fille de chambre - мне показалось, будто она краснеет - мысль об
этом бросила меня  самого  в  краску  -  мы  были  совершенно  одни,  и  это
обстоятельство навело на мои щеки второй румянец прежде,  чем  с  них  успел
сойти первый.
     Бывает такой приятный полу преступный румянец, в котором повинна больше
кровь, чем помыслы, - она бурно приливает из сердца, а добродетель спешит за
ней вдогонку - не с тем, чтобы ее отогнать, а чтобы придать ощущению большую
сладость для нервов - она с ней сочетается. -
     Но я не буду на этом останавливаться. - Сначала я почувствовал  в  себе
нечто не вполне созвучное  с  уроком  добродетели,  который  я  ей  преподал
накануне, - пять минут искал я листка бумаги - я знал, что  у  меня  нет  ни
одного. - Я взял перо - и снова положил его - рука моя дрожала -  бес  сидел
во мне.
     Я знаю не хуже других, что, если этому противнику дать отпор, он от нас
убежит - однако я редко даю ему отпор из страха, что, одолев его, я все-таки
могу в схватке пострадать -  поэтому  ради  безопасности  я  отказываюсь  от
торжества над ним, и вместо того чтобы думать об обращении  его  в  бегство,
обыкновенно убегаю сам.
     Хорошенькая fille de chambre подошла к самому столу, на котором я искал
бумагу, - сначала подняла брошенное мной перо, а потом предложила  подержать
мне чернильницу: она это сделала так мило, что я уже собирался принять  перо
- но не посмел. - Мне не на чем писать, душенька, - сказал я. - Напишите,  -
сказала она простодушно, - на чем-нибудь -
     Я чуть было не воскликнул: так я напишу, красотка, на твоих губах! -
     Если я это сделаю, - сказал я, - я погиб. - Вот почему  я  взял  ее  за
руку и повел к дверям, попросив не забывать преподанного  ей  урока.  -  Она
сказала, что, конечно, не забудет -  и,  произнеся  эти  слова  с  некоторым
возбуждением, обернулась и протянула мне обе свои руки, сложенные вместе,  -
в таком положении невозможно было не пожать их - я хотел их  выпустить:  все
время, пока я их держал, я  мысленно  упрекал  себя  за  это  -  и  все-таки
продолжал держать. - Через две минуты я обнаружил, что должен повторить  всю
борьбу сначала - при этой мысли я почувствовал дрожь в ногах и во всем теле.
     Кровать находилась в полутора ярдах от того места, где мы стояли,  -  я
все еще держал ее за руки - как это вышло,  не  могу  понять,  только  я  не
просил ее - и не тащил - и не думал о кровати - но вышло  так,  что  мы  оба
сели на кровать.
     - Сейчас я вам покажу,  -  сказала  хорошенькая  fille  de  chambre,  -
кошелек, который я сшила сегодня, чтобы хранить в нем вашу крону. - С  этими
словами она засунула  руку  в  свой  правый  карман,  ближайший  ко  мне,  и
несколько мгновений шарила в нем - потом в левый. - "Она  его  потеряла".  -
Никогда ожидание не казалось мне столь  мало  тягостным  -  наконец  кошелек
нашелся в ее правом кармане - она его  вынула;  он  был  из  зеленой  тафты,
подбитой кусочком белого стеганого атласа, и в нем могла поместиться  только
эта крона - она дала его мне подержать - такой хорошенький кошелек; я держал
его десять минут, положив руку ей на колени - поглядывая то на  кошелек,  то
немного вбок от него.
     На складках моего жабо распустилось  несколько  стежков  -  хорошенькая
fille de chambre, ни слова  не  говоря,  достала  свою  рабочую  шкатулочку,
продела нитку в тоненькую иголку и привела жабо в порядок.  -  Я  предвидел,
что ее усердие помрачит блеск этого дня; когда она во время шитья  несколько
раз молча провела рукой  у  самой  моей  шеи,  я  почувствовал,  что  лавры,
которыми я мысленно увил главу мою, готовы с нее свалиться.
     Во время ходьбы у нее распустился ремешок, так что  пряжка  от  башмака
едва держалась. - Глядите, - сказала fille de chambre, поднимая ногу. - Мне,
конечно, ничего не оставалось, как  в  знак  признательности  прикрепить  ей
пряжку и вдеть ремешок  -  после  этого  я  поднял  ее  другую  ногу,  чтобы
посмотреть, все ли там в  порядке,  -  но