Томас Мор.
        Эпиграммы


----------------------------------------------------------------------------
     Thomas More
     Epigrammata. The history of king Richard III
     Томас Мор
     Эпиграммы. История Ричарда III
     "Литературные памятники". М., "Наука", 1973
     Издание подготовили: М. Л. Гаспаров, Е. В. Кузнецов,
                          И. Н. Осиновский, Ю. Ф. Шульц
     Перевод с латинского Ю.Ф. Шульца
     OCR Бычков М.Н. mailto:bmn@lib.ru
----------------------------------------------------------------------------


        "БЕАТ РЕНАН"
                    ШЛЕТ ПРИВЕТ ВИЛИБАЛЬДУ ПИРКГЕЙМЕРУ,
                       СОВЕТНИКУ КЕСАРЯ МАКСИМИЛИАНА
                         И НЮРЕНБЕРГСКОМУ СЕНАТОРУ

     Мне кажется, что будет поистине прекрасно, славнейший Вилибальд, если я
именно  тебе  представлю  эпиграммы  Томаса  Мора, этого украшения Британии,
которые   недавно  прислал  мне  наш  Эразм  Роттердамский,  ибо  во  многих
отношениях  у вас много общего. Вы оба сведущи в вопросах права, оба искусны
как  в  латыни,  так и в греческом, вы оба, не только занимаясь общественной
деятельностью  в  своем  государстве,  но  и  вследствие  редкостного умения
исполнять  сложные  дела, а также благоразумия в подаче советов, в наивысшей
степени  любезны  своим повелителям, - он могущественнейшему Генриху, королю
британцев, ты - священнейшему кесарю Максимилиану.
     Зачем  же упоминать о богатствах, которыми вы оба в изобилии обладаете,
-  ведь  ни  один  из  вас не нуждается в том, чтобы говорилось об отличиях,
даваемых,  как считают, богатствами, более того, вы оба при таких богатствах
обладаете  дарованием  подавать примеры благородства и доброты. Впрочем, вам
обоим  и  отцы  достались не менее расположенные к наукам, чем прославленные
сенаторской  фамилией. И так как сходство и равенство это - источник дружбы,
я  счел  наиболее  подходящим представить тебе это творение Мора, чтобы ты с
любовью последовал за ним с его многими размерами, из которых ты еще сильнее
постигнешь и полюбишь богатство эпиграммы. Прибавь сюда, что никому не могли
быть  с  большим  правом  посланы  эти  прелестнейшие  забавы, как тому, кто
некогда,  как  говорят, имел обыкновение выступать на этом поприще. Ибо если
бы только кто-то узнал, что за превосходная вещь ученая эпиграмма, кто бы он
ни был сам, он испытал бы свой талант в этом роде занятий. Но ведь эпиграмма
-  и  это  тебе  известно  -  должна  отличаться  остроумием,  соединенным с
краткостью, должна быть изящной и без промедления завершаться восклицаниями,
которые греки именуют epijwnhmata {1}. Действительно, все подобные дарования
в   превосходном   изобилии  можно  найти  в  этих  моровских  эпиграммах, в
особенности  в  тех,  которые  он написал сам: ведь в прочих, переведенных с
греческого,  заслуга  их  изобретения  достается  древним.  Однако  он также
достоин  не  менее  высокой  хвалы,  чем пишущий, должным образом переводя с
чужого  языка:  труд  переводящего часто поистине велик, ибо тот, кто пишет,
свободен и вольно предается сочинению; тот же, кто переводит, принужден то и
дело  иметь  в  виду другое, - а именно то, что он избрал для перевода. Ведь
как  часто  бывает,  что  в этом случае гораздо более тяжко трудится ум, чем
тогда,  когда он создает что-либо собственное. И в том и в этом Мор поистине
удивителен:  ведь  он  в  высшей  степени изысканно сочиняет и счастливейшим
образом  переводит.  Как  прекрасно  струятся  его  стихи!  Как  все  в  нем
непринужденно!  Как  все  это  легко!  Он  ничуть  не  тяжел,  нисколько  не
шероховат,  совсем  не  темен. Он ясен, певуч, он истый латинянин. Далее, он
так  умеряет  все  какой-то  необычайно  приятной  жизнерадостностью,  что я
никогда не видел ничего привлекательней. Можно подумать, что Музы вдохнули в
него  все,  что  касается  шуток,  изящества,  тонкого  вкуса. Как изысканно
подшучивает  он  над  Сабином, считающим чужими своих собственных детей! Как
остроумно  высмеивает он Лала, который так тщеславно жаждал казаться галлом!
Однако   его   остроты  отнюдь  не  язвительны,  но  доброжелательны,  милы,
дружелюбны и скорее какие угодно, но только не исполнены горечи. Конечно, он
шутит,  но  везде  без  злословия;  он осмеивает, но без оскорбления. (Точно
так  же,  как  Сир  у  Теренция {2}, остроумно восхваляя Демею, говорит: "Ты
столь  велик  и не что иное, как сама мудрость", так и о Море можно сказать,
что он столь велик и не что иное, как сама шутка {3}.)
     Теперь-то   среди   эпиграмматистов  Италия  прежде  всего  восхищается
Понтаном  {4}  и  Маруллом {5}, но пусть я погибну, если в нем не столько же
естественности,  а  пользы  больше. Пожалуй, исключением будет лишь тот, кто
решит, что для него нет большей радости, когда Марулл славословит свою Неэру
{6}  и  многократно,  являя  некоего  Гераклита {7}, говорит туманно {8} или
когда  Ио.  Понтан  передает  нам  непристойности  древних  эпиграмматистов,
рассудочнее которых нет ничего, как нет ничего более недостойного для чтения
порядочного  человека,  - я уже не говорю - христианина. Конечно, их большим
желанием  было  подражать  античности.  Чтобы  не  осквернить  ее,  они  так
воздерживались от всего христианского, как некогда Помпоний Лет {9}, человек
благоговейно  римский,  избегал греческого, чтобы не осквернить непорочность
языка  римлян.  Впрочем,  как  эти  шутки Мора являют талант и блистательную
эрудицию,   так   несомненно  строгое  суждение,  которое  он  высказывает о
государственном устройстве, с необычайной полнотой засверкает в "Утопии". Об
этом  я  упомяну  мимоходом,  так  как достовернейший в своей учености Будей
{10}, сей несравненный глава наилучшей просвещенности и замечательное, более
того,  единственное  украшение Галлии, как и подобало, превознес ее хвалой в
превосходном предисловии.
     Этот род сочинений имеет такие принципы, которых не найти ни у Платона,
ни  у  Аристотеля  или  даже  в  "Пандектах" вашего Юстиниана. И поучает он,
пожалуй,  менее  философски,  чем  они,  но  зато  более христиански. Однако
(послушай   ради  Муз  милую  историю),  когда  недавно  в  некоем  собрании
нескольких  суровых  мужей  была  упомянута  "Утопия" и я почтил ее хвалами,
некий тучный муж возразил, что не следует быть более признательным Мору, чем
какому-нибудь  писцу-актуарию,  который  в  заседании  лишь записывает мысли
других,  присутствуя  при  сем  (как говорят) на манер безгласной стражи; не
высказывая  сам  своего  мнения,  он  заимствует  из  уст Гитлодея, все, что
говорит,  а  Мором  это  только  записано.  Точно  так  же вообще не следует
восхвалять  Мора  по  имени, если не считать того, что он все это надлежащим
образом  пересказал. И не было недостатка в тех, кто высказал свое одобрение
суждению  этого  человека,  как  чувствующего  наиболее  верно.  Разве ты не
принял  бы  с  радостью  эту  изысканность Мора, пленившую таких людей, и не
обычных, но уважаемых многими, и теологов?
     Наконец,  если  ты  это  также хочешь знать, Уильям Лили, товарищ Мора,
вместе  с  которым он уже когда-то забавлялся, переводя греческие эпиграммы,
озаглавленные   именем   "Прогимнасмат",  это  -  британец,  человек  широко
образованный  и  не  только  знакомый  с греческими авторами, но изучивший и
обычаи этого народа, когда он несколько лет провел на острове Родосе; теперь
он  с  большим  успехом  трудится  в  грамматической  школе, которую Колет и
основал в Лондоне.
     Остается  только  сказать,  что  когда  у  тебя будет возможность среди
государственных  дел, которые ты деятельнейшим образом делишь между участием
в  посольствах  и  в  управлении  государством,  возьми  в  руки эту книжку,
прочитай  ее и возлюби облик Мора, которого, как я полагаю, ты еще не видел,
но уже ранее познал из его творений. Будь здоров, славнейший муж.
     [Дано] в Базеле в седьмые календы Марта 1518 года.


        "ПРОГИМНАСМАТА"

        "1. ЛУКИЛЛИЯ. НА СКРЯГУ"

           Скряга Асклепиад, у себя увидавший мышонка,
                Молвил: "Что делаешь ты в доме, приятель, моем?"
           Тот же, с улыбкой приятной, сказал: "Не пугайся, приятель.
                Здесь я ищу не еды, но лишь приюта ищу".


        "2. ПАЛЛАДА. НА СКРЯГУ"

           Ты по богатствам - богач, а по складу души - неимущий.
                Жалкий - богат для других и неимущ для себя.


        "3. ЛУКИАНА. О НЕВЕРНЫХ ВЛАДЕНИЯХ"

           Ахеменида была я недавно, теперь я - Мениппа.
                От одного отойду вновь я к другому еще.
           Этот владеньем считает меня, тот считал меня тем же.
                Я же пашня ничья, если судьбы не считать.


        "4. НЕИЗВЕСТНОГО. О НЕУМЕРЕННОЙ РОСКОШИ"

           Множество строить домов и кормить еще множество люда -
                Именно эта тропа прямо ведет к нищете.


        "5. ЛУКИАНА. ОБ УМЕРЕННОСТИ"

           Смерть ожидает тебя, - так используй же часть достояний;
                Если ж еще поживешь, - значит, добро береги.
           Тот лишь мудрец, кто, как надо и то, и другое обдумав,
                В должных пределах всегда будет расчетлив и щедр.


        "6. НЕИЗВЕСТНОГО. О ПРЕЗРЕНИИ К СУДЬБЕ"

           Гавань обрел я уже. Вы, Судьба и Надежда, прощайте.
                С вами я кончил расчет, ныне ловите других.


        "7. ПАЛЛАДА. О СМЕРТИ"

           Наг я на землю пришел, и нагим же сойду я в могилу.
                Что ж мне напрасно потеть перед кончиной нагой?


        "8. НЕИЗВЕСТНОГО. ОБ ИЗЛИШЕСТВЕ И СТРАСТИ"

           Если бы кто-то спешил снизойти в подземное царство, -
                Путь ускоряют туда бани, любовь и вино.


        "9. ПАЛЛАДА. О ЛОЖНОМ ДРУГЕ"

           Неодинаковый вред от того, кто твой недруг открытый,
                И от того, кто тебе ложно о дружбе твердит.
           Будучи настороже, я врага избегаю, но можно ль
                Мне и того избежать, кто говорит о любви?
           Самый отъявленный враг - это тот, кто считается другом
               И, вероломный, тебе тайным коварством вредит.


        "10. НЕИЗВЕСТНОГО. О СПАРТАНСКОМ ВОИНЕ"

           Бросив оружье, бежит он, в свою возвращаясь отчизну.
                Сына в бегущем узнав, гневно спартанка глядит;
           Вот поднимает копье и, подняв, беглеца поражает
                И над убитым затем молвит мужские слова:
           "Выродок, Спартой рожденный, отправься же в Тартар немедля,
                Ибо собой запятнал род свой и родину ты".


        "11. АГАФИЯ. НА ХРОМОГО И ГЛУПОГО"

           Разумом хром ты и на ногу хром; и во внешней природе
                Верные признаки есть внутренних качеств твоих.


        "12. НЕИЗВЕСТНОГО. ДИЛЕММА ФЕОФРАСТА,"
                         ПРИВЕДЕННАЯ У АВЛА ГЕЛЛИЯ

                                   вар. 1

           Если б ты знанием мог избежать неизбежных страданий, -
                Знать наперед хорошо и о страданьях своих.
           Если ж возможности нет избежать того, что предвидишь, -
                Польза какая вперед знать о страданьях своих?

                                   вар. 2
                            (ямбический триметр)

           Когда б ты знал вперед, что предстоит страдать,
                И мог бы не страдать, то благо - знать вперед.
           Но если знаешь ты, и все ж удел - страдать,
                Что пользы в знанье том? Ведь все равно - страдать.


        "13. ПАЛЛАДА. НА ДВУХ БРАТЬЕВ, РОЖДЕННЫХ И УМЕРШИХ"
                                В ОДИН ДЕНЬ

           Братьев могила скрывает в себе четырех, из которых
                Двух и родил, и сгубил день для обоих один.


        "14. НЕИЗВЕСТНОГО. О ПРЕВРАЩЕНИЯХ ЮПИТЕРА"

           Леду, Данаю любя, Антиопу, Европу, Юпитер
                Лебедем, золотом был, был он Сатиром, быком.


        "15. НЕИЗВЕСТНОГО. НА САПФО"

           Девять есть Муз, говорят, но бесспорное здесь заблужденье,
                Ибо с Лесбоса Сапфо Музой десятою чтут.


        "16. АГАФИЯ СХОЛАСТИКА. НА МЕДНУЮ СТАТУЮ САТИРА"

                                   вар. 1

           Статуя создана дивным искусством, стоит облеченный
                Или той медью Сатир, или Сатиром - она.

                                   вар. 2

           Или Сатир облекает собой изваянье из меди,
                Или Сатир облекается сам изваянием медным.


        "17. НЕИЗВЕСТНОГО. НА СТАТУЮ НИОБЫ"

           Каменной сделали боги меня, но пусть я и камень,
                Снова из камня живой сделал Пракситель меня.


        "18. СИМОНИДА. НА СТАТУЮ НЕОПТОЛЕМА"

           Неоптолем, чтит тебя этой статуей город Кекропа.
                Пусть он и чтит, но творцы статуи - честь и любовь.



        "ЭПИГРАММЫ"

        "1. ТОМАСА МОРА, ЛОНДОНЦА, ПОЗДРАВИТЕЛЬНАЯ ПЕСНЬ"
                      НА ДЕНЬ КОРОНАЦИИ ГЕНРИХА VIII,
               СЛАВНЕЙШЕГО И СЧАСТЛИВЕЙШЕГО КОРОЛЯ БРИТАНИИ,
                  И ЕКАТЕРИНЫ, ЕГО СЧАСТЛИВЕЙШЕЙ КОРОЛЕВЫ

           Если какой-либо день, если время, о Англия, было
                То, когда боги тебе милость явили свою, -
           Это - тот день, что означить нам следует камешком белым,
                Радостный день, что внести должно в анналы твои.
           День этот - рабства конец, этот день - начало свободы,
                Он - и печали предел: радость с него началась;
           Юношу он, украшенье, достойное памяти века,
                Днесь помазает, твоим ставит его королем,
           Властвовать не над одним кто народом достоин, - над целым
             10 Кто неизменно царить миром достоин один.
           Да, королем, кто у всех на глазах пусть слезы осушит,
                Радости пусть учредит вместо стенаний былых.
           Каждое сердце ликует, рассеяв заботы, обычно
                Так, облака разогнав, блещет сверкающий день.
           Вот и свободный народ выбегает с улыбкой на лицах,
                Сам понимая едва все ликованье свое.
           Рад, торжествует, ликует, гордясь, что таков их властитель, -
                И повсеместно король только один на устах.
           Знать, что недавно была в подчиненье подонков народа,
             20 Знать, что так долго была только названьем пустым,
           Голову ныне подъемлет, гордится таким властелином, -
                И справедливо она может гордиться теперь.
           Тьмою поборов недавно торговец задавленный, ныне
                Море отвыкшее вновь стал кораблем бороздить.
           Раньше лишенные силы и вред принужденные сеять,
                Рады законы теперь силу свою обрести.
           Все они рады равно, благодарны равно, воздавая
                Ныне грядущим добром за причиненный ущерб.
           Прежде сокрытые страхом в убежищах тайных богатства
             30 Ныне владелец любой рад и дерзает явить.
           О, сколько радости видеть, что столько воров и немало
                Рук загребущих теперь тщетно добычи хотят!
           Нет в том вины никакой (а была она прежде немалой),
                Чтобы добром обладать, нажитым честным путем.
           Страх не шипит уже больше таинственным шепотом в уши, -
                То миновало, о чем нужно молчать и шептать.
           Сладко презреть клевету, и никто не боится, что ныне
                Будет донос, - разве тот, кто доносил на других.
           Значит, все сходятся здесь - пол и возраст любой, и сословье:
             40 Нет опасений у них, чтобы скрываться в домах,
           Чтобы не быть здесь, когда, по свершеньи священных обрядов,
                В знаменьях добрых король всходит на царства свои.
           Всюду теснится толпа, обуянная жаждою видеть,
                И позволяет едва узкой тропою пройти.
           Множество люда в домах, и кровли под тяжестью стонут.
                Крик отовсюду один с новой любовью звучит.
           Мало им видеть однажды. Места многократно меняют,
                Если откуда-то вновь смогут увидеть его.
           Трижды отрадно смотреть: да и как на него наглядеться,
             50 Если любимей его нет у природы даров?
           Он в благородном величье средь тысячи спутников виден,
                И августейшая стать силой такой же полна.
           На руку быстр он не меньше, чем сердцем исполнен отваги, -
                Нужно ли дело вершить, меч обнажив для того,
           Или же ярые копья скрестить в необузданной битве,
                Или направить стрелу, что устремится к врагу.
           Пылкая сила в глазах, обаятелен облик, а щеки
                Цвета такого, какой видим мы разве у роз.
           Лик восхищенья достоин за живость крылатую, - равно
             60 Нежная дева и муж лик этот могут иметь.
           Был вот таким же Ахилл, притворившийся девой, таким же
                На Эмонийских конях Гектора тело он влек.
           О, если б доблесть такую души в сочетании с телом
                Можно бы было постичь, в помощь природу призвав!
           Больше того, и лицо как бы доблесть собой излучает,
                Истинно, это лицо - вестник достойной души.
           Как рассудительный ум преисполнен зрелости мудрой,
                Сколько покоя в его сердце, лишенном сует!
           Как он умеет свой жребий нести, любым управляя,
             70 Сколько о скромности он кроткой являет забот!
           Как безмятежная кротость питает спокойствие духа!
                Сколь далеко отстоит спесь от подобной души!
           Нашего принцепса лик необычный такие приметы
                (Что измышлять их) несет истинно сам на себе.
           Но в справедливости той, что владеет искусством правленья,
                В том благочестье идет он за народом своим.
           Весь этот блеск непреложно на лицах у нас отразился,
                Все это должно узреть в нынешнем благе у нас.
           Мы восторгаемся так потому, что владеем свободой
             80 И что опасности, страх, боль и утраты ушли,
           Что возвратились сюда мир и польза, и смех, и веселье,
                Что с этих пор на виду принцепса доблесть у всех.
           Власть без границ погубила поистине добрые взгляды,
                И у великих людей это в обычай вошло.
           Но хоть и прежде он был благочестен, все ж должные нравы,
                Чтобы властителем быть, высшая власть принесла.
           Ибо добро, что иные лишь в старости поздней свершили,
                Тотчас же он совершил в первый вступления день.
           Схваченных тотчас он ввергнул в оковы. Любой, кто недавно
             90 Умыслом злобным своим вред государству чинил,
           Тот, кто доносчиком был, укрощается ныне в оковах,
                Чтобы он сам претерпел зло, что другим причинял.
           Он для торговли моря отверзает. И если торговец
                Был притесняем, теперь малый он платит налог.
           Бывшее долго в презренье сословье людей благородных
                В первый правления день древнюю честь обрело.
           Должности все в государстве, которые прежде негодным
                В откуп давались, раздал людям достойнейшим он.
           И со счастливой в делах переменой отличья, какие
            100 Ранее неуч имел, ныне ученый обрел.
           Тотчас законам (они ниспровержены были и сами
                Ниспровергали) вернул мощь и достоинство он.
           И если прежде совсем отстраняли любое сословье,
                Сразу же снова к себе все он сословья привлек.
           Если же что-то в законах он сам пожелал уничтожить,
                Чтобы народу суметь тем услужить своему,
           То это было, он знал, что родителю нравилось прежде:
                Но, как и должно, отцу родину он предпочел.
           Я не дивлюсь: ведь не все ли, что принцепсом э