Детишек зачинаючи,
                        И те черты таинственно
                        Неизгладимо явные
                        Непостижимым образом
                        В самом сойдутся семени.
                        Их восприявши внутренне
                     30 И с ними возрастаючи,
                        От дум привитый матери
                        Свой облик получает сын.
                        Хоть ты от тысяч разнишься,
                        Рожавши четырех, жена,
                        К тебе весьма бесстрастная,
                        Их родила несхожими.
                        Но этот сын единственный
                        Из всех - твое подобие,
                        Ведь мать в его зачатие
                     40 Была весьма встревожена
                        И о тебе лишь думала,
                        В тревоге вся измаялась, -
                        Чтоб ты, Сабин, не вовремя,
                        Как будто волк из сказочки,
                        Не прибыл, вдруг нагрянувши.


        "190. СМЕШНАЯ ЭПИГРАММА О ПРИНЦЕПСЕ И СИДЯЩЕМ МУЖИКЕ"

           Принцепс, когда на мосту он уселся, взирая на воды,
                Знатные ноги свои перед собой протянул.
           Там же присел и мужик, но немного поодаль, однако,
                Думая - именно здесь вежливо будет присесть.
           Некто его поднимает. "Дерзаешь ты с принцепсом, - молвит, -
                Вместе сидеть на мосту? Разве не стыдно, мужик?"
           Тот отвечает: "Сидеть на мосту на одном преступленье?
                А если на десять миль этот протянется мост?"


        "191. ЗАБАВНАЯ ЭПИГРАММА О ПРИДВОРНОМ"

           С лошади как-то сойдя, обратился к стоящему возле
                Некий придворный: "Возьми, кто бы ты ни был, коня".
           Тот, ибо был боязлив, отвечал: "Господин, неужели
                Этого зверя - коня кто-то удержит один?"
           "Есть, кто удержит один", - он в ответ. А тот, подхвативши:
                "Если ты можешь один, сам ты его подержи".


        "192. НА ТРУСЛИВОГО И УКРАШЕННОГО КОЛЬЦОМ ВОИНА"

           Воин, зачем у тебя на руке кольцо золотое?
                Разве не лучше ему ноги твои украшать?
           Ибо средь ярого Марса недавно полезней и лучше
                Рук послужила тебе только одна лишь нога.


        "193. НА ПОЭТА БРИКСИЯ"

           Бриксий, в книжонке твоей объявилась такая загадка,
                Что предложить ее Сфинкс мог бы Эдипу вполне.
           "ХОРдигера" целиком в ней повсюду найдешь, но не сыщешь
                Там, чтобы "КОРдигера" первый присутствовал слог.


        "194. НА ПЬЯНИЦУ ТУСКА"

           "Туск, - ему врач говорит, - ты вином глаза убиваешь";
                Просит его не забыть этот полезный совет.
           Тот же: "И звезды, и землю, и море, и все, что мы видим,
                Я и увидеть успел, и перевидеть давно.
           Но не пришлось мне еще испробовать многие вина,
                Новые вина когда новый дарует нам год".
           Так, не колеблясь и твердо, сказал он: "Вы, глазки, прощайте.
                Видел достаточно я, но недостаточно пил".


        "195. НА КЛЯТВОПРЕСТУПНИКА АРНА"

           Арн, ты и много, и долго все клялся, и ныне добился,
                Что после этого ты можешь не клясться совсем.
           Самый клянущийся муж! Твоему теперь слову повсюду
                Веры не меньше отнюдь, нежели клятве твоей.


        "196. НА НЕГО ЖЕ"

           Вечно клянешься ты, Арн, и без устали всем угрожаешь.
                Хочешь узнать, какова польза отсюда тебе?
           Так ты клянешься, что верить тебе наконец перестали,
                Так ты грозишь, что никто тех не страшится угроз.


        "197. НА НЕГО ЖЕ"

           Арна ногами сильней никого не найдется доселе,
                Но отморозил давно руки короткие он.
           Жаждет однако сражений. Кто на ноги скор, но увечен,
                Думаю, ведаешь ты, что он в сраженье свершит.
           Чей необуздан язык, но бессильна рука, у такого
                Надо язык отрубить, но не бессильной рукой.


        "198. О МАРУЛЛЕ"

           Врач Теодор говорил гноеглазому как-то Маруллу,
                Чтобы не пил он, когда стать не желает слепым.
           Чтобы явиться не пьяным к врачу (хоть и трудно такое),
                Целых два дня без вина жил в воздержанье Марулл.
           После, иссохший от жажды, привычным вином соблазненный,
                Он у порога врача рухнул на землю ничком.
           Вновь пристрастился к вину, хоть глаза свои тем, горемыка,
                Им предоставив вино, гибели верной обрек.
           "Вот он, мой путь, вы сюда привели меня, верные глазки!
                Пейте, прощайте теперь, двое вожатых моих!"
           Вкус остается и запах; дивится он, света не видя,
                И погружаются тут в мрак непроглядный глаза.
           В горе злосчастном, однако, себя он одним утешает,
                Тем, что не будет лишен малой толики вина.


        "199. НА РИСКА, ТРУСЛИВОГО КОННИКА"

           Риск, осмотрительный конник, от долгого опыта сведущ,
                Не без причины двоих держит несхожих коней.
           Да, он их кормит обоих: того, что и птицы быстрее,
                Как и того, что ленив больше лентяя осла.
           Так, неспешащего, этот к сраженьям подвозит коняга,
                Тот же, лишь грянет труба, прочь от сражений несет.


        "200. НА ГЕЛЛИЮ"

           О моя Геллия, лжет говорящий, что будто темна ты.
                Сам я судья, что отнюдь ты не темна, но черна.


        "201. НА НЕЕ ЖЕ"

           Ты говоришь: я бела. Я не спорю. Но если бела ты,
                Черная кожа зачем скрыла твою белизну?


        "202. НА ОБЛАЧЕННОГО В РОСКОШНУЮ ОДЕЖДУ,"
                      КУПЛЕННУЮ ЗА ЗАЛОЖЕННОЕ ПОМЕСТЬЕ

           Я не дивлюсь, что от веса своей ты одежды потеешь:
                Полных четыре она югера тянет земли.
           Сколько при жизни земли ты носил на себе, облачившись,
                Столько в могильном холме у погребенного нет.


        "203. НА ГАРЕМАНА, БЕДНОГО ПОСЛЕ ПРОДАЖИ ЗЕМЛИ"

           Продал недавно еще Гареман отцовские земли,
                Тут же молва разнеслась, что неимущ он теперь.
           Нет, и талант у него, и усердие есть несомненно;
                Думаю, это к нему злая враждебна молва.
           В желтое злато, хитрец, обратил он вонючие комья,
                Но состоянья никак не наживает себе.


        "204. САБИНУ"

           Умерли две, - за тебя уже третья выходит супруга,
                Только из трех ни одна верной тебе не была.
           Ты же, негодник, за это не только супруг обвиняешь, -
                Женский весь род целиком в гневе клеймишь ты, Сабин.
           Но если хочешь ты все на весах справедливости взвесить,
                Более мягким тогда станешь ты к женам своим.
           Если все три жены у тебя были нравов негодных,
                Значит, с рожденья от звезд это тебе суждено.
           Если ж судьбина твоя быть кукушкой велит тебе вечно,
                Как же ты ждешь, чтоб жена звездами править могла?
           Чистой была для другого и будет. А то, что с тобою
                Прелюбодейка она, - рок твой по праву винит.


        "205. НА ПОТЕРПЕВШЕГО КОРАБЛЕКРУШЕНИЕ,"
                 УКУШЕННОГО НА БЕРЕГУ ВИПЕРОЙ, С ГРЕЧЕСКОГО

           Моря безумных валов ты избег при кораблекрушенье,
                Но африканский песок горше, чем моря простор.
           Вот он у брега лежит, сном тяжелым поваленный наземь,
                Гол, обессилен вконец морем, жестоким врагом.
           Тут его страшная губит випера. Напрасно, напрасно,
                Бедный, от моря бежишь: гибель твоя на земле.


        "206. О ХИРУРГЕ И СТАРУХЕ"

           Как-то хирург плащеносный глаза умастил у старухи.
                "Через пять дней, - говорит, - пользу почувствуешь ты".
           Ступы меж тем и салфетки, бадьи для воды, сковородки -
                Все, что тяжелый в дому труд облегчает, унес.
           Та, исцелившись, глазами прозревшими дом оглядела,
                Видит, что в доме ее утвари нет никакой.
           И, расплатившись с врачом, заявила ему: "Торжествует
                Твой уговор и мое зренье богаче теперь.
           Вижу, однако, теперь в доме утвари меньше, чем прежде;
                Видела много тогда, ныне не вижу совсем".


        "207. НА НЕКОЕГО"

           О сколь твой разум проворен! Когда б столь проворными были
                Ноги твои, средь полей ты сумел обогнать бы и зайца.


        "208. ОБ ИРОДЕ И ИРОДИАДЕ"

           Вот перед Иродом дочь танцует Иродиады;
                Быть неприятной должна, - нравится все же ему.
           Царь опьяненный любовью к супруге, таким опьяненный
                Буйством фортуны и сверх - чистым вином опьянен, -
           Молвит: "О дева, желай, и клянемся тебе, что воздается.
                Хочешь, полцарства сего требовать можешь себе".
           Но нечестивая дочь и преступнейшей матери сверху
                Молвит: "Крестителя мне голову дай, я молю".
           Просишь, о дева, даров (если девой бывает плясунья)
                Тех, что их вида едва выдержишь, просишь даров.
           О кровавая мать, о жестокая мачеха дщери,
                Учишь ты пляскам ее, головы учишь рубить.
           Царь заскорбел и, печальный, действительно ей уступает,
                Ибо он связан теперь святостью клятвы своей.
           Царь, верный клятве своей, но тогда-то лишь только и верный,
                Верность преступней твоя, чем вероломство само.


        "209. НА НЕКОЕГО ПЬЯНИЦУ"

           Так как не очень поспешно пришел я к тебе на беседу,
               Ты, обвиняя, клянешь вялую леность мою.
           Да, признаюсь, что к тебе я, пожалуй, не вовремя прибыл:
                Позже иль ранее час надо б избрать для того.
           Если бы утром к тебе я пришел на рассвете того же
                Дня или также пришел утром грядущего дня!
           Ныне ж средь белого дня нам о деле беседовать поздно:
                Ты уже пьян, и в тебе толку теперь ни на грош.


        "210. НА ЖИВОПИСЬ ИРОДОВА СТОЛА"

           Кровью убитого мужа у Ирода стол окровавлен,
                И у Фламиния стол кровью убийства залит.
           Схожие эти убийства свершили похожие девы:
                В первом - плясунья виной, в этом - блудница была.
           Есть и отличье, однако: блудница виновного губит,
                А от плясуньи погиб муж неповинный ни в чем.


        "211. НА ТУ ЖЕ САМУЮ ЖИВОПИСЬ"

           Мужа святого уста, что лежат в отвратительной жиже,
                И отсеченную стол царский являет главу.
           Так вот властитель Атрей сыновей обоих Фиеста
                Дал на съеденье тела, - брат на съеденье отцу.
           Так же одрисов царю умерщвленного сына царица,
                Мстя за сестру, подает, Итиса лютая мать.
           Вот какие десерты столы у царей украшают.
                Верь мне, бедняк никогда пищи подобной не ест.


        "212. НА НЕ В МЕРУ НОСАТОГО, С ГРЕЧЕСКОГО"

           Если б на солнце наставить твой нос, то при зеве отверстом
                Ты бы зубами тогда точный указывал час.


        "213. НА РУМЯНЯЩЕГОСЯ, С ГРЕЧЕСКОГО"

           Стоит ли мел покупать, воск, румяна и зубы, и волос,
                Если дешевле купить можно лицо целиком?


        "214. НА АКТЕРА, С ГРЕЧЕСКОГО"

           Прочее все - по преданью, но нечто, и многое даже,
                В танце твоем у тебя было ему вопреки.
           Изображал ты Ниобу, - и, верно, стоял, словно камень;
                Стал Капанеем, - и вот наземь внезапно упал,
           Но когда ты, жив-здоров, на мече удалился с Канакой,
                Было станцовано здесь не по преданью совсем.


        "215. НА АКТЕРА, С ГРЕЧЕСКОГО"

           В танце представил Ниобу, и Дафну нам Мемфис представил;
                В Дафне он деревом был, камнем - в Ниобе своей.


        "216. ТРЕЗВЫЕ БЫВАЮТ НЕСНОСНЕЕ, С ГРЕЧЕСКОГО"

           Мы за вином ввечеру друг для друга радушные люди,
                Но, протрезвев, поутру зверем встает человек.


        "217. НА АНДРЕЯ, ИЗВЕРГАЮЩЕГО РВОТУ В МОРЕ"

           Ты благодарный, Андрей, и достоин ты всякого блага,
                Ибо тем кормишь ты множество рыб, тебя откормивших.


        "218. О НЕМ ЖЕ"

           Рыб ты у моря пожрал, и, разгневавшись, требует море,
                Чтоб изо рта своего ты их назад возвратил.


        "219. НА ДЕВУ, ЕДУЩУЮ ВЕРХОМ, РАСТОПЫРИВ НОГИ"

           Станет ли кто отрицать, что вместишь ты, о дева, мужчину,
                Если такого коня охватить твои голени могут?


        "220. ГАЛЛУ, КРАДУЩЕМУ СТИХОТВОРЕНИЯ ДРЕВНИХ"

           Дух, как у древних поэтов, и мысли такие же точно,
                Бывшие древле, теперь, Галл, у тебя одного.
           Стихотворения те же, а часто и строки такие ж,
                Что сочинили они, Галл, сочиняешь и ты.


        "221. НА БЕДНЯКА-БАЛАГУРА"

           Ночью увидел когда балагур, что воры забрались
                В дом и старательно в нем рыщут и шарят кругом, -
           Он засмеялся: "Дивлюсь, что вы ночью здесь видите что-то.
                Я и средь белого дня вижу, что нет ничего".


        "222. О ТРЕВОЖНОЙ ЖИЗНИ ВЛАСТИТЕЛЕЙ"

           Власть непомерная вечно с заботами жалкими рядом.
                Не прекращается страх средь постоянных тревог,
           Коль не оцеплен властитель оградой кругом из оружья,
                Коль не обедает он, прежде еду испытав.
           Это - защита, однако все это - защита плохая
                Тем, кто не в силах иным обезопасить себя.
           Напоминает она, чтоб меча сателлитов боялся,
                Учит, что страшен и яд при испытанье еды.
           Значит, найдется ль здесь место от страха свободное, если
                То же и гонит его, и порождает опять.


        "223. НА ПАСЫНКА, ПРИДАВЛЕННОГО УПАВШЕЙ СТАТУЕЙ МАЧЕХИ,"
                                С ГРЕЧЕСКОГО

           Пасынок, мачехи ты украшаешь колонну цветами,
                Думая - козни ее вместе со смертью прошли.
           Но, накренившись внезапно, тебя она давит. Коль мудр ты,
                Пасынок, то избегай даже могилы ее.


        "224. НА НЕКОЕГО ПОЭТА-ИМПРОВИЗАТОРА"

           Ты уверяешь, что строки написаны эти экспромтом?
                Можешь молчать: говорит книга об этом твоя.


        "225. НА МАЧЕХ, С ГРЕЧЕСКОГО"

           Пасынку, даже любя, причиняет мачеха беды;
                Этому Федра пример, что Ипполиту тяжка.


        "226. НА НЕКОЕГО, ГОВОРИВШЕГО, ЧТО В ЕГО СТИХАХ"
                     НЕ БУДЕТ НЕДОСТАТКА В ГЕНИАЛЬНОСТИ

           Есть в эпиграмме прелестной поэта испанского строчка:
                "Книга, чтоб вечною стать, быть гениальной должна".
           Эти читая слова, ты уже и стихи нам готовишь,

                Весь напрягая свой ум, только, увы, без ума.
           Хвалишь ли что или в мере какой-то хулишь, есть надежда:
                Жить это будет, своим гением сохранено.
           Ведь и в Каменах твоих, гениальнейший муж, - ты уверен, -
                Гений какой-то, и он будет откуда-то в них.
           Ты же, однако, желай (и не будет отказа), чтоб книга
                Гения дар не несла, ибо бездарна она.
           Если какой-либо гений продлит ее дни, то он будет
                Явно из гениев злых: тысячи их у тебя.
           Но это будет не жизнь, если верить тому же поэту,
                "Ибо не всякая жизнь, благо - здоровая жизнь".
           Если же жизнь твоей книги - тускнеть в непрестанном позоре, -
                Пусть тебе будет дано вечной кончиною жить.


        "227. О СТРАСТИ ВЛАСТВОВАТЬ"

           Царь из многих царей, кто единственным царством доволен,
                Лишь и найдется один, если найдется один.
           Царь из многих царей, хорошо управляющий царством,
                Лишь и найдется один, если найдется один.


        "228. О СДАЧЕ НЕРВИИ ГЕНРИХУ VIII, КОРОЛЮ АНГЛИИ"

           Нервия, Цезарь-воитель тебя, непреклонную, занял
                Не без потерь и больших с той и другой стороны.
           Генрих тебя покоряет, без крови берет тебя принцепс, -
                Цезаря больше он столь, сколь же его и славней.
           Знает король, что почетна ему эта сдача, постигла
                 Также и ты, что сама с пользой не меньшей сдалась.


        "229. О ФАБУЛЛЕ И АТТАЛЕ"

                  Фабулла, как-то обозлясь на Аттала,
                  За что - не знаю, но стремясь задеть его
                  И показать, сколь явно он в презрении,
                  Ему поклялась: будь бы даже сто у ней
                  Тех органов, что отличают женщину,
                  Один ему отдать не соизволила б.
                  "Отказ? - тот восклицает. - Это что ж, о зло,
                  Воздержанность иль бережливость новая?
                  Бывала ты обычно благосклоннее.
                  Один из сотни дать ты затрудняешься,
                  О скряга, орган? Но одним, единственным
                  Ты обладая, тот один мужам всегда
                  Давала сотням сотен благосклонная.
                  Увы, боюсь, чтоб эта скупость странная
                  Тебе в конце концов не повредила бы".


        "230. О БОЛЬНОМ ЛИХОРАДКОЙ И СКЛОННОМ К ПЬЯНСТВУ ВРАЧЕ"

           Полутрехдневной когда заболел мой сын лихорадкой,
                Я Савромата врача в помощь зову на авось.
           Пальцем большим прикоснувшись, он чувствует жилы биенье.
                "Жар, - говорит он, - силен, но непременно спадет".
           Требует тотчас бокал и до самого дна осушает,
                Даже и Битий такой вряд ли бы смог осушить.
           Пьет и больного примером к питью побуждает такому,
                И говорит, что его тщательно взвешен совет.
           Он ведь пылает в жару, значит, следует выпить побольше,
                Ибо не малой водой гасят огромный костер.


        "231. О КАЮЩЕМСЯ ГЕСПЕРЕ"

                  Наш Геспер, как святой обычай требует,
                  Грехи смягчая, каялся священнику.
                  А тот стремится выведать признание,
                  И, хитрый, все затронув преступления,
                  Он среди них пытает, а не верил ли,
                  Как нечестивцы, Геспер в мерзких демонов?
                  "Ах, мне ль отец, - тот молвит, - верить в демонов!
                  С большим трудом досель я в бога верую".


        "232. О БОГЕ СЛУЧАЕ, С ГРЕЧЕСКОГО"

           - Родом ваятель твой кто? - Сикионец. - Но как его звали?
           - Это Лисипп. - Ну, а ты? - Случай, властитель всего.
           - Что ж ты на кончиках пальцев? - Кружу постоянно. - Зачем ты
                Крылья несешь на ногах? - Я словно ветер лечу.
           - В правой руке почему лезвие у тебя? - Указанье,
                Что в остроте и ему не поравняться со мной.
           - Волосы что ниспадают на лоб? - Кто схватить меня хочет,
                Пусть упредит. - Почему сзади лыса голова?
           - После того, как на крыльях промчусь я стремительно мимо,
                Сзади не сможет никто снова меня возвратить.
           Значит, ты мог бы отсюда постичь, что поставлен таким я
                Здесь в назиданье тебе мастера умной рукой.


        "233. О ФИЛЛИДЕ И ПРИСКЕ, НЕОДИНАКОВО ЛЮБЯЩИХ"

           Чистая Филлида так с Приском пламенным славно сольется,
                Как с искрометным вином хладная влага воды.
           Любит Филлиду Приск, н